56

Въ 1823 г. Пушкинъ, находясь въ Одессѣ, написалъ по поводу своихъ отношеній къ г-жѣ Ризничъ элегію „Простишь ли мнѣ ревнивыя мечты“, гдѣ онъ говоритъ, между прочимъ, слѣдующее:

Скажи еще: соперникъ вѣчный мой,
Наединѣ заставъ меня съ тобой,
Зачѣмъ тебя привѣтствуетъ лукаво?...
Что жъ онъ тебѣ? Скажи, какое право
Имѣетъ онъ блѣднѣть и ревновать?...
Въ нескромный часъ межъ вечера и свѣта,
Безъ матери, одна, полуодѣта,
Зачѣмъ его должна ты принимать?...

Этотъ соперникъ — повидимому, болѣе или менѣе счастливый — былъ, говорятъ, нѣкто Собаньскій, судя по

57

фамиліи, Полякъ и при томъ шляхтичъ. Въ 1825 г., если еще не въ концѣ 1824-го, Пушкинъ, живя уже въ Михайловскомъ, припомнилъ этого непріятнаго ему человѣка при работѣ надъ той сценой „Бориса Годунова“, въ которой онъ изображаетъ пріемъ у Самозванца въ краковскомъ домѣ Вишневецкаго:

Ты кто такой?

Полякъ.

Собаньскій, шляхтичъ вольный.

Самозванецъ.

Хвала и честь тебѣ, свободы чадо!
Впередъ ему треть жалованья выдать.

На томъ-же пріемѣ Самозванецъ о незнакомомъ ему молодомъ Курбскомъ спрашиваетъ Гаврилу Пушкина:

Но кто, скажи мнѣ, Пушкинъ,
Красавецъ сей?

и затѣмъ вступаетъ съ Курбскимъ въ длинный разговоръ объ его знаменитомъ отцѣ. О новыхъ русскихъ перебѣжчикахъ онъ освѣдомляется такъ:

Но эти кто? я узнаю на нихъ
Земли родной одежду. Это наши

и ободряетъ ихъ обѣщаніемъ расплаты съ Борисомъ за претерпѣнныя ими отъ него обиды. Поэта, который своимъ видомъ, вѣроятно, рѣзко отличался отъ пришедшихъ къ Самозванцу „просить меча и службы“, приблизился къ нему съ низкимъ поклономъ и, схвативъ его за-полу, обратился къ нему съ пышнымъ привѣтствіемъ:

Великій Принцъ, Свѣтлѣйшій Королевичъ!,

58

онъ спросилъ, очевидно, съ неудомѣніемъ:

Что хочешь ты?,

а потомъ, получивъ отъ него латинскіе стихи, прославляетъ поэзію и поэтовъ и даритъ ему перстень. Козака Карелу, личность по внѣшности не легко опредѣлимую среди пестрой толпы всякаго вооруженнаго люда, стекавшагося подъ знамена такого крупнаго искателя приключеній, Самозванецъ спрашиваетъ коротко и сухо:

        Ты кто?,

но, узнавъ, что Карела посланъ къ нему съ поклономъ отъ Донскихъ козаковъ, выражаетъ благодарность Донцамъ и обѣщаетъ пожаловать ихъ. И такъ никто изъ представляющихся Самозванцу не получаетъ отъ него такого короткаго отвѣта, какъ Собаньскій. Да и не только короткаго, а и презрительнаго. Правда, презрѣніе въ немъ прикрыто небрежной лестью тому признаку общественнаго положенія, который составляетъ предметъ гордости даже почти нищаго шляхтича передъ хлопомъ, — свободѣ, и непосредственно за этой похвалой слѣдуетъ пріятное для бѣдняка распоряженіе о выдачѣ ему трети жалованья впередъ; но это самое распоряженіе, послѣ котораго Самозванецъ тотчасъ отвертывается отъ Собаньскаго, очевидно, нисколько не сомнѣваясь въ томъ, что такому сподвижнику больше ничего не нужно, ясно показываетъ, каково было его мнѣніе объ этомъ новобранцѣ. Зналъ-ли Пушкинъ, что предки его соперника въ XVII в. принадлежали къ мелкой шляхтѣ, однодворческой (zagrodowa) или поселковой (zaściankowa), въ родѣ той, какую описалъ Мицкевичъ въ шестой книгѣ „Пана Тадеуша“? Невозможнаго въ этомъ нѣтъ, если онъ, невольно обративъ особенное вниманіе на Собаньскаго и будучи самъ далеко не свободенъ отъ сословныхъ предразсудковъ, собиралъ

59

о немъ свѣдѣнія у общихъ знакомыхъ-Поляковъ. Впрочемъ, къ тому времени родъ Собаньскихъ успѣлъ уже занять довольно видное мѣсто въ польскомъ обществѣ. Какъ-бы то ни было, въ Собаньскомъ „Бориса Годунова“ естественно видѣть замысловатую, хоть и довольно безобидную, месть тому Собаньскому, который года за два передъ тѣмъ причинилъ, повидимому, немало страданій ревнивому поэту.

Но чуть-ли не болѣе тяжко отомстилъ за него Собаньскому другой поэтъ, самъ того не сознавая. Въ то время, какъ Пушкинъ писалъ „Бориса Годунова“ въ Михайловскомъ, въ Одессѣ гостилъ Мицкевичъ. Тамъ онъ познакомился съ Каролиной Ржевуской, сестрой извѣстнаго романиста Генриха Ржевускаго, бывшей за-мужемъ за Гіеронимомъ Собаньскимъ. Мицкевичъ страстно влюбился въ нее, и вскорѣ любовь его увѣнчалась успѣхомъ, впрочемъ не на долго, потому что эта особа, столь-же привлекательная, какъ непостоянная, легко мѣняла своихъ поклонниковъ и даже мужей, которыхъ у нея послѣ Собаньскаго было трое. Мицкевичъ, воспѣвъ ее въ нѣсколькихъ превосходныхъ стихотвореніяхъ, раздѣлилъ судьбу всѣхъ тѣхъ мужчинъ, которые временно пользовались ея милостями, и тогда, разочаровавшись въ ней, выразилъ ей свое презрѣніе въ язвительномъ сонетѣ „Прощанье“ (Pożegnanie) и потомъ, распространивъ это чувство на всѣхъ женщинъ, — въ сонетѣ „Данаиды“ (Danaidy).

Вопросъ только въ томъ, тождественъ-ли первый мужъ Каролины Ржевуской съ соперникомъ Пушкина въ ухаживаніи за г-жей Ризничъ.

Ѳ. Коршъ.