- 174 -

ОБ ОДНОМ ИЗ ИСТОЧНИКОВ СТИХОТВОРЕНИЯ
«Я ВОЗМУЖАЛ СРЕДИ ПЕЧАЛЬНЫХ БУРЬ...»

К 1834 г. относится незавершенный отрывок:

Я возмужал [среди] печальных бурь,
И дней моих поток, так долго мутный,
[Теперь утих] [дремотою минутной]
И отразил небесную лазурь.

[Надолго ли?.. а кажется, прошли
Дни мрачных бурь, дни горьких искушений]

(III, 329)

В нем ощутимо влияние элегии Ламартина «Le vallon» («Долина»):

La source de mes jours comme eux c’est écoulée,
Elle a passé sans bruit, sans nom et sans retour;
Mais leur onde est limride, et mon âme troibleé
N’aura pas réfléchi les clartés d’un beaux jour.1

(«Исток моих дней вытек, как эти воды: || Бесшумно, безымянно и безвозвратно; || Но их волна светла, а моя пасмурная душа || Не отразит ясности погожего дня»).

В этой элегии Ламартин описывает места своего детства, где он отдыхает душой, как странник на пороге храма: «Я слишком много видел, чувствовал, любил; || Я живым ищу покоя Леты. || Милые места, станьте для меня брегами забвения. || Забвение теперь — единственная моя отрада».

- 175 -

Элегия помещена в первом сборнике Ламартина «Поэтические размышления» (1821). В 1823 г. вышли «Новые поэтические размышления», и в письме к П. Вяземскому от 4 ноября 1823 г. Пушкин отозвался на оба сборника: «Первые думы Ламартина в своем роде едва ли не лучше Дум Рылеева — последние прочел я недавно и еще не опомнился — так он вдруг вырос» (XIII, 381). Третий сборник— «Поэтические и религиозные гармонии» (1830)— Пушкин оценил гораздо более скептически: «В то время как сладкозвучный, но однообразный Ламартин готовил новые благочестивые размышления под заслуженным названием Harmonies religieuses...» (XI, 175). Позже Пушкин пишет о «тощем и вялом однообразии» Ламартина (XI, 219).

Причины обращения в 30-е годы к раннему Ламартину станут более понятными, если учесть упоминание его имени в «Романе в письмах». Оно относится к 1829 г., т. е. может касаться только первых двух сборников. Лиза, героиня романа, пишет подруге из деревни: «Теперь я живу дома, я хозяйка — и ты не поверишь, какое это мне истинное наслаждение <...> Уединение мне нравится на самом деле, как в элегиях твоего Ламартина» (VIII, 46).2 Другой герой, выражающий отчасти взгляды самого автора, Владимир, пишет другу: «Выйду в отставку, женюсь и уеду в свою саратовскую деревню» (VIII, 52). Ср. в письме 1834 г. к жене: «... да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да уехать в Болдино, да жить барином» (XV, 150). Таким образом, Пушкин воспринимал раннего Ламартина в ключе «русского горацианства». Именно эти представления актуализировались у Пушкина в 1834 г.

Образы «потока дней» и «небесной лазури» принадлежат к числу распространенных романтических метафор.3 Ср., например, у М. Милонова:

Ты внемлешь быстрых лет катящийся поток —
И время отдает тебе минувши годы.4

Рука самой судьбы покой твой охраняет,
И неба твоего всегда цветет лазурь.5

У Пушкина еще до знакомства с Ламартином образ «потока дней» связывается с «русским горацианством» («Деревня»):

Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.

(II, 89)

Что же позволяет говорить о конкретном заимствовании в незавершенном стихотворении 1834 г.? В приведенных примерах — в «Деревне» и у Милонова — метафоры соседних строк не согласованы («рука» и «лазурь», «поток» и «лоно»). Это самостоятельные поэтические штампы. В стихотворении же 1834 г. и в элегии Ламартина метафоры образуют единое развернутое сравнение, или аллегорию, как ее определяли риторики.

Такие аллегорические сравнения вообще характерны для Ламартина.6 В одной из од последнего сборника «Благословение» («Benediction de Dieu») находим ту же аллегорию, употребленную в близком смысловом контексте:

- 176 -

C’est que l'âme de l’homme est une onde limpide,
Dont que l’azure se ternit à tout cent que la ride,
Mais que, dès qu’un moment le cent s’est endormi,
Repoli la surface où le ciel a fremi.7

(«Ибо душа человека подобна ясной волне, || Лазурь которой мутится рябью под любым дуновеньем. || Она разглаживает свой лик, в котором затрепетало небо»).

Ламартин описывает медленное течение деревенского дня, исполненного хозяйских забот, и как венец его — чтение библии в кругу семьи. Его идеал не созерцательный покой, как в ранней элегии, а усердный труд; не бегство от жизни, а слияние с ее потоком. Это уже не руссоистский и не горацианский, а библейский идеал патриархальной жизни:

Vivre, non de ce Bruit dont l’orgueil nous enivre,
Mais de ce pain du jour qui nourrit sobrement,
De travail, de priere et de contenement;
Se laisser emporter par le flux des journées,
Vers cette grande mer où roulent nos années...

(«Жить не шумным упоением гордости.|| А суровым хлебом насущным, || Трудом, благостью и молитвой; || Отдаваться потоку дней, || Влекущему к широкому морю наших лет»).

Этот идеал близок к настроению, выраженному в пушкинской записи 1834 г. (плане продолжения элегии «Пора, мой друг, пора...»): «О скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги: труды поэтические — семья, любовь etc. — религия, смерть» (III, 941).

Однако в этой оде аллегория имеет нравственный, морализаторский смысл. Пушкинские же метафоры остаются типично элегическими, и это их качество «элегических цитат» должно быть подчеркнуто. Ср. использование элегической топики в «Элегии» 1830 г., в «Осени» 1833 г.:

Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится...
Улыбка на устах увянувших видна.

(III, 319—320)

Ср. в ранней элегии Ламартина с тем же названием:

Oui, dans ses jours d’automne, où la nature expire
A ses regards voilés je trouve plus d’attraits —
C’est l’adieu d’un ami, le dernier sourire
Des lèvres que le mal va fermer pour jamais.8

(«Да, в ее осенних днях, когда природа умирает, || В ее полузакрытых взорах я нахожу все больше прелести || Это прощание друга, последняя улыбка || Губ, которые болезнь закроет навсегда»).

Интонационно пушкинский отрывок также ближе к ранней элегии, чем к дидактической оде.

Таким образом, в 30-е годы Пушкин продолжает обращаться к образам «унылой элегии», но применяет к ним свой принцип «вышивания новых узоров по старой канве».9 Романтическая антитеза кроткого и мятежного начал заменяется

- 177 -

у Пушкина оксюмороном — «печальные бури». Кроткое начало не отрицает и не побеждает мятежное, а «проглядывает» сквозь него. Ср.:

И улыбалась ему, тихие слезы лия.

(III, 376)

И может быть — на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

(II, 228)

Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.

(II, 424)

С другой стороны, среди «печальных бурь» зреет мужественное начало:

Я возмужал среди печальных бурь.

   (III, 229)

Но как вино — печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.

          (III, 228)

В предисловии к собранию своих сочинений Ламартин писал: «Я могу представить поэта только в двух возрастах: в двадцать лет — прекрасным юношей, который любит и мечтает <...> и в восемьдесят лет — стариком, отдыхающим от жизни, сидя на пороге храма».10 Здесь один возраст отрицает другой и сам закрыт для дальнейшего развития. У Пушкина «зрелый возраст» (III, 941), средний между юностью и старостью, хранит память о прошлом и не закрывает перспективы новых испытаний и духовных открытий.

В. В. Мерлин

___________

Сноски

Сноски к стр. 174

¹ Lamartine A., de. Meditation poétiques. SPb., 1821, p. 26.

Сноски к стр. 175

² Ср. «L’isolement» («Уединение») —название первой элегии сборника 1821 г.

³ Виноградов В. В. Язык Пушкина. М.; Л., 1935, с. 302.

⁴ Милонов М. Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения. Пб., 1819, с. 159.

⁵ Там же, с. 215.

⁶ Lamartine A., de. 1) Meditation poétiques, p. 48; 2) Oeuvres. Paris, 1850, t. 2, p. 31; t. 3, p. 92.

Сноски к стр. 176

⁷ Lamartine A., de. Oeuvres, t. 3, p. 92.

⁸ Lamartine A., de. Meditations poétiques, p. 111.

⁹ См.: Вацуро В. Э. К истории элегии «Простишь ли мне ревнивые мечты...». — В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1978. Л., 1981, с. 5—22.

Сноски к стр. 177

¹⁰ Lamartine A., de. Oeuvres, t. 1, p. 23.