108
«РАССКАЗ ПРО ДОБРОГО РОБЕРТА»
На обороте черновика стихотворения «Я помню чудное мгновенье» Пушкин записал в два ряда следующие стихи:
дни а ночи долѣ [Зима!] короче [стали дни], [ночи] [А вечера гораздо долѣ] [въ тѣ] ∫ [И солнца] [Настала скучная] и солнце [Намъ] [свѣт] будто по неволѣ Глядитъ на убранное поле [Намъ свѣтитъ]; [скучны] вечера | |
Что дѣлать нерзб. | [Настала скучная] [намъ] Пока не подали кушать теперь Хотители [друзья] послушать Мои почтенн. друзья [почтенные] [славные] [мои] [Старинну повѣсть] [про дни] разсказъ добраго Про [Рыцаря] Роберта ———— Изъ Рима ѣхалъ онъ домой [Нашъ] Сей Рыцарь [Но] былъ [уменъ] хорошъ собой ———— |
109
Сводка этого неотделанного черновика, транскрипция которого любезно сообщена мне Н. В. Измайловым, дает следующее чтение:
Короче дни а ночи долѣ
[Настала скучная] пора
И солнце будто поневолѣ
Глядитъ на убранное поле
Что дѣлать<?> [Скучны] вечера.
Пока не подали [намъ] кушать
Хотители теперь послушать
Мои почтенные друзья
Разсказъ про добраго Роберта
Что жилъ во время Дагоберта.
———
Изъ Рима ѣхалъ онъ домой
Имѣя очень мало денегъ —
Сей Рыцарь былъ хорошъ собой
Разуменъ хоть и молоденекъ
Въ то время деньги...
В описании Майковского собрания рукописей Пушкина (Пушкин и его современники, вып. IV, стр. 6, № 18) эти стихи названы набросками двух стихотворений. П. О. Морозов напечатал их (Акад. изд. Сочинений Пушкина, IV, стр. 201, 202; прим. 286, 287) как две отдельные пьесы, но в конце тома (стр. 447) прибавил, что «отрывок „Из Рима ехал он домой“ по всей вероятности является продолжением помещенного вслед за ним отрывка „Короче дни, а ночи доле“». Именно так расположил П. О. Морозов стихи, печатая их (в «извлечениях») за несколько месяцев до выхода в свет академического издания, в газете «Русское Слово» (10 апреля 1916 г., № 83).
Что стихи расположены правильно и действительно представляют собою не две пьесы, а одну, вполне подтверждается их источником. Дело в том, что набросок Пушкина не что иное, как начало переложения сказки Вольтера (из серии «Les contes de Guillaume Vadé) «Ce qui plaît aux dames».
Or maintenant que le beau dieu du jour
Des Africains va brûlant la contrée,
Qu’un cercle étroit chez nous borne son tour,
Et que l’hiver allonge la soirée;
Après souper, pour vous désennuyer,
Mes chers amis, écoutez une histoire
Touchant un pauvre et noble chevalier,
Dont l’aventure est digne de mémoire.
Son nom était messire Jean Robert,
Lequel vivait sous le roi Dagobert.
110
Il voyagea devers Rome la sainte
Qui surpassait la Rome des Césars;
Il rapportait de son auguste enceinte,
Non des lauriers cueillis aux champs de Mars,
Mais des agnus avec des indulgences,
Et des pardons, et de belles dispenses.
Mon chevalier en était tout chargé;
D’argent, fort peu; car dans ces temps de crise
Tout paladin fut très-mal partagé:
L’argent n’allait qu’aux mains des gens d’Église.
Sire Robert possédait pour tout bien
Sa vieille armure, un cheval, et son chien:
Mais il avait reçu pour apanage
Les dons brillants de la fleur du bel âge,
Force d’Hercule, et grâce d’Adonis,
Dons fortunés qu’on prise en tout pays.
Эти стихи Вольтера Пушкин передал кратко, но довольно близко к подлиннику. Он остановился на словах «в то время деньги», продолжение которых подсказывается подлинником: «доставались только служителям церкви».
Изложим содержание сказки1, которая заинтересовала Пушкина, умевшего ценить «все легкое и веселое в области поэзии»2.
Недалеко от Парижа рыцарь встретился на опушке леса с красоткой, которою так пленился, что предложил ей за ее благосклонное внимание все свои наличные деньги, двадцать экю. Красотка согласилась, и рыцарь приступил к ней с такой поспешностью, что опрокинул корзинку с яйцами, которую она несла на рынок. Тем временем подоспел какой-то монах, оседлал лошадь рыцаря и со всем его добром удрал к себе в монастырь. Красотка, потребовав плату и не получив ее от ограбленного поклонника, обратилась к королю Дагоберту с жалобой на рыцаря, который ее будто бы изнасиловал. Король отослал обвинительницу и обвиняемого на суд к своей супруге, королеве Берте, весьма опытной в таких делах. Берта созвала домашний совет, и рыцарь был приговорен к смерти. Однако и судьям, и самой жалобщице стало жаль юного красавца, и Берта нашла выход из создавшегося
111
тяжелого положения. Рыцарю было обещано прощение, если он скажет, что̀ всегда приятно женщине, но объяснит это «très nettement, et ne nous fâche pas». Роберту была предоставлена неделя свободы на честное слово, и он пустился в путь, предаваясь унынию и не видя никакой возможности сказать королеве и ее дамам, что̀ любит женщина, так, чтобы они не рассердились. По дороге он расспрашивал всех женщин и девиц, что̀ им больше всего нравится, но все отвечали по-разному, и все лгали; «nulle n’allait au fait». Срок уже истекал, когда рыцарь встретился с дряхлой, беззубой и безобразной старухой. Их встреча очень напоминает встречу гонца царя Никиты, выпустившего из ларца заветных птичек, с такою же жалкой старухой, которая научила его, как изловить беглянок. Так и рыцаря Роберта выручила советом из беды старуха. Взяв с него клятву исполнить то, что она от него потребует, старуха открыла ему тайну, и эту тайну он сообщил во всеуслышание королеве и ее дамам. Всего приятнее женщине — быть полной хозяйкой в доме и всем командовать. Королева и ее совет признали, что рыцарь прав, и он получил помилование. Тогда старуха напомнила, что ждет вознаграждения. Рыцарь сослался на свою нищету, указав, что все его имущество похищено монахом. Королева объявила, что монах будет наказан,1 что двадцать экю будут вручены красотке за обиду и за разбитые яйца, рыцарю будет возвращено его вооружение, а старуха получит лошадь. Но старуха отказалась от лошади и потребовала, чтобы прекрасный рыцарь женился ни ней. Как ни упирался Роберт, но, уступая общему решению, вынужден был согласиться на ужасавший его брачный союз и — надо ему отдать справедливость — хотя с отвращением, но честно стал исполнять свои супружеские обязанности. Недолго пришлось ему томиться. Противоестественный
112
брак был лишь испытанием: жена Роберта оказалась не старухой, а красавицей-феей, обладательницей пышного дворца, и дала рыцарю безмятежное счастье.
Пикантная сказочка кончается словами:
On court, hélas! après la vérité:
Ah! croyez-moi, l’erreur a son mérite.
Они несколько напоминают стихи Пушкина:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман.
Каков был замысел Пушкина, об этом судить нельзя. Может быть он просто пересказал бы сказку Вольтера так, как и начал, может быть изменил бы ее течение. Хронологию наброска можно без особой точности определить временем между посланием к А. П. Керн «Я помню чудное мгновенье» (19 июля) и стихами на лицейскую годовщину 19 октября 1825 года («Роняет лес багряный свой убор...»). В последних1 Пушкин повторил то же описание зимнего дня:
Дохнул мороз на убранное поле,
Проглянет день как будто поневоле...
Н. Лернер
Сноски к стр. 110
1 Мятлевская Курдюкова («Сенсации и замечания», VI, «Женева», ч. I) очень хвалила за нее Вольтера:
«Но как объяснил он нам
«Верно, се ки плет о дам!...».
2 Письмо Пушкина к К. Ф. Рылееву 23 января 1825 г.
Сноски к стр. 111
1 Вероятно к монаху-вору относятся набросанные Пушкиным на той же странице, внизу, стихи:
И дабы впредь не смѣлъ чудесить,
Поймавши, истинно повѣсить
И живота весьма лишить.
Этот приговор Пушкин забавно изложил старинным бюрократическим языком, взяв за образец для пародии Воинский Артикул Петра I. Впоследствии, когда поэту случалось беседовать с великим князем Михаилом Павловичем, который «любил шутить с Пушкиным, они говаривали об Артикуле» («Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым», М. 1925, стр. 32).
Сноски к стр. 112
1 См. автограф (Я. К. Грот. Пушкин, его лицейские [товарищи и] наставники, изд. 2, СПб. 1899, стр. 144).