15

Пушкинъ и Аѳиней.

Какъ извѣстно, произведенія многихъ греческихъ поэтовъ дошли до насъ только въ видѣ отрывковъ, разсѣянныхъ по разнымъ хрестоматіямъ, словарямъ и другимъ подобнымъ компилятивнымъ трудамъ писателей временъ упадка. Къ такимъ сборникамъ, цѣннымъ какъ сокровищницы греческаго генія, принадлежитъ и обширный «Пиръ софистовъ» (Δειπνοσοφισται) Аѳинея, жившаго въ III в. по Р. Х. Это своего рода энциклопедія древне-греческой жизни въ 15-и книгахъ; начало дошло только въ извлеченіи, а конецъ 15-ой книги (повидимому, послѣдней) утерянъ.1 Въ январѣ 1833 г. Пушкинъ заинтересовался этимъ авторомъ, вѣрнѣе, его французскимъ переводомъ. Привлекли его, должно быть, именно цитаты изъ поэтовъ; три изъ нихъ понравились ему въ такой степени, что побудили его написать подражаніе: 1) коротенькій отрывокъ Іона Хіосскаго о винѣ, 2) надгробная надпись Гедила въ честь флейтиста Ѳеона и 3) элегія Ксенофана Колофонскаго «Пиръ». №№ 2 и 3 сокращены противъ оригинала приблизительно на половину. Размѣры у Пушкина иные, чѣмъ въ оригиналѣ: въ № 1 лирическій размѣръ замѣненъ элегическимъ двустишіемъ, а въ №№ 2 и 3 элегическія двустишія — сплошными гекзаметрами. Впрочемъ, Пушкинъ по прозаическому переводу не могъ даже опредѣлить размѣръ подлинниковъ, а греческій оригиналъ, напечатанный въ подстрочномъ примѣчаніи, былъ ему недоступенъ: Graeca sunt, non leguntur.

16

По счастливой случайности, Пушкинскій экземпляръ французскаго Аѳинея сохранился. Онъ находится въ собраніи книгъ, принадлежавшихъ поэту и хранящихся теперь въ Пушкинскомъ Домѣ; въ описаніи Б. Л. Модзалевскаго онъ значится подъ № 559.1 Всѣ пять томовъ переплетены; переплеты, по мнѣнію Б. Л. Модзалевскаго, «Пушкинскіе», т.-е. сдѣланы по заказу поэта. Въ первомъ томѣ, между стр. 130 и сл., нашлась закладка, положенная туда, вероятно, рукой самого Пушкина: здѣсь-то и напечатанъ отрывокъ Іона о винѣ. Элегія Гедила находится во второмъ томѣ, стр. 178 сл., элегія Ксенофана — въ четвертомъ, стр. 192—194. Въ изданіяхъ Пушкина порядокъ иной: 1) Гедилъ, 2) Ксенофанъ, 3) Іонъ. Ссылка на Аѳинея сдѣлана Пушкинымъ только при № 1, гдѣ зато опущено имя поэта Гедила, такъ что большинство читателей сочтетъ Аѳинея авторомъ стиховъ; наоборотъ, при №№ 2 и 3 указаны имена поэтовъ. И вотъ, это умолчаніе первоисточника, которому Пушкинъ былъ обязанъ своимъ знакомствомъ съ двумя элегіями, поставило въ затрудненіе всѣхъ комментаторовъ трехъ антологическихъ пьесъ, начиная со Льва Поливанова, который еще въ 1887 г. вѣрно указалъ на переводъ Лефевра, какъ на источникъ первой пьесы, но признается, что не знаетъ, «какому переводу слѣдовалъ Пушкинъ», подражая Ксенофану и Іону:2 онъ не замѣтилъ, что и ихъ стихи имѣются у Аѳинея, и, притомъ, только у него. На томъ же non liquet успокоились П. О. Морозовъ3 и Н. О. Лернеръ4 и даже спеціалисты классики С. И. Любомудровъ5 и проф. П. Черняевъ.6 А ларчикъ просто открывался...

17

Эпитафія въ честь Ѳеона (Athen. IV 176 c—d) написана третьестепеннымъ поэтомъ такъ называемой Александрійской школы Гедиломъ (Hedylos),1 III в. до Р. Х. Греческій текстъ и французскій переводъ, оба съ изданія Лефевра, см. у Поливанова и другихъ. Русскіе переводы и прозой (Поливанова) и стихами (Любомудрова) сдѣланы по старинному греческому тексту Лефевра. Въ новомъ изданіи Аѳинея Кайбеля (Leipz. 1887—1890) текстъ мѣстами сильно разнится, такъ что эти переводы устарѣли.

Элегія Ксенофана (Athen. XI 462 c) переведена Лефевромъ слѣдующимъ образомъ: «Déjà le sol de la salle est propre, chacun a les mains bien nettes, les gobelets sont rincés: tous les convives ont leurs couronnes sur la tête. L’un présente dans une coupe un parfum d’une odeur exquise: le cratère est là rempli de la source de la joie. Un autre tient le vin tout prêt, et dit qu’il ne le quittera pas sans y faire raison; c’est un vin délicat qui parfume par son bouquet tous les pots. Au milieu de tout ceci, l’encens flatte l’odorat par les émissions de sa vapeur naturelle; il y a de l’eau fraîche d’une saveur agréable et pure; des pains d’une couleur dorée sont sous la main; la table riante est chargée de fromage et de miel pur; l’autel qui est au milieu même de la salle, est paré de fleurs de tous côtés. La musique et les chants retentissent dans toute la maison; mais il faut que des gens sages commencent par célébrer les louanges de la divinité, et ne fassent entendre alors que des paroles saintes et de bon augure. Ils doivent demander, en faisant des libations, de pouvoir toujours se maintenir dans les termes de la justice; d’ailleurs cela est plus facile que d’être injuste. Ce n’est pas un crime que chacun boive autant de vin qu’il peut en prendre, pour s’en retourner chez lui sans être accompagné d’un serviteur, lorsqu’il n’est pas trop âgé; mais louons l’homme qui en buvant communique des choses dignes d’être retenues, et celui qui fait sentir le prix de la vertu. Laissons-là

18

ces combats des Titans et des géants, de même que ces rixes sanguinaires des anciens Centaures, autres inepties, dont on ne tire aucun avantage; mais usons toujours de cette prévoyance dont les suites sont si heureuses».

На русскій языкъ элегія Ксенофана переводилась многими: прозой Л. Поливановымъ, проф. Г. Ф. Церетели1 и А. Маковельскимъ,2 размѣромъ подлинника С. И. Любомудровымъ.3

Въ отличіе отъ двухъ элегій, приведенныхъ Аѳинеемъ цѣликомъ, отрывокъ диѳирамба Іона состоитъ всего изъ нѣсколькихъ словъ, выхваченныхъ изъ контекста. Все это эпитеты вина или бога вина въ вин. падежѣ (Athen. II 35 e). У Лефевра мы читаемъ: (Іонъ называетъ) «le vin un enfant indomptable, à l’œil de taureau, un jeune vieillard, l’aimable entremetteur des bruyantes amours, un maître qui donne de la fierté».

Г. Гельдъ.