В. А. Жуковскій — Имп. Николаю Павловичу.

(Черновикъ).

Когда Ваше И. Величество благоволили меня призвать [и съ такою милостивою ко мнѣ довѣренностію поручить мнѣ опечатаніе и разсматриваніе] дабы повелѣть мнѣ опечатать и разобрать бумаги Пушкина, я имѣлъ счастіе получить отъ Васъ разрѣшеніе на слѣдующее: все предосудительное памяти Пушкина сжечь, письма возвратить ихъ писавшимъ, сочиненія сберечь, казенныя бумаги доставить куда слѣдуетъ. Съ глубочайшею [радость] благодарностью принялъ я такое повелѣніе, въ коемъ выразилась и милостивая личная Ваша довѣренность ко мнѣ и ваша отеческая заботливость о памяти Пушкина, коему хотѣли Вы благотворить

98

и за гробомъ. Въ послѣдствіи [это перемѣнилось. Теперь разбираетъ со мной] это распоряженіе перемѣнилось. [Чиновникъ жандармской полиціи помогаетъ] Генералу Дубельту поручено помогать мнѣ [По настоящему въ этомъ дѣлѣ я лишній] По настоящему мнѣ бы надобно испросить у Вашего Величества увольненіе меня отъ такого дѣла въ коемъ участіе совершенно стало излишнимъ, но я этого не сдѣлалъ изъ благодарности къ той довѣренности, внушившей Вамъ первое Ваше повелѣніе; во вторыхъ, изъ дружбы къ мертвому Пушкину, коему хотѣлъ я оказать послѣднюю услугу сохраненіемъ бумагъ его, будучи напередъ увѣренъ, что въ нихъ [ничего предосудительнаго такого] не найдется [на что Государственная пол. высшая полиція] ничего достойнаго преслѣдованія высшей полиціи. Мое ожиданіе оправдалось. Всѣ письма были пересмотрѣны и въ нихъ не нашлось ничего, кромѣ, можетъ быть, [немногихъ рѣзкихъ] нѣсколькихъ вольныхъ шутокъ или бранныхъ словъ вырвавшихся въ свободѣ переписки [но какая нужда государству до] и недостойныхъ вниманія Правительства. Но признаюсь, Государь, мое положеніе было чрезвычайно тягостное. Хотя я самъ и не читалъ ни одного изъ писемъ, а представилъ это исключительно моему товарищу Генералу Дубельту. Но все было мнѣ [тяжело видѣть письма] прискорбно такъ сказать присутствіемъ своимъ принимать [тамъ личное] участіе въ нарушеніи семейственной тайны; передо мной раскрывались письма моихъ [короткихъ друзей] знакомыхъ; я могъ бояться, что писанное въ разное время [въ разныхъ возрастахъ] въ разныя лѣта, въ разныхъ расположеніяхъ духа людьми, еще существующими, въ своей совокупности произвело впечатлѣніе, совершенно ложное на счетъ ихъ — къ счастію этого не случилось. Переписка Пушкина оказалась совершенно невинная. Но случилось однако одно, что меня жестоко тревожитъ и что есть единственная причина [того что я осмѣлился написа. писать прямо В. И. В.] побудившая меня обезпокоить В. И. В. письмомъ моимъ. Нашлось два письма Сологуба, одно изъ Твери, изъ коего явствуетъ, что Сологубъ долженъ былъ самъ имѣть съ Пушкинымъ

99

дуэль; другое написанное послѣ, изъ коего видно что онъ былъ выбранъ Пушкинымъ въ секунданты для того дуэля, которому надлежало произойти между имъ и Геккерномъ до свадьбы. Первый дуэль устраненъ примиреніемъ, слѣдовательно преступленіе не существуетъ. Второй дуэль не только не состоялся, но еще былъ остановленъ самими секундантами: это не преступленіе, а заслуга. Между тѣмъ по найденнымъ двумъ запискамъ, какъ я слышалъ, хотятъ предать суду Сологуба. Государь, будьте милостивы, избавте меня отъ незаслуженнаго нареканія передъ свѣтомъ; [узнавъ о томъ меня назовутъ доносчикомъ сохраните мнѣ мое доброе имя. Вы сначала избрали меня] сохраните мнѣ мое доброе имя. Меня назовутъ доносчикомъ. Вы не для этого благоволили [избрать меня] поручить мнѣ разсмотрѣніе бумагъ Пушкина: здѣсь же не можетъ быть и мѣста наказанію. Намереніе не есть преступленіе, а неисполненіе худого намеренія есть часто и заслуга

Писано рукою Жуковскаго на 4 страницахъ почтовой бумаги большого формата. Находится въ собраніи А. Ѳ. Онѣгина (по описанію Б. Л. Модзалевскаго № 23 въ серіи: «Документы изъ бумагъ Жуковскаго»).