Замѣтки о языкѣ Пушкина.

Произношеніе нѣкоторыхъ мѣстоименій.

Языкъ Пушкина изученъ болѣе, чѣмъ языкъ другихъ писателей. Разнообразныя и важнѣйшія его особенности изслѣдованы академикомъ Ѳ. Е. Коршемъ въ статьяхъ о „Русалкѣ“. Недавно появилось обширное сочиненіе о языкѣ Пушкина профессора Е. Ѳ. Будде: „Опытъ грамматики языка А. С. Пушкина“. (Вышли 3 выпуска, содержащіе изслѣдованіе объ измѣненіи именъ и глаголовъ въ LXXVII томѣ „Сборника Отдѣленія русскаго языка и словесности Императорской Академіи Наукъ“ и отдѣльно). Но предстоитъ сдѣлать для изученія языка Пушкина, кажется, еще гораздо больше, чѣмъ сдѣлано. Не собраны и не изслѣдованы вполнѣ данныя синтактическія, лексикальныя, стилистическія. Почти не извѣстно правописаніе Пушкина. Мало изучены самые тексты его сочиненій со стороны ихъ значенія и происхожденія.

Напримѣръ, является затрудненіе, какъ понимать слово влекся въ выраженіи:

И путь по немъ широкій шелъ,
И конь скакалъ, и влекся волъ... (Обвалъ).

Значитъ ли это: волокся, тащился, медленно шелъ, или: былъ веденъ, былъ влеченъ при нѣкоторомъ сопротивленіи?

118

Также, что значитъ слово витійство въ стихотвореніи „Деревня“:

Почто въ груди моей горитъ безплодный жаръ
И не данъ мнѣ въ удѣлъ витійства грозный даръ?

Можно толковать это слово буквально. Можно объяснять, соображаясь съ условіями русской жизни, что здѣсь витійство значитъ: поэзія. При этомъ можно сослаться на Некрасова („И погромче насъ были витіи“...). За неимѣніемъ хорошаго Пушкинскаго словаря вопросъ этотъ рѣшить довольно трудно. Подобныхъ недоумѣній и разногласій можно найти не мало. Они возникаютъ не только относительно отдѣльныхъ словъ, но и цѣлыхъ мѣстъ. Напр., въ сказкѣ „Женихъ“ не ясно, какой пиръ въ ней описывается: свадебный или до-свадебный? Находить объясненія на такіе вопросы негдѣ: ихъ каждый долженъ рѣшить самъ для себя.

Если имѣть въ виду эту цѣль — разрѣшеніе отдѣльныхъ вопросовъ, касающихся текстовъ Пушкина, то нельзя не признать крайне желательнымъ изученіе великаго поэта съ различныхъ частныхъ сторонъ и непремѣнно такъ, чтобы исчерпать всѣ данныя, которыя имѣются въ текстахъ Пушкина. Одною изъ настоятельныхъ потребностей для изученія языка и поэзіи Пушкина является абсолютно полный алфавитный списокъ Пушкинскихъ риѳмъ и изслѣдованіе ихъ. Мы предлагаемъ лишь малую часть этой работы: мѣстоименія они, онѣ, ея, ее, ней и числительныя одни, однѣ по риѳмамъ Пушкина, которыя просмотрѣны нами всѣ.

——————

Современная орѳографія учитъ употреблять формы они, одни для мужескаго и средняго рода, формы онѣ, однѣ для женскаго рода. Живой языкъ не знаетъ этого условнаго различія. Нѣкоторые привыкли употреблять

119

формы они, одни для всѣхъ родовъ, нѣкоторые чаще или всегда говорятъ онѣ, однѣ во всѣхъ родахъ. Поэты сообразуются то съ письмомъ, то съ произношеніемъ. Оттого у нихъ являются часто совпаденія съ орѳографическимъ правиломъ, иногда можетъ быть совершенно случайныя, основанныя на томъ, что поэтъ именно говоритъ такъ, какъ требуетъ въ данномъ случаѣ грамматика. Но часто у поэтовъ попадаются риѳмы, которыя показываютъ, что они, руководствуясь живымъ произношеніемъ, не считаются съ условными правилами правописанія.

Что касается до Пушкина, то онъ обыкновенно риѳмовалъ формы онѣ, они, однѣ, одни почти вездѣ согласно съ правилами правописанія. Но изъ этого никакъ нельзя заключать, что онъ руководствовался или стѣснялся этими правилами. Мы уже замѣтили, что это совпаденіе могло быть случайнымъ. Такихъ примѣровъ мы приведемъ лишь нѣсколько, такъ какъ извлекать ихъ всѣ нѣтъ надобности.

Не пой, красавица при мнѣ
Ты пѣсенъ Грузіи печальной:
Напоминаютъ мнѣ онѣ
Другую жизнь и берегъ дальный (II, 34)1).

———

Нѣтъ, жены робкія Гирея,
Ни думать, ни желать не смѣя,
Цвѣтутъ въ унылой тишинѣ;
Подъ стражей бдительной и хладной,
На лонѣ скуки безотрадной
Измѣнъ не вѣдаютъ онѣ... (II, 323).

———

Презрѣвъ оковы просвѣщенья,
Алеко воленъ какъ они (цыганы);
Онъ безъ заботъ и сожалѣнья
Ведетъ кочующіе дни (II, 353).

———

120

Стихи на случай сохранились,
Я ихъ имѣю; вотъ они:
„Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?..“ (III, 348).

Только въ трехъ случаяхъ мы находимъ у Пушкина несовпаденіе съ орѳографическимъ правиломъ о письмѣ мѣстоименій они, онѣ и числительныхъ одни, однѣ:

Флотъ ужъ къ острову подходитъ.
Князь Гвидонъ трубу наводитъ:
Царь на палубѣ стоитъ,
И въ трубу на нихъ глядитъ;
Съ нимъ ткачиха съ поварихой,
Съ сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются онѣ
Незнакомой сторонѣ (III, 447).

Здѣсь, при существительныхъ мужескаго и женскаго рода, орѳографія требовала бы формы они1).

Другіе два случая касаются формы косвеннаго падежа числительныхъ одни, однѣ. Именно, мы находимъ у Пушкина форму однихъ тамъ, гдѣ орѳографія требуетъ написанія однѣхъ:

Пускай старикъ крылатый
Летитъ на почтовыхъ!
Намъ дорогъ мигъ утраты
Въ забавахъ лишь однихъ (I, 76).

———

121

Красавицы, для васъ однихъ
Временъ минувшихъ небылицы,
Въ часы досуговъ золотыхъ,
Подъ шопотъ старины болтливой
Рукою вѣрной я писалъ (II, 202).

——————

Въ родительномъ падежѣ мѣстоименія она въ письмѣ принято употреблять форму ея. Живой русскій языкъ не знаетъ этой формы; она чисто книжная. Произношеніе употребляетъ лишь форму её, не различая падежей винительнаго (пишется: ее) и родительнаго (пишется: ея). Пишемъ: „Я видѣлъ ее и ея брата“; произносимъ: „Я видѣлъ её и её брата“. Книжное произношеніе встрѣчается только у тѣхъ лицъ, которыя въ школѣ не были какъ слѣдуетъ посвящены въ тайны грамматики живого русскаго языка и не понимаютъ разницы между орѳографіей, правильнымъ письмомъ, и орѳоэпіей, правильнымъ произношеніемъ. Только у такихъ лицъ мы изрѣдка и услышимъ произношенія: ея, у нея.

Поэты обыкновенно употребляютъ въ риѳмахъ писанное слово ея въ звуковой формѣ её, и это служитъ самымъ краснорѣчивымъ и нагляднымъ примѣромъ вѣрности даннаго правила произношенія.

Приведемъ на данные случаи примѣры у Пушкина:

Межъ тѣмъ какъ юбку вяжетъ
Болтаетъ все свое;
А я сижу смиренно
Въ мечтаньяхъ углубленный,
Не слушая ее... (I, 50).

Здѣсь въ нашемъ изданіи сочиненій Пушкина даже и написано ее, согласно съ произношеніемъ, которое указывается риѳмой своё. По правиламъ правописанія слѣдовало бы написать ея, такъ какъ при управляющемъ дѣепричастіи слушая стоитъ отрицаніе не. Но въ риѳмахъ

122

Пушкинъ нерѣдко допускалъ написанія по произношенію; это и удержалъ редакторъ даннаго изданія его сочиненій.

Еще примѣръ, относящійся къ данному правилу, мы встрѣчаемъ только въ Полтавѣ Пушкина:

Одно имѣла я въ предметѣ —
Твою любовь. Я для нее
Сгубила счастіе мое (III, 123).

Здѣсь опять въ нашемъ изданіи видимъ написаніе по произношенію, а не по орѳографіи, которая требуетъ формы нея.

Затѣмъ у Пушкина, въ „Евгеніи Онѣгинѣ“, мы встрѣчаемъ замѣчательное отступленіе отъ даннаго правила, именно такую риѳму, которая требуетъ произношенія ея:

Къ ней, лая, кинулись собаки;
На крикъ испуганный ея
Ребятъ дворовая семья
Сбѣжалась шумно... (III, 364).

Форма ея — книжная, церковно-славянская. Для языка Пушкина она пережитокъ, остатокъ той старины, отъ него, впрочемъ, очень недалекой, въ которой недостаточно различались живой русскій языкъ и церковныя или условныя книжныя формы. Грамматика и стилистика второй половины XVIII вѣка указывали для письменнаго языка формы родительнаго падежа прилагательныхъ и мѣстоименія она съ окончаніемъ я: добрыя сестры, ея дѣла. Формы эти допускались вмѣстѣ съ формами: доброй сестры, ее дѣла. Первыя полагались для высокаго стиля, вторыя — для низкаго. Если сама грамматика не умѣла должнымъ образомъ отличить этихъ формъ, то естественно, что поэты смѣшивали ихъ мѣста. Книжныя формы попадали въ риѳмы, на мѣсто формъ живой рѣчи, которая тогда и не имѣла еще, если можно такъ сказать, правъ гражданства.

123

Поэтому Державинъ, напримѣръ, риѳмуетъ (для) нея и моя:

Не страшился бъ я ввергаться
Въ волны яры для нея;
Но навѣки съ ней разстаться, —
Жизнь мнѣ дорога моя (I, 41)1).

Въ томъ же стихотвореніи („Препятствіе къ свиданію съ супругою“) находимъ риѳмы стихія — жены моей младыя. По современнымъ понятіямъ о языкѣ эта риѳма неудачна, но грамматическія понятія того времени ее оправдывали.

Укротися же, стихія!
Подстелися, путь, стопамъ!
Для жены моей младыя
Должно быть послушнымъ вамъ (I, 41)2).

Разумѣется, вмѣстѣ съ книжной Державинъ допускалъ въ риѳмахъ и звуковую форму её вмѣсто письменной ея:

Какъ пальма клонитъ благовонну
Вершину и лицо свое;
Такъ тиху, важну, благородну
Ты поступь напиши ея (I, 191).

Здѣсь ея необходимо читать её. То же видимъ и у другого предшественника Пушкина, Карамзина, который

124

употребляетъ форму ея то какъ разговорную, то такъ условную, книжную, произносимую ее. Мы можемъ указать такой примѣръ, гдѣ эти два случая находятся въ одномъ стихотвореніи :

Смерть въ младости страшна! Осталась мать моя;
Но строгій тяжкій плѣнъ былъ жребіемъ ея.

(Смирдинское изданіе: „Сочиненія Карамзина“, т. I. С.-Пб. 1848, стр. 92, „Гекторъ и Андромаха“).

И солнце для нее (такъ и написано!)
Утратило на вѣкъ сіяніе свое

(Тамъ-же, стр. 96, то же стихотвореніе).

И Жуковскій риѳмуетъ ладья и ея, также какъ отъ нее и шитье:

Летитъ веселая лядья;
Покрыта палуба ея
Большимъ узорчатымъ ковромъ...

(„Судъ въ подземельѣ“, строфа 1-я).

Часовня Гильды убрана
Была на славу отъ нее:
Сіяло пышное шитье
Тамъ на покровѣ гробовомъ.

(Тамъ же, строфа 3-я).

Имъ слѣдуютъ въ единичныхъ примѣрахъ, конечно, рѣдкихъ, Лермонтовъ, Тютчевъ, Огаревъ, Некрасовъ, Толстой:

Станъ невысокій помню я
И азіатскія движенья,
Уста пурпурныя ея...

(Лермонтовъ. „Изъ Байронова Мазепы“).

Примите же изъ рукъ ея
То, что́ и вашимъ прежде было,
Что старочешская семья
Такой цѣной себѣ купила.

(Тютчевъ. „Чехамъ въ годовщину Гуса“...)

125

И блѣденъ былъ печальный ликъ ея,
И изъ-подъ шляпки вился локонъ темный...
Какое сходство, Боже! Грудь моя
Стѣснилась, холодъ обдалъ тайный...

(Огаревъ. „Дилижансъ“).

Предчувствіе явленія ея
Въ атмосферѣ носилося заранѣ.
Она теперь у всѣхъ на первомъ планѣ
И въ жизни нашей главная статья.

(Некрасовъ. „Новости. Газетный фельетонъ. 1845“).

И вырвался изъ свѣжихъ устъ ея
Веселый смѣхъ, какъ рокотъ соловья.

(A. Толстой. „Портретъ“, строфа 80-я).

Узоръ есть истина. Господь же Богъ и я —
Мы обѣ стороны ея;
Мы выражаемъ тайну Бытія...

(A. Толстой. „Донъ-Жуанъ“. Полн. собр. соч. С.-Пб. 1902, т. I, стр. 127).

Такимъ образомъ, этотъ пережитокъ, мертвая форма ея въ роли живой, дошла и до нашего времени. Такъ, въ „Стихотвореніяхъ“ О. Н. Чюминой (Михайловой), изданныхъ въ С.-Петербургѣ въ 1889 году и написанныхъ въ 1884—1888 годахъ, находимъ:

Потомъ узнала я,
Что вечеръ онъ провелъ за вистомъ у „нея“

(62 стр., Reminiscences).

Съ тобою умереть не стало у нея
Ни мужества, ни силъ, но общество, семья
Узнаютъ о ея паденьи и позорѣ!

(252 стр., „Двѣ скорби“).

Едва-ли найдется у какого-либо поэта XIX-го столѣтія такъ много подобныхъ риѳмъ, какъ у поэтессы нашего времени, риѳмующей: бытія — ея (204 стр.), друзья — ея (270, 290 стр.), для нея — моя (315 стр.).

126

Въ стихотвореніяхъ И. Бунина находимъ риѳму ея — бытія:

Жизнь зарождается въ мракѣ таинственномъ...
Радость и гибель ея
Служатъ нетлѣнному и неизмѣнному —
Вѣчной красѣ Бытія.

(„Вѣтеръ осенній въ лѣсахъ поднимается“... Листопадъ. Стихотворенія. M. 1901, стр. 160).

Приводимъ всѣ эти примѣры, какъ чрезвычайно рѣдкія явленія нашего стихотворнаго языка.

Большинство русскихъ поэтовъ или предпочитаетъ риѳмы, совпадающія съ живымъ русскимъ языкомъ, или употребляетъ ихъ исключительно.

Къ числу первыхъ должно отнести и Лермонтова (риѳмы: сынъ ея — копье въ „Литвинкѣ“, строфа 5-я; близъ нея — все въ „Измаилъ-Беѣ“, строфа 8-я; (душа) ея — бытіе въ „Бояринѣ Оршѣ“; свое — ея въ „Покаяніи“; для нея — все въ „Гостѣ“ и т. п.) и Некрасова, риѳмующаго: хоромы ея — свое („Огородникъ“), коснулся ея — на нее („Морозъ красный носъ“), для нее — свое („Крещенскіе морозы“).

Къ числу вторыхъ принадлежитъ Крыловъ въ своихъ басняхъ (отъ нея — свое въ баснѣ „Пастухъ и море“, на нее — (пріятели) ея въ баснѣ „Ворона“).

У А. Майкова, Полонскаго, Фета намъ извѣстны только такія риѳмы, которыя оправдываются живымъ русскимъ произношеніемъ.

—————

Формы у ней, отъ ней не привлекали бы нашего особаго вниманія, если бы противъ нихъ не существовало какого-то предубѣжденія у пишущихъ. Мало научныя школьная грамматика и практика стѣсняютъ въ ихъ употребленіи, считаютъ ихъ неправильными. Пушкинъ вмѣстѣ со многими

127

другими писателями, предшественниками и послѣдователями, свободно употребляетъ формы у ней, отъ ней. Поэтому признаніе данныхъ формъ неправильными нужно считать ошибкой плохихъ грамматикъ.

Когда же юность легкимъ дымомъ
Умчитъ веселость юныхъ дней,
Тогда у старости отымемъ
Все, что отымется у ней (I, 176).

———

Нѣтъ, не агатъ въ глазахъ у ней:
Но всѣ сокровища Востока
Не стоятъ сладостныхъ лучей
Ея полуденнаго ока (II, 6).

———

Занятій мало ль есть у ней?
Грибы солить, кормить гусей... (III, 87).

———

Зачѣмъ сердца волнуетъ, мучитъ,
Какъ своенравный чародѣй?
Какъ вѣтеръ пѣснь его свободна,
Зато какъ вѣтеръ и безплодна:
Какая польза намъ отъ ней (II, 49).