49

Пушкинъ и Итальянская Опера.

1.

.... Но ужъ темнѣетъ вечеръ синій;
Пора намъ въ оперу скорѣй:
Тамъ упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критикѣ суровой,
Онъ вѣчно тотъ же, вѣчно новый,
Онъ звуки льетъ, они кипятъ,
Они текут, они горят,
Какъ поцѣлуи молодые,
Всѣ въ нѣгѣ, въ пламени любви,
Какъ зашипѣвшаго Аи
Струя и брызги золотые...
.......................
Финалъ гремитъ; пустѣетъ зала;
Шумя, торопится разъѣздъ;
Толпа на площадь побѣжала
При блескѣ  фонарей и звѣздъ.
Сыны Авзоніи счастливой
Слегка поютъ мотивъ игривый,
Его невольно затвердивъ;
А мы ревемъ речитативъ.
.......................
И такъ, я жилъ тогда в Одессѣ ...

50

Такихъ прямыхъ свидѣтельствъ объ увлеченіи Пушкина итальянской оперой много — и въ стихахъ, и въ прозѣ.1 Эти свидѣтельства заставляютъ предполагать, что должны быть и косвенныя свидѣтельства объ увлеченіи Пушкина итальянскою оперой — отраженія этого увлеченія въ творчествѣ. Объ итальянской Одесской оперѣ, какъ пишетъ Л. П. Гроссманъ: «свѣдѣнія крайне скудны» («Пушкинъ въ театральныхъ креслахъ», Лгр. 1926, стр. 170). Это была маленькая труппа подъ управленіемъ нѣкоего Замбони (не тотъ ли Замбони, или Дзамбони, знаменитый итальянскій пѣвецъ, который около 1818 г., чувствуя упадокъ голоса, прекратилъ свои выступленія въ Миланѣ? Для него Россини предполагалъ «Севильскаго Цирульника»). Этотъ Замбони съ 1801 г. пѣлъ въ Петербургской итальянской труппѣ Казаси (см. Араповъ. «Лѣтопись», стр. 160. Онъ умеръ въ 1837 г., семидесяти лѣтъ отъ роду). Воспоминанія Вигеля сохранили намъ обрывокъ репертуара этой труппы: «Севильскій Цирульникъ», «Итальянцы въ Алжирѣ», «Сорока-воровка» и др. (Записки Вигеля, т. VI, стр. 133). Остановимся на послѣднемъ произведеніи. «Сорока-воровка» («Gazza ladra») Россини представляетъ собой музыкальную интерпретацію одноименной мелодрамы Кенье и Добинье («Pie voleuse»). Эта мелодрама памятна по разсказу Герцена (1846 г.). Вотъ что писалъ о ней Герценъ: «Вѣроятно, вы знаете сюжетъ «Сороки-воровки», хотя по Россиніевской оперѣ. Страшная пьеса, послѣ которой ничего бы не оставалось на душѣ, кромѣ отчаянія, если бы не придѣлали мелодрамную развязку». — Въ моментъ появленія на сценѣ «Сороки-воровки» (1815) никто, понятно, не замѣчалъ искусственности «благополучнаго» финала: трагическій финалъ въ мелодрамѣ появляется только въ 20-е годы. Тѣмъ менѣе замѣтенъ былъ этотъ финалъ въ оперѣ. Можно поэтому судить о томъ впечатлѣніи, какое

51

производила драма вначалѣ, если еще въ 40-хъ годахъ она, при всей своей условности, не утратила своей силы. Впервые на русской сценѣ въ Петербургѣ пьеса Кенье шла 9 октября 1816 г., при чемъ главную роль исполняла М. И. Вальберхова (см. Араповъ, «Лѣтопись русскаго театра», 1861 г., стр. 249).

Сюжетъ пьесы весьма простъ. Служанку Аннету заподозриваютъ въ кражѣ серебрянаго прибора. Всѣ улики говорятъ противъ Аннеты. Ее арестовываютъ и, согласно законамъ, осуждаютъ на смертную казнь. Въ послѣдній моментъ разъясняется, что воровкой была сорока. Драма оформлена обязательной любовной интригой, связывающей Аннету и сына фермера, у котораго она служитъ. Его соперникомъ является судья, коего намѣренія, мало нравственныя, встрѣчаютъ отпоръ со стороны Аннеты.

Усложняющимъ эпизодомъ является появленіе отца Аннеты. Онъ — солдатъ, оскорбившій офицера и за то подлежащій смертной казни. Онъ скрывается, его разыскиваютъ. Такъ происходитъ его тайное свиданіе съ дочерью, прерываемое появленіемъ судьи, преслѣдующаго своими предложеніями Аннету. Далѣе сцена развивается слѣдующимъ образомъ. Цитирую по русскому переводу Вальберха (1816).1 Это дѣйствіе первое, явленіе 14. На сценѣ Бальи, Аннета и Эврардъ (ея отецъ). Входитъ Жорже (слуга Бальи).

ДѢЙСТВІЕ I. ЯВЛЕНІЕ 14.

Жорже.

Г. Бальи! вашъ писарь Г. Дюртетъ, который, боясь, что вы поздно домой возвратитесь, прислалъ къ вамъ этотъ пакетъ; онъ сказывалъ, что эти бумаги очень важны.

Бальи.

А! я! — а кто ихъ принесъ?

52

Жорже.

Жандармъ.

Аннета (въ сторону съ ужасомъ).

Жандармъ!

Бальи.

Посмотримъ, посмотримъ! оставь меня, Жорже! (Жорже уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ 15.

Бальи, Аннета и Эврардъ.

Аннета (въ сторону).

Жандармъ! Ну ежели это...

Бальи (обшариваясь).

Вотъ на! но гдѣ мои очки? какое безразсудство! вѣрно я ихъ оставилъ дома. Посмотримъ, не могу ли я разобрать безъ нихъ. (Онъ пытаетъ прочесть бумагу, отдаляя ее отъ глазъ) «Господинъ Бальи... О! о!... по предложенному при семъ описанію... солдатъ... Эврардъ...»

Аннета и Эврардъ.

О небо!

Бальи.

Такъ и быть, я не могу читать болѣе безъ очковъ; но я вижу, что это ничто иное, какъ описаніе какого нибудь бѣглаго солдата, я могу еще... А! да ты, милая Аннета, можешь потрудиться и прочесть эту бумагу.

Аннета.

Я! да для чего не пойдете вы лучше домой?

Бальи.

Это не стоитъ того. — Прочти, прошу тебя!

53

Аннета (въ сторону, взявъ бумагу дрожа).

Посмотримъ неужели нѣтъ никакой надежды. (Читаетъ). «Г. Бальи, препровождая къ вамъ описаніе солдата Шампанскаго полка... (смущеннымъ голосомъ) приговореннаго къ смерти сего утра военнымъ судомъ...»

Эврардъ (въ сторону).

Я напередъ это зналъ!

Аннета (читая).

«Его зовутъ...»

Бальи.

Это бездѣлица. — О! ежели бы жалѣть о всякомъ... Продолжай, продолжай. (Въ сторону). Какъ она мила, когда даже плачетъ, съ жалостнымъ своимъ личикомъ! Поистинѣ чѣмъ болѣе я на нее смотрю...

Аннета.

О Боже мой! все погибло, ежели я прочту, что слѣдуетъ: отъ роду сорокъ два года, ростомъ два аршина десять вершковъ...

Бальи.

Что же, развѣ ты не можешь разобрать?

Эврардъ (въ сторону).

Бѣдная дочь!

Аннета.

Писано такъ связно.

Бальи.

Какъ такъ, мнѣ показалось напротивъ, что чотко (Шаря опять въ карманахъ). Ежели бы очки мои...

Аннета (живо).

Позвольте! (Въ сторону) Само небо мнѣ внушило! (Вслухъ). «Его зовутъ Эврардомъ», отроду 24 года... (Эврардъ слушаетъ со вниманіемъ).

54

Бальи.

А! а! это молодой человѣкъ!

Аннета (читая).

«Ростомъ 2 аршина 12 вершковъ».

Бальи.

Чортъ возьми! Это жалко! Продолжай.

Аннета (читая).

«Голубые глаза, волоса и брови... бѣлокурые».1

Бальи.

Ба! да этотъ солдатъ описанъ совершеннымъ Адонисомъ.

Аннета (въ сторону).

По крайней мѣрѣ онъ будетъ имѣть время удалиться.

Бальи.

Волосы и брови бѣлокурые. — Потомъ?

Аннета (читая).

«Мундиръ бѣлой съ голубыми отворотами. (Смотритъ на отца, у котораго щиблеты чорные). Бѣлые щиблеты. Употребите всѣ средства, Г. Бальи, чтобы его поймать, естьли онъ будетъ проходить чрезъ вашъ уѣздъ». — Здѣсь приложена копія съ описанія.

Бальи.

А! разумѣю; чтобъ разослать эти описанія по разнымъ дорогамъ, гдѣ держатъ караулы Жандармы. — Я ихъ севодни же вечеромъ отправлю. — (Оборачивается къ Эврарду, который едва успѣваетъ взять прежнее свое положеніе). Посмотримъ между тѣмъ, по нечаянности не по... (Подходитъ къ Эврарду и треплетъ его по плечу). Послушай ка, дружокъ!...

55

Аннета (въ сторону).

О Боже! все погибло!

Бальи (Эврарду, который будто просыпается).

Здѣлай мнѣ одолженіе, привстань на минуту. Сними шляпу.

Аннета.

Боже! я не могу болѣе держаться на ногахъ!

Бальи (про себя разсматривая Эврарда).

Двадцати четырехъ лѣтъ, двухъ аршинъ двѣнадцати вершковъ — волоса бѣлокурые! (Смѣясь) Вотъ это забавно! Мѣтилъ въ ворону, а попалъ въ корову! ха, ха, ха, ха! Оставь насъ, другъ мой!

Аннета (въ сторону).

Я оживаю! — (Подходя къ Эврарду). Ну, доброй путь, доброй путь, старичокъ...

________

Россини довольно близко слѣдовалъ тексту Кенье. Вотъ соответствующее мѣсто изъ оперы:1

Atto I, Scena VIII.

(Il Podestà, assiso verso il mezzo della scena, si leva di tasca un portafoglio, ne toglie le forbici onde tagliare il sigillo del piego; poi cerca gli occhiali, e non trovandoli, s’impatientisca di non poter riuscire leggere. Intanto succede in disparte fra la Ninetta e suo padre il seguente dialogo, che viene a suo tempo interrotto dal Podestà).

Podestà (lege) «Ma affreta di mandarvi la descrizione della persona de un de miei soldati Condannato a morte ma che ha pigliato la fuga. Egli si chiama». Ninetta!

Ninetta (Giusto cielo!).

Podestà (a Fernando che vuol uscire). Galantuomo, restate!

Ninetta. (Io gelo!).

Podestà (a parte alla Ninetta). Son questi almen suppondo i contrassegni d’un disertor. — Fernando par che dica su via.

Ninetta. «Fer... Fer... Fernando... (Suggeretemi, o Dei, qualche pietoso inganno!).

56

Podestà. (Oh come il duolo la rende ancor più bella!).

Ninetta. (Oh Dio! se leggo ancora, tutto è perdutto. — Età quarant ott’anni; statura: cinque piedi —).

Podestà. E ben, che avete? Non sapete più leggere?

Fernando (Infelice!).

Ninetta. È una mano diabolica!

Podestà. Ah se avessi gli occhiali! (In atto di togliare il foglio, et cercando nelle sue tasche).

Ninetta. Permettete. — (Ritenendo il foglio) (Il ciel m’inspira). «Età: venticinq’anni, statura: cinque piedi, undici pollici».

Podestà. Peccato! — Andate avanti.

Ninetta «Capei biondi, occhi neri, ampia fronte, freschetto il viso, barba nera!»

Podestà. Cospettò egli debb’essere un Narciso. Freschetto il viso! — E poi?

Ninetta. «Divisa gialla, con corticelle rosse e stivaletti bianchi. S’egli si troverte nel vostro cantone, procurate, che sia subito arrestato».

Podestà. Sarà mi cura (Fiacendo si rendere un foglio dalla Ninetta e riportando lo in tasca). Vediam se mai per caso. — Olà, buon uomo!

Ninetta. (Ohimé!).

Fernando. Signore!

Podestà. Alzatevi — Cavatevi il capello.

Ninettà. (Io mujo!).

Podesta (ridendo). Ah ahà! venticinq’anni; e vero? — (A Ninetta). Capei biondi, occhi neri, ampia fronte, freschetto il viso. No, no, si vago Adon qui nou ravviso.

Ninetta. (Respiro!).

Podestà (prenendo per mano la Ninetta). Mia cara!

Fornando (alla Ninetta in atto di voler dirle qualche cosa). Signora.

Podestà (a Fernando con severità). Partite.

Ninetta (a Fernando con tenerezza). Buon nomo!

Podestà. Capite? Uscite di qua...

________

Нетрудно въ этой сценѣ усмотрѣть сценическій прототипъ сцены «Бориса Годунова» — «Корчма на Литовской границѣ». Надо думать, что непосредственнымъ источникомъ заимствованія является именно опера Россини, а не мелодрама Кенье: въ Михайловскомъ были свѣжѣе Одесскія впечатлѣнія, особенно отъ произведеній Россини. Воспоминанія о Петербургской театральной жизни къ этому времени уже стирались, да и вообще къ мелодрамѣ Пушкинъ относился отрицательно.1

57

Характеръ этого эпизода сцены въ корчмѣ указываетъ на слѣды заимствованія. Имитируемый привычный пріемъ всегда ослабляется въ своемъ эффектѣ, — отсюда съ одной стороны нѣкоторая беззаботность по отношенію къ мотивировкѣ, съ другой стороны — необходимость усилить его. Въ самомъ дѣлѣ: чтеніе заинтересованнымъ лицомъ примѣтъ разыскиваемаго прочно замотивировано въ «Сорокѣ-воровкѣ»: судьѣ только что принесли важный документъ, содержанія котораго онъ не знаетъ (у Россини это мѣсто нѣсколько уже ослаблено: Подеста входитъ съ письмомъ); онъ тщетно пытается прочесть его безъ очковъ и въ концѣ концовъ принужденъ обратиться къ Аннетѣ, которой онъ вполнѣ довѣряетъ. Не то у Пушкина: документъ находится у неграмотныхъ приставовъ, посланныхъ на поимку Отрепьева. Документъ этотъ приставамъ читали, но содержаніе его они забыли. Получается совершенно невѣроятное положеніе: пристава должны арестовать человѣка, съ неизвѣстными имъ примѣтами. Для опознанія арестуемаго они должны разыскать грамотнаго, который здѣсь же, въ присутствіи арестуемаго долженъ читать вслухъ примѣты и т. д. Подобная беззаботность Пушкина къ мотивировкѣ объясняется только заимствованіемъ механизированнаго въ воспріятіи сценическаго положенія, нелѣпости котораго не замѣчаютъ въ силу привычности. Замѣчу, что эпизодъ этотъ не подсказанъ Пушкину историческимъ матеріаломъ и слѣдовательно совершенно не обусловленъ фабулярнымъ развитіемъ драмы.

Сличеніе этого эпизода у Пушкина и у Кенье-Россини показываетъ, что сила положенія весьма уменьшилась. Въ первоначальной формѣ этотъ эпизодъ былъ сценической кульминаціей акта. Его задерживающее вліяніе (отсроченное узнаніе отца Аннеты) длилось двѣ картины. У Пушкина его эффектъ немедленно парализуется обратнымъ чтеніемъ примѣтъ, задержаніе

58

дѣйствія доводится до минимума. Положеніе это является лишь трамплиномъ для болѣе яркаго сценическаго эффекта, узнанія Отрепьева, его бѣгства и т. п. Это — подвернувшееся Пушкину сценическое средство задержать интересъ зрителя на эпизодѣ съ приставами. Такое заимствованіе опернаго (или мелодраматическаго) положенія при созданіи «Бориса Годунова», несмотря на всю его частность, весьма симптоматично. Опера и мелодрама (вообще — постановочныя пьесы) были той театральной стихіей, откуда реформаторы театра все время черпали матеріалъ въ своемъ наступленіи на классическую трагедію.1 Откровенной мелодрамой боролся позже В. Гюго со своими противниками классическаго лагеря. Не избѣжалъ вліянія той же тетральной стихіи и Пушкинъ, создавая «Бориса Годунова», которымъ онъ собирался революціонизировать русскую трагическую сцену: «успѣхъ или неудача моей трагедіи будетъ имѣть вліяніе на преобразованіе драматической нашей системы», — писалъ онъ.

2.

Въ книгѣ «Поэтическое хозяйство Пушкина» В. Ф. Ходасевичъ прослѣживаетъ употребленіе Пушкинымъ словъ «возлюбленная тѣнь». Считая (можетъ быть и не правильно), что стихъ

Явись, возлюбленная тѣнь («Заклинаніе» 1830 г.)

относится къ Ризничъ, онъ отмѣчаетъ какъ бы противорѣчіе этого образа съ изображеніемъ Ризничъ въ «Путешествіи Онѣгина»:

А ложа, гдѣ, красой блистая,
Негоціантка молодая и т. д. (см. «Поэтическое хозяйство», стр. 57).

Указывая, что эти слова — «тѣнь возлюбленная» — встрѣчаются и въ письмѣ къ Плетневу (2 апр. 1831 г.) В. Ф. Ходасевичъ

59

высказываетъ предположеніе, что источникомъ этого образа является письмо Дельвига Пушкину (іюнь 1826 года), въ которомъ сообщается, что Батюшковъ (уже больной) на окошкахъ своего помѣщенія надписалъ «Ombra adorata».1

Связь эта весьма вѣроятна, но В. Ходасевичъ упустилъ, что «Ombra adorata» есть литературная цитата, извѣстная Пушкину, конечно, не изъ письма Дельвига.

Какъ извѣстно, «Ромео и Джульетта» давно уже служила однимъ изъ любимѣйшихъ сюжетовъ для оперныхъ либретто. Одною изъ популярныхъ въ свое время оперъ на эту тему была опера Zingarelli «Giulietta e Romeo» (1796 г.). Опера эта не ставилась въ Петербургѣ, — но одинъ изъ номеровъ ея, арія Ромео изъ третьяго (заключительнаго) акта была популярнѣйшимъ романсомъ до середины XIX вѣка (см., напр., P. Larousse, Grand Dictionnaire Universel, T. III, p. p. 342 и 530, слова «I Capuletti ed i Montecchi» и «Castrat»; т. V, p. 496, слово «Crescentini» и т. XIII, p. 1357, слово «Romeo et Juliette»; эта арія здѣсь именуется «l’air célèbre», «l’air fameux» и сообщается объ исполненіи ея кастратомъ Crescentini передъ Наполеономъ въ Тюильери въ 1812 году). Вотъ текстъ этой аріи:

60

Ombra adorata, aspetta
Teco saro indiviso,
Nel fortunato Eliso
Avra contenti il cor.
Là tra i fedeli amanti
Ci appresta amor diletti
Godremo i dolci instanti
De’più innocenti affetti
E l’eco a noi d’intorno
Risuonerà d’amor.

Этотъ наборъ нѣжныхъ словъ, которыя Ромео поетъ передъ пробужденіемъ Джульетты и за которыми слѣдуетъ не менѣе нѣжный дуэтъ, въ буквальномъ переводѣ значитъ:

Дождись, возлюбленная тѣнь,
Я возсоединюсь съ тобой,
Въ счастливомъ Элизіи
Сердце обрѣтаетъ удовлетвореніе.
Тамъ среди вѣрныхъ любовниковъ
Намъ готовитъ любовь наслажденія.
Возрадуемся въ тихія мгновенія
Чистѣйшаго счастія,
И эхо намъ отовсюду
Зазвучитъ любовью.

Какъ я сказалъ, опера эта не ставилась въ Петербургѣ. Объ этомъ свидѣтельствуетъ тотъ фактъ, что въ Центральной Музыкальной библіотекѣ академическихъ театровъ сохранилась лишь рукописная (изготовленная въ Венеціи) партитура, безъ клавира и партій, обязательно изготовлявшихся при постановкахъ (вотъ заголовокъ партитуры: «Giulietta e Romeo. Tragedia per musica del celebre Maestro Sig-r Nicola Zingarelli», инвентарный № 505). Однако, отдѣльныя партіи ея исполнялись въ дивертисментахъ. Объ этомъ говоритъ расписка, сохранившаяся въ партитурѣ: «Арія теноръ възята г-на Кавосомъ и дуетъ партитурой 1815 года декабря 13-го».

Очевидно стихъ «Явись, возлюбленная тѣнь» является отдаленной реминисценціей музыкальныхъ впечатлѣній Пушкина отъ аріи итальянской оперы.

Б. Томашевскій.

Сноски

Сноски к стр. 50

1 См. письма Пушкина: Дельвигу 16 ноября 1823 г. («Россини и итальянская опера... это представители рая небеснаго»), Вяземской въ октябрѣ 1824 г. (Пушкинъ сообщаетъ, что выписалъ музыку Россини въ Михайловское), Княжевичу [?] въ декабрѣ 1824 г.

Сноски к стр. 51

1 Переводъ этотъ въ рукописи хранится въ Центральной библиотекѣ русской драмы при Ленинградскихъ академическихъ театрахъ.

Сноски к стр. 54

1 Описаніе роста и цвѣта волосъ зависѣть будетъ отъ того, какіе имѣетъ Актеръ, представляющій Эврарда.

Сноски к стр. 55

1 «Сорока-воровка» Россини на Петербургской сценѣ шла въ отсутствіе Пушкина: она была поставлена 26 января 1821 г. и шла весь годъ (см. Араповъ, op. cit., стр. 303 и 309).

Сноски к стр. 56

1 Ср. замѣтку 1831 г.: «Молодые писатели вообще не умѣютъ изображать физическія движенія страстей. Ихъ герои всегда содрогаются, хохочутъ дико, скрежещутъ зубами и проч. Все это смѣшно, какъ мелодрама». Правда здѣсь Пушкинъ, вѣроятно, имѣетъ въ виду истерическую, постановочную мелодраму.

Сноски к стр. 58

1 Вообще для всѣхъ видовъ драматическаго искусства этой эпохи характеренъ взаимный обмѣнъ сюжетовъ положеній. Одновременно любопытенъ литературный обмѣнъ драмы и романа. Большинство драмъ этого времени — инсценированные романы. Особенно часто подвергался инсценировкѣ Вальтеръ Скоттъ.

Сноски к стр. 59

1 М. О. Гершензонъ въ своей статьѣ «Тѣнь Пушкина» даетъ углубленно-философскій анализъ этой темы у Пушкина. Здѣсь мы находимъ систематическій подборъ цитатъ, гдѣ фигурируетъ слово «тѣнь» у Пушкина. Характерно ритмически аналогическое употребленіе этого слова:

Явись, возлюбленная тѣнь...
Почій, мучительная тѣнь...
Летитъ тоскующая тѣнь...
Его развѣнчанную тѣнь...
Его ревнующую тѣнь...

Ср. пародическое:

И вдругъ растрепанную тѣнь
Я вижу прямо предъ собою

(М. О. Гершензонъ, Статьи о Пушкинѣ, стр. 76, 77, 82, 85, 86, 87, 88, 89).

Ср. ритмическіе варіанты:

И завистливая тѣнь...
Къ нему слетитъ моя завистливая тѣнь...