- 296 -

Г. С. ГЛЕБОВ

ОБ „АРИОНЕ“

В „Арионе“ нашли свое выражение характерные черты пушкинского мироотношения, важнейшие особенности его поэтического мышления. „Арион“ — своеобразный сплав античной, современной, личной тем. В нем сливаются в единый поэтический образ отзвуки древнегреческого предания, пережитая николаевской Россией историческая трагедия, черты личной судьбы поэта.

Геродот („История“, I, 23—24)1 рассказывает об Арионе, что не было равного ему в игре на лире и что он первый составил дифирамб, дал ему имя и обучал дифирамбические хоры в Коринфе. Возвращаясь после посещения Сицилии и Италии в Коринф с накопленными богатствами, Арион стал жертвой заговора корабельщиков. Они решили убить Ариона и завладеть его сокровищами. Арион просил разрешения спеть песню и обещал после этого сам умертвить себя. Окончив торжественную песню, Арион бросился в море. Подплывший дельфин принял поэта на спину и вынес на берег у Тенара. На этом месте, как свидетельствует Геродот, еще в его время находилось пожертвованное Арионом небольшое медное изображение сидящего на дельфине человека.

Историю Ариона рассказывает и Овидий в „Fastes“ (2, 83—118).2 Следуя в общем Геродоту, римский поэт отклоняется от него в ряде существенных моментов и совсем не упоминает о создании Арионом дифирамба. Овидий утверждает, что вся земля полна славой Ариона, что его пение успокаивает волнующиеся воды, примиряет враждующих зверей и т. д. Но сведения историко-биографического порядка у него отсутствуют.

О чудесном спасении Ариона дельфином, как о широко известной легенде, упоминает Цицерон в „Tusculanes“ (2, XXVII). В пушкинское время Ариону приписывался гимн Посейдону. Но Арион не был, как

- 297 -

думал Геродот, „изобретателем“ дифирамба, образование которого восходит, вместе с дионисийским культом, к глубокой древности. Арион был художественным реформатором дифирамба: культовую песню он превратил в искусство — в трагическое действо, заложившее основы греческой трагедии (указания лексикографа X века Свиды и современника Ариона — Солона).1

Итак, что является главным в истории Ариона? Во-первых, то, что Арион был знаменитым поэтом, музыкантом, художественным реформатором. Во-вторых, то, что Ариона спасла от угрожавшей ему гибели песня, очаровавшая дельфина.

Внимание Пушкина к образу Ариона несомненно привлекла та роль, которую сыграло искусство в спасении поэта: здесь он увидел сходственные черты в судьбе греческого поэта и своей собственной.

*

Имя Ариона в эпоху „нео-классицизма“, конечно, не раз встречается в западноевропейской литературе.

L. Fuzelier написал текст для оперы „Arion“ J.-B. Matho, поставленной в 1714 г. в Париже. В „Encyclopédie“ Дидро помещена довольно подробная заметка об Арионе.2 Сведения о греческом поэте имеются и в „Dictionnaire abrégé de la fable...“ M. Chompré (A Toul, 1787). История Ариона нашла отражение в оде „Arion“ Экушара Лебрена, балладе „Arion“ А. В. Шлегеля, „Götter Griechenlands“ Шиллера.

Знакомство Пушкина с названными произведениями немецких поэтов мало вероятно. Зато более чем вероятно, что Пушкин знал оду Лебрена, восхваляющую „нового Периандра“ — короля Фридриха как мудреца и покровителя искусств.3 Впрочем, ода эта в отношении поэтических достоинств и политической тенденции не имеет ничего общего с пушкинским „Арионом“.

Следует отметить, что те „французские стихи об Арионе“, которые О. Н. Смирнова заставляет в „Записках А. О. Смирновой“4 читать Пушкина „наизусть“ („Jeune Arion, bannis la crainte“ и т. д.), являются неточным воспроизведением шестой строфы оды Лебрена.

В русской литературе упоминания имени Ариона, конечно, также встречаются.

Н. Кошанский в „Цветах греческой поэзии“ (1811, примечания к третьей идиллии Мосха) приводит рассказ Плиния о любви дельфинов

- 298 -

к музыке и юношам и упоминает в связи с этим о „басне Ариона“ (стр. 203 и 326).

В „Подражаниях и переводах из греческих и латинских стихотворцев“ А. Ф. Мерзляков напечатал гимн Дионису (ч. II, 1826, стр. 24—27). Гимн повествует о нападении морских разбойников на Диониса, о его похищении, о „мудром“ кормщике, узнавшем в прекрасном юноше бога, о превращении разбойников в дельфинов, о спасении кормщика. Здесь нет имени Ариона, хотя некоторые черты сходства с его историей имеются.

У русских поэтов — предшественников и современников Пушкина — образ Ариона нам не встретился, хотя ими широко разработана тема о пловце, терпящем крушение.

Гораздо существенней прочих упоминаний Ариона для Пушкина был „Отрывок из сочинения об искусствах“, напечатанный в альманахе С. Е. Раича и Д. П. Ознобишина „Северная Лира“ на 1827 г. (Москва, 1827, цензурное разрешение от 1 ноября 1826 г.), где дается пересказ истории Ариона.1 Сообщая разного рода анекдоты о древнегреческих музыкантах и певцах, Делибюрадер-Ознобишин, между прочим, пишет:

„Кому неизвестна также История Ариона Метемнийского? Осыпанный дарами Периандра, Тирана Коринфа, радостный плыл он на корабле в свою отчизну Лесбос, как вдруг матросы сговорились между собою убить его, чтоб овладеть всеми его сокровищами. Тщетно обещался Арион добровольно уступить им оные; тщетно со слезами просил их, чтоб они только пощадили его жизнь. Злодеи были неумолимы. Видя неизбежную свою гибель, он заклинал их всем священным, чтоб они дозволили ему в последний раз сыграть на лире. Не охотно и с трудом на сие согласились.

Тогда Поэт, исполненный высокого вдохновения, взыграл свою прощальную песнь, и, перелив в струны, с невыразимой гармониею, все волнения души, бросился в волны. Но поверите ль, о силы чудес! певец не погиб. Дельфин, плывший близ корабля, прельщенный сладостию песней, принял его на хребет свой и благополучно донес его к мысу Тенара“ (стр. 348—349).

В другом месте автор, касаясь поэтического рассказа о „выкупе Барда“, называет Барда „новым Арионом“ (стр. 392).

Пушкин, несомненно, читал „Отрывок из сочинения об искусствах“, так как в том же 1827 г. набросал черновик статьи о „Северной Лире“2 (в черновике, впрочем, нет упоминания об „Отрывках“). И весьма вероятно, что именно рассказ Ознобишина (неполный и неточный, написанный без обращения к Геродоту и Овидию)3 оживил предание об Арионе и натолкнул Пушкина на мысль по-своему использовать античное предание.

- 299 -

*

Пушкинский „Арион“ создавался в период ликвидации движения декабристов, суровой расправы над участниками восстания, усиления реакции во всех областях общественной жизни.

П. А. Вяземский в стихотворении „Море“, посланном Пушкину, пишет:

Сюда, поэзии жрецы!
Сюда, существенности жертвы!
Еще здесь светит пламень мертвый,
Еще здесь живы мертвецы.

Раздумывая о жертвах, Вяземский высказывает Пушкину свои соображения относительно его дальнейшей тактики в отношении правительства: „Ты имеешь права не сомнительные на внимание, ибо остался неприкосновенен в общей буре, но должен также и на будущее время дать поручительство о законности жития своего, то-есть, обещание, что будешь писать единственно для печати, и разумеется, дав честное слово, хранить его ненарушимо. Другого для тебя спасения не вижу“ (курсив мой. Г. Г.).

В это же время Пушкин был обеспокоен слухами о том, что „Николая Т<ургенева> привезли на корабле в П. Б.“ „Вот каково море наше хваленое!“, — замечает он Вяземскому в письме от 14 августа 1826 г.

Страстные и горькие строки стихотворения „Так море древний душегубец“, клеймящие „гнусный век“, являются своего рода прологом к пьесе о гибели челна декабристов и судьбе самого поэта — к „Ариону“, написанному через год.

После возвращения из Михайловской ссылки Пушкин продолжает много и упорно думать о декабристах, их деле и судьбе (письма, „Записка о народном воспитании“, послание „В Сибирь“ и пр.).

В период ликвидации движения декабристов и политической реакции Пушкин создает „Пророка“ (1826) и „Поэта“ (1827), в которых формулирует свой взгляд на природу и назначение поэта. Формула действенного поэтическою служения — „Глаголом жги сердца людей“ — высказывается поэтом в атмосфере большой исторической трагедии.1

Такова историческая и психологическая обстановка, в которой зародилась у Пушкина мысль об Арионе, художественном реформаторе, спасенном от гибели благодаря своему поэтическому дару.

Первоначальный набросок „Ариона“ сделан Пушкиным в Петербурге через три дня после первой годовщины казни декабристов — 16 июля 1827 г.

Необычайная судьба постигла эту пьесу. Три года „Арион“ лежал без движения у Пушкина. Ни в одном из известных нам документов

- 300 -

этих лет, — писем, записок и т. п. Пушкина и его близких, — мы не находим упоминания об „Арионе“. Поэт, повидимому, считал опасным не только печатать, но даже говорить о нем в обстановке террора. Только через три года „Арион“ был без подписи напечатан в № 43 „Литературной Газеты“ от 30 июля 1830 г. Отсутствие подписи вызывалось, повидимому, желанием Пушкина избежать возможных „применений“. Пьеса появилась тоже без подписи и в книге „Венера, или Собрание стихотворений разных авторов“, выпущенной в 1831 г. (цензурное разрешение от 18 сентября 1830 г.) „иждивением московского купца“ О. И. Хрусталева.

Больше при жизни Пушкина „Арион“ нигде, ни с подписью, ни анонимно, не печатался. Ни разу не включил его поэт и в собрания своих стихотворений. Пушкин, по всей вероятности, решил в виду острого политического смысла пьесы не раскрывать своего авторства.

И после смерти Пушкина его авторство долгое время оставалось неизвестным. В собрания сочинений, изданные в 1838—1841 гг., „Арион“ не включен. Анненков смог включить его только в дополнительный том своего издания. Так, с подписью автора, „Арион“ появился впервые лишь через тридцать лет после смерти поэта. Н. М. Лонгинов, напечатавший „Ариона“ в № 3 „Современника“ за 1857 г., писал, что он „сообщает стихотворение Пушкина, хотя и напечатанное, но не вошедшее ни в одно из изданий его сочинений“ и „едва ли знакомое многим читателям“. Лонгинов подчеркивал, что „хотя под этой пьесой не было выставлено имени Пушкина, тем не менее принадлежность ее поэту несомненна и положительна“. Вместе с тем он, как и Анненков, указал что пушкинский „Арион“ основан на „поэтическом предании“ о древнегреческом поэте и музыканте.1

В настоящее время мы располагаем только черновым автографом „Ариона“.2 Беловой текст, с которого производился набор пьесы, утрачен.3

Основной набросок сделан выцветшими чернилами; затем идут поправки карандашом и темными чернилами. Пушкин, повидимому, начал

- 301 -

переработку наброска для печати через несколько лет — перед сдачей в „Литературную Газету“ — и работал в несколько приемов. Но в сохранившейся рукописи он не довел работу до конца.

В первоначальном наброске пьесы нет заголовка. Он появляется только тогда, когда происходит первая правка черновика карандашом: поэт пишет „Орион“, но при последующих исправлениях „О“ переправляет чернилами в „А“.

Пушкин, как показывает автограф, первоначально ведет рассказ в первом лице. Затем, подготовляя пьесу для печати, начинает местоимения первого лица („нас“, „я“) заменять местоимениями третьего лица („их“, „он“). Но не кончает — на 13-м стихе работа обрывается. Пушкин, видимо, колебался: первое лицо подчеркивало личную и идейную связь поэта и пловцов, а это могло вызвать вполне определенные „применения“; замена же первого лица третьим требовала коренной переработки последних трех стихов. В конце концов Пушкин, по всей вероятности, решил, что имя Ариона может „заслонить“ общественно-исторический смысл пьесы, — и в окончательной редакции оставил первое лицо.1

„Нас было много на челне“ — поэт включает себя в круг декабристов. Чрезвычайно смелое признание, политическая значимость которого очевидна! Характер этого включения соответствует историческим фактам. Поэт рассказывает о том, что делали пловцы: одни „парус напрягали“, другие гребли, „кормщик умный“ управлял челном. Таким образом каждый из пловцов делал свое дело, содержанием которого являлось движение челна к поставленной цели. Поэт в управлении челном не участвовал — он пел пловцам. Веря в их дело, поэт стал певцом их идей.

В обстановке последекабрьской политической реакции Пушкин, понятно, не мог печатать такого рода высказывания за своей подписью.

Большое значение для правильного понимания замысла Пушкина имеет его работа над 13-м стихом. В первом варианте речь идет о выражении радости по поводу спасения. Но это не удовлетворяет поэта. Ведь, замысел пьесы несравненно шире: он охватывает не только личное, но и историческое. Так рождается замечательный стих „Я гимны прежние пою“, носящий декларативный характер. Острый политический смысл этих слов настолько ясен, что Пушкин решает заменить их другой редакцией. Он набрасывает третий вариант—„Спасен Дельфином [я] пою“. Этот вариант как и заглавие показывают, что в своем первоначальном замысле Пушкин исходил из античного предания об Арионе.2 Если бы

- 302 -

поэт, работая над стихотворением, не думал о судьбе Ариона, он не мог бы написать „Спасен Дельфином“.1 Но появление дельфина в качестве спасителя, являющееся по выражению Геродота „l’évènement le plus merveilleux“, не вяжется с общей реалистической концепцией пьесы и ослабляет ее идейную значимость. В окончательной редакции Пушкин восстанавливает, поэтому, наиболее удачный и яркий вариант — „Я гимны прежние пою“.

Какой „человеческий смысл“ выражен в „Арионе“? В дореволюционном литературоведении, на ряду с тенденцией затушевать исторический и политический смысл „Ариона“,2 существовала и противоположная тенденция — свести весь смысл пьесы к взаимоотношению поэта и декабристов.

Другую точку зрения на „Арион“ высказал уже В. Е. Якушкин: „Аллегорически, в поэтической картине изобразил Пушкин, в немногих строках, вкратце всю историю своих отношений к заговорщикам, их судьбу и свое последующее одиночество... Несмотря на аллегорию, картина по отношению к Пушкину вполне верна истине. Он был только певцом тех идей, которые лежали в основе общественного движения 20-х годов и деятельности тайных обществ. Катастрофа 14 декабря поглотила передовых деятелей, певец же уцелел, буря случайно его пощадила“.3

Наконец С. И. Любомудров, подчеркнув автобиографическое значение „Ариона“, отметил вместе с тем, что стихотворение это „имеет и более общий смысл“ — „в нем выражается идея о высоком призвании поэта“.4

Отдельные верные замечания, направленные каждое на одну из сторон сложного целого, не могли раскрыть подлинного смысла „Ариона“. И потому масштабы и глубина целого оставались не вполне выясненными.

Пушкин в своем замысле только исходит из факта, данного античным преданием. Но он разрушает традиционную фабулу и на ее элементах создает совершенно новый образ. Древний поэт поет священную песнь Диониса. Новый поэт поет гимн свободы. Древнего поэта чудесным образом спасает дельфин. Спасение нового поэта совершается естественным образом. В рассказах античных писателей нет политики. У Пушкина она лежит в основе стихотворения.

Плывущие в челне отнюдь не враждебны, как геродотовские корабельщики, путешественнику-певцу. Взамен этого Пушкин относит себя

- 303 -

к числу пловцов („нас было много“). У Пушкина их связывает идейное родство: певец поет песни, которые им близки, ими любимы. Им всем угрожает одна и та же опасность. Буря — „вихорь буйный“. Этот образ расширен Пушкиным до исторических масштабов. Но подлинный — одиозный для правительства — смысл, ради которого и писалось стихотворение, заслонен именем Ариона. О чем пел певец, к чему стремились пловцы? Ответить на этот вопрос нетрудно: их всех воодушевляла мысль о свободе.

Переход в „Арионе“ от грозного моря к солнечному берегу, — от смерти к жизни, — сопровождается изменением жизнеощущения, но не взглядов. Поэт говорит о неизменности своих идейных позиций. И продолжает свое поэтическое служение в новой обстановке. Это — важнейший момент. Вместе с тем меняется его чувство жизни — становится более ярким. „Риза1 влажная“, „Сушу на солнце под скалою“ — это так конкретно, так ярко, что образ кажется почти осязаемым физически. В этих словах с огромной силой выражено ощущение телесности бытия.

Имел ли Пушкин в виду конкретное лицо, говоря о „кормщике умном“? Образ этот создан Пушкиным и, разумеется, не случайно введен в стихотворение. Характеристика кормщика как умного человека, его гибель, местоимение „наш“, идейная общность пловцов и певца — всё это заставляет предполагать какой-то конкретный прообраз кормщика.

Высказывалось предположение, что Пушкин, вероятно, разумел К. Ф. Рылеева. Более вероятно, однако, что мысли Пушкина при обдумывании замысла обращались к образу П. И. Пестеля. После встречи с Пестелем 9 апреля 1821 г. в Кишиневе, как известно, Пушкин отметил: „умный человек во всем смысле этого слова“, „один из самых оригинальных умов, которых я знаю“. В X главе „Евгения Онегина“ (1830) Пушкин также подчеркнул ведущую роль Пестеля в декабристском движении.

В самом факте опубликования „Ариона“ можно видеть стремление Пушкина дать знать о себе друзьям-декабристам. Ведь писать им нельзя. Но газета может дойти в „каторжные норы“. Друзья узнают пушкинский стих и без подписи — „ex ungue leonem“... Узнают, что поэт „гимны прежние поет“.

Факт неоднократного использования Пушкиным образов, содержащихся в „Арионе“ (море, пловец, ладья),2 свидетельствует о жизненно-важном значении этой пьесы для поэта.

- 304 -

Последний раз имя Ариона1 встречается у Пушкина в конце 1835 г. В письме к П. А. Плетневу из Михайловского поэт пишет: „Ты требуешь имени для Альманаха, назовем его Арион или Орион; я люблю имена, не имеющие смысла: шуточкам привязаться не к чему“.

„Шуточкам“ было к чему привязаться, если бы правительство Николая I узнало подлинный поэтический и политический смысл этого слова. Желание назвать альманах именем Ариона говорит о том, что Пушкин крепко помнил о декабрьской трагедии.

Пушкин и Арион оба были поэтами, оба были художественными реформаторами, оба пережили смертельную опасность, оба спаслись. Эти сходные черты и побудили Пушкина использовать античный образ. Но он переплавляет его в соответствии со своим целями.

Пушкин полагал „полноту и равновесие чувств, тонкость соображений“ характерной особенностью греческой поэзии, не допускавшей „лишнего, неестественного в описаниях, напряженности в чувствах“. В „Арионе“ нет и следа украшений Овидиева рассказа об Арионе. В нем нет и следа дидактизма эпиграммистов и их подражателей.

Для пушкинского „Ариона“ характерны простота формы, строгость слова, пластичность образа. В этом „Арион“ созвучен греческой поэзии. В этом „Арион“ приближается к той „норме и недосягаемому образцу“ греческого искусства, о которых писал Карл Маркс. Но вместе с тем, в „Арионе“ есть свойственное поэзии нового времени стремительное движение, в котором у Пушкина находят выражение лирическое переживание и чувство истории. Этот своеобразный сплав античной и современной манеры поэтического выражения и обусловливает огромную впечатляющую силу пушкинского „Ариона“.

„История народа принадлежит поэту“, — утверждал Пушкин. Идея эта имела определяющее значение для его творчества. Не менее ясно сознавал Пушкин, что история поэта принадлежит народу.

В „Арионе“ Пушкин создал образ свободолюбивого поэта —„таинственного певца“ — участника большого трагического события в жизни своего народа.

_______

Сноски

Сноски к стр. 296

¹ В библиотеке Пушкина имелась „История“ Геродота в переводе A. F. Miot, Paris, 1822 (№ 981 по описанию Б. Л. Модзалевского).

² Пушкин имел сочинения Овидия в переводе, изданном J. Ch. Poncelin, Paris, An. VII, и в подлиннике, изданном J. A. Amar, Parisiis, MDCCCXXII (№№ 1232 и 1233 по описанию Б. Л. Модзалевского).

Сноски к стр. 297

¹ Ср. В. Иванов. „Дионис и прадионисийство“. Баку, 1923, стр. 227. — Ф. Зелинский. „Арион и трагедия“. „Гермес“, 1909, № 3, стр. 80—83. — Александр Веселовский. „Поэтика“, т. I. СПб., 1913, стр. 331. — Ф. Зелинский. „Софокл и героическая трагедия“. „Драмы Софокла“, М., 1914, стр. XXXVI. — „Arion“ Крузиуса в энциклопедии Pauly-Wissowa.

² Французская энциклопедия входила в состав пушкинской библиотеки.

³ Œuvres, t. I, Paris, 1811, pp. 164—166. — Œuvres choisies, t. I, Paris, 1821. pp. 100—101.

⁴ Северный Вестник“, 1893, № IX.

Сноски к стр. 298

¹ Указанием на эту важную для Пушкина статью я обязан Д. П. Якубовичу.

² П. Е. Щеголев. „Неизданнаястатья Пушкина об альманахе „Северная Лираа“. „Пушкин и его современники“, т. XXIII—XXIV, 1916, стр. 7—8.

³ На компилятивный характер статьи Ознобишина указал Н. Полевой („Московский Телеграф“, 1827, № 3, стр. 245).

Сноски к стр. 299

¹ О пушкинском понимании назначения поэта см. подробнее в моих статьях „О мнимом и действительном Пушкине“ („Новый мир“, 1937, № 6) и „Взгляды Пушкина на искусство поэзии“ (печатается в № 8 сборников „Звенья“).

Сноски к стр. 300

¹ „Сочинения М. Н. Лонгинова“, т. I, М., 1915, стр. 139, 140. — Ср. К. П. Богаевская. „Пушкин в печати за сто лет (1837—1937)“. М., 1938, № 392. — Ср. „Сочинения Пушкина“, изд. П. В. Анненкова, т. 7 (дополнительный), стр. 41—42 („подлинник руки Пушкина найден нами в бумагах его“ и т. д.).

² Государственный Музей А. С. Пушкина, тетрадь № 2367, л. 36.

³ Отдельные варианты публиковались с рядом неточностей и ошибок Л. Н. Майковым („Материалы для академического издания...“, СПб., 1902, стр. 264), П. О. Морозовым (изд. „Просвещения“, т. II, стр. 412, и старое академическое издание, т. IV, стр. 353), В. Я. Брюсовым (т. I его издания, 1920, стр. 266). Л. С. Гинзбург в докладе „О стихотворении Пушкина «Арион»“ в Пушкинской комиссии Общества любителей российской словесности 19 ноября 1922 г. сообщил, на основании изучения автографа, несколько вариантов стихов „Ариона“ („Пушкин“, сб. 1-й, под редакцией Н. К. Пиксанова, М., 1924, стр. 290—291), но доклад этот остался неопубликованным.

Сноски к стр. 301

¹ В. Брюсов в комментарии к „Ариону“ ошибочно утверждает: „В рукописи сначала написано в третьем лице“ („Сочинения Пушкина“, т, I, ч. 1, М., 1920, стр. 296). Ошибку эту повторяет Н. Л. Бродский в „Биографии Пушкина“ (М., 1937, стр. 480).

² По поводу одного варианта 13-го стиха Ю. М. Соколов высказал догадку: „Образ дельфина, на котором спасся поэт, — может быть, намек на Николая I“ („Пушкин“, сб. 1-й, под редакцией Н. К. Пиксанова, М., 1924, стр. 291). Это сближение неосновательно: в атмосфере декабрьской трагедии у Пушкина не могла возникнуть мысль о Николае как спасителе!

Сноски к стр. 302

¹ Интересно наблюдение Д. И. Выгодского: „Из двенадцати случайно выбранных стихотворений Пушкина наиболее часто встречаются звуки р и н в «Арионе». Иначе говоря, в нем преобладают звуки, входящие в состав основного образа, ставшего в данном случае звукообразом“ („Из эвфонических наблюдений“, „Пушкинский сборник памяти С. А. Венгерова“, М. — П., 1922, стр. 52). Следует также отметить, что звуки р и н или оба вместе встречаются в каждом стихе „Ариона“.

² Ср. Пушкин, „Собрание сочинений“, под ред. С. А. Венгерова, т. IV, 1910, стр. XXXVIII (комментарий Н. О. Лернера, там же приводится мнение Н. Ф. Сумцова).

³ „О Пушкине“. М., 1899, стр. 30.

⁴ „Античные мотивы в поэзии Пушкина“. Изд. 2-е, СПб., 1901, стр. 38.

Сноски к стр. 303

¹ Об употреблении Пушкиным слова „риза“ в „Арионе“ и др. см. у В. В. Виноградова („Язык Пушкина“. „Academia“, 1935, стр. 179): „Для пушкинского языка характерны свобода и смелость выбора церковнославянских выражений, подвергающихся трансформации“, утрачивающих свой „церковнобытовой или религиозный колорит“. Ср. в оде Горация „Quis multa gracilis...“ (I, 5) образ „uvida vestimenta“.

² Ср. Н. О. Лернер. Пушкин, „Собрание сочинений“, под ред. С. А. Венгерова, т. IV, 1910, стр. II. — П. Е. Щеголев. „Акафист Пушкина“. „Пушкин и его современники“, т. XV, 1911, стр. 33. — Н. Лернер, там же.

Сноски к стр. 304

¹ Среди рукописей Пушкина на листе, содержащем перечень маленьких трагедий, план статьи о народных песнях и черновики из „Путешествия Онегина“, имеется запись:

Зачем ты бурн<ый Аквилон>
Нас было много <на челне>

Не имелось ли внутренней связи между обоими стихотворениями и не носила ли помета „1824 Мих“ под текстом „Аквилона“ защитного характера, т. е. не был ли и он написан после 14 декабря?