- 497 -

СЕРГЕЙ ОБРУЧЕВ

К РАСШИФРОВКЕ ДЕСЯТОЙ ГЛАВЫ „ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА“

Со времени открытия П. О. Морозовым ключа к криптограмме десятой главы „Евгения Онегина“ („Пушкин и его современники“, вып. XIII, 1910, стр. 1—12) прошло 28 лет; исследователи постепенно распутали и восстановили отрывки строф, сохранившихся от этого исключительного по своему значению произведения, но до сих пор еще некоторые места остаются непонятными или не точно расшифрованными.1 Между тем, здесь очень важна каждая строка — по ней можно судить о содержании недостающих строк и иногда даже об общем замысле. Поэтому предлагаемая ниже новая расшифровка нескольких строк этого текста представит интерес не только для специалистов, но и для широких кругов читателей.

1

Одной из строк, вызвавших наибольшие споры, является четвертая строка второго столбца криптограммы. Наиболее вероятно предположение, что она представляет 9-ю строку IX строфы. Морозов прочитал ее:

„Кинжал... тем...“

Но позже большинство комментаторов читали эту строку:

„Кинжал Л. тень Б.“

На основании этого чтения и контекста строфы IX предполагалось, что здесь говорится о Лувеле, убийце герцога Беррийского. Д. Соколов (1913) выдвинул предположение, что полная расшифровка строки дает:

„Кинжал Лувеля пел Бирон“

(т. е. Байрон — но почему-то во французском произношении). Чтение „пел“ сразу отвергнуто другими пушкинистами, кроме Н. О. Лернера,

- 498 -

потому, что Байрон никогда не воспевал Лувеля; установилось, как наиболее вероятное, толкование:

„Кинжал Лувеля, тень Байрона“

Но все же объяснение этой строки возбуждало глубокие сомнения и, например, М. Гофман, дав чтение „Кинжал Л тень Б“, отметил, что второе слово — может быть не буква, а особый знак, слово „тень“ — может быть описка. В той же статье, в комментариях, он высказывает еще большие сомнения в принятом толковании этого места: „Сомнительно, чтобы после «К»инжала стояло Л (не говоря уже о Лувеле), сомнительно, чтобы следующее слово было «пел», и несомненно что после... стоит «Б»“ (стр. 307).1

Точно так же Б. В. Томашевский, редактор „Евгения Онегина“ в новом академическом издании 1937 г., указывает, что Л и Б, может быть, не буквы, а условные значки.

Отметим еще слабо обоснованное толкование Н. Л. Бродского:

„Кинжал Лувеля тень Бурбону“

в доказательство которого он приводит странные данные — уничтожение герба Бурбонов в 1831 г., в день годовщины убийства, т. е. уже после сожжения Пушкиным десятой главы, и строку из „Кинжала“ о том, что Занд, убийца Коцебу, в Германии „вечной тенью стал“.2

Если, отбросив все предложенные чтения, прибегнем к единственному верному способу — сравнению надписания букв в этой строке и в соседних, а также в других рукописях Пушкина того же периода, то легко установим следующее:

1. Пушкин заглавную букву Л пишет всегда гораздо острее, не с такой плавной верхушкой.

2. После заглавных букв, поставленных в криптограмме вместо собственных имен, в середине строк везде ставится точка или черта (за исключением приписанных сбоку строк правой страницы, где после З нет точки). Здесь же нет ни точки ни черты.

3. Избавившись, таким образом, от традиционного представления, что мы имеем дело с заглавной буквой Л, мы убедимся, что так Пушкин пишет только сочетание буквы „б“ с последующей гласной или твердым знаком и большей частью так пишется слово — „бы“ (ср., напр., строки 35, 43 и 49 по морозовской нумерации).

Третье слово расшифровывается нами путем сравнения как „твой“;3 четвертое слово представляет действительно заглавное Б — при этом

- 499 -

вторую, менее частую у Пушкина, форму этой буквы; в этом тексте в строке 19 этой же формой буквы Б обозначено слово „бог“. Отсутствие точки после заглавной буквы в конце строки уже не так существенно, как в середине (мы находим пример этому в строке 22).

Таким образом мы получаем:

Кинжал бы твой Б

Остается решить, что скрыто под последней буквой. Здесь мы имеем несколько вариантов:

1. Если предположить, что Пушкина прервали и он бросил эту последнюю строку криптограммы, не дописав ее, то выбор будет очень велик. Мы можем ставить и одно, и два и три слова, — как собственные имена, так и нарицательные, потому что у Пушкина с заглавными буквами пишутся часто не только собственные имена (напр. в строке 44 — „Враг“, в строке 6 — „Великородный“). Хорошо подошло бы: „Богиня мести“, можно подобрать и другие слова. Но общий вид строки, ее близость к внутреннему сгибу листа, законченность буквы Б говорит за то, что строка дописана, и буква эта — условное сокращение одного только слова.

2. Если считать, что под буквой Б зашифровано одно слово, мы должны попытаться подобрать сначала собственные имена.

Мне удалось найти только одно, подходящее по размеру и имеющее отношение к кинжалам — Буонаротти. Легенда о том, что Микель Анджело Буонаротти убил натурщика, рассказана Лемпиером, а также Карамзиным (в „Письмах русского путешественника“).

Пушкин знал об этой легенде, как показывают заключительные строки „Моцарта и Сальери“:

А Бонаротти? Или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы — и не был
Убийцею создатель Ватикана?1

- 500 -

При всей соблазнительности этой догадки, она вряд ли применима: трудно поставить кинжал Буонаротти в связь с содержанием начала девятой строфы, и, кроме того, Пушкин писал „Бонаротти“.

3. Как я указывал, заглавная буква не создает категорического требования — подбирать только собственные имена. Поэтому можно предложить различные варианты: „боготворила“, благодарила“, „благословила“ — последний кажется наиболее пушкинским, и наиболее подходит по смыслу.

Следовательно, я предлагаю читать:

Кинжал бы твой б(лагословила).

Это чтение вполне соответствует началу девятой строфы, в которой говорится о революционном возбуждении в Европе в начале 20-х годов:

Тряслися грозно Пиринеи —
Волкан Неаполя пылал,
Безрукой К(нязь) друзьям Мореи
Из К(ишинева) уж мигал...

Вероятно, Пушкин далее в строках 5—8 говорит о тиране этого времени, державшем в цепях всю Европу, об Александре.

Почему такое невинное слово, как „благословила“ зашифровано? — Потому что в соединении с „кинжалом“ оно чересчур ярко вскрывает смысл строки.

Пушкин в этой криптограмме шифрует кроме большинства собственных имен также и некоторые другие слова: в строке 11 вместо „тирана“ поставлена черта, в строке 39 вторая половина слова „присмирели“ заменена чертой, в строке 48 „народ“ обозначен начальной буквой с чертой, не говоря уже о том, что слова „царь“, „цари“, „царствовал“ везде заменены буквой З.

Все это сделано для того, чтобы даже в отдельных, разрозненных строках политический их смысл и связь с историческими событиями не сразу бросались в глаза. Поэтому зашифрованы большей частью и географические названия и имена исторических деятелей.

Еще одно подтверждение сказанного я вижу в „Отрывке“ 1823 г. („Недвижный страж дремал на царственном пороге“), из которого, как известно, несколько слов и кусков фраз перешли в десятую главу. Тема этого отрывка очень близка к строфам VIII—X десятой главы и между ними существует ясная психологическая зависимость. В отрывке изображен Александр I, угнетающий безмолвную, беспомощную Европу:

Всё молча ждет удара,
Всё пало — под ярем склонились все главы.

И в одной из следующих строф:

Волнуйте, мудрецы, безумную толпу —
Вот Кесарь — где же Брут? О, грозные витии,

- 501 -

Целуйте жезл России,
И вас поправшую железную стопу.

Затем Александру является тень Наполеона, к описанию которой применены те же слова, которые мы видим в начале IX строфы десятой главы, — т. е. порядок описания в десятой главе дан обратный, хронологический, по сравнению с отрывком, но сохраняется общность мыслей и даже слов.

Следует принять во внимание также две строки в черновиках Пушкина 1834 или 1835 г. Строки эти — насмешка над Александром I — составляют вместе с первыми строками IX строфы четверостишие:

Царя любовные затеи
.....Демон поджигал,
Тряслися грозно Пиринеи
Волкан Неаполя пылал.

С. М. Бонди считает, что это продолжение работы над десятой главой, по мнению же Б. В. Томашевского, — это новое стихотворение с использованием старых строк.1 Как бы то ни было, соединение строк из IX строфы со строками об Александре I — еще одно лишнее психологическое доказательство в пользу того, что эта строфа первоначально посвящена была Александру I.

Поэтому мое предположение о том, что в строках 5—8 строфы IX говорилось об Александре I и о возможном его убийстве новым Брутом, приобретает значительную вероятность. Это не значит, что я предлагаю считать временем создания десятой главы 1823 год, как это делал Д. Соколов,2 — нет, можно лишь утверждать, что, заимствуя материал из неиспользованного отрывка 1823 г., по содержанию близкого десятой главе, Пушкин взял оттуда не только отдельные слова и куски фраз, но и основное содержание отрывка, и создал из этого строфы — восьмую и девятую, и начало десятой. Точно так же, той же осенью 1830 г., когда была сожжена десятая глава „Евгения Онегина“, та же VIII строфа ее влита почти целиком в новое произведение — стихотворение „Герой“.

Использование старого отрывка для построения исторической хроники тем более вероятно, что, как указывал П. Морозов, „Настроение, отразившееся в отрывке: «Недвижный страж», было в ту пору общим для того либерального круга, в котором вращался Пушкин и к которому принадлежали, как известно, и некоторые будущие декабристы“,3 и, следовательно, отрывок представлял для Пушкина аутентичный материал, фиксировавший настроения описываемой эпохи.

- 502 -

Таким образом разобранная загадочная строка IX строфы может быть удовлетворительно объяснена без привлечения имен Лувеля, Бурбона, Буонаротти, Байрона и прочих исторических деятелей.

2

Неудачно расшифрована и строка 39. Она написана у Пушкина так:

2

Р. Р. — снова присм —

Цифра 2 над словом „снова“ указывает, что оно должно быть переставлено в конец строки. Морозов предложил читать:

Р(ебята) присмирели снова

причем оговорился, что „ребята“ — предположительное чтение, и буквы эти, может быть, должны означать что-либо другое. Позже вошло в обычай читать эту строку так:

Р(оссия) присмирела снова

Такая расшифровка еще неудачнее, чем морозовская. В начале XI строфы говорится о восстании Семеновского полка в 1820 г.:

Потешный полк Петра Титана,
Дружина старых усачей,
Предавших некогда (тирана)
Свирепой шайке палачей...

И в следующей строфе Пушкин переходит к событиям совершенно другого порядка — к подготовке восстания декабристов:

Р. Р. — присм — снова,
И пуще ц(арь) пошел кутить,
Но искры пламени иного
Уже издавно, может быть...

Ясно, что не Россия присмирела снова, а лишь те массы, которые выступали в 1820 г. Брожение продолжалось всё время до 1825 г.

Наконец, высказывалась еще одна мало убедительная догадка (М. Гофмана), которую, автор, впрочем, позже и сам не защищал: „Значение этой записи нам не удалось раскрыть. Судя по тому, что рядом стоят два Р, можно думать, что они заменили множественное число слова (быть может народы присмирели снова)“. Вероятно М. Гофман исходил из того, что в латинском языке буква Р в обычных сокращениях обозначает „populus“ — народ, а два Р следовательно можно считать за „народы“. Но сокращение Р обозначает также Publius, pius, pater, patres pondo, posuit, pontifex; а главное, — почему Пушкин должен был только для этого слова прибегнуть к латинскому обозначению, в то время как все другие сокращения на русском языке?

- 503 -

Рукопись дает нам совершенно ясные указания: там стоят два заглавных Р с точками после них, причем после второй буквы точка переходит в черту (или черта проведена по точке). Значит, мы должны найти собственное имя из двух частей или два собственных имени, начинающихся на букву Р. Черта может обозначать:

1) или что второе слово употреблено не в именительном падеже, а в какой-либо производной форме (как, напр., в строке 18 „Б — “ обозначает „Бонапартова“);

2) или что Пушкин сначала прочеркнул черту вместо слова „присмирели“, — для большей конспирации, — а затем увидев, что строка совсем непонятна, прибавил это слово, но все же не в полной форме, и поставил над „снова“ цифру 2;1

3) наконец, черта могла быть проведена просто после буквы, обозначающей собственное имя, как это сделано в черновиках последних трех строф десятой главы.

Большая длина черты и точка после второго Р указывают, что второе предположение наиболее правильное.

Если мы начнем подбирать к этой строке собственные имена на букву Р, то увидим, что выбор их очень ограничен: размер четырехстопного ямба дает для двойного имени только три слога и притом обязательно с ударением на втором слоге. Поэтому такие имена, как Ринальдо-Ринальдини (которое Пушкин упоминает и в „Дубровском“ и в „Путешествии в Арзрум“) или де Рокка-Романа (из дневника Стендаля), совершенно не годятся. Единственное чтение, которое возможно предложить, это:

Р(об) — Р(ои) присмирели снова.

Систематический просмотр всех собственных имен на букву Р показал, что иного решения не может быть.

Несмотря на неожиданность сопоставления разбойника Роб-Роя и восставших солдат, сопоставление это вполне оправдано и очень ярко.

Европа познакомилась с Роб-Роем по одноименному роману Вальтер Скотта, вышедшему в 1817 г. и скоро сделавшемуся одним из самых популярных. Пушкин высоко ценил Вальтер Скотта, часто упоминал о нем в своих статьях; в его библиотеке были романы Вальтер Скотта и на французском и на английском языках, в том числе и „Роб-Рой“ в издании 1827 г. на английском языке. Д. Якубович, отмечая напряженный интерес Пушкина к Вальтер Скотту в 1830 г., устанавливает влияние романов последнего на ряд произведений Пушкина, и в частности на „Повести Белкина“, написанные как раз в то время, когда заканчивалась десятая глава,

- 504 -

в болдинскую осень. Имена героев Вальтер Скотта, как указывает Д. Якубович, в это время становятся нарицательными в русской литературе.1

Что касается „Роб-Роя“, то еще Алексей Веселовский2 и позже Б. Нейман3 указали ряд конкретных сближений между этим романом и „Капитанской Дочкой“.

„Дубровский“ и „Капитанская Дочка“ были написаны несколько позже и не могут служить безусловным доказательством увлечения Пушкина именно „Роб-Роем“ уже в 1830 г., но можно считать доказанным, что Пушкин в конце 20-х годов хорошо знал романы Вальтер Скотта и что употребление прозвища одного из героев последнего в качестве нарицательного имени в пушкинских стихах этой эпохи вполне возможно.

Но что общего между семеновцами и Роб-Роем?

Как известно, Семеновский полк восстал 16 октября 1820 г. против своего командира, фронтовика-маниака Шварца, который оскорблял и истязал солдат и нарушил их права, установившиеся после войны двенадцатого года и похода в революционную Францию. В этом полку — единственном в гвардии — не применялись телесные наказания, и солдаты отличались большой сознательностью и чувством собственного достоинства. Выбранный великим князем Михаилом Павловичем Шварц должен был искоренить привилегии семеновцев и уравнять их в бесправии с другими полками.

Восстание началось с того, что первая рота первого батальона (так называемая рота его величества) с общего согласия полка заявила коллективный протест против истязаний. Рота была посажена в Петропавловскую крепость, весь полк восстал и отказался выходить в караулы. 130 человек из состава полка были отряжены товарищами, чтобы убить Шварца, но не нашли его. Солдаты не воспользовались оружием, надеясь, что царь заступится за их права, и ограничились пассивным сопротивлением. Полк был отправлен в крепость (несмотря на сочувствие всего почти гарнизона Петербурга), и затем участники восстания были жестоко наказаны и разосланы в провинциальные военные части, а Семеновский полк вновь сформирован из частей других полков.

- 505 -

Важно отметить, что в Семеновском полку было 6 офицеров, членов Тайного общества, и никто из них не принял участия в этом восстании, а командир третьей роты С. И. Муравьев-Апостол, впоследствии один из главных руководителей южного восстания, казненный Николаем I, даже уговаривал солдат успокоиться.1

Роб-Рой, живший на рубеже XVII и XVIII вв. (предположительно 1660—1734 гг.), принадлежал к воинственному шотландскому горному клану Мак-Грегор. Клан этот в течение долгого времени подвергался преследованию соседних кланов, а затем также и правительства, которое, видя в нем мятежный элемент, уже в 1563 г. разрешило начальникам других кланов преследовать Мак-Грегоров огнем и мечом. В 1603 г., после кровавого побоища, в котором Мак-Грегоры уничтожили выступившие против них войска соседних кланов, специальным актом было запрещено самое название клана, и его членам было предписано называться именами соседних кланов, по которым они тем самым были распределены.

Так Мак-Грегоры в течение столетий жили, притесняемые своими соседями, бесправные и жестоко наказываемые правительством за возмущения, к которым их принуждал произвол врагов. Тем не менее, в гражданской войне они все до одного человека встали на защиту Карла I. Роб-Рой, подвергавшийся преследованиям со стороны герцога Монтроза, удалился в горы, собрал вокруг себя смелую шайку и повел войну против герцога Монтроза и затем против правительства. Источником средств для Роб-Роя служили грабежи, причем он грабил богатых и помогал бедным. Он обложил „черной данью“ окрестное население, которое за это пользовалось его защитой от других грабителей. История клана Мак-Грегор и биография Роб-Роя были подробно изложены Вальтер Скоттом в обширном введении к Роб-Рою, опубликованном впервые в 1829 г.

Но Роб-Рой в изображении Вальтер Скотта не просто разбойник, — это романтический герой, это: „Храбрый человек, лишенный своих естественных прав вследствие пристрастности закона, и старающийся защищать их сильной рукой“. Это бунтовщик против несправедливых законов, власти мелких феодалов и корыстолюбия чиновников, угнетающих население. Так рисовал его автор (по крайней мере в романе, в предисловии он относится к Роб-Рою несколько холоднее) и таким он был в глазах читателей.

Много общего есть, следовательно, в восстаниях семеновцев и Мак-Грегоров. Независимость и гордость тесно спаянного коллектива, оскорбления, наносимые властным насильником, попрание элементарных прав,

- 506 -

наконец, замечательное сходство конечной судьбы, которое и могло натолкнуть Пушкина на сближение семеновцев и Мак-Грегоров: в наказание за восстание клан Мак-Грегор уничтожен, он влит в другие кланы и самое имя его остановится запретным, его нельзя произносить.1

Семеновцы также все разосланы в другие полки, новый Семеновский полк составлен из чуждых людей, имя семеновца становится синонимом бунтовщика и произносить его опасно, а солдатам даже запрещено.2

Но как видно из многозначительного „снова“, Пушкин называет Роб-Роями не только солдат Семеновского полка 1820 г.,3 но объединяет под этим именем и другие солдатские бунты и, вероятно, также крестьянские восстания Пугачева и Степана Разина. Всё это — восстания стихийные, направленные против нестерпимого ига законов, против крепостного права и произвола офицеров и чиновников, восстания, сопровождающиеся грабежом богатых. Восстания эти не имеют программы, платформы, их цель — избавиться от непосредственного, осязаемого зла.

Этим народным восстаниям Пушкин противополагает других бунтовщиков:

Но искры пламени иного
Уже издавно, может быть....

Это уже организованная революция, подготовленная заранее, с выработанной конституцией, с Думой, с управами.

Роб-Рои, восставая против своего ближайшего начальства, могли надеяться на царя или короля, на его справедливость (как было с семеновцами и Мак-Грегорами), — организованная революция ставит своей целью замену самодержавной власти другой формой правления.

Противопоставление этих двух форм революции делалось и самими декабристами. Лунин, этот замечательный, по мнению Пушкина, человек,4 которого он так точно описал в XV строфе десятой главы, долго спустя после 1825 г., писал из Сибири: „Я не участвовал в мятежах, свойственных толпе, ни в заговорах, приличных рабам.... В Англии сказали бы Лунин — член оппозиции“.5 Это не есть, конечно, credo всех декабристов.

- 507 -

Те, кто вышли на площадь 14 декабря, были гораздо левее, но всех их объединяла программность и организованность революции, которые в глазах Пушкина отличали это движение от народных восстаний.

Для современного историка такая классификация революций была бы, конечно, недопустимой и искажающей истинную сущность исторического процесса, но во времена Пушкина подобная точка зрения вполне понятна. Для доказательства, что Пушкин в 1830 г. действительно так противопоставлял солдатско-крестьянские бунты восстанию декабристов, нужна проработка более обширного материала, чем тот, который приводится здесь. Но я считал необходимым обратить внимание на этот вопрос, так как антитеза двух форм революции в строфе XII ясно подчеркнута.

Другой существенный вывод, который мы можем сделать из предлагаемой расшифровки, — это вывод об отношении Пушкина к декабристам. На основании плохо понятых XV—XVII строф десятой главы некоторые исследователи считали, что Пушкин иронически осмеивал декабристов, Б. Томашевский доказал, сколько положительного в оценке Пушкина, а противоположение Роб-Роев и „пламени иного“ подтверждает, что в декабризме Пушкин видел начало серьезной революции, а не только „бунт прапорщиков“.

3

Строка „У них свои бывали сходки“ в средней части перечеркнута восемью косыми чертами, и поэтому в некоторых изданиях она печатается в скобках. Но если рассмотреть внимательно рукопись, то видно, что черточки эти нанесены до того, как был написан текст,1 — вероятно это отпечаток с другого листа, положенного случайно на чистую страницу. Следовательно, строка эта не исключена Пушкиным.

Косое перечеркивание сравнительно не часто встречается у Пушкина, и может быть можно будет выяснить, какая рукопись писалась (или исправлялась) одновременно с криптограммой X главы, и таким образом ближе подойти ко времени создания последней.

Особого внимания заслуживает знаменательная дата сожжения X главы — 19 октября 1830 г.: Пушкин в одиночестве проводил день годовщины Лицея и ознаменовал его сожжением одного из своих любимых произведений. Поэтому несомненно, что в дни лицейских годовщин он всегда должен был вспоминать о гибели десятой главы и возвращаться мысленно к ее содержанию. И действительно, в тех двух стихотворениях на лицейские годовщины, которые он позже написал, мы находим ясное повторение образов десятой главы.

- 508 -

Во второй строфе стихотворения 1831 г. Пушкин хотел дать перечень событий, описанных в X главе, но потом вычеркнул эту строфу, и она осталась только в черновиках:

Мы жгли Москву; был плен Парижу;
Угас в тюрьме Наполеон;
Воскресла греков древних слава;
С престола пал другой Бурбон;
Отбунтовала вновь Варшава.

Еще яснее влияние десятой главы в стихах к последней годовщине (1836 г.). Вся вторая половина этого стихотворения посвящена воспоминаниям о политических событиях, начиная с 1812 г. Это своего рода цензурная переработка первых десяти строф десятой главы. Мы найдем здесь даже прямые повторения:

Тогда гроза двенадцатого года
Еще спала; еще Наполеон
Не испытал великого народа
Еще грозил и колебался он.

Это — знакомая нам 30-я строка криптограммы, с добавлением одной стопы; использована даже та же рифма „народа“ из III строфы:

Гроза двенадцатого года
Наста(ла) — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Б(арклай), зима, иль Р(усский) б(ог)?

Отчетливо связывает эти три произведения также образ Наполеона, угасающего на скале. Он повторяется в обоих стихотворениях на 19 октября и в „Герое“ 1830 г. и очевидно был и в X главе, откуда заимствованы соответствующие строки „Героя“.

Мы находим этот образ еще ранее — в стихах „К морю“ 1824 г. и частично в „Наполеоне“ 1821 г.

Любопытна судьба строки „Измучен казнию покоя“, известной нам и из X главы и из „Героя“. В „Недвижном страже“ 1823 г. эта фраза не приобрела еще окончательной формы и читается так: „Мучением покоя в морях казненного“, а первоначально даже: „В темнице океана судьбой казненного“. Но, повидимому, строка сложилась у Пушкина уже в 1824 г., как можно судить по ее отражению в стихах „О муза пламенной сатиры“, датируемых теперь 1824 г.:

Вперед! Всю вашу сволочь буду
Я мучить казнию стыда.

Приведенные в настоящей статье доводы в пользу предлагаемой новой расшифровки двух строк десятой главы являются, по существу, лишь косвенными доказательствами. Но, к сожалению, прямых доказательств

- 509 -

найти теперь невозможно, а сумма приведенных соображений убедительнее, чем то немногое, что приводилось в пользу ранее предложенных толкований.

Содержание строф VIII и IX десятой главы, кажется, может быть восстановлено с большой точностью, если привлечь материалы стихотворений „Отрывок“ 1823 г. и „Героя“.

_______

ОТ РЕДАКЦИИ

Давая в „Трибуне“ „Временника“ место статье не профессионального пушкиниста и даже не литературоведа вообще, а специалиста в другой области, редакция рассматривает работу С. В. Обручева как симптоматическую для нашего времени попытку высококвалифицированного читателя Пушкина включиться в коллективную работу по прочтению того уже немногого, что осталось еще непрочтенным у Пушкина.

Десятая глава „Евгения Онегина“ — одна из труднейших текстологических и значительнейших смысловых „загадок“ пушкиноведения. Со времени ее первоначальной расшифровки П. О. Морозовым в 1910 г. до инкорпорирования ее в новое академическое издание „Евгения Онегина“ над ее расшифровкой трудился ряд пушкиноведов. Тем не менее, в силу особенностей пушкинского шифра, ряд чтений отдельных слов, весьма существенных для общей концепции (так как именно они-то особенно тщательно шифровались Пушкиным), и после академического издания естественно остается гипотетическим.

Вряд ли когда-либо может быть найдено единое „каноническое“, общеобязательное чтение для немногих случаев этого рода. Но можно говорить о несомненном постепенном приближении к такого рода „пределу“. И в этом отношении особенно плодотворна может быть работа широкого коллектива. Поэтому нельзя не пожалеть, что наше академическое издание, рассчитанное на массового квалифицированного читателя, не дало в томе с „Евгением Онегиным“ ни одного снимка с рукописей десятой главы. Промах непростительный, так как хорошее воспроизведение этих рукописей читатель уже с трудом разыскивает в ставших редкими изданиях.

В виду этого при статье С. Обручева воспроизводим два снимка с части рукописи, дающих возможность любому читателю проконтролировать самому соображения исследователей.

Ряд положений С. Обручева не представляется редакции безусловно доказанным. Самая методика его работы, рассматриваемая им как „единственно верный способ работы“ и заключающаяся в графическом сравнительном анализе отдельных букв, не нова и не является, конечно, единственной. Помимо необходимости широкого привлечения материалов из других (и прежде всего синхронистических) рукописей Пушкина, следует учитывать специфический характер торопливой шифровки Пушкиным именно данной главы и отдельных ее мест, не позволяющий строить на ее беспокойно-неупорядоченных абревиатурах единой системы графических навыков Пушкина. Но, несмотря на некоторую механистичность в попытках разгадать детали криптограммы путем сведения отдельных пушкинских написаний в „таблицу“ и последовательных „подборов“ „возможных“ слов, в работе С. Обручева хочется приветствовать самое стремление

- 510 -

уточнить и упорядочить методы чтения пушкинской рукописи. С. Обручев предлагает и не без остроумия мотивирует чтение:

Кинжал бы твой благословила.

Но помимо возможности других чтений, типа:

Кинжал бы твой благословили,
Кинжал бы твой благословляя,

должно обратить внимание на то, что последнее слово стиха вряд ли может быть здесь глагольной формой, начинаясь не со строчной, а с прописной буквы (Б такое же, как ниже в слове бог). К тому же гораздо естественнее для Пушкина было бы шифровать в данном словосочетании не слово „благословила“, а слово „кинжал“:

К — бы твой благословила.

Не вполне убедительным кажется и чтение предыдущего слова („твой“). Убедительнее чтение второго слова „бы“, но и здесь остается возможность видеть абревиатурный знак того же рода, как и в других стихах. Их было у Пушкина несколько. Ср. запись стихов:

Авось по манью ~

Предавших некогда ~

В чтении:

Роб-Рои присмирели снова

представляется не столько обязательным чтение „Роб-Рои“, сколько ценным компрометирование старого чтения (сохраненного и редактором академического издания):

Россия присмирела снова.

Сокращение слова „Россия“ через „Р. Р. — “ является крайне необычным, странным и пока не будет предложено лучшего, „Роб-Рои“ имеют право претендовать на равноправное с другими гипотезами включение их в пушкинский стих, несмотря на известную сложность предложенной мотивировки.

Сноски

Сноски к стр. 497

¹ Литературу о X главе см. в статье Б. В. Томашевского „Десятая глава «Е. Онегина»“ в № 16—18 „Литературного Наследства“, 1934, стр. 379—420.

Сноски к стр. 498

¹ Пропущенные строфы „Евгения Онегина“, „Пушкин и его современники“, вып. XXIII—XXIV, 1922.

² Н. Бродский. „Е. Онегин, роман А. С. Пушкина“. 2-е изд., М., 1937.

³ Эта расшифровка может встретить возражения со стороны текстологов, но другая расшифровка этого слова невозможна. „Пел“ совершенно неприемлемо, так как ять стоит после третьей черточки; для слова „тень“ нет начертания, похожего на мягкий знак; для слова „темъ“ после ять не хватает одной черты для „м“. При чтении „твой“ главная трудность заключается в букве „в“ — здесь вместо нее стоит прямая черточка, в то время как пушкинское „в“ обычно закруглено. Но двумя строками выше в слове „Авось“ „в“ почти прямое, а в строке 8 слово „венчанный“ начинается совершенно прямой черточкой, как хорошо видно в подлинной рукописи. Встречается такое написание этой буквы иногда и в других рукописях.

Отсутствие значка над последней буквой не запрещает чтения ее как „и краткое“ — Пушкин иногда при скорописи опускает этот значок (см., напр., строки 1 и 35), а самую букву пишет сокращенно, как и в разбираемой строке (см. строки 28, 44 и др.).

И еще немаловажное доказательство: нельзя подобрать никакого другого слова, кроме „твой“. Я попробовал составить таблицу всех возможных (согласно пушкинским рукописям) чтений каждой черточки этого слова и, сделав затем механическое соединение всех вариантов со всеми другими, не нашел ни одного слова, которое по размеру и ударению подходило бы к этой строке — даже если первые два слова читать „Кинжала б“ вместо „Кинжала бы“. После предлагаемого чтения следующим, наиболее вероятным, вариантом является: „Кинжала б тень Б“ — но это звучит совсем не по-пушкински. Наконец, возможен вариант: „Кинжал бы тень Б“, также не очень удачный.

Сноски к стр. 499

¹ См. Пушкин, „Полное собрание сочинений“, изд. Академии Наук СССР, т. VII, 1935, стр. 542—543.

Сноски к стр. 501

¹ Оба мнения изложены в цитированной статье Б. Томашевского на стр. 402—403.

² Д. Н. Соколов. „По поводу шифрованного стихотворения Пушкина“. — „Пушкин и его современники“, вып. XVI, 1913, стр. I—11.

³ Примечания к тому III старого академического издания, 1912, стр. 348—349.

Сноски к стр. 503

¹ Первая буква Р несколько выступает влево за линию текста, и можно предположить, что Пушкин приписал ее позже: сначала строка была зашифрована в короткой форме „Р. — снова“, но это показалось настолько неясным даже для самого автора, что он прибавил слева еще Р, а справа глагол; поэтому первое Р так сжато.

Сноски к стр. 504

¹ Д. П. Якубович. „Предисловие к Повестям Белкина и повествовательные приемы В. Скотта“. Сб. „Пушкин в мировой литературе“. Л., 1926, стр. 160—187, и „Реминисценции из В. Скотта в «Повестях Белкина»“. „Пушкин и его современники“, вып. XXXVII, Л., 1928, стр. 100—118.

² А. Н. Веселовский. „Западное влияние в новой русской литературе“. 5-е изд., М., 1916, стр. 175.

³ Б. В. Нейман. „«Капитанская Дочка» Пушкина и романы В. Скотта“. Сб. ОРЯС в честь акад. А. И. Соболевского, Л., 1928, стр. 440—443. Замечания по поводу сходства Дубровского с „Роб-Роем“ см. в отдельном издании „Дубровского“ Гос. изд. „Художественная Литература“, 1936, ред. и статья Д. Якубовича, стр. 145, и у П. Калецкого в статье „От Дубровского к Капитанской Дочке“. — „Литературный Современник“, 1937, № 1, стр. 160.

Сноски к стр. 505

¹ Литература о восстании Семеновского полка обширна; ее перечень можно найти в популярном очерке С. Я. Штрайха „Восстание Семеновского полка в 1820 году“; П., 1920. Одно из наиболее полных изложений истории восстания см. у В. И. Семевского, „Волнения в Семеновском полку в 1820 г.“. „Былое“, 1907, №№ 1—3.

Сноски к стр. 506

¹ Позднейшее литературное отражение этого запрета мы находим, напр., в „Катрионе“ Стивенсона. Катриона встречается с Дэвидом, героем романа, и на его вопрос об имени отвечает с гордостью: „Мое имя не произносится“ и Дэвид сразу понимает, что она из Мак-Грегоров, так как только имя этого клана находится под запретом.

² С. Н. Чернов. „Из истории солдатских настроений в начале 20-х годов“. „Бунт декабристов“, Л., 1926, стр. 56—128.

³ Возможно, что сопоставление Мак-Грегоров и семеновцев было сделано не одним Пушкиным, и в мемуарной литературе когда-нибудь удастся найти доказательства правильности предлагаемого чтения. Но возможно также, что это прозвище употреблялось только в очень тесном кругу или придумано самим Пушкиным в болдинском уединении.

⁴ С. Гессен. „Источники десятой главы «Евгения Онегина»“. „Декабристы и их время“, т. II, М., 1932, стр. 134.

⁵ Н. Кутанов. „Декабрист без декабря“. „Декабристы и их время“, т. II, М., 1932, стр. 289.

Сноски к стр. 507

¹ Чернила этих черточек светлее и, что особенно важно, они нанесены также в промежутках между словами и явно не имеют связи с этим текстом.