21

Стихотворная складчина Пушкина и Дениса
Давыдова.

(Новое четверостишіе Пушкина).

Любопытный автографъ былъ обнаруженъ мною нѣсколько лѣтъ назадъ въ извѣстномъ собраніи Э. П. Юргенсона, нынѣ онъ принадлежитъ мнѣ. На четвертушкѣ бумаги рукою Дениса Давыдова записана пьеса въ двѣнадцать стиховъ:

Люблю тебя какъ сабли лоскъ
Когда пріосенясь фуражкой
Съ виноточивою баклажкой
Идешъ въ бивачной мой кіоскъ.
                               ____
Когда летая по рядамъ
Горишъ какъ свѣчка въ дымѣ бранномъ
Или въ бордели окаянномъ
Ты лупишъ сводню по щекамъ.
                               ____
О рыцарь, удаль усачей
Гордись пороками своими
Чаруй съ гусарами лихими
И очаровывай блядей.

Стихотвореніе это, лихого гусарскаго пошиба, Давыдовъ напечаталъ въ сборникѣ своихъ стиховъ, который издалъ въ 1832 г. въ Москвѣ, подъ заглавіемъ: «Герою битвъ, биваковъ, трактировъ и б.....», съ замѣною точками нѣсколькихъ фривольныхъ словъ; затѣмъ оно вошло въ первое посмертное изданіе его сочиненій,

22

выпущенное его сыновьями (М. 1860, ч. III, стр. 24), подъ заглавіемъ «Храброму повѣсѣ»1). Въ печати оно появилось съ прибавленіемъ еще одной строфы:

Киплю, любуюсь на тебя,
Глядя на прыть твою младую,
Какъ старый хрычь, цыганъ Илья,
Грядитъ на пляску удалую,
Подъ ладъ плечами шевеля.

Эта строфа принадлежитъ не Денису Давыдову, а почти цѣликомъ Пушкину. На оборотѣ автографа Давыдова рукою Пушкина (см. прилагаемый снимокъ) написано слѣдующее:

3.

Такъ старый хрычь Цыганъ Илья
Подъ ладъ плечами шевеля
Глядитъ на удаль плясовую
[да чешетъ голову сѣдую]

(Послѣдній стихъ зачеркнутъ, но небрежно я не такъ густо, чтобы нельзя было его разобрать). Внизу опять рукою Пушкина:

Ecrit de la main
de Davidof
(general de cavalerie,
Seigneur de Borodino
etc).

Какой-то прежній обладатель автографа приписалъ рядомъ: «écriture du célèbre Pouskine».

Въ авторствѣ Пушкина такъ же не можетъ быть никакихъ сомнѣній, какъ и въ почеркѣ. На него указываетъ прежде всего французская приписка. Смыслъ этого шуточнаго «удостовѣренія»

23

ясенъ: Пушкинъ присочинилъ одну строфу къ стихотворенію Давыдова и подарилъ ее ему. Тотъ ею и воспользовался, включивъ ее третьей по порядку (на что и указываетъ стоящая надъ нею цифра 3) въ свое стихотвореніе и лишь слегка ее передѣлавъ. Въ шуточной своей припискѣ, награждая Давыдова важнымъ титуломъ Наполеоновскаго стиля: «Seigneur de Borodino», Пушкинъ какъ бы проситъ читателя не вѣрить собственнымъ глазамъ: «писано рукой Давыдова», хотя видно сразу, чья это рука.

Самая фактура четверостишія и печально-ироническое противопоставленіе автора, который и радъ бы въ плясъ, какъ старый Илья1), да годы не тѣ, молодому, полному силъ повѣсѣ — вполнѣ въ духѣ Пушкина. Въ свои юные годы онъ вообще любилъ изображать себя усталымъ и отжившимъ; кстати, это давало ему возможность добродушно подтрунивать и надъ собой, и надъ другими. Въ посланіи къ кишиневскому другу Н. С. Алексѣеву, 1821 г., онъ говорилъ:

Оставя счастья призракъ ложный,
Безъ упоительныхъ страстей,
Я сталъ наперсникъ осторожный
Моихъ неопытныхъ друзей.
Вдали штыковъ и барабановъ
Такъ точно старый инвалидъ
Встрѣчаетъ молодыхъ улановъ
И имъ о битвахъ говоритъ.

Въ томъ же 1821 г. онъ писалъ Дельвигу, вспоминая петербургскихъ друзей-поэтовъ:

Но все люблю, мои поэты,
Фантазіи волшебный міръ
И, чуждымъ пламенемъ согрѣтый,
Внимаю звуки вашихъ лиръ...

24

Такъ точно, позабывъ сегодня
Проказы, игры прежнихъ дней,
Глядитъ съ лежанки наша сводня
На шашни молодыхъ...

То же сравненіе встрѣчаемъ вскорѣ во второй главѣ «Евгенія Онѣгина»:

Когда прибѣгнемъ мы подъ знамя
Благоразумной тишины...
Мы любимъ слушать иногда
Чужихъ страстей языкъ мятежный,
И намъ онъ сердце шевелитъ.
Такъ точно старый инвалидъ
Охотно клонитъ слухъ прилежный
Разсказамъ юныхъ усачей,
Забытый въ хижинѣ своей...

Когда могли быть написаны эти строки и при какихъ обстоятельствахъ? Трудно сказать. Автографъ не даетъ никакихъ указаній, а Пушкинъ встрѣчался съ Давыдовымъ въ разные годы и довольно часто. Съ нѣкоторою вѣроятностью можно отнести стихотвореніе къ второй половинѣ двадцатыхъ или 1830—1831 гг. Доживая въ Москвѣ свои послѣдніе холостые дни, Пушкинъ новый 1831 годъ (письмо къ князю П. А. Вяземскому 2-го января) «встрѣтилъ съ цыганами и съ Танюшей, настоящей Татьяной-пьяной. Она пѣла пѣсню, въ таборѣ сложенную, на голосъ «Пріѣхали сани»:

Давыдовъ съ ноздрями,
Вяземскій съ очками,
Татаринъ съ усами,
Дѣвокъ испугали
И всѣхъ разогнали

и проч.». Этой или другой встрѣчѣ Пушкина и Давыдова у цыганъ, быть можетъ, обязана возникновеніемъ ихъ маленькая

25

поэтическая складчина. Надо замѣтить, что царь русской поэзіи не былъ недоступно-гордъ и никогда не любилъ задавать тонъ, какъ какой-нибудь Кукольникъ или Бенедиктовъ. Вмѣстѣ съ Боратынскимъ онъ однажды сочинилъ эпиграмму на князя Шаликова, участвовалъ въ составленіи экспромптовъ вмѣстѣ съ Батюшковымъ, Жуковскимъ и А. А. Плещеевымъ, написалъ съ Дельвигомъ комическую элегію на смерть старой тетушки, внесъ свою лепту въ веселый «канонъ» Глинкѣ, сочиненный пріятелями по случаю успѣха его «Жизни за Царя». Поэтъ А. И. Подолинскій вспоминалъ, какъ однажды Пушкинъ обратился къ нему: «помогите намъ состряпать эпиграмму» (это была знаменитая эпиграмма на Каченовскаго «Въ Элизіи Василій Тредьяковскій»...— «Русск. Архивъ» 1872 г., ст. 859). Сообща съ Языковымъ онъ составилъ нѣсколько пародій на апологи Дмитріева. Извѣстны еще два—три такіе случая, когда Пушкинъ, со своей очаровательной простотой, принималъ равное съ другими, гораздо ниже его стоявшими авторами, участіе въ коллективной, большей частью шуточной, работѣ. Но, въ своей душевной щедрости, онъ иногда дарилъ гораздо больше; такъ онъ уступилъ юношѣ В. П. Титову готовые контуры разсказа «Уединенный домикъ на Васильевскомъ островѣ», отдалъ Гоголю фабулу «Ревизора»...

Н. Лернеръ.