- 68 -
Пушкинъ и Рылѣевъ.
Современникъ великаго поэта, почти его ровесникъ, К. Ѳ. Рылѣевъ въ теченіе всей своей литературной дѣятельности пользовался его постояннымъ вниманіемъ; безъ преувеличенія можно сказать, что онъ состоялъ подъ его „особымъ надзоромъ“. По крайней мѣрѣ, онъ, одинъ изъ немногихъ, вызвалъ у Пушкина столько отзывовъ. Впервые въ письмахъ поэта о Рылѣевѣ упоминается въ 1823 г. (Л. С. Пушкину, Кишиневъ, 30 января). Здѣсь дважды, съ замѣтной ироніей, Рылѣевъ названъ „знаменитымъ“, при чемъ высмѣяно слово „дума“, которымъ Рылѣевъ назвалъ цѣлый рядъ своихъ лироэпическихъ произведеній: по словамъ поэта, „тревожныхъ думъ, слово, употребляемое знаменитымъ Рылѣевымъ, по-русски ничего не значитъ“ (намекъ на нѣмецкое — dumm). Но уже въ слѣдующемъ 1824 году (Л. С. Пушкину, Одесса, 6-го января) онъ пишетъ: „Съ Рылѣевымъ мирюсь: „Войнаровскій“ полонъ жизни“. Въ томъ же году (А. А. Бестужеву, Одесса, 12 января) онъ пишетъ: „Рылѣева Войнаровскій несравненно лучше всѣхъ его „Думъ“: слогь его возмужалъ и становится истинно-повѣствовательнымъ, чего у насъ почти нѣтъ“.
Въ слѣдующемъ году онъ уже обращаетъ на себя вниманіе друзей похвалами по адресу Рылѣева и считаетъ
- 69 -
своимъ долгомъ даже защищаться отъ обвиненій въ пристрастіи. Въ письмѣ къ А. А. Бестужеву изъ Михайловскаго, отъ 21 марта, онъ высказываетъ по этому поводу очень знаменательныя слова: „Откуда ты взялъ, что я льщу Рылѣеву? Мнѣніе свое о его „Думахъ“ я сказалъ вслухъ и ясно; о поэмахъ его также. Очень знаю, что я его учитель въ стихотворномъ языкѣ, но онъ идетъ своей дорогой. Онъ въ душѣ поэтъ, я опасаюсь его не на шутку и жалѣю очень, что его не застрѣлилъ, когда имѣлъ къ тому случай, да чортъ его зналъ! Жду съ нетерпѣніемъ „Войнаровскаго“ и перешлю ему всѣ мои замѣчанія. — Ради Христа, чтобъ онъ писалъ, да болѣе, болѣе“. Л. С. Пушкину въ томъ-же 1825 году, въ началѣ апрѣля, онъ опять пишетъ: „Войнаровскій“ мнѣ очень нравится. Мнѣ даже скучно, что его здѣсь нѣтъ у меня“. Наконецъ, въ томъ-же году въ письмѣ къ кн. П. А. Вяземскому изъ Михайловскаго отъ 25 мая онъ, говоря о поэмѣ Козлова „Чернецъ“, опять возвращается къ Рылѣеву: „Эта поэма, конечно, полна чувствъ и умнѣе „Войнаровскаго“, но въ Рылѣевѣ есть больше замашки или размашки въ слогѣ. У него есть какой-то тамъ палачъ съ засученными рукавами, за котораго я бы дорого далъ“. „Если Палѣй пойдетъ, какъ начатъ, Рылѣевъ будетъ министромъ“ (на Парнассѣ) — пишетъ онъ брату въ февралѣ 1825 г.
Изъ всѣхъ этихъ отзывовъ ясно 1) что, начавъ съ ироническаго отношенія къ дѣятельности Рылѣева, поэтъ очень скоро увлекся ею, особенно поэмой „Войнаровскій“, 2) Пушкинъ замѣтилъ, что поэтическій языкъ Рылѣева „возмужалъ“ подъ вліяніемъ его, Пушкина, 3) въ произведеніяхъ Рылѣева останавливали на себѣ его вниманіе нѣкоторые удачные образы („палачъ“) и общій тонъ, „размашистый“, свидѣтельствующій о широтѣ вдохновенія...
Онъ идетъ „своей дорогой“ — говоритъ Пушкинъ о Рылѣевѣ, т. е. другими словами, живетъ въ кругу своихъ
- 70 -
оригинальныхъ замысловъ, въ атмосферѣ своихъ настроеній... Шелъ „своей дорогой“, конечно, и самъ Пушкинъ, но литературная исторія нѣкоторыхъ его произведеній указываетъ, что онъ никогда не замыкался въ тѣсномъ кругу своего творчества и внимательно смотрѣлъ по сторонамъ, вглядывался въ произведенія крупныхъ и даже мелкихъ писателей, охотно бралъ отъ нихъ нѣкоторыя картины, образы, даже намеки — и перерабатывалъ по своему въ своихъ произведеніяхъ. Это было заимствованіе художественной идеи и самостоятельное развитіе ея. Всегда это взятое чужое изъ подъ его пера выходило вдвойнѣ прекраснѣе. Какъ на образецъ подобнаго заимствованія у маленькихъ писателей лучше всего указать, какъ Пушкинъ использовалъ одинъ образъ изъ поэмы Боброва „Таврида“: тамъ ему понравилось появленіе „скопца“ — и онъ ввелъ его въ свою поэму „Бахчисарайскій Фонтанъ“. „Меня, говоритъ онъ, ввелъ въ искушеніе Бобровъ; онъ говоритъ въ своей Тавридѣ: „подъ стражею скопцовъ гарема“. Мнѣ хотѣлосъ что-нибудь у него украсть“ (къ князю Вяземскому, Одесса, ноябрь 1825 г.). Подобныхъ „мелкихъ“ заимствованій у Пушкина, думается, найти можно немало; выясненіе ихъ для пониманія творчества великаго поэта, конечно, небезполезно. Въ этомъ отношеніи особенно любопытно сопоставить Пушкина съ Рылѣевымъ.
Прежде всего, думается намъ, что подъ непосредственнымъ впечатлѣніемъ думы Рылѣева: „Олегъ Вѣщій“ написано стихотвореніе Пушкина: „Пѣснь о Вѣщемъ Олегѣ“. На эту связь указываетъ 1) и самое заглавіе „пѣснь“, которымъ Пушкинъ хотѣлъ замѣнить дико звучавшее для него слово „дума“; затѣмъ, 2) несомнѣнное знакомство поэта съ самымъ произведеніемъ Рылѣева: еще въ январѣ 1823 года онъ полонъ воспоминаній о произведеніи Рылѣева; брату онъ пишетъ, что Рылѣевъ ошибался, сказавъ, что Олегъ прибилъ на вратахъ Цареграда
- 71 -
щитъ съ гербомъ россійскимъ; 3) хронологическое совпаденіе: дума Рылѣева напечатана въ „Новостяхъ Литературы“ 1822 г. (ч. I, № 11), но, конечно, въ рукописи могла дойти до Пушкина и раньше: такъ было съ „Войнаровскимъ“, котораго Пушкинъ зналъ задолго до его напечатанія (см. выше). Произведеніе Пушкина окончено 1-го марта того-же 1822 года; 4) близость нѣкоторыхъ мѣстъ обоихъ произведеній. У Рылѣева Олегъ представленъ неумолимымъ, суровымъ воиномъ: „Горятъ деревни, села пышутъ ... Кровь повсюду заструилась“; у Пушкина: „Ихъ села и нивы за буйный набѣгъ обрекъ онъ мечамъ и пожарамъ“. У Рылѣева: „Прибилъ свой щитъ съ гербомъ Россіи къ цареградскимъ воротамъ“; у Пушкина: „Твой щитъ на вратахъ Царяграда“. Здѣсь внесена поправка: щитъ оказывается „безъ герба“; наконецъ, 5) произведеніе Пушкина въ ряду другихъ его стихотвореній, написанныхъ въ это время, стоитъ совершенно одиноко по содержанію и по настроенію, — ясное доказательство того, что созданіе его не было результатомъ продолжительныхъ настроеній или интересовъ, а было „случайнымъ“ произведеніемъ, написаннымъ подъ впечатлѣніемъ нечаянно блеснувшей идеи.
Но еще значительнѣе были воздѣйствія Рылѣева на поэму Пушкина „Полтава“ и даже на драму „Борисъ Годуновъ“. Оба произведенія прекрасны въ отдѣльныхъ частяхъ, но слабы въ цѣломъ: въ нихъ нѣтъ единства и, главное, цѣльности: они точно сшиты изъ отдѣльныхъ сценъ, отдѣльныхъ произведеній... Это замѣтили еще современники Пушкина, и въ этомъ отношеніи ихъ судъ былъ совершенно справедливъ. „Романтизмъ“, которымъ прикрывалъ Пушкинъ указанные недостатки своихъ произведеній, конечно, не представлялъ собою защиты серьезной, — такъ какъ его вліяніе могло сказаться на содержаніи, настроеніяхъ, стилѣ произведеній, но не на
- 72 -
ихъ построеніи: для хорошаго „романическаго“ произведенія единство содержанія и стройность плана такъ же необходимы, какъ и для „классическаго“.
Перечитывая „думы“ Рылѣева, мы должны отмѣтить, прежде всего, что онъ, одинъ изъ первыхъ, во всякомъ случаѣ ранѣе Пушкина, сталъ искать источниковъ вдохновенія въ далекомъ прошломъ Россіи: въ этомъ отношеніи онъ — учителъ Пушкина. Затѣмъ, любопытно, что Рылѣевъ раньше Пушкина упорно ходилъ вокругъ того художественнаго замысла, который воплощенъ въ „Полтавѣ“: въ поэмѣ „Войнаровскій“, въ поэмѣ „Мазепа“, „Палѣй“, „Богданъ Хмѣльницкій“, „Петръ Великій въ Острогожскѣ“ выведены почти всѣ лица, которыя повторяются потомъ въ „Полтавѣ“; многія отдѣльныя картины, даже стихи Рылѣева тоже повторены у Пушкина.
Прежде всего, слѣдуетъ остановиться на образѣ самого героя — Мазепы. Этотъ образъ, для Пушкина слишкомъ неестественный и напыщенный, цѣликомъ сложился подъ невольнымъ впечатлѣніемъ Мазепы Рылѣевскаго, а также біографическаго очерка, посвященнаго Мазепѣ („Жизнеописаніе Мазепы“ А. О. Корниловича) и приложеннаго къ поэмѣ „Войнаровскій“ вмѣстѣ съ „Жизнеописаніемъ Войнаровскаго“ (соч. А. А. Бестужева). Если-бы поэтъ самъ подошелъ къ этому образу, онъ, конечно, избѣжалъ-бы слишкомъ неопредѣленныхъ и въ то же время сплошь темныхъ красокъ въ описаніи Мазепы. Поэтъ не обрисовалъ бы его такими общими, чертами:
...онъ не вѣдаетъ святыни,
...онъ не помнитъ благостыни,
...онъ не любитъ ничего,
...кровь готовъ онъ лить, какъ воду,
...презираетъ онъ свободу,
...нѣтъ отчизны для него.
- 73 -
Онъ, конечно, нашелъ бы въ душѣ Мазепы больше свѣта, а на своей палитрѣ болѣе яркихъ красокъ! Написавъ же быстро свое произведеніе, онъ не успѣлъ переварить навѣяннаго извнѣ. „Однако, какой отвратительный предметъ, — отзывался онъ о Мазепѣ: ни одного добраго, благороднаго чувства! Ни одной утѣшительной черты! Соблазнъ, вражда, измѣна, лукавство, малодушіе, свирѣпость!“ — отзывъ интересный, особенно въ устахъ поэта, который всегда искалъ симпатичныя, смягчающія черты даже въ преступныхъ своихъ герояхъ и всегда ихъ находилъ! (Пугачевъ, Скупой Рыцарь, Донъ-Жуанъ, Сальери и пр.). „Сильные характеры и глубокая трагическая тѣнь, набросанная на всѣ эти ужасы — вотъ, что увлекли меня. Полтаву написалъ я въ нѣсколько дней, далѣе не могъ-бы ею заниматься и бросилъ бы все!“ Послѣднія слова тоже очень характерны: они свидѣтельствуютъ, что долго въ героевъ „Полтавы“ Пушкинъ не вдумывался, не изучалъ ихъ, что написаны они „порывомъ“, случайно, быть можетъ, подъ живымъ впечатлѣніемъ опять подвернувшейся подъ руки давно любимой поэмы Рылѣева. Въ этой поэмѣ Мазепа является эпизодическимъ лицомъ и всегда предстаетъ какимъ-то мелодраматическимъ „злодѣемъ“.
Нагрянулъ Карлъ на Русь войной:
Все на Украйнѣ ополчилось,
Съ весельемъ всѣ летѣли на бой,
Лишь только мракомъ и тоской
Чело Мазепы обложилось.
Изъ подъ бровей нависшихъ сталъ
Сверкать какой-то пламень дикій,
Угрюмый съ нами, онъ молчалъ...
...Глаза Мазепы засверкали;
Какъ предъ разсвѣтомъ ночи мгла.
- 74 -
У Рылѣева Мазепа представленъ „угрюмымъ“, его чело „обложилось мракомъ и тоской“, изъ-подъ „бровей нависшихъ“ сверкаетъ „какой-то пламень дикій“, онъ „угрюмъ“ и молчитъ въ присутствіи молодежи; онъ „отъ всѣхъ скрывался“. Глаза его „сверкаютъ“, „чело угрюмо“. Видъ у него „мрачный и суровый“, „глаза сверкаютъ“, онъ „волнуемъ тайно мрачной думой“, онъ — „Іуда“, „хитрый вождь“, „скрытный“, у него „дикій“ взглядъ, „очи полныя тоской“.
Изъ всѣхъ героевъ Пушкинъ только Мазепу обрисовалъ, пользуясь совершенно такимъ-же нехудожественнымъ пріемомъ — красками темными и слишкомъ искусственно подобранными: и у пушкинскаго героя духъ „неукротимъ“, онъ — „старикъ надменный“, у него „умыселъ ужасный“, онъ — „злой старикъ“, „дерзкій хищникъ, губитель“ „злодѣй“, „скрытный“, душа его „мятежна, ненасытна“, онъ творитъ „козни“, душа его „коварна“, „воля злая“, въ сердцѣ его „преступный жаръ“, у него „блестящій“, впалый взоръ; онъ „мраченъ“, умъ его „смущенъ жестокими мечтами“, помышленья его „черны“, онъ старикъ „суровый“, онъ „блѣденъ“, рѣчь его „сурова“; онъ — „злодѣй“, онъ испытываетъ „угрызенья змѣиной совѣсти своей“, онъ „угрюмъ“, думы его „мрачны“, онъ старецъ „мрачный“, онъ „грозенъ“, „терзается какой-то страшной пустотой“, „молча скрежеталъ“, въ груди у него „кипучій ядъ“, у него „коварныя сѣдины“, онъ „сверкаетъ очами“, „злодѣй“, „Іуда“, „мрачный духъ“.
Конечно, такое исключительное для Пушкина сходство въ манерѣ описывать героя не случайно и ясно указуетъ, кто вдохновилъ нашего поэта на созданіе образа Мазепы, кто толкнулъ великаго поэта на ложный путь художественной неправды.
Любопытна еще одна деталь: „размашистый“, по
- 75 -
выраженію Пушкина, стиль Рылѣева очень любитъ изображать героя въ тотъ моментъ, какъ онъ „мчится“, „летитъ“ и пр. Такъ, Войнаровскій вспоминаетъ о своихъ удалыхъ набѣгахъ, когда онъ „часто за Палѣемъ вслѣдъ“ мчался на конѣ, какъ онъ „леталъ гордо на конѣ“. У Пушкина Мазепа вспоминаетъ, какъ „скакалъ“ рядомъ съ Кочубеемъ (дважды), къ мѣсту казни гетманъ „скакалъ“, оттуда онъ „мчался“; возставъ на Петра, онъ „мчится на конѣ“; спасаясь бѣгствомъ, онъ тоже „мчится“, мимо хутора „помчался“. Этотъ „наѣздническій“ характеръ Мазепы напоминаетъ какъ разъ многихъ героевъ „Думъ“ Рылѣева: очень многіе изъ нихъ отличаются такою-же „стремительною силою“ духа.
Но особенное значеніе для Пушкина имѣла біографія гетмана, составленная А. О. Корниловичемъ и приложенная къ поэмѣ „Войнаровскій“.
Изъ "Полтавы":
Изъ "Жизнеописанія Мазепы".
Но старый гетманъ оставался
Послушнымъ подданнымъ Петра..... въ словахъ и поступкахъ онъ казался самымъ ревностнымъ поборникомъ выгодъ Россіи, изъявлялъ совершенное покорство волѣ Петра, предупреждалъ его желанія.
Мазепа въ горести притворной
Къ царю возноситъ гласъ покорный:
„И знаетъ Богъ, и видитъ свѣтъ:Въ письмахъ къ царю Мазепа говорилъ про себя, что онъ одинъ, и что всѣ окружающіе его недоброжелательствуютъ Россіи.
Онъ, бѣдный гетманъ, двадцать лѣтъ
Царю служилъ душою вѣрной.Петръ, плѣненный его умомъ, познаніями и довольный его службою, благоволилъ къ гетману особеннымъ
- 76 -
... Гнушаясь мнимой клеветой,
Доносъ оставя безъ вниманья,
Самъ царь Іуду утѣшалъ
И злобу шумомъ наказанья
Смирить надолго обѣщалъ.образомъ. Онъ имѣлъ къ нему неограниченную довѣренность, осыпалъ, его милостями, сообщалъ ему самыя важныя тайны, слушалъ его совѣтовъ. Случалось-ли, что недовольные, жалуясь на гетмана, обвиняли его въ измѣнѣ, государь велѣлъ отсылать ихъ въ Малороссію и судить, какъ ябедниковъ, осмѣлившихся поносить достойнаго повелителя казаковъ.
Онъ съ гордымъ шведскимъ
королемъ
Свои сношенья продолжаетъ.Замысливъ измѣну, повелитель Малороссіи почувствовалъ необходимость притворства. Ненавидя россіянъ въ душѣ, онъ вдругъ началъ обходиться съ ними самымъ привѣтливымъ образомъ; въ письмахъ своихъ къ государю увѣрялъ онъ болѣе, чѣмъ когда-нибудь въ своей преданности, а между тѣмъ потаенными средствами раздувалъ между казаками неудовольствіе противъ Россіи.
Межъ тѣмъ, чтобъ обмануть вѣрнѣй
Глаза враждебнаго сомнѣнья,
Онъ, окружась толпой врачей,Самъ Мазепа притворился больнымъ, слегъ въ постель, окружилъ себя докторами, не вставалъ съ одра по нѣскольку дней сряду, не могъ
- 77 -
На ложѣ мнимаго мученья
Стоная, молитъ исцѣленья...... Съ нимъ полномощный езуитъ
Мятежъ народный учреждаетъ
И шаткій тронъ ему сулитъ.
Во тьмѣ ночной они, какъ воры,
Ведутъ свои переговоры...
Какой-то нищій во дворецъ
Невѣдомо отколѣ ходитъ,
И Орликъ, гетмановъ дѣлецъ,
Его приводитъ и выводитъ.
Повсюду тайно сѣютъ ядъ
Его подосланные слуги:
Тамъ, на Дону, казачьи круги
Они съ Булавинымъ мутятъ.
Тамъ будятъ дикихъ ордъ отвагу,
Тамъ, за порогами Днѣпра,
Стращаютъ буйную ватагу
Самодержавіемъ Петра...
Плоды страстей, войны, трудовъ,
Болѣзни, дряхлость и печали,
Предтечи смерти, приковали
Его къ одру. Уже готовъ
Онъ скоро бренный міръ оставить;
Святой обрядъ онъ хочетъ править,ни ходить, ни стоять и въ то время, какъ всѣ полагали его близкимъ къ гробу, онъ приводилъ въ дѣйствіе свои намѣренья: переписывался съ Карломъ XII и Лещинскимъ, велъ по ночамъ переговоры съ присланнымъ отъ Станислава іезуитомъ Зеленскимъ о томъ, на какихъ основаніяхъ сдать Малороссію полякамъ и отправлялъ тайныхъ агентовъ къ запорожцамъ съ разглашеніями, что Петръ намѣренъ истребить Сѣчу и чтобъ они готовились къ сопротивленію.
Притворныя страданія его часъ отъ часу усиливались, 22 Октября 1708 г. писалъ онъ еще къ графу Головкину, что не можетъ ворочаться безъ пособія своихъ слугъ, болѣе 10 дней не употребляетъ пищи, лишенъ сна, и, готовясь умереть, уже соборовался масломъ, а 29, явившись въ Горкахъ, съ 5000 казаковъ, положилъ къ стопамъ Карла XII булаву и бунчукъ, въ знакъ подданства и вѣрности..
- 78 -
Онъ архипастыря зоветъ
Къ одру сомнительной кончины
И на коварные сѣдины
Елей таинственный течетъ...
И день насталъ. Встаетъ съ одра
Мазепа, сей страдалецъ хилый,
Сей трупъ живой, еще вчера
Стонавшій слабо надъ могилой...
Къ ногамъ онъ Карлу положилъ
Бунчукъ покорный...[Въ объясненіи причинъ измѣны Мазепы Пушкинъ сошелся вполнѣ съ Рылѣевымъ: Мазепа хотѣлъ короны, для чего рѣшилъ обмануть и русскихъ, и шведовъ; казакамъ причину измѣны выставлялъ, какъ боязнь самодержавія Петра.]
„Что побудило Мазепу къ измѣнѣ?
„Ненависть ли его къ русскимъ, полученная имъ еще въ дѣтствѣ во время его пребыванія при польскомъ дворѣ?
„Любовная-ли связь съ одной изъ родственницъ Станислава Лещинскаго, которая принудила его перейти на сторону сего короля? Или, какъ нѣкоторые полагаютъ, любовь къ отечеству, внушившая ему неумѣстное опасеніе, что Малороссія, оставшись подъ владычествомъ русскаго царя, лишится правъ своихъ?
- 79 -
„Но въ современныхъ актахъ ея не вижу въ поступкѣ гетмана Малороссіи сего возвышеннаго чувства, предполагающаго отверженіе отъ личныхъ выгодъ и пожертвованіе собою пользѣ согражданъ. Мазепа въ универсалахъ своихъ и письмахъ къ казакамъ клялся самыми священными именами, что дѣйствуетъ для ихъ блага; но въ тайномъ договорѣ съ Станиславомъ отдавалъ Польшѣ Малороссію и Смоленскъ, съ тѣмъ, чтобы его признали владѣтельнымъ княземъ полоцкимъ и витебскимъ. Низкое, мелочное честолюбіе привело его къ измѣнѣ. Благо казаковъ служило ему средствомъ къ умноженію числа своихъ соумышленниковъ и предлогомъ для скрытія своего вѣроломства. И могъ ли онъ, воспитанный на чужбинѣ, ужъ два раза опятнавшій себя предательствомъ, двигаться благороднымъ чувствомъ любви къ родинѣ?
Изъ этихъ „недоумѣній“ біографа Мазепы вышли и „недоумѣнія“ Пушкина:
Кто снидетъ въ глубину морскую,
Покрытую недвижно льдомъ?
Кто испытующимъ умомъ
Проникнетъ бездну роковую
Души коварной? Думы въ ней,
Плоды подавленныхъ страстей,
Лежатъ погружены глубоко,
И замыселъ давнишнихъ дней,
Быть можетъ, зрѣетъ одиноко.
Какъ знать?Итакъ, и для Пушкина неясны цѣли измѣны Мазепы — ясно только его несомнѣнное, очевидное коварство.
..Но чѣмъ Мазепа злѣй,
Чѣмъ сердце въ немъ хитрѣй и ложнѣй,
Тѣмъ съ виду онъ неосторожнѣй
И въ обхожденіи простѣй.
- 80 -
Какъ онъ умѣетъ самовластно
Сердца привлечь и разгадать,
Умами править безопасно,
Чужія тайны разрѣшать!
Съ какой довѣрчивостью лживой,
Какъ добродушно на пирахъ
Со старцами, старикъ болтливый,
Жалѣетъ онъ о прошлыхъ дняхъ,
Свободу славитъ съ своевольнымъ,
Поноситъ власти съ недовольнымъ.И, между тѣмъ, „не вѣдаетъ святыни“ (сношенія съ католиками-іезуитами, соборованье, чтобы обмануть Петра), „не помнитъ благостыни“ (неблагодарность по отношенію къ Петру), „не любитъ ничего“ (черта, заимствованная изъ „Жизнеописанія“, но противорѣчащая любви героя къ Маріи), „презираетъ онъ свободу“ (черта, не оправданная поэмой), „нѣтъ отчизны для него“ (тоже). Отсюда-же, изъ этого „Жизнеописанія“ позаимствовался онъ и „противорѣчіемъ“, рѣжущимъ глазъ: авторъ „Жизнеописанія“, представивъ въ Мазепѣ мелодраматическаго злодѣя, испортилъ свое созданье, указавъ на „малодушіе“ Мазепы. То же сдѣлалъ и Пушкинъ, неожиданно включивъ „малодушіе“ въ черты характера своего героя1).
Кромѣ заимствованій, такъ сказать, „психологическаго“ свойства, слѣдуетъ отмѣтить заимствованія Пушкинымъ у Рылѣева цѣлыхъ картинъ. Такъ, напримѣръ, картина привала утомленныхъ бѣглецовъ — Карла и Мазепы.
- 81 -
Почти безъ отдыха пять дней
Бѣжали мы среди степей,
Бояся вражеской погони;
Уже измученные кони
Служить отказывались намъ,
Дрожа отъ стужи по ночамъ,
Изнемогая въ день отъ зноя,
Едва сидѣли мы верхомъ...
Однажды, въ полночь, подъ лѣскомъ
Мы для минутнаго покоя
Остановились за Днѣпромъ;
Вокругъ синѣла степь глухая,
Луну затмили облака,
И, тишину перерывая,
Шумѣла въ берегахъ рѣка.
На войлокѣ простомъ и грубомъ,
Главою на сѣдло склоненъ,
Усталый Карлъ дремалъ подъ дубомъ,
Толпами ратныхъ окруженъ.
Мазепа предъ костромъ сосновымъ
Вдали на почернѣвшемъ пнѣ
Сидѣлъ въ глубокой тишинѣ
И съ видомъ мрачнымъ и суровымъ
Какъ другу открывался мнѣ.(Рылѣевъ, „Войнаровскій“, 57).
У Пушкина въ „Полтавѣ“:
Верхомъ, въ глуши степей нагихъ,
Король и гетманъ мчатся оба.
Бѣгутъ. Судьба связала ихъ.
Опасность близкая и злоба
Даруютъ силу королю.
Онъ рану тяжкую свою
Забылъ. Поникнувъ головою,
- 82 -
Онъ скачетъ, русскими гонимъ,
И слуги вѣрные толпою
Чуть могутъ слѣдовать за нимъ1)....
Ночныя тѣни степь объемлютъ.
На брегѣ синяго Днѣпра
Между скалами чутко дремлютъ
Враги Россіи и Петра.
Щадятъ мечты покой героя,
Уронъ Полтавы онъ забылъ,
Но сонъ Мазепы смутенъ былъ...Затѣмъ въ поэмѣ Рылѣева слѣдуетъ мелодраматическое описаніе тѣхъ ужасныхъ видѣній, что посѣтили его во время недуга. Всѣ эти видѣнія Мазепы (казнь Кочубея и Искры, анаѳематствованіе въ церкви, видѣніе жены Кочубея и дочери) Пушкинымъ изъ „видѣній“ передѣланы „на дѣйствительность“, при чемъ зависимость этихъ картинъ отъ Рылѣевскихъ (по крайней мѣрѣ, первой) доказываетъ заимствованіе великимъ поэтомъ у Рылѣева образа „палача“, — образъ, который, по его собственному признанію, поразилъ его воображеніе.
Казнь Кочубея и Искры.
Изъ „Войнаровскаго“.
Изъ „Полтавы“.
...И задыхаясь, увѣрялъ,
Что Кочубея видитъ съ Искрой.Средь поля роковой помостъ;
На немъ гуляетъ, веселится
- 83 -
„Вотъ, вотъ они! При нихъ палачъ!“
Онъ говорилъ, дрожа отъ страху:
„Вотъ ихъ взвели уже на плаху,
Кругомъ стенанія и плачъ...
Готовъ ужъ исполнитель муки;
Вотъ засучилъ онъ рукава,
Вотъ взялъ уже сѣкиру въ руки,
Вотъ покатилась голова...
И вотъ другая!... Всѣ трепещутъ!
Смотри, какъ страшно очи блещутъ!“.Палачъ и алчно жертвы ждетъ:
То въ руки бѣлыя беретъ,
Играючи, топоръ тяжелый,
То шутитъ съ чернію веселой...И вотъ
Идутъ они, взошли. На плаху,
Крестясь, ложится Кочубей.
Какъ будто въ гробѣ, тьмы людей
Молчатъ. Топоръ блеснулъ
съ размаху,
И отскочила голова.
Все поле охнуло. Другая
Катится вслѣдъ за ней, мигая.Нетрудно замѣтить, что у Пушкина картина казни изображена гораздо художественнѣе, отчасти благодаря тому, что поставлена въ болѣе выгодную обстановку. На первое мѣсто выдвинута фигура палача, сохранены нѣкоторыя детали, какъ, напримѣръ, впечатлѣніе отъ взоровъ отсѣченной головы. Психика толпы у Пушкина разработана правдивѣе: въ послѣдній моментъ передъ роковымъ ударомъ народъ безмолствуетъ, — у Рылѣева „стенанія и плачъ“. Объ „анаѳематствованіи“ Мазепы Пушкинъ дважды говоритъ мимоходомъ; у Рылѣева умирающій Мазепа видитъ цѣлую сцену этого церковнаго обряда. Появленіе безумной Маріи и ея разговоръ съ Мазепой принадлежатъ къ самымъ сильнымъ мѣстамъ поэмы; у Рылѣева эта благодарная сцена не разработана; у него сказано только:
- 84 -
Онъ часто зрѣлъ въ глухую ночь
Жену страдальца Кочубея
И обольщенную имъ дочь.У обоихъ авторовъ отмѣчены чувства бѣглецовъ, когда они оставили за собою „рубежъ“ страны родины.
Изъ „Войнаровскаго“.
Изъ „Полтавы“.
Съ разсвѣтомъ дня мы снова въ путь
Помчались по степи унылой.
Какъ тяжко взволновалась грудь,
Какъ сердце юное заныло,
Когда рубежъ страны родной
Узрѣли мы передъ собой.
Въ волненьѣ чувствъ, тоской
томимый
Я какъ ребенокъ зарыдалъ..Тоска, тоска его снѣдаетъ,
Въ груди дыханье стѣснено!
И молча онъ коня сѣдлаетъ
И скачетъ съ бѣглымъ королемъ,
И страшно взоръ его сверкаетъ,
Съ роднымъ прощаясь рубежомъ.Наконецъ, самое упоминаніе въ поэмѣ „Полтава“ имени Войнаровскаго:
У Войнаровскаго въ рукахъ
Мушкетный стволъ еще дымился,упоминаніе, не вызываемое необходимостью, не связанное съ контекстомъ, можетъ быть объяснимо только, какъ мимолетная, нечаянная дань признательности великаго поэта Рылѣеву. Къ поэмѣ Рылѣева приложены еще „примѣчанія“ историческаго и этнографическаго свойства. Оттуда почерпнулъ Пушкинъ свои знанія о старомъ гетманѣ Палѣѣ.
- 85 -
Изъ Примѣчаній къ „Войнаровскому“.
[Оклеветанный Мазепой Палѣй]... былъ отправленъ въ Москву, а оттолѣ, по указу государеву, сосланъ въ Енисейскъ, гдѣ цѣлыя пять лѣтъ томился вдалекѣ отъ родины и родныхъ, снѣдаемъ тоскою бездѣйствія и неволи. Измѣна Мазепы открыла глаза Петру, и онъ посреди заботъ военныхъ вспомнилъ объ оклеветанномъ Палѣѣ и возвратилъ ему имущество, чинъ и свободу. Но какъ земная власть могла возвратить ему здоровье! Однакожъ, послѣдніе дни Палѣевой жизни были отрадны для сердца стараго воина. Онъ пріѣхалъ на войну въ день полтавской битвы, сѣлъ на коня и, поддерживаемый двумя казаками, явился передъ своими. Радостные клики огласили воздухъ: видъ Палѣя воспламенилъ всѣхъ мужествомъ. Старикъ ввелъ казаковъ въ дѣло, и хотя сабля его не могла уже разить враговъ, но еще однажды указала путь къ побѣдѣ..
Мазепы врагъ, наѣздникъ пылкій,
Старикъ Палѣй изъ мрака ссылки
Въ Украйну ѣдетъ, въ царскій станъ...
Сердечной ревностью горя..
Но близъ московскаго царя
Кто воинъ сей подъ сѣдинами,
Двумя поддержанъ казаками?
- 86 -
Подъ вліяніемъ поэмы „Войнаровскій“, въ которой говорится о похоронахъ Мазепы въ Бендерахъ, Пушкинъ въ 1824-мъ году, т. е. во время особаго увлеченія поэмой Рылѣева, искалъ могилы бѣглаго гетмана (Воспоминанія Липранди: „Русск. Арх.“ 1866, ст. 1459, 61, 63—65). Объ этой могилѣ вспоминаетъ Пушкинъ и въ послѣсловіи къ „Полтавѣ“.
Еще одна мелочь сближаетъ поэму Пушкина съ „Войнаровскимъ“ Рылѣева; только къ „Полтавѣ“ приложены довольно обстоятельныя историческія „примѣчанія“, что особенно характерно и для поэмы Рылѣева: такъ, и у него только къ „Войнаровскому“ приложены такія обстоятельныя объясненія.
У Рылѣева есть „дума“, посвященная Борису Годунову; стоитъ прочесть ее, — и невольно въ памяти всплываетъ образъ Пушкинскаго Годунова, особенно тотъ монологъ его, который раскрываетъ передъ нами его тоскующее сердце. Оба писателя изобразили Годунова въ минуту тоски, когда онъ съ ужасомъ сознаетъ, что въ вопіющей несправедливости черни къ его державному труду кроется великая справедливость, — наказаніе за содѣянное преступленіе.
Изъ „думы“ Рылѣева.
Я мнилъ: взойду на тронъ — и рѣки благъ
Пролью съ высотъ его къ народу;
Лишь одному злодѣйству буду врагъ;
Всѣмъ дамъ законную свободу!
Начнутъ торговлею вездѣ цвѣсти
И грады пышные, и села!
Полезному открою всѣ пути
И возвеличу блескъ престола!
Я мнилъ: народъ меня благословитъ,
- 87 -
Зря благоденствія отчизны,
И общая любовь мнѣ будетъ щитъ
Отъ тайной сердца укоризны.
Добро творю; но ропота души
Оно остановить не можетъ:
Гласъ совѣсти въ чертогахъ и въ глуши
Вездѣ равно меня тревожитъ!
Вездѣ, какъ неотступный стражъ за мной,
Какъ злой, неумолимый геній,
Влачится вслѣдъ и шепчетъ мнѣ порой
Невнятно повѣсть преступленій...
Ахъ, удались! Дай сердцу отдохнуть
Отъ нестерпимаго страданья!...Невольно съ этой цитатой хочется сопоставить нѣкоторыя мѣста изъ монолога Пушкинскаго Годунова:
..Я думалъ свой народъ
Въ довольствіи, во славѣ успокоить,
Щедротами любовь его снискать...
Я отворилъ имъ житницы; я злато
Разсыпалъ имъ; я имъ сыскалъ работы...
Я выстроилъ имъ новыя жилища...Несмотря на сознанье своихъ заслугъ передъ отечествомъ, и Пушкинскій Годуновъ не знаетъ счастья:
Счастья нѣтъ моей душѣ...,
говоритъ онъ.
Ни власть, ни жизнь меня не веселятъ,
Предчувствую небесный громъ и горе.
Мнѣ счастья нѣтъ...Кончается монологъ жалобами на то, что отъ мученія
- 88 -
совѣсти никуда ему не уйти — эта же мысль выражена въ „думѣ“ Рылѣева.
Полагаю, что приведенныя сопоставленія позволяютъ говорить съ увѣренностью о томъ, что въ произведеніяхъ Рылѣева Пушкинъ нерѣдко встрѣчалъ такіе поэтическіе „намеки“, которые затрагивали его творчество, развертывались въ цѣлыя художественныя картины, почти всегда неизмѣримо превосходившія въ художественномъ отношеніи заимствованное. Только въ созданіи образа Мазепы вліяніе Рылѣева не было переработано Пушкинымъ и вошло въ его творчество непріятнымъ нехудожественнымъ диссонансомъ.
В. Сиповскій.
СноскиСноски к стр. 80
1) Кромѣ „Жизнеописанія“, воспользовался Пушкинъ для своей поэмы „Исторіей Малороссіи“ Бантыша-Каменскаго; объ этомъ онъ самъ говоритъ; оттуда взяты нѣкоторые факты и имена изъ исторіи казачьихъ войнъ, взятъ текстъ письма Мазепы къ Петру.
Сноски к стр. 82
1) Сравни еще слѣдующее мѣсто изъ „Войнаровскаго“:
„Въ странѣ глухой, въ странѣ безводной,
Гдѣ только изрѣдка ковыль
По степи стелется безплодной,
Мы мчались, поднимая пыль;
Коней мы вовсе изнурили,
Страдалъ увѣнчанный бѣглецъ
И съ горстью шведовъ, наконецъ,
Въ Бендеры къ туркамъ мы вступили.