- 336 -

Е. Б. ЧЕРНОВА

К ИСТОРИИ ПЕРЕПИСКИ ПУШКИНА И Е. К. ВОРОНЦОВОЙ

Среди писем к Пушкину разных лиц имеется письмо, опубликованное впервые И. А. Шляпкиным за подписью Е. Вибельман.2 В академическое собрание писем Пушкина оно внесено как письмо неизвестной дамы. В примечании к письму Шляпкин высказывает предположение, что автором его была графиня Елизавета Ксавериевна Воронцова. В рецензиях на книгу П. Е. Щеголев3 и В. В. Сиповский4 считают мотивы, приводимые Шляпкиным в пользу этой гипотезы, неубедительными, однако своего решения вопроса не предлагают. П. А. Ефремов5 высказал предположение, что автором письма была жена писателя А. Ф. Вельтмана Елена Вельтман, но никаких аргументов в пользу этого предположения не привел.

В недавнее время З. Бориневич-Бабайцева, в статье „Пушкин и одесские альманахи“6, выдвинула предположение, что письмо за подписью

- 337 -

Вибельман было написано Роксандрой Скарлатовной Эдлинг, рожденной Стурдза, одной из главных руководительниц дамского кружка в Одессе, предпринявшего в 1833 г. издание альманаха для бедных, о котором идет речь в этом письме. Однако и аргументы З. Бориневич-Бабайцевой, опирающиеся на мнение М. П. Алексеева, также не могут быть признаны окончательно убедительными, оставляя много неясных, недоуменных вопросов.

Не вдаваясь в критическое рассмотрение ранее высказанных гипотез, постараемся разъяснить вопрос, подойдя к нему с иной стороны, чем все предыдущие исследователи, — не от общих биографических предпосылок, а от некоторых объективных документально-палеографических данных.

Прежде всего, трудно предположить, чтобы это письмо с зашифрованной подписью было писано не лично его автором, а каким-либо другим лицом. Во-первых, если автор зашифровал свое имя, значит он не хотел подвергать широкой огласке самый факт своего обращения к Пушкину, во-вторых, он рисковал быть неузнанным и самим Пушкиным, которому ничего бы не сказал чужой, незнакомый почерк. Между тем такое предположение нигде не высказано в письме даже и намеком. Автор твердо уверен, что Пушкин сразу узнает, от кого письмо, и дважды ссылается на свои прежние дружеские с ним отношения, во имя которых и просит у него подарок для альманаха в пользу бедных. При таких условиях естественно обратиться к сличению почерков.

Если мы сравним почерк Р. С. Эдлинг с почерком письма Вибельман, то окажется настолько резкое различие их общего характера, что ни о каком дальнейшем детальном сопоставлении говорить не придется (см. фотографии).

При сравнении же почерка Вибельман с автографами графини Е. К. Воронцовой сразу бросается в глаза разительное сходство их общей манеры — тот же наклон строк и букв, те же начертания, тот же росчерк с двумя точками. При детальном анализе оказываются и некоторые специфические особенности, общие для Вибельман и Воронцовой: во втором лице множественного числа и Воронцова и Вибельман систематически пишут в окончании es вместо ez; сочетание ss обеими постоянно пишется с удлиненным первым s; h одинаково спускается под строку; слово Киев у обеих имеет транскрипцию „Kioff“. В сплошном французском тексте письма Вибельман вкраплено несколько отдельных русских слов — „подарок бедным“ и „Анна Петровна“; такие вставки, особенно имен, обычны в письмах Воронцовой (напр. в письмах ее к Н. М. Лонгинову, из собрания Пушкинского Дома, постоянно встречается: „mon cher Николай Михайлович“). Сличая русский почерк Вибельман с русскими вставками в письмах Воронцовой, мы снова обнаружим их общую манеру, несколько отличную от французской. Русский почерк более старинный, приближающийся к уставу (ср. фотографии). Все эти детали позволяют утверждать, что

- 338 -

письма Вибельман и письма Воронцовой писаны одной рукой. Орфография письма Вибельман, далеко не правильная и чрезвычайно неустойчивая, на которую с некоторым недоумением указывает Бориневич-Бабайцева, присуща также и всем письмам Е. К. Воронцовой.

Наконец бумага, на которой писано письмо Вибельман, датированное 26 декабря 1833 г., имеет водяной знак „Middelton et Hodckinsons 1820“ на втором листе и марку „Bath Superfine“ в левом верхнем углу на первом листе; на той же бумаге писаны в 1833 и 1834 гг. письма Е. К. Воронцовой к Виктору Григорьевичу Теплякову (Архив Пушкинского Дома).

Остановимся теперь на подписи. Начертания ее не производят впечатления связно написанной фамилии, а скорее набора букв. Б. В. Томашевский высказал остроумное предположение, которое мне представляется вероятным, что здесь мы имеем дело с комплексом букв, поставленных в разбивку, из которых при другой расстановке должно сложиться подлинное имя автора. Если мы попробуем это сделать, то, переставив буквы и использовав два алфавита — и французский и русский, — получим подпись Elisabeth W.1

Таким образом, анализ палеографических данных склоняет к убеждению, что автором письма была Е. К. Воронцова. Приняв это как гипотезу, посмотрим, не противоречит ли ей содержание письма.

Графиня Е. К. Воронцова была председательницей дамского кружка, предпринявшего издание альманаха в пользу бедных, а потому, естественно, более чем кто-либо другой и, во всяком случае, не менее Р. С. Эдлинг, была заинтересована в получении материалов для его украшения.

В приписке к письму говорится: „Devant faire bientôt un voyage à Kioff“; в „Одесском Вестнике“ 1834 г. имеется сообщение о возвращении графа М. С. Воронцова с супругой из поездки в Киев.

Упоминание об Иване Осиповиче Потоцком (Jean Potocki) и о стараниях получить рукопись его работы у членов его семьи („la famille ne la possède plus“) вполне естественно для Е. К. Воронцовой, находившейся. в близких родственных отношениях с семьей Потоцких: ее сестра Софья Ксаверьевна была замужем за сыном Ивана Осиповича Потоцкого Артуром, а муж Елизаветы Ксаверьевны, граф Михаил Семенович Воронцов, был опекуном одной из племянниц Ивана Осиповича Потоцкого, дочери его брата Северина.

Таким образом, анализ содержания не только не противоречит предположению, что автором письма была Е. К. Воронцова, но дает еще новые дополнительные данные в его пользу.

Отношения Пушкина к Воронцовой, ревниво затушеванные самим поэтом, до последнего времени оставались неясными.

- 339 -

Считается более или менее твердо установленным, что к ней относятся стихотворения „Сожженное письмо“ (1824 г.), „Талисман“, „Ангел“ (оба 1827 г.) и, по очень вероятному мнению некоторых биографов Пушкина, — „Ненастный день потух“ (1824 г.).

В черновых тетрадях одесского периода Пушкин часто чертил строгий профиль с наклоненною головою, в котором современники узнавали изображение Воронцовой. Тот же профиль иллюстрирует и стихотворение „Ангел“.

П. В. Анненков пишет, что после приезда Пушкина в Михайловскую ссылку „мысль его постоянно живет не в Тригорском, а где-то в другом далеком недавно покинутом крае. Получение письма из Одессы всегда становится событием в его уединенном Михайловском. После XXXII строфы 3-й главы «Онегина» он делает приписку: «5 сентября 1824 года — une lettre de***». Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила нам, что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата — последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе. Памятником его благоговейного настроения при таких случаях и осталось стихотворение «Сожженное письмо»“,1 — „Прощай, письмо любви, прощай! она велела...“

Здесь мы имеем и объяснение, почему до нас не дошло писем Воронцовой к Пушкину 1820-х годов; боясь огласки, она, повидимому, взяла с него слово немедленно их уничтожать. Вероятно уже в это время была изобретена и условная шифрованная подпись, с тем, чтобы если случайно письмо попадет в чужие руки, оно не было сразу опознано.

Почти через десять лет, в конце 1833 г., Воронцова обращается к Пушкину с просьбою помочь ей в начатом ею предприятии, помочь во имя прежних отношений, во имя памяти прошлого: „dites vous je vous en prie pour excuser mon importunité et mon retour au passé, que la mémoire est la richesse de la vieillesse et que vôtre ancienne connaissance attache un grand prix à sa richesse.“

По свидетельству П. И. Бартенева, „Воронцова до конца дней сохраняла о Пушкине теплые воспоминания и ежедневно читала его сочинения, когда зрение окончательно изменило ей, она приказывала читать себе вслух“.2

Письмо Вибельман-Воронцовой 1833 г. связывает разрозненные прежде факты, укрепляет казавшиеся шаткими свидетельства мемуаристов, вносит новый штрих в биографию Пушкина.3

_______

Сноски

Сноски к стр. 336

² И. А. Шляпкин. „Из неизданных бумаг А. С. Пушкина“, СПб., 1903, стр. 185—189.

³ „Исторический Вестник“, 1903, № 5, стр. 693—694 и „Известия Отделения русского языка и словесности Академии Наук“, кн. 4, стр. 381—382.

⁴ „Журнал Министерства народного просвещения“, 1903, № 6, стр. 449.

⁵ „Новое Время“, 1903, № 9851.

⁶ Сб. „Пушкин“, под ред. М. П. Алексеева, вып. II, Одесса, 1926, стр. 57—65.

Сноски к стр. 338

¹ Разметим буквы, входящие в подпись E. Wibelmans, номерами и переставим                         1    2 3 4 5 6 7 8 9 10

их, учитывая при этом и графическое сходство начертаний „h“ и „n“: Elisabethw.

163108 4 5 7 9 2

Сноски к стр. 339

¹ П. В. Анненков. „Пушкин в Александровскую эпоху“, 1874, стр. 282—283.

² Сб. „Пушкин“, II, стр. 97—98.

³ Пушкин ответил на письмо. Данные об этом несохранившемся письме см. в статье Ю. Г. Оксмана в „Сборнике статей к сорокалетию ученой деятельности акад. А. С. Орлова“, Л., 1933, стр. 447.