20

„Баллада“ объ игрокахъ.

А въ ненастные дни собирались они часто.
Гнули, <....> ихъ <...> отъ 50 на 100.
И выигрывали и отписывали мѣломъ, —
Такъ въ ненастные дни занимались они дѣломъ.

Эта шутка входитъ въ составъ письма Пушкина къ князю П. А. Вяземскому 1 сентября 1828 г., хранящагося въ Остафьевскомъ архивѣ графа С. Д. Шереметева и впервые напечатаннаго цѣликомъ въ сборникѣ „Старина и Новизна“, в. V, 1902 г., стр. 16—17 (см. также Переписку Пушкина, академич. изд., II, 73—75). Затѣмъ стихи эти записаны Пушкинымъ, какъ эпиграфъ къ прозаическому наброску: „Года четыре тому назадъ“... (Румянц. Муз., № 2373, л. 15 — „Русск. Стар.“ 1884 г., августъ, 322—323), съ припискою: „Рукописная баллада“; набросокъ представляетъ собою, вѣроятно, первоначальный приступъ къ „Пиковой Дамѣ“. Первая глава „Пиковой

21

Дамы“ начинается именно этимъ эпиграфомъ, приведеннымъ безъ всякой ссылки и съ передѣлкой непечатнаго выраженія на приличный ладъ („Богъ ихъ прости!“). Кромѣ того, стихи извѣстны изъ воспоминаній А. П. Кернъ, которая разсказывала (см. „Пушкинъ“, Л. Н. Майкова, стр. 252): „Пушкинъ разъ поручилъ мнѣ переслать стихи къ Дельвигу, говоря: „Да смотрите, сами не читайте и не заглядывайте“. Я свято это исполнила и послѣ уже узнала, что они состояли въ слѣдующемъ“...; тутъ Кернъ приводитъ „приличную“ редакцію стиховъ, хотя, конечно, Дельвигу была послана первоначальная, и прибавляетъ: „эти стихи онъ написалъ у князя Голицына, во время игры, мѣломъ на рукавѣ“ (?). Майковъ (ibid.) замѣтилъ, что „приведенные стихи принадлежатъ не Пушкину, а К. Ѳ. Рылѣеву“. П. О. Морозовъ (Сочин. П., изд. Литерат. фонда, IV, 308, и „Просвѣщенія“, V, 497) говоритъ, что „эпиграфъ къ первой главѣ повѣсти взятъ изъ всѣмъ извѣстной въ то время пѣсни Рылѣева и Бестужева: Ахъ, гдѣ тѣ острова“. Дѣйствительно, въ сборникахъ стихотвореній Рылѣева (см., напр., изд. журн. „Сѣверъ“, 1893 г., стр. 104) эти стихи печатаются, какъ окончаніе упомянутой сатиры. Однако, какъ справедливо указалъ П. А. Ефремовъ въ своемъ послѣднемъ изданіи (Суворина, VIII, 545), въ названномъ письмѣ къ Вяземскому, гдѣ Пушкинъ разсказываетъ ему о своемъ петербургскомъ времяпрепровожденіи лѣтомъ 1828 г., этимъ стихамъ предшествуетъ показаніе поэта: „я продолжалъ образъ жизни, воспѣтый мною такимъ образомъ“... (въ черновикѣ: „вотъ какъ воспѣли мы“, т. е. Пушкинъ, С. Д. Полторацкій и Н. Д. Киселевъ, но бѣловая редакція точно указываетъ, что написалъ стихи именно Пушкинъ). Основываясь на этомъ показаніи, Н. А. Котляревскій („Декабристы князь А. И. Одоевскій и А. А. Бестужевъ-Марлинскій“, С.-Пб. 1907, стр. 307; „Рылѣевъ“, С.-Пб.

22

1908, стр. 73, 207) даже нашелъ возможнымъ приписать Пушкину сатиру Рылѣева, а В. И. Семевскій, ссылаясь на эти же слова Пушкина, заключилъ, что „Пушкину принадлежитъ часть этой пѣсни“ („Политическія и общественныя идеи декабристовъ“, С.-Пб. 1909, стр. 260). Списокъ, въ хранящихся въ Имп. Публичной Библіотекѣ бумагахъ А. А. Майкова (см. ея Отчетъ за 1903 г., стр. 48), подписанъ: „Боратынскаго“ (въ Отчетѣ прибавлено: „на самомъ дѣлѣ Пушкина“).

Пѣсня „Ахъ, гдѣ тѣ острова“..., это сразу бросается въ глаза, не имѣетъ, кромѣ формы, размѣра и чередованія стиховъ, ничего общаго со стихами Пушкина, и присоединеніе ихъ къ ней производитъ весьма несуразное впечатлѣніе. Очевидно, ихъ соединили вмѣстѣ малоинтеллигентные и не вдумывавшіеся собиратели „сочиненій, презрѣвшихъ печать“. Пушкинъ зналъ сатиру Рылѣева („мнѣ bene тамъ, гдѣ растетъ тринь-трава, братцы“, цитируетъ онъ ее въ письмѣ къ брату въ началѣ января 1824 г.) — и просто воспользовался ея легкимъ, веселымъ размѣромъ для своей шутки, которую набросалъ какъ бы „на голосъ“ популярной пѣсни. Такимъ образомъ, показаніе Кернъ вполнѣ оправдывается словами поэта, и шутка Пушкина — вполнѣ самостоятельное его произведеніе, а не Рылѣева и не „передѣлка конца стихотворенія Рылѣева“, какъ думаетъ П. О. Морозовъ (Сочин. П., изд. „Просвѣщ.“, VIII, 488), измѣнивъ своему прежнему, вышеизложенному мнѣнію. Относится она приблизительно къ лѣту 1828 г.; Дельвига, которому Пушкинъ посылалъ ее черезъ Кернъ, дѣйствительно не было этимъ лѣтомъ въ Петербургѣ (см. Переписку Пушкина, II, 69, 77). Это время Пушкинъ, по выраженію Вяземскаго, „кружился въ вихрѣ петербургской жизни“ („Остафьевск. Архивъ“, III, 179). Ничто не пропадало въ житейскомъ опытѣ геніальнаго человѣка, и переживанія и наблюденія Пушкина въ

23

этомъ „круженіи“ пригодились ему впослѣдствіи, когда онъ писалъ „Пиковую Даму“ и вспомнилъ, между прочимъ, разгульное лѣто 1828 г. и своихъ пріятелей, занимавшихся „дѣломъ“ и за это воспѣтыхъ имъ въ краткой комической „балладѣ“, которая не должна быть исключаема изъ собраній произведеній Пушкина.