19

НЕОКОНЧЕННАЯ СТРОФА ЧЕРНОВОГО ТЕКСТА „ОСЕНИ“

И тутъ беру перо. Друзья мои поэты,
(Не вамъ я говорю ххх и ххх
И не тебѣ х х живая жертва Леты
И даже не тебѣ [пѣвецъ] — — —

В черновом тексте стихотворения „Осень“ („Октябрь уж наступил...“) строфа эта начата была вслед за отвергнутой впоследствии строфой: „Стальные рыцари, угрюмые султаны...“ (Тетрадь 2371 Библиотеки имени В. И. Ленина в Москве, лист 81 об.). По положению в тетради данный текст датируется 1829 годом. Начатой строфе непосредственно предшествует рисунок, изображающий лодку на волнах. Начатая строфа, хотя и осталась незачеркнутой, — была отброшена и заменена вариантом общеизвестной („И мысли в голове волнуются в отваге...“). Строфа эта интригует и неожиданным поворотом творческой мысли — так и не раскрываемым с уверенностью — и зашифровкой имен „друзей поэтов“. Из этих имен не все могут быть расшифрованы с одинаковой степенью достоверности.

„Живая жертва Леты“ — конечно, „Вильгельм“ — Кюхельбекер, во время работы Пушкина над „Осенью“ томившийся в крепости. Слово „певец“ в четвертом стихе надо вероятно понимать как „певец пиров“ — постоянный эпитет Е. А. Баратынского, с тем или иным определением к слову „пиров“ („младых пиров“ и т. п.). Надо, впрочем, заметить, что весь четвертый стих недоработан; он был начат: „И не тебе певец“; следующим вариантом было: „И даже не тебе“ при зачеркнутом „певец“. Второе имя второго стиха скорее всего — Плетнев; независимо даже от рифмы, вряд ли возможно здесь другое двусложное с мужским окончанием имя „друга-поэта“. Козлов, Шишков (А. А.) и т. п. исключаются по смыслу контекста. Всего труднее раскрывается первое — трехсложное — имя во втором стихе. Но, очевидно, выбирать надо между именами Жуковского и Языкова. Другие ритмически возможные имена: Туманский, Катенин, Давыдов — мало вероятны биографически. Невероятно, конечно, в этом контексте и упоминание об умершем Рылееве.

Вопрос о расшифровке имен связан, конечно, с расшифровкой самой мысли Пушкина, с ответом на вопрос: к каким же „друзьям-поэтам“ он обращается, минуя своих „друзей“ в прямом смысле этого слова. Мысль эта может быть восстановлена только предположительно. Надо вспомнить, что начатая строфа следовала за строфами о появлении „незримого роя гостей“, „знакомцев давних“, поэтических образов, перечню которых посвящена была отброшенная в дальнейшей работе строфа — „Стальные рыцари, угрюмые султаны“ и т. д. „Взяв перо“, поэт по смыслу контекста обращается мыслью к поэтам с богатым воображением и широким творческим диапазоном, создателям пластических образов, принадлежащих разным эпохам и разным народам мира; фантастика („богатыри, карлики“) и обыденный современный быт („барышни“) — равно при этом законны. Эти тенденции поэтического универсализма осуществлял сам Пушкин в своем творчестве; в отброшенной строфе сочетаются образы собственных прежних произведений (интересен вариант третьего стиха:

20

„Гречанки с четками, с медведями цыганы“) — с образами чужими и с образами, творчески еще не воплощенными. Личные друзья — поэтические товарищи и сверстники Пушкина — такому представлению о поэтическом творчестве, очевидно, в сознании Пушкина не удовлетворяли полностью, и даже поэтический мир Баратынского, поэта наиболее ценимого Пушкиным из современников, мог в свете этих требований казаться ему ограниченным и бедным. В этом смысле Пушкин мог обращаться как к „друзьям“ — к поэтам разных эпох и народов, к давним своим вдохновителям — Ариосто, Шекспиру, Гете, Байрону, а из близких лично — к Мицкевичу и, может быть, Жуковскому, поэзия которого воспринималась Пушкиным скорее как наследство, чем как творчество „друга-поэта“. Если это предположение верно, то наиболее вероятным первым именем второго стиха следует признать имя Языкова. Предлагаю поэтому как предположительное следующее чтение:

И тут беру перо. Друзья мои, поэты,
(Не вам я говорю, <Языков и Плетнев>,
И не тебе, <Вильгельм>, живая жертва Леты,
И даже не тебе, [певец] <младых пиров>

Публикуемая строфа требует еще изучения и, возможно, новых конъектур. Надо помнить, что строфа не закончена, и в дальнейших строках могли появиться другие имена: естественно было бы ждать имени Дельвига. Но при всей своей загадочности, строфа дает и бесспорные дополнительные штрихи, уясняющие отношение Пушкина к поэтам-современникам и прежде всего замечательную лапидарную характеристику трагической судьбы узника-Кюхельбекера.

Вас. Гиппиус.