488

М. К. АЗАДОВСКИЙ

СКАЗКА, РАССКАЗАННАЯ ПУШКИНЫМ ДАЛЮ

Одна из „русских сказок“ В. И. Даля, как известно сообщена ему Пушкиным. Это — сказка „о Георгии Храбром и о волке“. В примечании к ней Даль сообщает: „Сказка эта рассказана мне А. С. Пушкиным, когда он был в Оренбурге и мы вместе поехали в Бердскую станицу, местопребывание Пугачева во время осады Оренбурга“.

Далевская сказка является обработкой одного из замечательнейших сюжетов так называемой крестьянской мифологии — сюжета о „волчьем пастыре“. В течение XIX в. был сделан ряд записей этого сюжета, но впервые он стал известен только от Даля и через него вошел и в европейскую литературу. Сказка Даля впервые появилась в 1833 г., в Смирдинском альманахе „Новоселье“, а уже в 1836 г. она была переведена на немецкий язык и позже вошла в состав известного сборника H. Kletke „Märchensaal“;2 в далевской обработке этот сюжет включен и в сборник O. Dännhardt’a „Natursagen“.3 Превосходный вариант опубликован А. Н. Афанасьевым в его „Русских народных легендах“, причем этот вариант также взят из собрания Даля, — но эта запись относится уже к более позднему времени и ни в какой степени не повлияла на далевскую сказку; последняя, несомненно, всецело восходит к версии, рассказанной Далю Пушкиным.

Сюжет сказки следующий: голодный волк встречает лису, бегущую с цыпленком в зубах, и узнает от нее, что Георгий Храбрый правит „суд и расправу“ „на малого и великого“. Не добившись там толку, он решается действовать самостоятельно и нападает на стадо сайгаков (козулей); однако эта попытка ему „не ладно отозвалась“. Звери собрались гурьбой и медведь, по общему приговору, выпорол волка. Тогда волк решается отправиться к Георгию Храброму — „пусть укажет мне, чье мясо, чьи кости глодать“. Георгий направляет волка к гнедому туру, но тот ударяет его рогами и перебрасывает через себя; после новой жалобы волка Георгий предназначает ему в жертву лошадь, но она бьет его копытом; посылает его к барану — баран ударяет волка костяным лбом и т. д. Наконец, Георгий советует ему просить пищи у людей „добром“. Волк приходит в швальню, и один из портных, кривой Тараска, берется „сделать из него такого молодца что любо да два, что всякая живность и скорость сама тебе на курсак пойде, только рот разевай пошире“. Волк соглашается; Тараска „отмотал иглу на лацкана“, и принес собачью шкуру, в которую и зашил бедного волка. Вот отчего появилась на волке собачья шкура, — и с тех пор „стал он ни зверем ни собакой; спеси да храбрости с него сбили, а ремесла не дали“. „Кто посильнее его, кто только сможет, тот его бьет и душит где и чем попало; а ему, в чужих шароварах, плохая расправа; не догонит часом и барана, а сайгак и куйрука понюхать не даст, а что хуже всего, от собак житья нет“.

489

В далевской обработке есть одна особенность, на которой следует остановиться подробнее. Изложение его пересыпано и татарскими словами и упоминаниями о различных татарских обрядах. Волк ждет фирмана (т. е. указа), разрешающего и ему грешному скоромный стол; козули называются сайгаками; рядом с русскими словами: „баранина“, „говядина“ употребляются „куй-иты“, „сухыр-иты“, волк пересыпает свои речи также словами татарского происхождения. Например: „Эдак не ладно, совсем яманбулыр будет плохой“ или „Нашему брату в сумерки можно залезть промеж других людей, а кабы в темь, полуночную, так и подавно; а среди белого дня — бармоймин,не пойду“. Татарскими словами пересыпает свою речь и рассказчик: „курсак“ (живот), „куйрук“ (хвост), „архар“ (баран), „ашать“ (есть) и т. д. Наконец, обращаясь к Георгию Храброму, волк говорит ломаным русским языком: „Георгий! Пришла моя твоя просить, дело наша вот какой: моя ашать нада, курсак совсем пропал, а никто не дает“.

На эту особенность сказки обратил внимание и Poliwka, отметив это как неудачное измышление Даля. Однако вопрос гораздо сложнее и нуждается в ином объяснении. Действительно Даль во все свои сказки вносил элементы специфического, языкового балагурства и „затейничества“, но всюду он остается на почве русского языка. Слова из другого языка он вносил только тогда, когда это в какой-то мере оправдывалось содержанием сказки. Совершенно непонятно, почему вдруг понадобилось бы Далю вводить татарские слова и предметы татарского обихода в русскую народную легенду да еще относящуюся к одному из популярнейших святых. Очевидно, у Даля были для этого определенные основания. К тому же, не следует забывать, что он опубликовал сказку еще при жизни Пушкина в том же году, в каком слышал ее от него, и нужно думать, что последнему было совершенно ясно, почему в сказке Даля появились татарские слова и ломаная русская речь. Это дает возможность предположить, что в такой форме сказка была сообщена Далю самим Пушкиным, а стало быть и в такой же форме слышал ее и Пушкин. Пушкин мог слышать ее от татарина, говорящего по-русски, может быть даже калмыка; по крайней мере, на такое предположение наводят слова волка „баранина ль говядина, по мне все равно, был бы только, как калмыки говорят — махан мясное“, а в другой редакции еще более выразительно: „по нашему по калмыцкому“.1

О знакомстве Пушкина в какой-то мере с калмыцким фольклором свидетельствует знаменитая сказка об орле и вороне, которую рассказывает Гриневу Пугачев и которую последний называет „калмыцкой“.

Очевидно, Пушкин слышал эту сказку от какого-либо татарина или калмыка, говорящего по-русски, во время своего пребывания в Казанской или Оренбургской губ., и тогда же под свежим впечатлением рассказал ее Далю, сохранив и в своей передаче некоторые особенности речи рассказчика.2 Существование же подобного сюжета у народов СССР засвидетельствовано рядом записей; известен этот сюжет и у народов Поволжья, напр. у мари.3

Таким образом, в этой сказке нужно видеть новое свидетельство интереса Пушкина к фольклору народов России. Вопрос о степени знакомства Пушкина с этим национальным фольклором еще далеко не выяснен до конца, далеко не учтен и весь материал, относящийся к этой теме. Несомненно, в этой области возможны еще большие и интересные открытия.

490

Так, например, совсем недавно, в юбилейные дни, Л. П. Семенов напомнил о знакомстве Пушкина с адыгейским фольклором.1

Несомнено, дальнейшие исследования обнаружат еще не мало такого рода фактов, которые позволят, наконец, создать полную картину фольклорных интересов Пушкина в этой области и установить точно степень осведомленности поэта в фольклоре национальностей нашей страны.

_______