259

ПИСЬМО А. А. БЕСТУЖЕВА-МАРЛИНСКОГО К К. Ф. РЫЛЕЕВУ

<1825> 12 мая

<Москва>

Деньги получил — благодарю. Живу теперь часто грустно, а сперва рассеянно. Балы гулянья спектакли — всё комедия, и как говорит Пущин (которого я часто вижу) все комедианты. Теперь что то нездоров. Главная моя утеха — Якубович — ты его полюбишь, его напрасно много бранят. — Уехал ли Грибоедов? Я бываю у них часто, сестра его преумная девка. В Москве я нашел столько умных женщин, что едва себе верил, между прочими Бибиковы сестры как свет. Скажи Муханову, что я танцовал со всеми его кузинами и что Александрина очень о нем интересовалась. Что никто ни строчки ко мне? Ты философствуешь, братья ленятся, Оржинский спит, Муханов бесится и пишет только к Толстому. — Нехудо написать на всякой случай на Дмитровку — может быть я с планами своими и захвачу здесь ваши письма. Всё, братец, прииск цветных каменьев смутил — смертная охота и необходимость понять жену. Есть на примете — надо воротиться, а я в Москве; вот слово загадки но не для всех! —

Кланяйся Одоевскому, Гречу, Булгару — что они пописывают? Я мало читаю, а с литераторами1 мало вижусь — скучной народ. Нечаев посылает портрет Шаликова. Полевой был у меня, Коченовский зовет — но все бранят, а я смеюсь их глупостям.

Прости, спешу. У меня Павлов.

Твой Александр.      

P. S. Брату Николаю кланяется Василевский. Я с ним ездил любоваться Кремлем. С военными собираемся в Бородино — вот предмет для филологической оды. Я уже говорю наперед...

260

Что твои поэмы?

_____

Сегодня обедаем у Вяземского.

_____

Я рапортовался больным.

_____

P. S. Денег будет мне мало, тем более что 50 рублей украли из бумажника, но я возьму на время у Нечаева.

Печатается по подлиннику, хранящемуся в Пушкинском Доме Академии Наук СССР („Архив Бестужевых“. Из собрания „Русской Старины“).

Писано Бестужевым из Москвы, где он пробыл с 24 апреля до половины мая 1825 г. В Москву он сопровождал мужа в. кн. Анны Павловны — принца Оранского, впоследствии короля Нидерландского.

Впервые Бестужев ездил в Москву в 1823 г. и провел там три недели: с 19 февраля по 12 марта.

А. А. Бестужев уже в 1823 г. является заметной фигурой в литературе. Неудивительно, что москвичи радушно встретили его. Вскоре после отъезда Бестужева из Москвы, Каченовский писал в Петербург Булгарину о том, что „А. Бестужев прелюбезный человек“ и что „наши зажиточные литераторы давали для него праздники“.1

В этот первый свой приезд в Москву Бестужев познакомился со многими московскими писателями и учеными. Пребывание Бестужева в Москве было сплошным праздником: вечера сменяли балы и балы — вечера.

Теперь Бестужев опять в Москве, и опять у него непрерывные праздники. „Балы, гулянья, спектакли“, — пишет он в публикуемом письме, а в написанном того же 12 мая письме к матери сообщал: „Вот уже я три недели в Москве, любезная матушка, и день летит за днем невидимо, хотя и не всегда весело. Первые две недели я был в вихре: праздники, и балы, и театры ежедневно. Москва взбесилась; теперь всё стихает, и я брожу по оградам монастырей“.2

С К. Ф. Рылеевым Бестужев познакомился, вероятно, в „Вольном обществе любителей российской словестности“, в которое Рылеев вступил на полгода позже Бестужева, в апреле 1821 г. Рылеев был близок и с братьями Александра, но особенно дружен он был с Александром. „Он был лучший мой друг“, — писал Бестужев о Рылееве в своей „Записке о членах Северного общества“.3 Рылеев даже распечатывал „по праву дружбы“ письма, адресованные Бестужеву.4 Бестужеву Рылеев написал несколько стихотворений и посвятил свою лучшую поэму „Войнаровский“, для которой Бестужев приготовил жизнеописание Войнаровского и Палея. Вместе они издавали „Полярную Звезду“, вместе слагали народные революционные песни, например, „Ах, где те острова“, долгое время жили в одном доме. Бестужев всегда с любовью вспоминал своего друга; в письме к матери из Сибири он просил передать жене Рылеева: „я до последней искры памяти не забуду ее ко мне приязни, равно как и дружбы ея супруга“.5

С И. И. Пущиным Бестужев познакомился, вероятно, еще в Петербурге, когда тот служил в СПб. Уголовной палате; 18 декабря 1823 г. Пущин был назначен судьей Московского надворного суда; в декабре 1824 г. Пущин был в Петербурге, где встречался

261

с Бестужевым, как то видно из записи последнего в „Памятной книжке“.1 В Следственной комиссии Бестужев, между прочим, показывал о Пущине: „в бытность мою в Москве (в мае) он повторял то, что говорил и раньше, именно, что «начинать прежде 10 лет и подумать нельзя»“.2

Главная моя утеха — Якубович. О своем общении с А. И. Якубовичем в Москве Бестужев сообщал Следственной комиссии 27 декабря 1825 г. „При поездке моей в конце апреля в Москву, для провождения е. в. принца Оранского, я встретился там с прежним своим приятелем Якубовичем. Он по всему замечательное лицо, и мы сошлись в приязнь... Либеральничали вместе, — но друг другу совсем еще не открылись. Рассеянная жизнь, балы и театр не оставляли мне в 3 недели моего пребывания в Москве время на другое“.3 Якубович за участие в знаменитой дуэли Шереметева с Завадовским был выслан в 1818 г. на Кавказ; в 1824 г. он получил разрешение приехать для лечения в Петербург. В Петербурге у него собиралось большое общество, между прочим, А. Бестужев, Рылеев, Одоевский, Кюхельбекер.4 В донесении Следственной комиссии говорилось о знакомстве членов Северной думы с приехавшим из Грузии капитаном Якубовичем, которому Бестужев открыл о существовании тайного общества; Батенков в Следственной комиссии показал, что на одном из обедов у директора Российской американской компании Бестужев, указывая на Якубовича, сказал: „такие молодцы всё сделать могут“.5 Сам Бестужев в своей записке о членах Северного общества показывал, что „приезд и намерение Якубовича зажгло потухшую искру — начать действие“.6

С. Д. Нечаев, между прочим, писал Бестужеву из Москвы 9 ноября 1825 г.: „Давыдов <Д. В.> догадывается, что «Кровь за кровь» (замок Эйзен) родом из Кавказа. Якубович был твоею музою“.7 Возможно, что петербургские друзья-декабристы из литераторов тоже воздействовали, в свою очередь, на Якубовича: по крайней мере, в № 138 „Северной Пчелы“ за 17 ноября 1825 г. под инициалами А. Я. была напечатана статья „Отрывки о Кавказе. Из походных записок“ („Письмо к издателям“ „Северной Пчелы“), о принадлежности которой Якубовичу говорили еще современники; так Пушкин в письме от 30 ноября 1825 г. спрашивал А. А. Бестужева: „Кстати: кто писал о горцах в Пчеле? вот поэзия! Не Якубович ли, герой моего воображенья? Когда я вру с женщинами, я их уверяю, что я с ним разбойничал на Кавказе, простреливал Грибоедова, хоронил Шереметева, etc. — в нем много, в самом деле, романтизма“.8

Утверждать категорически, что статья в „Северной Пчеле“ о горцах написана Якубовичем, нельзя, но об этом можно говорить, как о факте весьма вероятном.9 К сожалению, до нас почти не дошло произведений пера Якубовича, которые можно было бы сравнить с данной статьей в отношении стиля и содержания. Если не считать его каких-то исторических записок, которые до нас не дошли,10 то мы имеем только его письмо к сестре и письмо к Николаю I из Петропавловской крепости от 28 декабря 1825 г. Но письмо к сестре относится уже к 1841 г. и оно не только по времени но, главное, по своему тону и настроению не характерно для Якубовича 1825 г. Что касается письма к Николаю I,11 то по стилю оно не расходится со статьей „Северной

262

Пчелы“ — „Отрывки о Кавказе“ А. Я. Можно было бы указать на то, что Д. Давыдов еще в начале 1824 г. в письме к Якубовичу (от 3 января) советовал ему „описывать наши набеги и поиски“.1

Накануне восстания и в самый день восстания Бестужев поддерживал с Якубовичем тесную связь, но его поведение на Сенатской площади привело Бестужева к выводу, что „в нем было более хвастовства, нежели храбрости“.2 В письме к братьям Николаю и Михаилу из Пятигорска от 28 июля 1835 г. Бестужев, рассказывая о своем участии в походах на горцев, между прочим, писал: „Линейцы молодцы; все очень помнят Александра Ивановича; черкесы — тоже. Но все те, которым он кланялся, кроме Атажука, или умерли, или убиты“.3

Уехал ли Грибоедов? Грибоедов уехал на Кавказ в мае; 27 октября он был в станице Екатериноградской, откуда 22 ноября 1825 г. писал письмо Бестужеву и в этом письме, между прочим, поручал Бестужеву обнять Рылеева, „искренне, по-республикански“.

До знакомства с Грибоедовым Бестужев был предубежден против него, по поводу истории с Истоминой и дуэли между Завадовским и Шереметевым, но, прочитавши его комедию „Горе от ума“, он, несколько раньше познакомившийся с Грибоедовым у Н. Муханова,4 сам поехал к Грибоедову, чтобы завязать с ним дружеские отношения (об этом Бестужев рассказывает в статье „Знакомство с Грибоедовым“).5 И, действительно, между ними установилась тесная дружба, крепкая и взаимным уважением, и общностью литературных, политических и общественных взглядов.6 Вместе с Грибоедовым и Кюхельбекером Бестужев бывал на репетициях в театральном училище.7 Еще до знакомства с Грибоедовыми Бестужев хорошо отозвался в своем обзоре 1823 г. о „Молодых супругах“ Грибоедова,8 но особенно высоко оценил он его комедию „Горе от ума“: „«Горе от ума» — феномен, какого не видали мы от времен «Недоросля». Толпа характеров, обрисованных смело и резко... невиданная доселе беглость и природа разговорного русского языка в стихах... будущее оценит достойно сию комедию и поставит ее в число первых творений народных“.9 В Следственной комиссии Бестужев показал, что он не принимал Грибоедова в члены тайного общества, „во-первых, потому, что он меня старее и умнее, а во-вторых, потому, что жалел подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев был согласен“.10

Бибиковы сестры, т. е. сестры Ильи Гавриловича Бибикова (1794—1867), полковника, адъютанта в. кн. Михаила Павловича. Мих. А. Бестужев в своих „Записках“ отмечает, что „благородный, прямой Бибиков“ был „членом нашего общества“, что он находился в дружеских отношениях с Александром Бестужевым и что он принимал участие в переводе Михаила Бестужева в лейб-гвардии Московский полк, а равно и в судьбе брата Павла.11

263

Скажи Муханову. Н. А. Муханов (1802—1871) — адъютант ген.-адъютанта гр. Голенищева-Кутузова; у Н. А. Муханова Бестужев познакомился с Грибоедовым; брат Николая — Петр (1799—1854) был декабристом.

Александрина. О ней см. в письме Н. Муханова к брату Александру.1

Оржинский — Ник. Ник. Оржицкий (1796—1861), декабрист, отставной штаб-ротмистр ахтырского гусарского полка; о нем Бестужев часто упоминает в своей „Памятной книжке 1824 г.“ Ник. Муханов писал своему брату Александру 10 марта 1825 г.: „Кляняйся от меня Бестужеву и благодари, что познакомил меня с Оржевским — весьма милым и достойным человеком“.2

В журнале „Сын Отечества“ за 1819 г. (ч. 58, № 51, стр. 223—224) напечатано стихотворение „Прощанье гусара“ за подписью „Оржицкой“. В декабристской литературе оно не отмечено, как принадлежащее Оржицкому, но, повидимому, оно принадлежит именно ему и написано было им по случаю выхода в отставку.

Муханов бесится и пишет только к Толстому. Николай Муханов писал брату Александру тогда же: „поговори насчет войны с Александром Толстым“.3

Всё, братец, прииск цветных каменьев смутил. В письме к матери, написанном в тот же день, Бестужев писал об этом так: „Я видел всю знать московскую, да и меня видали все, а это для будущего не лишнее. Теперь (между нами будь сказано) хочу войти в один дом, чтобы запустить брандер для зимы. Ничего еще нет, но я бы желал, чтоб сбылось, ибо всё по моральной и политической части меня арранжирует. Герцогу рапортовался больным и здесь думаю пробыть еще с неделю. Никаких положительных планов нет. Пожить здесь необходимо, чтобы свести знакомства“.4

Кланяйся Одоевскому, т. е. кн. А. И. Одоевскому, к которому Бестужев относился с особой симпатией.5

Нечаев, Степан Дмитриевич (1792—1860) — поэт и археолог; сотрудничал в „Полярной Звезде“, в „Московском Телеграфе“ и в других изданиях. В одном из своих литературных обзоров Бестужев отзывался о стихотворениях Нечаева, как „приятных безделках“.6 А. Тургенев, наоборот, считал, что стихи Нечаева „полны мыслей и чувства“.7 В одном примечании к письмам А. А. Бестужева Кс. Полевой писал: „В Москве, в 1825 году, летом... Бестужев точно заехал оттуда <из Марьиной рощи>, возвращаясь с гулянья вместе с С. Д. Нечаевым, у которого и жил гостем. Мне памятно это посещение: тут в первый раз я увидел А. Бестужева“.8

И. М. Снегирев записал в своем дневнике под 13 мая 1825 г.: „Утром заезжал я к Нечаеву, где застал отъезжающего А. Бестужева, с которым мы приятно встретились и простились“.9

Полевой был у меня, т. е. Н. А. Полевой. Бестужев близко познакомился с ним в 1823 г., а в 1825 г., будучи в Москве, бывал у братьев Полевых на квартире; в свою очередь и Полевой во время своих приездов в Петербург бывал у него и в обществе близких его друзей.10 Зимою 1824 г. Рылеев, проезжая через Москву, ежедневно посещал Полевого. Тем неожиданнее был резко отрицательный отзыв Бестужева о

264

„Московском Телеграфе“ Полевого, появившийся в „Полярной Звезде“ на 1825 г.: „Неровный слог, самоуверенность в суждениях, резкий тон в приговорах, везде охота учить и частое пристрастие — вот знаки сего телеграфа а смелым владеет бог, его девиз“.1 Так разошелся Бестужев с Полевым, а событие 14 декабря и вовсе развело их дороги. В Дербенте Бестужев познакомился с „Историей“ Полевого и в 1830 г. написал Полевому свое первое письмо, которое и положило начало их дружеской, весьма интересной переписке. Дружба Бестужева с Полевым основывалась в значительной степени на их личных симпатиях и затем на общности их литературных взглядов. Полевой глубоко ценил Бестужева как писателя и уважал его как человека, как личность; в этом отношении большой интерес представляет его письмо к Бестужеву от 25 сентября 1831 г.2 Полевой видит „беспорядочное, нестройное“ в себе и „гармонию, ровную силу“ в Бестужеве; романтически настроенный Полевой сознает тяжесть страдания Бестужева и тут же спрашивает: „не все ли прекрасное есть молитва от демона земли, или вопль страдания в когтях этого демона?“ Он видит в Бестужеве человека, „отмеченного Зевеса любовию“.3

Каченовский зовет. Положительное отношения Каченовского к Бестужеву проявилось, между прочим, в письме Каченовского к Булгарину, от 2 января 1823 г.4 Во „Взгляде на старую и новую словесность в России“ Бестужев с похвалою отозвался об исторических и критических статьях Каченовского,5 а также об его языке. Положительное отношение Бестужева к Каченовскому вызвало протест Вяземского в письмах к Бестужеву 20 января и 9 марта 1824 г.6

Брату Николаю кланяется Василевский. Д. Е. Василевский — учитель и друг Н. Бестужева (с 1829 г.), профессор Московского университета; умер после 1847 г.7 Это был прогрессивный ученый, который дворянству предпочитал „народ московский и крестьян окружных сел“.8 6 Марта 1823 г. Василевский писал, между прочим, Н. Бестужеву: „Monsieur Александр Александрович, братец твой был в Москве и посетил меня однажды в полночь, а другой раз в полдень; когда меня дома не бывает. Итак, я имел честь видеть его только однажды и то ночью, когда он походил уже на дремлющего Гомера; я приходил к нему несколько раз повидаться и поговорить, но не имел счастия застать дома и потому виделся только с вашим Анисимом. Поклонись ему от меня“.9

С военными собираемся в Бородино. Некоторые заметки о поездке в Бородино с принцем Оранским вошли в отрывок „Осада“.10 В свой первый приезд в Москву Бестужев не только знакомится с литераторами и учеными, но внимательно изучает московскую старину. Из отрывочных записей, которые он вел во время своего пребывания в Москве, видно, что он успел посетить ряд монастырей, Архив иностранной коллегии, и не только посетить, но и познакомиться, и изучить памятники старины; его московские записки испещрены зарисовками памятников, хронологическими датами. Бестужев писал Н. А. Полевому об особой своей склонности к занятиям историей:

265

„Это мой конек, Николай Алексеевич, и самый невинный: не сбивает и не брыкается. Когда то замышлял я сесть на борзого... писать историю Новгорода, моей родины... но и тогда я не иначе бы принялся за труд, как поверив на месте все подробности и долго, пристально погрузясь во тьму летописей, с фонарем критики“.1 Симпатии Бестужева к истории и прежде всего новгородской, нашли свое отражение и в поэтических произведениях Бестужева: „Роман и Ольга“, „Замок Нейгаузен“, „Изменник“ и „Ревельский турнир“. О последнем Пушкин в письме к Бестужеву, от конца мая или начала июня 1825 г., заметил: „Твой турнир напоминает турниры W. Scott’а“. Таким образом Бестужев раньше Загоскина, Булгарина, даже прежде Пушкина начал писать исторические повести, раньше других проявив в них свои симпатии к В. Скотту.

Г. Прохоров.

_________