- 72 -
А. М. КУКУЛЕВИЧ и Л. М. ЛОТМАН
ИЗ ТВОРЧЕСКОЙ ИСТОРИИ БАЛЛАДЫ ПУШКИНА „ЖЕНИХ“
Глубокий интерес к фольклору, как известно, проявлял Пушкин во все периоды своего творчества, последовательно углубляя к нему отношение в связи с общей эволюцией своего поэтического мировоззрения. В статье „Пушкин и фольклор“ М. К. Азадовский по этому поводу пишет: „В эпоху «Руслана и Людмилы» Пушкин воспринимал, главным образом, литературную сторону народного предания; в южный период перед ним открылось историческое значение народной словесности; в Михайловском он понял и осознал фольклор как выражение народности и как могучий творческий источник“.1
В 1815 г. Пушкин создает „Бову“, произведение, в котором переплетается влияние лубочных сборников с влиянием Радищевского „Бовы“ и „Орлеанской Девственницы“ Вольтера, причем последнее явно превалирует. Примерно то же можно сказать и в отношении первой поэмы Пушкина „Руслан и Людмила“.
Решительно обращается Пушкин к фольклору лишь в период своей южной ссылки, под влиянием друзей-декабристов. Именно там складывается у него взгляд на народную поэзию, как на поэзию в основном оппозиционную и героическую. В селе Михайловском поэт развивает и углубляет этот взгляд. Характерно, что первые записи Пушкиным народных песен в Михайловском — это записи песен о Степане Разине.
Баллада „Жених“, написанная Пушкиным в период Михайловской ссылки, открывает собою ряд произведений в „народном духе“.
Сам факт, что в центре ее стоит образ героической девушки, является следствием органической связи первой сказки Пушкина с кругом его фольклорных интересов того времени (героическая тематика песен о Степане Разине и пр.).2
- 73 -
Можно предполагать, что „Жених“ начат Пушкиным в конце 1824 г. и закончен в 1825 г., так как первый черновой набросок находится в рукописи между частью поэмы „Цыганы“ и IV главой „Евгения Онегина“,1 а отрывок белового автографа, с незначительными поправками (стр. 117—128), помечен 30 июля 1825 г. (публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). Черновой набросок баллады в своих первых строфах значительно отличается от канонического текста. Но он представляет собою лишь отрывок и заканчивается описанием приезда жениха на свадебный пир (стихом „А вот и сани скачут“).
Баллада „Жених“ впервые была напечатана в июле 1827 г. в „Московском Вестнике“ (т. IV, № 13, стр. 3—10) с подзаголовком: „Простонародная сказка“, который был снят в издании 1829 г.
В. Г. Белинский писал, что „эта баллада и со стороны формы и со стороны содержания насквозь проникнута русским духом, и о ней в тысячу раз больше, чем о «Руслане и Людмиле», можно сказать: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». В народных русских песнях, вместе взятых, не больше русской народности, сколько заключено в этой балладе“.2
В оценке баллады к Белинскому присоединились позже А. Н. Кирпичников,3 Вс. Ф. Миллер4 и Н. Ф. Сумцов.5
Последний, сличая сюжет „Жениха“ с двадцатью вариантами народных сказок о девушке и разбойниках, пришел к выводу, что Пушкинская баллада целиком отражает сюжет народной, в частности русской, сказки.
Противоположный взгляд на балладу был высказан представителем реакционной критики А. Мартыновым.
В „Обзоре стихотворений А. Пушкина, помещенных в полном собрании сочинений его“, „расправляясь“ с великим русским поэтом, Мартынов мимоходом замечал по поводу „Жениха“: „Содержание <баллады> довольно занимательно, но язык искусственный, книжный, а не народный, каким бы следовало рассказать это домашнее происшествие русской старины“.6
„Народность“ Пушкинской баллады отрицал и А. И. Незеленов, объявивший „Жениха“ „вещью положительно неудачной“.
- 74 -
Б. В. Томашевский в „Теории литературы“ (изд. 1925 г., стр. 116) справедливо отмечает, что стихотворная форма баллады (размер и строфа) „заимствована у Бюргера, который написал ею свою известную балладу Lenore“.
Ни в каких других произведениях Пушкина эта сложная строфа не встречается. Мы даже вправе предположить, что она впервые на русском языке появилась именно в данной балладе, поскольку два существовавших до 1824 г. перевода — подражания Бюргеровой „Леноре“ не передают полностью ее строфы и размера. Подражание Жуковского („Людмила“, 1808 г.) написано сплошь четырехстопным хореем без строф, с парными рифмами; вольный перевод П. Катенина („Ольга“, 1816 г.), хотя и сохраняет порядок рифм Бюргеровой строфы, написан всё тем же хореем. Таким образом остается предположить, что со строфой „Леноры“ Пушкин мог ознакомиться только по подлиннику. Сравнивая переводы этой баллады Жуковским и Катениным, Пушкин отдает предпочтение последнему, сумевшему показать „Ленору“ в „энергической красоте ее первобытного создания“.1
Нет необходимости доказывать, что подобное суждение о переводе также предполагает знание подлинника. Использование Пушкиным формы именно этой баллады не случайно. Баллада Г. А. Бюргера воспринималась в России в 1820-х годах как типическое произведение немецкого романтизма.2 Она была крайне популярна в литературных кругах, в связи с полемикой между Грибоедовым и Гнедичем в 1816 г. по поводу перевода Катенина.
Пушкин, характеризуя в 1830 г. период былого увлечения романтизмом, уподобляет свою музу Леноре:
Как часто, по скалам Кавказа,
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!3Романтическая, в представлении Пушкина, баллада типа „Леноры“ повлияла не только на форму „Жениха“, но отчасти и на его содержание.4 Однако следует отметить, что элементы романтической баллады, несравненно богаче представлены в черновике „Жениха“, нежели в каноническом тексте; это говорит о том, что Пушкин от них освобождался в процессе работы над рукописью.
- 75 -
Прежде всего укажем, что черновая рукопись в своей первой части вдвое распространеннее канонического текста (24 стиха первой соответствуют 12 стихам второго). Эта распространенность черновой рукописи происходит за счет развития в ней психологических сцен романтического характера, которые почти вовсе отсутствуют в каноническом таксте.
Согласно одному из вариантов черновика Наташу встречают не „отец и мать“, а одна мать:
И кинулась1 рыдая2 мать
В слезах Наташу обниматьЭтот, казалось бы незначительный, вариант имеет до известной степени принципиальное значение. Дело в том, что в „Леноре“ Бюргера, а также в ее русских подражаниях, мы встречаем диалог дочери с матерью. Ср. Жуковского:
„Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить“.
— Что с тобой, моя Людмила?
Мать со страхом возопила.
О, спокой тебя творец! —
и т. д.(„Людмила“, 1808 г.)
Не менее характерен в этом отношении другой пример: в черновой рукописи „Жениха“ весьма детально, со всеми „романтическими“ аксессуарами, изображено душевное состояние Наташи после ее прихода домой и после встречи с будущим женихом.
Черновая рукопись3
Стоит бледна как полотно
Открыв недвижно очи
И всё глядит она в окно
В печальный сумрак ночи
............
Татьяна4 их не слышит
Дрожит и еле дышит
...........
Наташа снова задрожит.
И взоры снова устремит5
То в окны то к порогу
Молясь тихонько богу.
...........
- 76 -
В каноническом тексте этим десяти стихам соответствуют два:
Наташа их не слышит,
Дрожит и еле дышитЧерновая рукопись
............
Хоть след его нам укажи1
Но безответна и бледна2
Молитву лишь творит она
Стоит Наташа3...
И более ни слова.Канонический текст:
..............
„Хоть только след нам укажи“.
Наташа плачет снова
И более ни слова.Как видим стихи:
Но безответна и бледна
Молитву лишь творит онав каноническом тексте отсутствуют.4
Итак, в каноническом тексте налицо ослабление элементов романтической баллады по сравнению с черновой рукописью, кроме приведенных примеров, которые мы подробнее рассмотрим ниже; в черновике более развита загадочность завязки, столь характерная вообще для романтической композиции.
- 77 -
В каноническом тексте к Наташе „приступают“ после ее возвращения домой всего лишь один раз, а в черновой рукописи — три раза (мать при встрече, отец и мать, мать „На утро, плетя... косу“) и все три раза она отмалчивается. В черновой рукописи Пушкин подробно изображает оцепенелость героини:
Стоит бледна как полотно
Открыв недвижно очи
............
И взоры1 снова2 устремит
...........
Но безответна и бледна.Эти стихи скорее напоминают Жуковского. Слова „уныло“ (из первоначального чтения) и „очи“ (в данном контексте, разумеется) по своей семантике соответствуют колориту его баллад. Изображение природы, хотя и скупо, всего лишь одним стихом, дает почувствовать аромат романтического пейзажа, развернутого Жуковским в его „Людмиле“:
Вот усыпала звездами
Ночь спокойно свод небес;
Мрачен дол и мрачен лес.
Вот и месяц величавый
Встал над тихою дубравой:
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны.Настроение этих 12 стихов Пушкин передал одним стихом:
И всё глядит она в окно
В печальный сумрак ночи.Рудименты романтической баллады присутствуют и в каноническом тексте, тем не менее следует подчеркнуть, что баллада „Жених“ в своем окончательном виде несравненно ближе к реалистической новелле в „народном духе“, нежели к романтической балладе. Рудиментами баллады, кроме строфы, о которой мы говорили выше, являются также элементы драматической формы. Диалог в романтических балладах несет функцию эмоционального орнамента; такую же, примерно, функцию он несет и в балладе Жуковского. Пушкин, сохраняя традиционную для баллады форму вводного диалога (разговор Наташи с женихом на свадебном пире), придает ей иную функцию. В балладе „Жених“ диалог не является лишь эмоциональным орнаментом, построенным на слабо варьированных повторах („Ленора“), а напряженно развивает динамику сюжета (раскрытие тайны).
- 78 -
Пушкину, воспитанному на образцах французской поэзии эпохи Просвещения, был, разумеется, чужд идеалистический „туман“ немецкого романтизма. Не менее чужда была ему и поэтика одного лишь музыкального звучания слова, связанная, как известно, с основным положением романтической эстетики. В одном только месте баллады, наиболее „романтическом“ по своему содержанию, Пушкин допускает звуковую инструментовку, создающую настроение зловещего лесного пейзажа:
С тропинки сбилась я: в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.Но характерно, что даже в этих стихах Пушкин не изменяет требованию логической ясности семантики слов; он лишь умело сочетает ее с звучанием, отнюдь не делая упора на последнем. В непосредственной связи с романтической мелодикой стиха стоит прием повторов, столь излюбленный в балладной поэзии, где он играет роль фактора, нагнетающего известные эмоции. Подобную функцию повторы могут играть лишь тогда, когда поэт игнорирует реальную семантику слова. У Пушкина в „Женихе“ повторы занимают большое место, но функция их не романтическая, а фольклорная. Именно повторы в огромной мере придают „Жениху“ характер народной песни или сказки.
Наиболее частая форма их диплоза и анафора:
1) И долго приступали,
И отступились наконец
2) Опять румяна, весела,
Опять пошла с сестрами...
3) Раз у тесовых у ворот
4) И статный, и проворный,
Не вздорный, не зазорный
5) И лисью шубу, и жемчуг,
И перстни золотые,
И платья парчевые.
6) Не век девицей вековать
Не всё касатке распевать.
7) Не пьет, не ест, не служит.Из семи примеров, по крайней мере, шесть представляют собою по содержанию стилизацию под народные пословицы и поговорки; повторы эту стилизацию подчеркивают.
Если обратимся теперь к отдельным мотивам „Жениха“, то заметим, что один из них, — а именно, мотив „сна“ Наташи, построен по принципам балладной поэтики. Этот мотив в „Женихе“ Пушкина является романтически-оформленным использованием народной сказки.1 Весьма
- 79 -
возможно, что здесь мы имеем дело с влиянием баллады Жуковского „Светлана“ (1810—1812), которая в свою очередь связана с „Ленорой“ Бюргера.1
Приведем соответствующие места из „Светланы“ и „Жениха“.
СВЕТЛАНА
ЖЕНИХ
В страшных девица местах;
Вкруг метель и вьюга.
Возвратиться — следу нет...
Виден ей в избушке свет:
Вот перекрестилась;
В дверь с молитвою стучит...
Дверь шатнулася... скрипит...
Тихо растворилась.
Что-ж?.. В избушке гроб, накрыт
Белою запоной;
Спасов лик в ногах стоит;
Свечка пред иконой...
Зашла я в лес дремучий
И было поздно; чуть луна
Светила из-за тучи;
С тропинки сбилась я: в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.
И вдруг, как будто наяву,
Изба передо мною.
Я к ней, стучу — молчат. Зову —
Ответа нет; с мольбою
Дверь отворила я. Вхожу —
В избе свеча горит...
Следует отметить, что описание сна Наташи, в свою очередь, отразилось на V главе „Евгения Онегина“ (сон Татьяны).2
В сне Татьяны мы имеем сложное переплетение источников. С одной стороны, он несомненно связан со „Светланой“ Жуковского (вспомним эпиграф к V главе: („О не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана!“), с другой стороны, он перекликается с ранее написанным „Женихом“. Любопытна следующая деталь: в „Женихе“ Наташа говорит: „Вдруг слышу крик и конский топ“; в „Евгении Онегине“ Татьяна слышит „людскую молвь и конский топ“ (гл. I, строфа XVII). В „Евгении Онегине“, так же как и в „Женихе“ и в „Светлане“, героиня заблудилась в лесу. „Дороги нет“ („Евгений Онегин“). „С тропинки сбилась я“ („Жених“), „Возвратиться следу нет“ („Светлана“). Героиня находит избушку; в „Евгении Онегине“ — „шалаш убогой“, который освещен — „ярко светится окошко“ (та же деталь в „Светлане“ и в „Женихе“).
Связь „Евгения Онегина“ с „Женихом“ можно проследить и по иной линии. В черновой редакции баллады Пушкин три раза называет героиню Татьяной.
1) Три дня купеческая дочь
Наташа пропадала.
- 80 -
„Татьяна“ надписано сверху и зачеркнуто; „Наташа“ зачеркнуто и восстановлено.
2) Татьяна их не слышит
3) На них он1 <нрзб.> погляделКак известно, героиня „Евгения Онегина“ в свою очередь называлась сперва Натальей.
Об имени „Татьяна“ Пушкин писал в „Евгении Онегине“:
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьи...2Нам кажется, что оба имени в равной степени являлись для Пушкина символом „старины или девичьей“ и тем самым подчеркивали народный русский колорит романа и баллады.3 Имя же Натальи связывалось в представлении Пушкина с героиней исторической повести Карамзина — „Наталья боярская дочь“ (1792).4 В пользу этого предположения говорит также тот факт, что целый ряд лирических сцен III главы „Евгения Онегина“, которая, кстати сказать, писалась одновременно с „Женихом“, напоминают аналогичные сцены в „Наталье боярской дочери“ (зарождение любви героини, ее разговор с няней и пр.).
Несомненным рефлексом романтической баллады является сама композиция „Жениха“. Завязка баллады таинственна. Автор словно что-то скрывает, чего-то не договаривает. В конце баллады всё становится ясным и понятным. Сюжет „Жениха“ весьма правдоподобен и реалистичен в отличие от композиции, которая создает иллюзию романтической фантастики. Рассказываемое Наташей сновидение представляет собою, как мы уже говорили, традиционное место баллады („Светлана“), вследствие чего оно и наиболее „романтично“. Но тут же следует оговориться, что в подлинно-романтических балладах мотив сна отсутствует и его заменяет реально-фантастическое происшествие, тогда как в „Женихе“ само сновидение оказывается мистификацией, поскольку оно является здесь замаскированной формой изложения реального события (сказочный мотив).
Подведем некоторые итоги.
Использование Пушкиным элементов романтической поэзии весьма ограничено. В процессе работы над „Женихом“ Пушкин, по мере возможности, от них освобождается; он берет и переосмысляет только то,
- 81 -
что не противоречит в принципе реалистическим и рационалистическим установкам его поэтической культуры.
Реалистическая направленность баллады „Жених“ несомненно является результатом того, что в основе ее сюжета лежит народная сказка-новелла.
В известном отношении „Жених“ Пушкина реалистичнее (в смысле правдоподобия) самой сказки. Так, например, неправдоподобный мотив прихода девушки в гости к разбойникам по их приглашению заменен у Пушкина более правдоподобным: девушка заблудилась.
Тем не менее, однако, „Жених“ по своей композиции „романтичнее“ сказки. Народная сказка не знает обратимой композиции. В сказке „О девушке и разбойниках“ сначала говорится о том, где была девушка и свидетельницей чего она явилась: затем описывается ее возвращение домой, куда она приходит, как правило, невзволнованной. Так, например, в белорусской сказке мы имеем следующую ремарку: „и лягла спакойне спаць“.1 В немецкой сказке, примерно, то же: „Da erzählte das Mädchen seinem Vater alles wie es zugetragen hatte“.2
Следовательно, баллада „Жених“, будучи „романтичнее“ народной сказки по своей композиции, в то же время реалистичнее романтической баллады по своему сюжету.
Перейдем теперь к рассмотрению источников сюжета баллады.
Сумцов в цитированной работе произвел весьма детальное сличение баллады с двадцатью вариантами сказки-новеллы о „девушке и разбойниках“ и отметил мотив сватовства в „Женихе“, резко расходящийся по сюжету с аналогичным мотивом в русских сказках. Сватовство имеется в некоторых сказках (например, белорусская сказка „Королевна и разбойники“.3 Аф., № 200), но, с одной стороны, эти сказки во всем остальном весьма далеки от сюжета Пушкинской баллады, с другой стороны, в них, как правило, сватаются не один, а все разбойники („ие сваталися дванадцаць кавалерау“).
Кроме того, народные (в частности русские) сказки не знают мотива свадебного пира, созыва гостей, участия судей и пр. В качестве улики девушка рассказывает в них, обычно, не сон, а сказку (исключение представляет всё та же белорусская сказка, в которой королевна рассказывает сон).
Наиболее, казалось бы, близкий к Пушкинскому „Жениху“ вариант русской сказки, приводимый Афанасьевым в качестве приложения к белорусской сказке № 200, отличается от него тем, что вовсе не содержит мотива сватовства (разбойники являются просто знакомыми купца).
- 82 -
Сказка из сборника бр. Гримм „Der Räuberbräutigam“,1 которая, как мы предполагаем, легла в основу сюжета „Жениха“, содержит в себе все мотивы Пушкинской баллады, в отличие от русских народных сказок, из которых каждая в отдельности всей совокупности этих мотивов не содержит.
Вопрос о влиянии Гриммовских сказок на Пушкинские неоднократно подымался исследователями. Окончательно он решен в положительном смысле М. К. Азадовским в его статье „Источники сказок Пушкина“.2 Б. В. Томашевский в комментарии к изданию однотомника сочинений Пушкина 1937 г., расширяя вопрос о влиянии бр. Гримм на пушкинские сказки, впервые отмечает в качестве литературных источников баллады „Жених“ и „Сказки о Балде“ — Гриммовского „Жениха-разбойника“ и „Сказку о глупом великане“. Однако в пользу своего предположения Б. В. Томашевский не приводит соответствующих доводов и ограничивается только констатацией факта. Между тем, вопрос в данном случае очень сложен. М. К. Азадовский доказал, что источником для сказок „О рыбаке и рыбке“, „О мертвой царевне“ и „Царе Салтане“ послужил французский перевод сказок бр. Гримм, выпущенный в 1830 г., стало быть, данное издание не могло явиться источником для „Жениха“, к тому же „Der Räuberbräutigam“ (равно как и сказка о глупом великане) в нем отсутствует. Таким образом надлежит тщательно проанализировать параллельно тексты Пушкина и бр. Гримм и установить пути знакомства Пушкина с Гриммовской сказкой. Обычно все ссылаются на незнание Пушкиным немецкого языка. Уже М. К. Азадовский в цитированной работе указал на возможность знакомства Пушкина с немецким подлинником через Жуковского и Вульфа. Поэт, конечно, не говорил по-немецки, не владел свободно и литературным текстом, но прочесть и понять несложный текст Гриммовской сказки он вполне мог.
„Der Räuberbräutigam“ написан не на диалекте, как некоторые Гриммовские сказки.
Стремясь создать произведение на тему народной сказки, Пушкин, естественно, должен был обратиться к сюжетному материалу последней. Немецкая сказка сборника бр. Гримм подтверждает, что Пушкин опирался преимущественно на этот извод народной сказки. В этот период сборник бр. Гримм представлялся Пушкину еще в романтическом свете, соответствующем первоначальному замыслу „Жениха“ в форме романтической баллады. Ниже увидим, что Пушкин творчески перерабатывал Гриммовский сюжет в духе русской народности.
Рассмотрим мотивы обеих сказок:
1. Отец выражает желание выдать дочь замуж.
а) Сказка бр. Гримм: отец ищет „einen ordentlichen Freier“.3
- 83 -
б) „Жених“:
„Согласен“, — говорит отец;
Ступай благополучно,
Моя Наташа, под венец:
Одной в светелке скучно.
Не век девицей вековать,
Не всё касатке распевать,
Пора гнездо устроить,
Чтоб детушек покоить.2. Мотив сватовства (характеристика жениха).
а) Сказка бр. Гримм: „Nicht lange so kam ein Freier, der schien sehr reich zu sein, und da der Müller nichts an ihm auszusetzen wusste, so versprach er ihm seine Tochter“.1
б) „Жених“ (сваха характеризует жениха):
Собою парень молодец,
И статный и проворный,
Не вздорный, не зазорный,
Богат, умен, ни перед кем
Не кланяется в пояс...В черновой рукописи мы имеем набросок выпущенной впоследствии строфы, в которой дается описание богатой одежды жениха:
Жених на двор.... уж на крыльце
С улыбкой <?> входит на лице
Веселый взор поводит
Он взорами обводит.2
Соболья шуба на плечах
С бобровой шапочкой в руках
...............
С немецкою подковкой.3(Вся эта строфа заменена в каноническом тексте одним стихом: „Вот и жених, и все за стол“).
3. Мотив посещения девушкой дома жениха.
а) В сказке бр. Гримм после сватовства девушка отправляется в гости к жениху. Она переходит из одной комнаты в комнату. „Aber es war alles leer und keine Menschenseele zu finden“.4
б) В каноническом тексте „Жениха“ нет ни упоминания о „комнате“, ни указания на то, что она была пуста, однако в автографе
- 84 -
Майковского собрания мы находим следующий стих, соответствующий стиху 126-му окончательной редакции:
„Пустая комната. Гляжу...“1
4. Мотив свадебного пира, отсутствующий в народных сказках.
а) Сказка бр. Гримм: „Als der Tag kam, wo die Hochzeit sollte gehalten werden, erschien der Bräutigam, der Müller aber hatte alle seine Verwandte und Bekannte einladen lassen“.2
б) „Жених“:
... И пир горой;
Пекут, варят на славу.
Вот гости честные нашли,
За стол невесту повели;
Поют подружки, плачут,
А вот и сани скачут.
Вот и жених — и все за стол.
Звенят, гремят стаканы,
Здравный ковш кругом пошел;
Всё шумно, гости пьяны.5. Жених обращается к молчавшей невесте.
а) Сказка бр. Гримм: „Die Braut sass still und redete nichts. Da sprach der Bräutigam zur Braut: nun mein Herz, weisst du nichts? erzähl uns auch etwas!“3
б) „Жених“ (говорит жених):
А что же, милые друзья,
Невеста красная моя
Не пьет, не ест, не служит:
О чем невеста тужит?6. Невеста рассказывает сон.
а) В немецкой сказке: „Sie antwortete: — So will ich einen Traum erzählen“.4
б) „Жених“:
Откроюсь на удачу.
Душе моей покоя нет,
И день и ночь я плачу.
Недобрый сон меня крушит...
„Мне снилось“, говорит она...
и т. п.
- 85 -
7. Рассказ сна несколько раз перебивается.
а) В сказке бр. Гримм невеста несколько раз сама себя перебивает словами: „Mein Schatz, das träumte mir nur“.1
б) У Пушкина жених три раза перебивает рассказ Наташи:
1) „А чем же худ, скажи, твой сон?
Знать жить тебе богато“.
2) „А чем же худ, скажи, твой сон?
Вещает он веселье...“
3) „Ну, это — говорит жених —
Прямая небылица!
Но не тужи, твой сон не лих,
Поверь душа девица“.Наташа всякий раз отвечает: „Постой, сударь, не кончен он...“
8. Улика.
а) В сказке бр. Гримм невеста показывает отрубленный палец с кольцом: „«und da ist der Finger mit dem Ring». Bei diesen Worten zog sie ihn hervor und zeigte ihn den Anwesenden“.2
б) „Жених“:
„А это с чьей руки кольцо?“
Вдруг молвила невеста,
И все привстали с места.9. Чрезвычайно важная психологическая деталь, которая отсутствует в типичных народных сказках — реакция жениха.
а) Сказка бр. Гримм: „Der Räuber, der bei der Erzählung ganz kreideweiss geworden war...“3
б) Пушкин пользуется этим штрихом, несколько видоизменяя его: „Жених дрожит бледнея“
10. Мотив суда и поимки разбойника.
а) Сказка бр. Гримм: „Der Räuber... sprang auf und wollte entfliehen, aber die Gäste hielten ihn fest und überlieferten ihn den Gerichten. Da ward er und seine ganze Bande für ihre Schandthaten gerichtet“.4
б) У Пушкина в балладе отец по просьбе Наташи приглашает на свадьбу „суд“:
„На славу мед варите,
Да суд на пир зовите“
<..........>
Жених дрожит бледнея
- 86 -
Смутились гости. — Суд гласит:
„Держи, вязать злодея!“
Злодей окован, обличен
И скоро смертию казнен,
Прославилась Наташа!
И вся тут песня наша.Таким образом в обоих произведениях налицо задерживающие жениха гости („die Gäste“), решающий его дело — „суд“ („die Gerichte“) и казнь („da ward er... gerichtet“).
11. Заглавие.
И, наконец, отметим такую показательную деталь, как аналогичность заглавий Гриммовской сказки и баллады Пушкина. Пушкин называет свое произведение „Женихом“, несмотря на то, что главной героиней его является Наташа, что ярко подчеркивает самим окончанием Пушкинской „песни“:
Прославилась Наташа!
И вся тут песня наша.В немецкой же сказке тематический упор делается именно на разбойников и их „Schandthaten“, что также отразилось на концовке: „Da ward er und seine ganze Bande für ihre Schandthaten gerichtet“.
Поэтому вполне естественно, что сказка бр. Гримм носит заглавие „Der Räuberbräutigam“ („Разбойник-жених“). Название же Пушкинской баллады нельзя иначе объяснить, как признав его следствием влияния Гриммовской сказки. К этому остается добавить, что народные сказки на данный сюжет, с которыми Пушкин мог быть знаком в устной традиции, как правило, названий не имеют, а если и получают их при напечатании, то в этих названиях всегда отражается героиня сказки „Королевна и разбойники“, „Дочь купца и разбойники“ и т. д.
Не следует, конечно, думать, что поэт буквально следовал одноименному немецкому образцу. Немецкая сказка послужила лишь отправной точкой его сюжета. Материал ее был им коренным образом переработан, так что получилась баллада, исполненная национального русского колорита. Мы вправе утверждать, что Пушкин не ограничился гриммовским сборником. Ряд деталей, о которых речь пойдет ниже, говорит в пользу того, что Пушкину был известен и русский извод этой международной сказочно-новеллистической темы, хотя он и отсутствует в числе сказок, записанных самим поэтом. Быть может, именно совпадение сюжета немецкой и русской сказок явилось для Пушкина в известной мере поводом к написанию „Жениха“. Аналогичную ситуацию мы наблюдаем при возникновении некоторых пушкинских сказок в 1830-х годах.
В балладе „Жених“, несмотря на ее органическую связь с международным фольклорным сюжетом, Пушкин (как он делал это и в других
- 87 -
аналогичных случаях) создал замечательное произведение чисто русского колорита. По уже приведенному выше определению Белинского, эта баллада стала народнее „народных русских песен вместе взятых“.
Рассмотрим несколько примеров этого превращения международного сюжета в специфический национальный. Героиня немецкой сказки — дочь мельника. У Пушкина она — дочь купца. Последнее, разумеется несравненно ближе русскому сказочно-песенному колориту. Так, например, в сказке афанасьевского сборника (приложение к № 200) фигурирует „купеческая дочь“. Аналогичный же персонаж мы встречаем в народной песне:
У Софронова купца
Солучилася беда
И не малая;
Что не сто рублей пропало
И не тысяча его;
Пропала у него
Дочь любимая его —
Душа Катенька.1В немецкой сказке к отцу приходит свататься сам жених. Пушкин, разумеется, знал, что в русском быту подобный факт был бы невозможен и потому он изобразил сватовство жениха при посредстве свахи, являющейся излюбленным персонажем русского свадебного фольклора.
Рассмотрим еще один пример: В одном из автографов „Жениха“ (ныне автограф Пушкинского Дома, № 69) Пушкин сделал следующую замену в 126-м стихе баллады. Вместо первой редакции:
Пустая комната. Гляжу...
близкой, как мы видели гриммовской сказке, Пушкин дал вторую редакцию в чисто русском стиле:
Изба освещена. Гляжу...
Безразличная, в отношении национального колорита, „комната“ заменяется русской „избой“. В немецкой сказке героиня при появлении разбойников прячется за „бочку“ („das Fass“). Тонкий вкус Пушкина подсказал ему, что „бочка“, излюбленная реалия западноевропейского фольклора, отнюдь не характерна для русского фольклора, и потому героиня его „Жениха“ прячется за „печку“. Число разбойников в немецкой сказке не определено. У Пушкина:
Взошли двенадцать молодцов.
Число „двенадцать“ весьма распространено в русских сказках (см. Афанасьев, № 200). Кроме того, это число фигурирует в пушкинских записях
- 88 -
сказок под № 7: „Царевна заблудилась в лесу. Находит дом пустой — убирает его. 12 братьев приезжают...“ и т. д.1 Говоря об отличии „Жениха“ от Гриммовской сказки, необходимо отметить, что Пушкин смягчает жестокость немецкого варианта. В „Женихе“ ни слова не говорится о трупах убитых девушек, засоленных в огромной бочке; невеста уличает разбойника не отрубленным пальцем с кольцом, а лишь одним кольцом: „А это с чьей руки кольцо?“ (кстати мотив улики при помощи одного кольца мы встречаем в русской сказке, см. вариант к № 200 в Афанасьевском сборнике).
Вместе с тем Пушкин отказывается и от тех незначительных элементов фантастики, которые присутствуют в немецкой сказке (говорящая птица).
О „руссификации“ говорят варианты 3-го (от начала) стиха.
1-й вариант: Она домой в четверту ночь
2-й вариант: Она на двор в четверту ночь
Канонический текст: Она на двор на третью ночь
Замена слова „домой“ словами „на двор“ придает стиху колорит русского фольклора, точно так же, как слова — „на третью ночь“ (вместо „в четверту ночь“) отражают стремление Пушкина соблюсти в своей балладе фольклорный закон троичности. Следует отметить, что характерная прибаутка, которую говорит сваха („У вас товар, у нас купец“), появилась в тексте „Жениха“ не сразу. Ее нет ни в черновых набросках баллады, ни в первом издании 1827 г. („Московский Вестник“). Впервые она появляется во втором издании „Жениха“.2
Таким образом Пушкин стремился внести в текст „Жениха“ русские фольклорные элементы даже после того, как баллада была им напечатана.
Само собой разумеется, что глубоко национальный русский колорит „Жениха“ достигается не только приведенными частными изменениями, а общим движением текста от романтической баллады типа Бюргера, Жуковского и др. к форме новеллистической сказки в русском народном духе. Сжатый стиль сказки-новеллы идет на смену растянутой композиции баллады. Выше отмечалось, что основное отличие немецкой сказки от Пушкинской баллады заключается в глубоко русском национальном колорите последней. Этот колорит далеко не исчерпывается теми примерами отдельных мотивов, которые мы приводили, по сравнению с аналогичными в немецкой сказке. Он представлен в „Женихе“ несравненно шире, и создается здесь не сюжетом, который международен, а фольклорным орнаментом в широком значении этого слова. Последний взят Пушкиным не только из русских сказок, но также из русских народных песен (свадебных и др.). На два источника (сказка
- 89 -
и песня) указывает сам текст баллады: с одной стороны мы имеем подзаголовок „Простонародная сказка“, с другой стороны — концовку: „И вся тут песня наша“.
Прибаутки, поговорки, пословицы и, наконец, простонародная лексика так же щедро используются Пушкиным в этой балладе, быть может даже больше, чем в последующих сказках. Пушкин использовал для „Жениха“ фольклорное наследие в целом, не проводя резкой грани между его отдельными жанрами. Выше мы говорили, что данная баллада представлялась Пушкину своеобразной „пробой пера“ в области фольклорной поэзии, отсюда — естественно богатое использование поэтом сокровищницы народного творчества.
Приведем примеры, характеризующие фольклорность пушкинской баллады. Прежде всего отметим две народные песни, записанные самим Пушкиным, которые в какой-то мере могли повлиять на „Жениха“.
1. Свадебная песня (образ молодца, коня и девушки, стоящей у ворот):
Мимо дворика батюшкина,
Мимо терема матушкина
Пролегала тут дороженька;
Пробегал тут добрый конь;
За конем бежит добрый молодец...
и т. д.2. Песня о Степане Разине:
Что не конский топ, не людская молвь
Ср. в „Женихе“:
Вдруг слышу крик и конский топ.
Центральными мотивами „Жениха“ являются сватовство и свадебный пир, и потому вполне понятно, что вокруг них группируется основная масса фольклорных образов и выражений. Мы уже отмечали обрядовую прибаутку свахи:
У вас товар, у нас купец.
Сюда же следует отнести ответ отца, стилизованный под свадебную песню (образ невесты-птички):
Не век девицей вековать,
Не всё касатке распевать,
Пора гнездо устроить,
Чтоб детушек покоить.Поведение свахи изображается прибауткой:
Она сидит за пирогом,
Да речь ведет обиняком.
- 90 -
Сваха обещает невесте со стороны жениха традиционный обрядовый подарок — шубу:
А подарит невесте вдруг
И лисью шубу и жемчуг.1Состояние невесты выражено двустишием с поговорочной рифмой
А бедная невеста
Себе не видит места.Подобного рода рифму мы имеем в словах Наташи:
Зовите жениха на пир,
Пеките хлебы на весь мир.Изображая свадебный пир, Пушкин отмечает его обрядовую сторону:
За стол невесту повели;
Поют подружки, плачут.Мотив перебивания рассказа сна Пушкин также использует в целях насыщения баллады элементами русского фольклора. Жених толкует сон Наташи в духе народных верований („Знать жить тебе богато“ и пр.), тогда как в Гриммовской сказке невеста сама перебивает свой рассказ и к тому же малозначащими словами: „Mein Schatz, das träumte mir nur“.2
Фольклорные эпитеты в „Женихе“: невеста красная, вода студеная, ворота тесовые, тройка лихая, душа-девица, девица-краса и т. п.
Просторечия: сон крушит, охает семья, тужила мать, тужил отец, постой сударь, светелка, ручка (в стихе: Ей праву ручку рубит, изд. 1827 г.) и т. д.
Мне ночесе мало́ спалось,
А во сне много виделось.
Разгадайте, подруженьки,
Разгадайте, разведайте,
Разгадайте мой страшен сон:
Будто пустая хоромина,
Пустая не покрытая;
Как во той во хоромине
На печище котище сидит,
На полу ходит гусина...
и т. д.(„Песни, собранные П. В. Киреевским“, новая серия, вып. 1, № 33, М., 1915, стр. 15.)
- 91 -
К фольклорным элементам относятся, наконец, повторы, о которых у нас шла речь выше.1
Прямое цитирование фольклорного материала, какое мы наблюдаем в „Женихе“, говорит о том, что к 1825 г. Пушкин еще только овладевал этим материалом. В 30-х годах он более скупо расходует свое знание фольклора и вместе с тем достигает бо́льшего эффекта.
Мы можем, несколько схематизируя, составить примерно следующий ход творческой истории „Жениха“: первоначально он должен был явиться обработкой, в духе романтической баллады, сказки Гриммовского сборника „Der Räuberbräutigam“, с которой Пушкин, по всей видимости, незадолго перед тем познакомился. Но, с одной стороны, органическая чуждость Пушкину мистического немецкого романтизма, и, с другой — его собственные фольклористические интересы, шедшие совершенно из других источников, заставили, его отказаться от своего первоначального намерения и обусловили движение текста „Жениха“ в сторону русской народной сказки-новеллы.
________
СноскиСноски к стр. 72
1 М. К. Азадовский. „Пушкин и фольклор“. „Временник Пушкинской Комиссии“, т. 3, 1937, стр. 181.
2 Следует отметить, что сам Пушкин смотрел на балладу „Жених“, как на свою первую сказку, явившуюся в этом отношении „пробой пера“. Сохранился список простонародных сказок, сделанный рукой поэта (Л. Б. Модзалевский. „Рукописи Пушкина“, т. I, изд. „Academia“, Л., 1929, № 30, л. 82), где „Жених“ стоит на первом месте. Правда, он впоследствии был вычеркнут Пушкиным, но это говорит лишь о том, что сам поэт колебался — отнести ли ему балладу в число сказок; весьма возможно, что он предполагал издать свои сказки отдельно, согласно этому списку, и потому вычеркнул „Жениха“, как произведение не вполне соответствующее по форме и по содержанию остальным сказкам.
Сноски к стр. 73
1 Всесоюзная Библиотека им. В. И. Ленина, тетрадь № 2370, л. 29 об., 30 и 30 об.
2 В. Г. Белинский, „Сочинения“, т. VII, изд. 2-е, Солдатенкова, стр. 516.
3 А. Н. Кирпичников. „Очерк по истории новой русской литературы“, т. I, СПб., 1836.
4 Вс. Ф. Миллер. „Пушкин, как поэт-этнограф“. М., 1899.
5 Н. Ф. Сумцов. „А. С. Пушкин. Исследования“. Харьков, 1900.
6 „Маяк“, 1843, т. XI, стр. 91.
Сноски к стр. 74
1 Статья „О сочинениях Павла Катенина“, помещенная в „Литературном прибавлении“ к „Русскому Инвалиду“ (1833, № 26, стр. 206—207).
2 Произведения преромантиков (каковым являлся и сам Г. А. Бюргер, поэт „бури и натиска“), связанные с фольклором и народной стариной, воспринимались в ту пору в России как произведения романтические. Особенно это было характерно в отношении немецкой литературы конца XVIII и начала XIX в., которая целиком, разве за исключением позднего Гете, представлялась литературой романтической, — в противовес французской, проникнутой в основном принципами классицизма.
3 „Евгений Онегин“, гл. VIII, строфа IV.
4 Курсив здесь и ниже наш. Л. Л., А. К.
Сноски к стр. 75
1 Бросилась <приписано сверху и зачеркнуто>.
2 родная<?>
3 Считаем своим долгом выразить благодарность Н. В. Измайлову, любезно оказавшему нам содействие в прочтении Пушкинской черновой рукописи.
4 Так; об имени героини см. дальше.
5 Первоначально:
а) И взор недвижно устремит
б) И взор уныло устремит
Сноски к стр. 76
1 Далее отрывочные фразы.
2 Далее зачеркнуто два стиха.
3 Стих начат.
4 „Романтичность“ чернового текста „Жениха“ сказывается также в частичных совпадениях приведенного отрывка с известной балладой П. Катенина „Наташа“ (1814), являющейся своего рода перепевом „Леноры“ Бюргера и предвосхищающей метрико-строфический размер „Ольги“ (1816); ср:
Не пила три дни не ела,
Как больная исхудела;
Ни покоя ей ни сна,
И как мертвая бледна.
На колени пала с стоном
Пред иконою святой;
С земным молится поклоном:
„Со святыми упокой“.
Чуть живую подхватили,
Тут же к стенке посадили,
И усталым, слабым сном,
Свет вздремала под окном
Эту балладу следует признать одним из источников лишь первоначальных набросков „Жениха“, поскольку в дальнейшей работе над текстом Пушкин от нее отходит, вопреки предположению самого П. Катенина (см. его письмо к Н. И. Бахтину от 10 сентября 1827 г.: „Письма П. А. Катенина к Н. И. Бахтину“, СПб., 1911, стр. 95).
Сноски к стр. 78
1 Ср. Н. Ф. Сумцов. „А. С. Пушкин. Исследования“. Харьков, 1900.
Сноски к стр. 79
1 Мотив „сна“ имеется также в упоминавшейся балладе П. Катенина „Наташа“ (стр. 103 и сл.), автор которой впервые, правда в незаслуженно резкой форме, указал на зависимость „Жениха“ от „Светланы“ Жуковского, имея в виду, очевидно, тот же мотив „сна“ (см. письмо П. А. Катенина к Н. И. Бахтину от 28 ноября 1827 г. — Ср. Н. Ф. Сумцов, цит. соч., стр. 100—101).
2 Впервые на это указал М. П. Самарин („Наукові записки наук дослидчоï катедри історіï украïнськоï культури“, № 6, Харьков, 1927, стр. 307—314).
Сноски к стр. 80
1 Он на Танюшу
2 „Евгений Онегин“, гл. II, строфа XXIV.
3 К этой же традиции „фольклорных“ имен примыкает имя героини „простонародной“ баллады П. Катенина — „Наташа“. Быть может связь „Жениха“ с балладой Катенина следует усматривать также и в одноименности их героинь.
4 Ср. П. В. Владимиров. „Пушкинский сборник Киевского университета“, 1899, стр. 23.
Сноски к стр. 81
1 А. Н. Афанасьев. „Народные русские сказки“, 1873, № 200.
2 Br. Grimm, № 40.
3 А. Н. Афанасьев, там же, № 200.
Сноски к стр. 82
1 Br. Grimm. „Kinder- und Hausmärchen“, № 40.
2 „Временник Пушкинской комиссии“, т. 1, 1936.
3 Перевод: „порядочного жениха“.
Сноски к стр. 83
1 Перевод: „Некоторое время спустя появился жених, который казался очень богатым, и так как мельнику не к чему было придраться, то он обещал ему свою дочь“.
2 Очевидно, вариант предыдущего стиха.
3 Сапожки с подковкой.
4 Перевод: „Но всюду было пусто, не видно было ни души“.
Сноски к стр. 84
1 Любопытно, что в немецкой сказке мы имеем само слово „комната“ — die Stube.
2 Перевод: „Когда пришел день, на который назначена была свадьба, появился жених, мельник же созвал всех своих родных и знакомых“.
3 Перевод: „Невеста сидела тихо и ничего не говорила. Тогда жених сказал невесте: «Ну, сердце мое, ты ничего не знаешь? Расскажи нам тоже что-нибудь»“.
4 Перевод: „Она ответила: «Так я расскажу сон»“.
Сноски к стр. 85
1 Перевод: „Мой милый, это мне только снилось“.
2 Перевод: „«И вот палец с кольцом». С этими словами она его вынула и показала присутствующим“.
3 Перевод: „Разбойник, побледневший при этом рассказе как мел...“
4 Перевод: „Разбойник... вскочил и хотел сбежать, но гости его задержали и передали его судьям. Тут он и вся его шайка за их злодеяния были казнены“.
Сноски к стр. 87
1 См. сборник „Русская баллада“ в изд. „Библиотека поэта“, 1936, стр. 361.
Сноски к стр. 88
1 А. С. Пушкин, „Полное собрание сочинений в шести томах“, т. III, „Academia“, 1937, стр. 271.
2 В „Собрании сочинений“, ч. II, 1829, стр. 44—45.
Сноски к стр. 90
1 Ср. описание сговора в „Плотничьей артели“ А. Ф. Писемского: „Товар ваш, Иван Иваныч, показался, ум-разум расступился, пожалуйте шубу на стол, станем богу молиться и по рукам биться“ („Сочинения Писемского“, СПб., т. III, 1861, стр. 8—9).
2 Русский свадебный обряд знает песню, в которой невеста рассказывает виденный ею сон и предлагает его растолковать.
Сноски к стр. 91
1 Ср. также образцы весьма распространенной в песенном фольклоре так называемой „этимологической фигуры“: „диву дивовалась“ и „током слезы точит“.