331

ЗАПИСКИ БЕНКЕНДОРФА

Предисловие

Отечественная война, непосредственно перешедшая в зарубежные походы 1813—1815 гг., тема 1812 года — вполне «своя» в пушкинистике. Она входит органично в творчество Пушкина и в нем не на вторых ролях. Общеизвестны и в общем изучены его поэтические произведения, в коих прямо либо косвенно прозвучала эта тема или ее отголоски.

События 1812 года были первыми и, наверное, самыми сильными патриотическими и гражданскими переживаниями для отрока Пушкина:

...со  старшими  мы  братьями  прощались
И  в  сень наук  с  досадой  возвращались,
Завидуя  тому,  кто  умирать
Шел  мимо  нас...

(«Была пора: наш праздник молодой...», 1836)

Среди тех, кто вел в сраженья «старших братьев» пушкинских ровесников, был человек, чье имя известно нам с детских лет в числе имен гонителей Пушкина, — полковник Александр Бенкендорф. Перед нами страницы, написанные им, — краткое повествование о тех событиях 1812 года, коих он был свидетелем, а большею частью — непосредственным участником.

Воспоминания содержат ценейшие описания геройского рейда отряда Винценгероде в глубь занятой французами Белоруссии, о котором «забыли» современные историки 1812 года, а также боя под Звенигородом. Важен и рассказ о том, что происходило под Москвой в дни, когда в ней была Великая армия, об освобождении Москвы и ее состоянии после ухода неприятеля.

«Записки Бенкендорфа» вмещают краткий рассказ обо всем 1812 годе, об увиденном и пережитом, осмысление событий, характеристики действующих в них сил и лиц. Сдержанность автора, особенно в той части повествования, что относится к его непосредственным

332

действиям боевого офицера, резко выделяет «Записки» из общего потока мемуаров военных деятелей. Но эта сдержанность и немногословность не состоят в противоречии с темпераментными пассажами по поводу «поддонков дворянства» <sic!> и в защиту вооруженных крестьян, с яркими картинами зрелища московского пожара, лагеря «летучего отряда». Силу первого свидетельства имеет описание Москвы, Кремля и Успенского собора, в которые автор вошел первым, вслед за покидающим древнюю столицу неприятелем. И в рассказах о военных действиях читатель ощутит автора не солдафоном или рубакой, а прежде всего человеком высокой культуры и безусловных нравственных принципов. В «Записках» нет того, что принято называть казенным патриотизмом, нет никакой заданности. Автор независим и смел в суждениях и выводах, иногда категоричных, похожих на формулы. Не всегда он полностью прав, редко опрометчив (например, говоря о действиях главнокомандующего в конце кампании), но всегда честен.

Автору удалось в малый объем вместить значительное содержание, хотя «Записки», конечно, не всеобъемлющи. Многие свидетельства мемуариста единственны — о разных сословиях, особенно о том «обществе», про которое Пушкин напишет в «Рославлеве»: «общество было гадко». Это и «поддонки» дворянства, и «некая княгиня Голицына», и «петербургские интриганы». Интересны и немногочисленные суждения о выдающихся людях 1812 года, чьи характеристики лаконичны и выразительны («Багратион, рожденный для войны»). Особенно выделим слова, сказанные автором о Барклае де Толли, их чуткую проницательность и сходство с тем, что позже будет сказано Пушкиным в «Полководце».

Свидетельства Бенкендорфа и его суждения о кампании 1812 года тем более ценны, что они имеют весьма раннее происхождение. Это одни из первых по времени создания столь содержательные мемуары участника войны. История их появления (некоторые подробности см. ниже — «Вместо послесловия») такова. В 1817 году в Петербурге при штабе Гвардейского корпуса стал издаваться «Военный журнал», и в одном из первых его выпусков появились «сообщения» о действиях отряда генерала Винценгероде в 1812 году, с указанием на их происхождение от А. Х. Бенкендорфа. Эти «сообщения» соответствуют содержанию

333

II и III глав «Записок», но исключительно в части, посвященной военным действиям, являясь адаптацией этих глав к специфике «Военного журнала».

В том же 1817 году «Военный журнал» опубликовал «сообщения» Бенкендорфа о действиях его отряда в Голландии и Бельгии в конце 1813 — начале 1814 года, безусловно, также адаптированные. После этого «Записки» о 1812—1814 гг. исчезают и появляются уже в начале ХХ века. Видный военный историк генерал-майор В. И. Харкевич опубликовал «Записки» — текст французского оригинала и его перевод — в одном из сборников мемуаров и дневников участников Отечественной войны 1812 года, выпущенном им в Вильно в 1903 году. Перевод обладает безусловными достоинствами и передает дух оригинала; его предположительно можно приписать издателю, поскольку имя переводчика не указано. Харкевич справедливо определил раннее происхождение «Записок»: они написаны в 1816/1817 годах, возможно, по просьбе Федора Глинки, главного редактора «Военного журнала». Создавались они спонтанно, автор над ними не «работал», о чем свидетельствуют некоторые ошибки и неточности в отношении эпизодов, к которым автор непосредственного отношения не имел; подобные огрехи были бы исправлены при повторном обращении автора к своему тексту. Отметим определенные литературные достоинства «Записок». Это касается и языка, и стиля — все кратко, ясно, зримо, никаких излишеств, нет претензий на изысканность; это вполне добротная «французская» проза, делающая честь ее автору, не почитавшему себя литератором.

После публикации 1903 года «Записки Бенкендорфа» практически канули в небытие. В юбилейный 1912 год появился лишь повтор рассказа о походе в Голландию и Бельгию, — не копия с адаптации «Военного журнала», а перевод оригинала. В 1938 году Е. В. Тарле в книге «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год» эффектно использовал один убедительный пассаж из «Записок». Более мемуары Бенкендорфа не упоминались вплоть до 1980 года, когда им дал справедливо высокую оценку, назвав их «мемуарно-историческим сочинением», известный историк-источниковед А. Г. Тартаковский, что, впрочем, нисколько не повлияло на судьбу «Записок»: они остались по-прежнему сокрыты. Причина очевидна. Если бы содержание «Записок» работало

334

на образ «сатрапа», «крепостника», человека бездушного, бессовестного и коварного, то, нет сомнения, цитаты из «Записок» переходили бы из книжки в книжку.

Один из выдающихся современных богословов прот. Валентин Асмус сказал: «Нужно приникать к источникам нашей истории и не судить о ней по легкомысленным наветам историков-публицистов двух последних веков». Одним из множества не востребованных нашей «исторической публицистикой» источников являются и «Записки Бенкендорфа». Пусть о них судит читатель, он имеет на это все права. Кому-то они будут чужды, кто-то откроет в них новое знание о прошлом, о времени юности Пушкина, а кто-то узнает новое о человеке, который до сих пор был для нас лишь чиновником, притеснявшим великого поэта.

Краткие биографические сведения
об авторе «Записок»

Русские Бенкендорфы происходят от некоего Андрея Бенкендорфа, переселившегося из Бранденбурга в Лифляндию в XVI веке и бывшего «королевским комиссаром в Риге».

Дед, Иван Иванович (Иоганн Михаэль) Бенкендорф (1720—1775) — генерал-поручик, обер-комендант Ревеля. Его супруга, София Ивановна (1723—1783), была воспитательницей старших детей цесаревича Павла Петровича — будущего Императора Александра и Вел. Князя Константина. Отец, Христофор Иванович (1749—1823), — генерал от инфантерии, военный (?) губернатор Риги. Мать — Анна Юлиана, баронесса Шиллинг фон Канштадт (наиболее вероятные даты из родословной Бенкендорфов: 1759 — после 1830), — подруга детства Императрицы Марии Федоровны, с которой она вместе прибыла в Россию.

335

Александр Христофорович Бенкендорф родился в 1783 г. (реже встречается дата, указанная в родословной, — 23 июня 1781 г.). Воспитывался в пансионе аббата Д. Ш. Николя. Службу начал в 1798 г. унтер-офицером Лейб-гвардии Семеновского полка, в том же году — прапорщик, флигель-адъютант Императора Павла I. В 1803—1804 гг. в Грузии, участвовал в войне с Персией. Отличился при «взятии форштадта крепости Гянджи» и «в сражении с лезгинами», награжден орденами Св. Анны IV ст. и Св. Владимира IV ст. В 1804 г. командирован на остров Корфу, где формировал батальоны греческих и албанских добровольцев к предстоящей войне с Францией. Возможно, участвовал в 1805 году в экспедиции генерала Р. К. Анрепа в Неаполь. В прусской кампании 1806—1807 гг. состоял при дежурном генерале графе П. А. Толстом, отличился в сражении при Прейсиш-Эйлау, одном из самых кровопролитных в эпоху наполеоновских войн, награжден орденом Св. Анны II ст. В 1807—1808 гг. в чине полковника был в посольстве графа П. А. Толстого в Париже. В 1809 г. «охотником», т. е. добровольцем, отправился на Дунай, в войска, действовавшие против турок. В 1811 г. под Рущуком отличился, возглавив решительно повлиявшую на ход сражения атаку Чугуевского уланского полка, за что награжден орденом Св. Георгия IV ст.

По возвращении в Петербург — в свите Императора Александра I, его флигель-адъютант. В составе Императорской главной квартиры начал кампанию 1812 г. Выполнял исключительно важные поручения, связуя Императора и князя Багратиона. Затем командовал авангардом отряда генерал-адъютанта барона Ф. Ф. Винценгероде, отличился в рейде к Полоцку, в боях под Велижем и Звенигородом. Во время оккупации французами Москвы в действиях на Петербургской и Волоколамской дорогах его отряд захватил около 8000 пленных. 10 октября 1812 г. с боем вошел в покидаемую противником столицу, где захватил «3000 пленных и 30 орудий». В октябре 1812 г. временный военный комендант Москвы до прибытия властей. Затем в походе до Немана с отрядом генерала П. В. Голенищева-Кутузова, взял в плен трех французских генералов и около 6000 солдат. Генерал-майор. В кампании 1813 г. отличился при Темпельберге (орден Св. Георгия III ст.), при взятии Люнебурга (орден Св. Анны I ст.), при Гросс-Берене. В «битве народов» при Лейпциге командовал кавалерией корпуса барона Винценгероде, был ранен. Во главе отдельного отряда совершил поход в Голландию и Бельгию, занял Утрехт, Амстердам, Мехельн и другие города. В 1814 г. командовал кавалерией корпуса графа М. С. Воронцова в сражениях при Краоне и Лаоне (корпус противостоял непосредственно Наполеону), сражался при Сен-Дизье. Был награжден прусским орденом Pour le merite и Большим крестом ордена Шведский меч. (На мраморных плитах с памятными надписями

336

о событиях 1812—1814 гг. в Храме Христа Спасителя имя Александра Бенкендорфа упоминается 8 раз в списках особо отличившихся и раненных в боях.)

В 1816 г. назначен командиром 2-й драгунской дивизии, с 1819 г. — начальник штаба Гвардейского корпуса, генерал-адъютант Императора. С декабря 1821 г. — генерал-лейтенант, командир 1-й кирасирской дивизии. В мае 1821 г. предоставил Императору Александру I записку о «Союзе Благоденствия», составленную библиотекарем штаба Гвардейского корпуса М. К. Грибовским, предлагал «устранить главных его членов». Доклад был «оставлен без последствий», но некоторое его влияние на последовавшее вскоре запрещение тайных обществ в России нельзя исключать. Во время наводнения 1824 года вместе с военным генерал-губернатором Петербурга графом Милорадовичем возглавил борьбу с бедствием и его последствиями (см. примечание А. С. Пушкина в «Медном всаднике»; А. С. Грибоедов в статье «Частные случаи Петербургского наводнения» пишет: «... суда гибли, и с ними люди, иные истощавшие последние силы поверх зыбей, другие на деревьях бульвара висели над клокочущей бездною. В эту роковую минуту Государь явился на балконе. Из окружавших его один сбросил мундир, сбежал вниз, по горло вошел в воду, потом на катере поплыл спасать несчастных. Это был генерал-адъютант Бенкендорф. Он многих избавил от потопления, но вскоре исчез из виду, и во весь день о нем не было вести»). Ему был поручен Васильевский остров, наиболее пострадавшая часть столицы, где он своими действиями приобрел уважение всех слоев обитателей.

14 декабря 1825 года — на Сенатской площади в свите Императора Николая I. Активного участия в событиях не принимал. В ночь на 15 декабря начальствовал на Васильевском острове и своевременным распространением манифеста предотвратил столкновение с войсками населения, не извещенного об отречении от престола Вел. Князя Константина Павловича. Член следственной комиссии по делу декабристов. Многие декабристы (М. А. Фонвизин, Н. И. Лорер и др.) вспоминали о нем с уважением, другие (М. С. Лунин) иначе.

25 июля 1826 г. назначен начальником Главной императорской квартиры, а также начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, шефом корпуса жандармов, с 6 декабря 1826 года — сенатор. Во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг. в свите Императора Николая I был при Браилове, при Шумле «командовал двумя кареями», охранявшими ставку Императора, участвовал во взятии Варны. В 1829 г. — генерал от кавалерии, награжден орденом Св. Владимира I ст., член Государственного Совета. С 1832-го — граф, в 1834 г. — орден Св. Андрея Первозванного. Со времени похода 1828 года сопровождал Императора Николая I во

337

всех его поездках и путешествиях по России и в Европе по 1837 г. Скончался 23 августа 1844 года по пути в Россию из Бадена, где был на лечении. При сообщении о его смерти Николай I сказал: «Он ни с кем меня не поссорил, а примирил со многими».

* * *

Публикуемый текст «Записок Бенкендорфа» полностью соответствует переводу с французского оригинала, опубликованному В. И. Харкевичем («1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба». Составитель генерал-майор В. И. Харкевич. Выпуск II. Вильно, 1903, с. 53—138). Сохранены абзацы, написания некоторых слов с прописной буквы, отчасти орфография. Для ознакомления с французским оригиналом «Записок» приводятся его фрагменты.

Сыны  Бородина, о  кульмские  герои! Я  видел,  как  на  брань  летели  ваши  строи; Душой  восторженной  за  братьями  спешил. Почто  ж  на  бранный  дол  я  крови  не  пролил? Почто, сжимая  меч  младенческой  рукою, Покрытый  ранами,  не  пал  перед  тобою И  славы  под  крылом  наутре  не  почил? Почто  великих  дел  свидетелем  не  был?        («Императору  Александру»,  1815  год)*

ЗАПИСКИ БЕНКЕНДОРФА

I

События от начала войны до соединения русских армий под Смоленском. Посылка Бенкендорфа Императором Александром из Свецян и Видз к князю Багратиону.

338

Les Polonais sous les yeux mêmes de l’Empereur, ne cachaient pas leurs ésperances et le desir de notre perte; la bonté angelique de l’Empereur, ce calme que rien ne peut altérer repondaient seuls à la jactance de cette nation toujours abusée par des illusions, et toujours abusant de la clémence.

Napoléon envoya sous le voile de la négociation le général Narbonne pour observer notre quartier-général. Par des manières charmantes et un ésprit aimable il plut à tout le monde. Un jour attendant dans la salle où se rassemblait la suite de l’Empereur il s’informa du nom de plusieurs personnes: on les lui nomma, en lui observant que plusieurs de ces personnes se trouvaient à la tête de quelques centaines de mille de roubles de revenu, «et voici, lui dit-on, les hommes que votre Empereur dit ètre achetés par l’or anglais».

Monsieur de Narbonne en revenant au quartier-general de Napoléon, repondit aux généraux, que lui demandèrent quel ésprit régnait à la Cour de l’Empereur Alexandre: — «Je n’y ai trouvé qu’un patriotisme pur sans jactance, et la tranquillité peinte sur le visage de l’Empereur et de l’armée», etc.

Поляки даже на глазах Императора не скрывали своих надежд и желания нашей гибели. Ангельская доброта Императора и невозмутимое спокойствие были единственным ответом на заносчивость этой нации, постоянно обманываемой мечтами и постоянно употребляющей во зло милосердие.

Под видом переговоров Наполеон прислал для наблюдения за нашей главной квартирой генерала Нарбонна. Все его полюбили за очаровательные манеры и приятное остроумие. Однажды, находясь в ожидании в зале, где собиралась свита Императора, он спросил фамилии нескольких лиц. Ему назвали их, заметив, что многие из этих лиц владели несколькими сотнями тысяч рублей дохода «и вот, сказали ему, люди, про которых ваш император говорил, что они подкуплены английским золотом».

339

По возвращении в главную квартиру Наполеона на вопрос некоторых генералов, какой дух господствовал при Дворе Императора Александра, Нарбонн отвечал: «Я нашел там настоящий патриотизм без самохвальства и спокойствие на лице Императора и армии».

Между тем давались балы и празднества, и наше затянувшееся пребывание в Вильне походило скорее на приятное путешествие, нежели на приготовления к войне.

Однако Наполеон приближался к Неману, и наши корпуса стягивались. Наша главная армия под командой генерала Барклая де Толли могла сосредоточиться в окрестностях Вильны, а вторая под командой генерала Багратиона, дебушируя¹ с Волыни, могла направляться в сердце герцогства Варшавского².

В Шавлях находился еще один корпус под командой графа Витгенштейна, прикрывавший Ливонию.

Первоначальная идея плана кампании, данная генералом Фулем, заключалась в том, чтобы не соединять армий генералов Барклая и Багратиона, а разместить их, как на шахматной доске, подвигая вперед одну, когда другая была бы вынуждена к отступлению, в предположении, таким образом, парализовать успехи Наполеона. Но забывали, что мы могли противопоставить не более 150 тысяч человек предприимчивому полководцу, который был готов обрушиться на нас с 450 тысячами человек и который, следовательно, располагал большею, чем ему нужно было, численностью для того, чтобы одновременно подавить обе армии.

В то время, когда еще колебались, обсуждали планы и даже сомневались в неизбежности войны, Наполеон появился на берегах Немана, и Император Александр своим энергичным и проникнутым верою манифестом укрепил решимость и твердость своего народа³.

Подобно Ксерксу, Наполеон поднялся на гору близ Ковны и созерцал у ног своих всю свою необозримую армию. Вид русской территории воодушевил его пыл, и, приветствуемый с энтузиазмом множеством солдат, он устремился

340

в борьбу двенадцатого года, в конце которого от всего этого гигантского полчища суждено было сохраниться лишь одним кровавым следам.

Известие о переправе вынудило отойти назад все войска, наблюдавшие вдоль Немана, и заставило сделать в Вильне все необходимые приготовления.

Отъезд императорской квартиры, всех военных и гражданских чиновников, их жен и множества жителей Вильны, которые по различным соображениям разделяли нашу судьбу, представлял настоящий базар.

Остановились и пришли в себя только в Свенцянах, где была расположена гвардия и где собралась вся армия.

Тотчас же по прибытии Император потребовал меня для доставки его приказаний генералу Багратиону.

Император желал сближения его с армией Барклая, так чтобы в случае надобности он мог с нею соединиться. Он мне сказал, отправляя меня: — «Передайте князю, что, верный своей системе, Бонапарт вероятно направится по дороге к столице и захочет устрашить Россию, наступая на Москву, но ничто не заставит меня положить оружие, пока неприятель будет в наших пределах».

Я проехал через Сморгонь и Новогрудок и нашел армию Багратиона за Слонимом⁴. Передав ему привезенные мною приказания и объяснив движения, которые предполагала исполнить наша главная армия для прибытия на Дрисскую позицию и принятия там боя, я снова выехал в главную квартиру Императора.

Я вынужден был уже сделать большой объезд, так как неприятельские партии, руководимые Поляками, подвигались из Вильны к Сморгони и старались стать на сообщениях наших обеих армий. Я проехал через Минск и нашел Императора в Видзах.

Наполеон вступил без боя в Вильну и был принят там с меньшей радостью, нежели он на это надеялся. Он высказался Полякам в неопределенных выражениях об их независимости, но убеждал их вооружаться против России и

341

приносить в жертву отечеству людей, деньги и в особенности слепое повиновение его приказаниям.

Переходя границу нашей Империи, он обвинил Россию в том, что она вызвала войну, а нашего посла, князя Куракина, в том, что он объявил ее.

Император отправил к нему в Вильну своего генерал-адъютанта Балашева, который должен был ему объявить, что нота князя Куракина не вызывалась данными ему приказаниями, и что, если французская армия отойдет назад за Неман, вторжение не будет считаться совершившимся.

Наполеон отвечал, что ему дали дойти до Вильны, и, чувствуя себя здесь хорошо, он здесь и останется: что армия князя Багратиона несомненно отрезана и погибла, и что без боя он взял уже несколько тысяч пленных.

Император знал результаты, которые будет иметь посылка генерала Балашева, но, не желая изменить умеренности и скромности, которые отличали все его действия, он хотел дать лишнее доказательство их и не оставить своим подданным возможности сделать ему какой-либо упрек.

Наполеон, уделив некоторое время на устройство польских провинций, назначил Вильну главным пунктом расположения своих магазинов и управления своей армии и сделал ее отправной точкой своих операций. Он двинул вслед за нашей главной армией почти все свои силы, назначил корпус для наступления против Витгенштейна и направил короля Вестфальского⁵ с целым корпусом маршала Даву с целью отрезать и раздавить князя Багратиона.

Едва возвратился я в Видзы, как Император послал меня вторично к князю Багратиону: так как мой путь становился очень опасным, он не дал мне письменных повелений, а только поручил мне объяснить все князю на словах.

Я приехал через Дриссу, Борисов и Минск. Приближаясь к последнему городу, я встретил губернатора и всех чиновников, которые поспешно спасались из него бегством. Они советовали мне не ехать туда, заверяя меня, что неприятель должен немедленно вступить в город. Я не мог, однако, избрать другую дорогу, и мне удалось счастливо

342

проехать за час до вступления Французов в город. Я нашел армию князя Багратиона в Несвиже и доставил ему известие о занятии королем Вестфальским Минска.

Князь приостановился в Несвиже в то время, когда его арьергард под начальством генерала Платова разбил и совершенно рассеял значительные силы кавалерии, которые неприятель высылал для преследования его по пятам. Это блистательнейшее дело, несколько охладившее пыл польской конницы, дало больше свободы движениям князя Багратиона, и он решился постараться предупредить неприятеля в Могилеве.

Я возвратился с этим решением к Императору; я вынужден был проехать через Бобруйск, Могилев и Полоцк и присоединился к нашей главной армии в Дрисском лагере.

Лагерь этот, расположенный на левом берегу Двины в том месте, где река делает большой изгиб, был избран генералом Фулем: три моста, переброшенные через реку в тылу позиции, являлись единственным сообщением, и только по ним могло быть исполнено отступление; этот лагерь, почти командуемый местностью, которую мог занять неприятель, был укреплен с большим трудом, и в нем были собраны огромные магазины. Позиция не представляла ни одного из тех преимуществ, которые обычно ищут в подобных случаях; она не преграждала какого-либо важного пути и не вынуждала противника атаковать ее или приостановить свое движение. Она могла быть обойдена со всех сторон; неприятель мог переправиться через Двину или избрать совершенно другое направление для того, чтобы проникнуть в глубь Империи, оставив Двину совершенно на своем левом фланге и направившись всеми своими силами на Могилев. Превосходство его сил не могло его заставить опасаться за свои сообщения в стране, где большинство населения расположено в его пользу. Недостатки лагеря рисует лучше всего комплимент, сказанный генералом Паулуччи генералу Фулю, который продолжал оправдывать выбор этой позиции. Он сказал ему: — «Этот лагерь был

343

выбран изменником или невеждой — выбирайте любое, Ваше превосходительство».

Император, слишком скромно еще оценивавший собственные военные способности⁶, поверил в этом отношении голосу своей армии и, к счастью, покинул Дрисский лагерь, предав его общей критике. Армия перешла Двину и направилась небольшими переходами вдоль правого берега к Полоцку, куда неприятель высылал уже свои разъезды, обнаружив свое намерение предупредить нас в Витебске.

Граф Витгенштейн переправился через Двину в Динабурге и уже начинал ту смелую борьбу, в которой с корпусом, уступавшим в численности корпусу противника, он сумел сохранить берега Двины театром своих подвигов, послужить щитом для губерний, соседних с Петербургом, и положить на весы успехов войны столь же значительный, как и славный груз.

Между тем король Вестфальский, стараясь отрезать армию князя Багратиона, спешил занять Могилев. Он прибыл туда на несколько минут раньше русского авангарда, и перед городом завязался ожесточенный бой. Генерал Раевский проявил здесь всю свою отвагу, и храбрые войска под его начальством выдерживали беспрестанно возобновлявшиеся атаки неприятельских колонн, между тем, как главные силы князя Багратиона переходили Днепр и расстраивали соображения противника. Наполеон был так этим раздражен, что отнял командование у короля Вестфальского и отослал его в Германию⁷.

Император покинул армию в Полоцке и отправился в Москву, чтобы своим присутствием возбудить там энтузиазм и твердую решимость во всех классах народа.

Армия генерала Барклая де Толли прибыла в Витебск, где она снова переправилась через Двину и заняла позицию влево от города, выдвинув сильный авангард за небольшой ручей, впадающий в Двину и образующий довольно глубокую лощину.

344

Граф Петр Пален⁸ командовал этим авангардом. Неприятель подошел сразу и развернул свои силы. Бой был продолжительный и убийственный: наши войска отступили в порядке, пока не подошли к лощине. Там, будучи преследуем только кавалерией, граф Пален сосредоточил свою конницу и атаковал с такой стремительностью, что неприятель, опрокинутый на свою пехоту, не осмелился продолжать движение, и обе армии бивакировали одна в виду другой на расстоянии от 3 до 4 верст.

В Витебске было получено известие об окончательном заключении мира с Турцией, которым были всецело обязаны искусству генерала Кутузова. Мир являлся событием тем более счастливым и удивительным, что вторжение Наполеона должно было оказать содействие Туркам, и его посол в Константинополе обещал, во имя будущих побед своего государя, возвращение Крыма и всех завоеванных Россиею провинций⁹.

Благодарственный молебен, отслуженный с усердием, был для нас как бы предзнаменованием Божественного покровительства и расстроил виды и надежды наших врагов.

Главнокомандующий получил повеление Императора отправить меня в Смоленск под начальство генерала Винценгероде¹⁰, который собирал там резервные баталионы и эскадроны. Я отправился к моему новому назначению, огорченный тем, что покидал армию.

Генерал Барклай де Толли оставил на следующий день свою позицию под Витебском и, взяв прямое направление на Поречье, двинулся к Смоленску. Его арьергард под командой графа Палена имел по сю сторону Витебска весьма удачное кавалерийское дело.

Князь Багратион, с своей стороны, расстроив искусно предположения противника, подвигался также к Смоленску. Отряд его армии под начальством храброго генерала Неверовского под Красным целый день сопротивлялся возобновлявшимся усилиям Французов, был почти уничтожен,

345

сам Неверовский ранен, но своим упорным сопротивлением прикрыл отступление князя Багратиона¹¹.

Обе армии, не быв расстроены, к большому удивлению Наполеона, наконец, соединились 22 июля в Смоленске.

Часть армии бивакировала на высотах правого берега Днепра, а другая расположилась на левом берегу впереди древней стены, которая в течение столетий служила защитой Смоленску.

Орудия были поставлены в амбразурах, разрушенных временем, и Смоленск, старинный свидетель невзгод России, приготовился к новым бедствиям.

II

Дело под Велижем. Действия отряда Винценгероде от Витебска до Рузы. Дело под Звенигородом.

Je suivis le général Winzingerode [sic!] qui reçut ordre de se rendre à Douhoftschina pour y prendre le commandement du régiment des dragons de Kazan et de trois régiments de cosacs qui y furent rassemblés à cet effet, etc.

Я сопровождал генерала Винценгероде, который получил приказание отправиться в Духовщину, чтобы принять командование Казанским драгунским и тремя казачьими полками, собранными там с этой целью.

Назначение указанного отряда было служить для связи между большой армиею и армией под командою графа Витгенштейна, охранять внутренность страны от неприятельских отрядов и фуражиров и действовать в зависимости от обстоятельств на сообщения французской армии, не теряя однако из виду движений графа Барклая де Толли¹².

Так как Наполеон приближался к Смоленску, и неприятельские отряды и корпуса проникли до Поречья, Велижа и Усвята, генерал Винценгероде направился между Поречьем и Велижем, чтобы затруднить неприятелю производство

346

реквизиций, в которых он испытывал уже величайшую нужду.

Узнав, что Велиж занят двумя баталионами, генерал возымел надежду напасть на них врасплох: он вверил мне командование своим авангардом, оставив себе драгунский полк, чтобы овладеть входом в город.

До рассвета я атаковал французские пикеты и согласно диспозиции двинулся влево, чтобы проникнуть в город по другой дороге и очистить место колонне, предводимой генералом. Если бы я стремительно ворвался в город, дело, может быть, имело бы успех, но неприятель, вероятно предупрежденный о нашем движении, встретил казаков столь сильным ружейным огнем, что они не осмелились атаковать, и генерал Винценгероде, опасаясь понести бесполезно большие потери, приказал прекратить бой.

Неприятель, в расчете воспользоваться нашим отступлением, выслал около сотни кавалерии, но она была так энергично встречена и преследована до города, что мы могли спокойно выкормить лошадей в небольшом расстоянии от Велижа.

На следующий день генерал Винценгероде направился к Усвяту. Неприятель уступил эту позицию без сопротивления и был преследован по Витебской дороге.

Так как Усвят по своему положению представлял большие выгоды, мы остались в нем несколько дней, употребив их на освещение местности небольшими партиями, всюду нападавшими врасплох на неприятельских мародеров и захватывавшими почти без боя значительное число пленных.

Когда 4 корпус покинул окрестности Суража, чтобы присоединиться к Наполеону, который после кровопролитных боев под Смоленском следовал за нашей армией по дороге на Москву, генерал Винценгероде направился на Витебск, желая, насколько возможно, тревожить сообщения противника.

Он выслал меня с 80 казаками вправо на Городок, чтобы очистить этот край от французских мародеров, главным

347

же образом, чтобы получить сведения о корпусе, бывшем под командой графа Витгенштейна¹³.

Генерал Винценгероде прибыл к воротам Витебска и навел ужас на его гарнизон, поспешивший притянуть со всех окрестностей свои караулы и фуражиров, значительное число которых попало в руки наших казаков: между тем, я захватил в Городке неприятельскую партию и оттуда направился на Полоцк. Во время этого движения, столь же смелого, как и хорошо соображенного, генерал Винценгероде взял свыше 800 пленных, из которых мне посчастливилось захватить 300.

Уже в это время дезорганизация и упадок дисциплины сделали успехи в разнородных войсках, составлявших гигантскую армию Наполеона, и как бы являлись предвестниками бедствий, которые ее ожидали.

Получив известия о направлении, которое принимал граф Барклай де Толли, генерал Винценгероде, с целью приблизиться к нему, двинулся по очищении всей этой местности на Велиж, который противник должен был покинуть вследствие нашего движения на Витебск. Он прислал мне через посредство еврея приказание идти безостановочно на присоединение к нему.

Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи, заслуживавшие тем большей похвалы, что они должны были опасаться мщения Французов и населения. Но они еще более опасались возвращения польского правительства, при котором подвергались всевозможным несправедливостям и насилиям, и горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим состоянием.

Дворяне этих губерний Белоруссии, которые всегда были поддонками [sic!] польского дворянства, дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнетом которого они находились благодаря скупости и разврату дворян: они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ,

348

уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих мелких тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты.

Французская стража, исходатайствованная дворянами для защиты от своих крестьян, еще более усилила бешенство народа, а жандармы или оставались равнодушными свидетелями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать¹⁴.

Я сделал 124 версты в 36 часов и прибыл в Велиж в ту минуту, когда генерал Винценгероде готовился оттуда выступить. Мы направились к большой дороге, идущей из Витебска через Поречье и Духовщину на Дорогобуж.

Одна из наших партий, высланных на Поречье — маленький городок с чисто русским населением, была так мужественно поддержана там усердными и храбрыми жителями, что захватила более 150 пленных.

Так как мы находились совершенно в тылу французской армии, неприятельские партии, наводнявшие со всех сторон страну, сжигавшие и грабившие деревни, стесняли и часто останавливали наше движение; повсюду находили мы следы их погрома и святотатств, и везде мы спешили на помощь несчастным жителям. Их рвение, до прибытия нашего никем не руководимое, придавало им мужества, но в то же время наводило ужас на пункты, удаленные от опасности.

Для устранения указанного неудобства и чтобы успокоить внутренность страны, наш отряд направился на Белой, уже покинутый своим населением. Вид наших войск и пленных, увеличивавшихся на каждом переходе, произвел самое лучшее впечатление и придал смелости нескольким помещикам и исправникам, которые вооружили крестьян и начали систематически и искусно действовать против общего врага.

Не повторялось более явлений, происходивших в Белоруссии. Мы вступили в недра коренной России. Дворяне, священники, купцы, крестьяне — все были одушевлены одним духом. Все соединилось на борьбу и уничтожение

349

дерзких чужеземцев, перешедших наши священные границы. Повсюду мы встречали только самое слепое повиновение и, что удивило нас самих, трогательную привязанность крестьян к своим господам.

В одной деревне, принадлежавшей некоей княгине Голицыной, и которую французские мародеры мужественно защищали против нас¹⁵, пришлось спешить драгун и выбивать двери домов, откуда они в нас стреляли. Все они были перебиты. Овладев деревней, мы напрасно искали жителей — все избы были пусты, прекрасный и большой дом княгини был открыт настежь и предоставлен грабежу и разгрому. Осмотрев дом, где уцелели только часы, продолжавшие бить среди разрушения, я отправился посмотреть сад и вошел в прекрасную оранжерею. В конце этой оранжереи я увидел нескольких крестьян. Когда я подходил, один из них прицелился в меня; сильное слово, которое я поспешил ему крикнуть, остановило его и заставило узнать во мне Русского.

Восхищенные сообщенным мною им известием, что Французы перебиты, они вскоре собрали всех жителей и доставили все нужное для нашего продовольствия и корма лошадей. Один из крестьян, обратившись от имени всех, просил позволения утопить одну из женщин деревни. Удивленные этим предложением, мы пожелали узнать причину его. Они нам рассказали, что по отъезде княгини, не сделавшей никакого распоряжения, они сами вырыли ямы в погребе и, уложив туда серебро и наиболее ценную утварь своей госпожи, заложили их камнями, и что эта женщина, смерть которой они требовали, имела низость указать эти ямы Французам. Я заметил этим честным крестьянам, что, может быть, женщина была принуждена к тому побоями, и был поражен изумлением, когда они мне отвечали, что ее долго секли, и что она очень больна вследствие этого, но «разве это может оправдать нарушение интересов нашей госпожи?»

На основании такого убедительного доказательства привязанности крепостных к своей госпоже, мы думали, что последняя должна была быть для них ангелом доброты, и

350

наше уважение к этим честным крестьянам еще более увеличилось, когда мы узнали, что она была ими ненавидима.

Из Белого двинулись мы на Покров на Дорогобужской дороге, высылая партии возможно ближе и в разных направлениях на большую дорогу из Смоленска в Москву. Каждый верстовой столб, приближавший нас к столице, печалил нас и солдат. Удрученные скорбью, мы предавали наши губернии и их великодушное население неприятельскому разорению. Сколько проклятий навлек на себя честный и благородный генерал Барклай, который, исполняя своим отступлением мудрые указания Императора, принимал на себя ненависть и проклятия народа и ропот солдат. Это великое самоотвержение было во сто раз более достойно похвалы, нежели все победы, которые увенчали его впоследствии лаврами и доставили ему титул князя и звание фельдмаршала¹⁶.

От Покрова до Воскресенска, следуя постоянно уступом на несколько переходов позади левого фланга нашей армии, мы направились к Тесову между Гжатском и Сычевкой, причем война, по мере приближения к столице, принимала все более жестокий и разрушительный характер. Женщины, дети и скот искали убежища в лесах, между тем, как крестьяне, вооруженные оружием, отбитым у Французов, спешили на защиту своих церквей, поджигали свои дома и готовили муки несчастным, которые попадали в их руки.

Следуя постоянно в том же направлении, генерал Винценгероде направился в Куршеву на прямой дороге из Гжатска в Зубцов. Наши партии продолжали тревожить неприятельских фуражиров, но действия их затруднялись по мере того, как мы приближались к дороге, по которой следовала главная масса французской армии.

Так прибыли мы в Сорочнево, на дороге из Можайска в Волоколамск. Там генерал Винценгероде получил положительное известие о Бородинском сражении, о котором мы слышали уже от многих французов, блуждавших по деревням

351

в поисках за пищей и убежищем и приводимых к нам казаками.

Это достопамятное сражение, стоившее стольких храбрецов России, навсегда поколебало силу Наполеона. Его армия получила в нем начало деморализации и в последующее время представляла лишь тень дисциплины и мужества, которые в течение стольких лет обеспечивали ему такой блестящий перевес.

Под Бородином погибла часть старых легионов, созданных войнами революции, и грозная по своей численности конница была там почти совершенно уничтожена. Россия потеряла в этот день князя Багратиона — рожденного для войны, генерала Тучкова, молодого генерала Кутайсова и многих выдающихся офицеров¹⁷.

Генерал Винценгероде отправился лично за получением новых приказаний в главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Последний народным голосом был призван к командованию армиями и своими талантами и счастьем оправдал выбор нации¹⁸.

Генералу Барклаю, которого армия громко обвиняла в измене, был необходим преемник. Солдаты, утратив доверенность к нему, отдали ее слепо и с обычным в подобных чрезвычайных обстоятельствах энтузиазмом новому главнокомандующему, присланному им Императором. Генерал Барклай показал себя выше клеветы. Он ревностно служил в роли подчиненного, после того, как был начальником и в Бородинском сражении сумел заслужить общее одобрение, подавая пример деятельности и самого неустрашимого мужества¹⁹.

Генерал Винценгероде, по возвращении из главной квартиры, двинул свой отряд на Рузу. Мы прибыли под вечер к городу, который считался занятым слабой неприятельской партией, и которым генерал хотел овладеть силою. Но в ту минуту, когда полки уже двинулись в атаку, мы обнаружили правее города значительный лагерь и линию ведетов²⁰ с сильными поддержками. Это вынудило нас

352

скрыть хвост нашей колонны и попытаться сначала захватить языка. Несколько неприятельских всадников, сбитых с коней нашими казаками, сообщили нам, что то был 4-й корпус под командой вице-короля Италии, который был отделен от армии Наполеона после Бородинского сражения и должен был обеспечивать с левого фланга его движение. Так как мы, таким образом, были предупреждены на дороге из Рузы в Москву, генерал Винценгероде, заставив весь корпус вице-короля стать в ружье, двигался всю ночь кружными дорогами и, обойдя Рузу, вышел на Звенигородскую дорогу, преградив путь неприятелю. Он тотчас послал свое донесение фельдмаршалу, который, узнав о направлении, принимаемом 4 корпусом, отдал приказание полку егерей, двум конным орудиям и трем казачьим полкам усилить наш отряд.

Между тем неприятель был приведен в недоумение атакой, произведенной нами накануне с тылу на его лагерь, а ночь скрыла от него наше движение и численность наших сил. Он провел целый день в Рузе и только на следующий решился из нее выступить.

Наши пикеты находились в Воронцове, а остальная часть отряда в Велькине. Полк орудий и два орудия прибыли поздно ночью в Звенигород, и генерал послал им приказание ожидать его там. Он поручил полковнику Иловайскому 12-му командование арьергардом на большой дороге и приказал мне с тремя вновь прибывшими казачьими полками облегчить его отступление, следуя вдоль возвышенностей, простирающихся влево от дороги при движении из Рузы в Звенигород. Сам он выступил с драгунским полком, имея в виду занять выгодную позицию для прикрытия Звенигорода.

Неприятель, имевший более 20 тысяч человек, начал с того, что развернул все свои силы. Полковник Иловайский и я — мы отступили медленно и в порядке. Мы соединились в виду Звенигорода с целью попытаться атаковать несколько полков кавалерии, которые отделились от главных сил своего корпуса. Эти полки были отброшены, но на помощь

353

их подоспела артиллерия и пехота, и наши казачьи полки, в свою очередь, были оттеснены. Полковник Иловайский вынужден был поспешно пройти дефиле, находившееся при входе в город, а я был стремительно атакован в тот момент, когда переходил по узкому мосту маленькую речку, близ монастыря впадающую в Москву²¹. Я должен был спешить казаков, вооруженных ружьями, и, таким образом, не без труда отделался от преследования кавалерии.

Генерал Винценгероде защищал вход в Звенигород и заставил Французов понести большие потери. Но так как его отряд с обоими арьергардами не достигал 3 тысяч, он был вынужден уступить и отошел несколько верст за город. Когда смерклось, он отступил до Спасского на Московской дороге. Я должен был сделать довольно большой обход, чтобы соединиться с ним, двигаясь всю ночь при печальном отблеске пожаров. Деревни, хлеб и стога сена, разбросанные в поле, — все делалось добычей пламени и возвещало уже Французам ужасы голода, который должен был скоро увеличить постигшие их во время гибели страдания.

Не без труда весь наш отряд переправился через Москву, где имелся только один паром, который был сожжен при приближении неприятеля, и мы продолжали наше отступление по направлению к Черенкову. Там генерал Винценгероде получил приказание фельдмаршала прибыть лично в его главную квартиру под Москвою. Он мне вверил временное командование отрядом, и в ту же ночь я получил через начальника штаба приказание руководить действиями, несмотря на то, что налицо состояли два генерала, и представлять мои донесения непосредственно фельдмаршалу.

III

Оставление Москвы²². Расположение отряда Винценгероде на Петербургской и Ярославской дорогах. Партизанская и народная война. Выступление Французов из Москвы. Взятие в плен генерала Винценгероде.

354

Où discutait alors au quartier-général du maréchal, la grande et terrible question, s’il fallait abandonner Moscou, cette antique capitale révérée depuis tant de siècles, et dont on apercevait les dômes tout brillants d’or, qui servaient de sépulcre à nos anciens Zars et sous lesguels réposaient les réliques adorées de la nation. Les habitans de Moscou ne pouvaient se persuader que l’ennemi pùt y pénétrer, et l’armée entière demandait a défendre ce boulevard de la grandeur de l’Empire, etc.

В это время в главной квартире фельдмаршала обсуждался важный и тяжелый вопрос, следует ли оставить Москву, древнюю, столько столетий чтимую столицу, соборы которой виднелись залитые золотом — соборы, служившие усыпальницей наших царей, и в которых почивали почитаемые народом мощи. Жители Москвы не могли представить себе, что неприятель может в нее войти, и вся армия требовала защиты этого оплота величия Империи.

Но представлялось крайне рискованным принять бой на невыгодной позиции, имевшей в тылу огромный город, куда неприятель мог проникнуть с другой стороны — город, близость которого вызвала бы беспорядок и который безусловно не допускал совершить в порядке отступление.

С другой стороны предстояло сразиться с противником, еще превосходным в числе, спасение которого было только в победе и который видел перед своими глазами обещанный конец лишений, город с обеспеченным продовольствием, богатства и наслаждения которого предусмотрительный Наполеон обещал предоставить неистовству солдат.

Решено было сдать Москву — решение столь же трудное, сколько неизмерима была потеря. Огромное ее народонаселение хлынуло из всех ворот, распространилось по всем губерниям, всюду принесло ужас и видом своих бедствий еще более увеличило исступление народа.

Неприятель, накануне в бою под Звенигородом точно определив наши силы, не обращал более внимания на слабое

355

сопротивление, которое я мог ему противопоставить, и продолжал марш, очищая себе дорогу при помощи нескольких орудий, выдвинутых им в голову колонны.

Я получил из главной квартиры приказание продолжить движение по дороге из Звенигорода в Москву и оборонять переправу через Москву-реку у Хорошева до последней крайности.

На рассвете неприятель начал движение и отбросил наши аванпосты. После того, как драгунский полк, егеря и два орудия перешли через мост, он был уничтожен, а казаки, которые могли перейти реку вброд, остались по той стороне, чтобы, насколько возможно, задержать движение противника. Им удалось опрокинуть на пехоту несколько полков французской конницы, которые слишком выдвинулись вперед, и захватить у них 20 пленных.

Между тем подошел весь 4-й корпус и построился в боевой порядок. Он, казалось, ожидал сигнала для совместной атаки с главной армией, к которой он почти примыкал.

В эту минуту возвратился генерал Винценгероде. Наша армия проходила через Москву. Он имел приказание двинуться с своим отрядом на дорогу, ведущую из Москвы во Владимир. Так как Наполеон вступал уже в Москву, пришлось тотчас начать наше отступление. Генерал отправил обратно к армии егерский полк. Изюмский гусарский и Л. гв. Казачий полки, высланные накануне из авангарда графа Милорадовича для производства усиленной рекогносцировки на правом фланге расположения нашей армии, не могли уже пройти через Москву и присоединились к нашему отряду, а впоследствии получили приказание остаться в нем.

Мы следовали вдоль окраины Москвы до Ярославской заставы, не будучи преследованы. Там мы остановились, чтобы прикрыть жителей столицы, бежавших от Французов. Сердца самых нечувствительных солдат разрывались при виде ужасного зрелища тысяч этих несчастных, которые толкали друг друга, чтобы выйти скорее из города, в

356

котором они покидали свои пепелища, свое состояние и все свои надежды. Можно было сказать, что они прощались с Россией. Едва мы услышали нестройный шум народа, который бежал, и неприятеля, вступавшего в Москву, нас охватил ужас, и мы отчаялись в спасении Империи.

К вечеру густой дым поднялся из середины города, он скоро распространился и соединился с другими облаками дыма, от которых потемнело небо и которые скрыли от наших взоров Москву с ее тысячами церквей. Пламя с трудом прорывалось сквозь это темное облако: наконец показался огонь и явил нам Москву, пылавшую на всем пространстве. Это пламенное море производило ужасный треск и далеко освещало отчаяние опечаленных жителей и отступление нашей армии.

Огонь, однако, успокоил наши опасения. Французская армия вступала в ад и не могла пользоваться средствами Москвы. Мысль эта утешала нас, и ночь, освещенная гибелью нашей столицы, сделалась роковой скорее для Наполеона, нежели для России²³.

Генерал Винценгероде, сознавая всю важность путей на Ярославль и Петербург, которые оказывались беззащитными в случае исполнения им полученного приказания — перейти на Владимирскую дорогу, отправил к фельдмаршалу курьера с докладом своих соображений и с просьбою о подтверждении приказания, прежде чем он обнажит обе указанные дороги. В Ярославле только что разрешилась от бремени Великая Княгиня Екатерина Павловна, а Император и вся Императорская Фамилия находились в Петербурге.

Рано утром на следующий день Французы, владея пожарищем Москвы, заняли Ярославскую заставу и двинулись вперед, что вынудило нас отступить до Тарасовки.

Там мы получили ответ фельдмаршала, которым он вверял бдительности генерала Винценгероде охрану обеих дорог — на Ярославль и Петербург. Тогда генерал, оставив казачьего полковника с двумя полками для прикрытия

357

Ярославской дороги, приказал ему о всех движениях непосредственно извещать Великую Княгиню и стараться все время сохранить сообщение, с одной стороны — с дорогой на Владимир, для обеспечения сношений с нашей главной армией, взявшей путь на Коломну, и с другой — с дорогой на Петербург, куда направился генерал Винценгероде с остальною частью своего отряда.

Мы двинулись через Виноградово и прибыли в Чашниково на большой дороге из Москвы в Петербург. Полковник Иловайский 12-й остановился там с авангардом, а остальная часть отряда стала биваком у Печковской.

4-й корпус продвинулся по большой дороге, и его аванпосты находились в окрестностях Черной Грязи: прочие французские войска бивакировали на равнине Петровского дворца. Пожар Москвы уничтожил большую часть продовольственных запасов, которые Наполеон надеялся найти в ней; беспорядки и грабеж, вызванные этим ужасным пожаром в его армии, лишили ее последних средств, которые она еще могла извлечь. Неприятель был вынужден отыскивать для себя продовольствие в окрестностях столицы. Он внес всюду беспорядок и грабеж и уничтожал сам то, что могло облегчить его продовольствие. Скоро окрестности города представляли пустыню; приходилось искать дальше, разделяться на мелкие отряды, и тогда-то началась для Французов та гибельная война, которую казаки вели с такою деятельностью и искусством.

Полковник Иловайский получил приказание высылать повсюду партии для захвата неприятельских фуражиров. С каждым днем возрастали смелость и бдительность казаков и ослабевали дух и сопротивление Французов.

Майор Прендель был отправлен с партией к Звенигороду, где ему усердно помогали вооружившиеся уже крестьяне и где он увеличил число пленных, со всех сторон приводимых к генералу.

Между тем неприятель, встревоженный постоянными потерями, которые он испытывал, и лишенный возможности

358

доставать себе необходимое продовольствие и фураж, двинулся вперед в значительных силах. Наш авангард должен был сдать ему, и генерал Винценгероде, не будучи в состоянии поставить преграду его движению, был вынужден отступить до Киева.

Узнав, что в то же время неприятельская колонна двигается на Волоколамск, он выслал меня с гвардейскими казаками и одним казачьим полком. Два эскадрона Тверского ополчения присоединилось к этому маленькому отряду и своим усердием и храбростью соперничали с испытанными войсками.

Одновременно неприятель двинулся вперед по Ярославской дороге и вынудил к отступлению два казачьих полка, оставленных для ее охраны. Он выслал также колонну на Дмитров и, парализовав этим наступательным движением на несколько дней набег наших партий, прикрыл своих фуражиров.

Я быстро двинулся на Волоколамск, откуда неприятель поспешно выступал. Я последовал за ним по дороге, ведущей на Можайск, и продвинулся вперед до Сорошнева. Там я разделил мой отряд на 4 части и указал каждой из них направление, которого держаться, назначив им сойтись на следующую ночь в Грибове.

Множество крестьян последовали за этими маленькими отрядами, которые на следующий вечер благополучно соединились и привели более 800 пленных, много повозок, лошадей и скота.

Генерал Винценгероде, вынужденный оставаться в Клину, имея перед собою значительные силы, и наблюдать Дмитров, находившийся у него на фланге, приказал мне не слишком удаляться от Волоколамска и избрать местом постоянного пребывания Порохов, откуда я должен был ограничиться высылкой партий, чтобы беспокоить неприятеля.

Полковник Иловайский, продолжавший командовать авангардом на большой Московской дороге, имел несколько удачных дел, и его партии снова начали захватывать неприятельские

359

разъезды и фуражиров. Проходил редкий день, чтобы он не взял двести или триста пленных, а иногда и более. Мои партии были не менее счастливы и нападали врасплох на Французов в окрестностях Рузы, Звенигорода и на большой дороге из Смоленска в Москву, где они захватывали почту и курьеров.

Мой брат, бывший поверенным в делах в Неаполе²⁴, возвратился в Россию в ту минуту, когда Наполеон, как в новый крестовый поход, ополчил всю Европу против нашей Империи. Он счел своею обязанностью дворянина просить о поступлении на военную службу. Император соблаговолил принять его майором и назначить к генералу Винценгероде, который прислал его ко мне вместе с подкреплением из казаков. Я был приятно удивлен при виде его и поспешил предоставить ему возможность получить боевое крещение. Он начал с того, что атаковал внезапно на большой дороге из Москвы в Смоленск неприятельскую кавалерийскую партию, которую обратил в бегство, и привел из нее более 100 пленных и курьера, везшего очень интересные депеши, выяснившие нам плачевное состояние французской армии.

Мой лагерь походил на воровской притон; он был переполнен крестьянами, вооруженными самым разнообразным оружием, отбитым у неприятеля. Каски, кирасы, кивера и даже мундиры разных родов оружия и наций представляли странное соединение с бородами и крестьянской одеждой. Множество людей, занимавшихся темными делами, являлись беспрерывно торговать добычу, доставлявшуюся ежедневно в лагерь. Там постоянно встречались солдаты, офицеры, женщины и дети всех народов, соединившихся против нас. Новые экипажи всевозможных видов, награбленные в Москве; всякие товары, начиная с драгоценных камней, шалей и кружев и кончая бакалейными товарами и старыми сворками для собак. Французы, закутанные в атласные мантильи, и крестьяне, наряженные в бархатные фраки или в старинные вышитые камзолы. Золото и серебро

360

в этом лагере обращалось в таком изобилии, что казаки, которые могли только в подушки седел прятать свое богатство, платили тройную и более стоимость при размене их на ассигнации. Крестьяне, следовавшие всюду за казачьими партиями и бдительно несшие аванпостную службу, брали из добычи скот, плохих лошадей, повозки, оружие и одежду пленных. Было до крайности трудно спасать жизнь последних — страшась жестокости крестьян, они являлись толпами и отдавались под покровительство какого-нибудь казака. Часто бывало невозможно избавить их от ярости крестьян, побуждаемых к мщению обращением в пепел их хижин и осквернением их церквей. Особенною жестокостью в этих ужасных сценах была необходимость делать вид, что одобряешь, и хвалить то, что заставляло подыматься волосы дыбом. Однако, при неурядице и среди отчаяния, когда, казалось, покинул Бог и наступила власть демона, нельзя было не заметить характерных добродетельных черт, которые, к чести человечества и к славе нашего народа, благородными тенями выступали на этой отвратительной картине. Никогда русский мужик не обнаруживал большей привязанности к религии и к своему отечеству, более преданности Императору и повиновения законным властям²⁵.

На основании ложных донесений и низкой клеветы я получил приказание обезоружить крестьян и расстреливать тех, кто будет уличен в возмущении. Удивленный приказанием, столь не отвечавшим великодушному и преданному поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить руки, которые сам вооружил и которые служили к уничтожению врагов отечества, и называть мятежниками тех, которые жертвовали своею жизнью для защиты своих церквей, независимости, жен и жилищ, но имя изменника принадлежит тем, кто в такую священную для России минуту осмеливается клеветать на самых ее усердных и верных защитников. Этот ответ произвел сильное впечатление, уничтожил опасения, которые старались внушить Императору,

361

и, может быть, навлек на меня вражду некоторых Петербургских интриганов²⁶.

Между тем Наполеон начал замечать опасность своего положения. Он рассчитывал на мир, а с ним отказывались от всяких переговоров.

Приближалась зима. Голод и недостаток всех предметов обмундирования и артиллерийских запасов увеличивались. Сообщения были прерваны различными партиями, которые всюду стерегли транспорты и разбивали обозы. Раненые покидались; начали обнаруживаться различные заболевания. Упадок дисциплины возрастал вследствие необходимости каждому заботиться о своем продовольствии. Упадок духа, опасения и ропот овладели, наконец, этой армией, привыкшей к быстрым успехам и богатству средств Германии и Италии.

Наша армия пополнялась из всех губерний Империи, продовольствие притекало к ней в изобилии; доверие и энтузиазм поддерживались настойчивостью Императора и оживлялись частыми стычками, которые постоянно оканчивались в нашу пользу. Армия, которую мир с Турцией отдал в распоряжение Императора, превосходила австрийскую армию, бывшую под начальством князя Шварценберга, и угрожала отрезать путь отступления Наполеону.

Император, совершенно успокоенный относительно намерений шведского королевского принца Бернадотта и рассчитывая на союзные с ним отношения, вывел войска из Финляндии и отправил генерала Штейнгеля с его войсками на усиление слабой армии графа Витгенштейна. Ополчение сформировалось и приближалось со всех сторон. Наконец, фельдмаршал Кутузов поручил генералу Беннигсену нападение на французский авангард под командой Мюрата. Авангард этот был внезапно атакован при Тарутине и почти уничтожен.

Тогда Наполеон увидел, что нельзя более терять время и что малейшее промедление может похоронить его со всей армией в развалинах Москвы. Он приготовился к отступлению.

362

Приходилось покинуть столицу России: совершив славный подвиг, достигнув высшей степени успехов — обратиться в бегство; лишиться господства над общественным мнением, доставленного ему этим завоеванием; решиться уничтожить в своей армии веру в его неизменное счастье и показать удивленной и готовой стряхнуть иго Европе свою слабость и силу России.

Чтобы скрыть эту настоятельную и тяжелую необходимость, 4-й корпус, остававшийся все время на Петербургской дороге, перешел в наступление.

Генерал Винценгероде приказал мне возвратиться в Клин, повелев оставить только пост в Волоколамске. Сам он выступил с драгунами, несколькими эскадронами гусар и казачьим полком, чтобы напасть врасплох на неприятельский отряд, занимавший Дмитров. В то же время полковник Иловайский получил приказание атаковать их передовые посты на Московской дороге. Неприятель неожиданно покинул Дмитров и повсюду отступил. На него наседали самым настойчивым образом, и он постепенно отошел, преследуемый до самых стен Москвы. Генерал Винценгероде лично двинулся в атаку с двумя полками казаков, которые будучи ободрены ежедневными успехами и сидя на конях настолько же хорошо кормленных, насколько плохо неприятельские, опрокинули в улицы Москвы 3 кавалерийских полка, принявших удар. Казаки многих перебили и взяли в плен более 400 пленных.

Великая армия Наполеона покинула Москву, и генерал получил несомненное известие, что оставленный им в Кремле гарнизон также готовился очистить его и закладывал мины под древней его стеной с целью оставить лишний след опустошения и святотатства.

Желая спасти Кремль, генерал отправился лично к нашим аванпостам, которые уже проникли внутрь города и находились в виду французского караула, поставленного возле дома губернатора. Генерал приблизился к нему, махая платком и не захотев, чтобы кто-нибудь за ним следовал.

363

Офицер принял его, как парламентера, и собирался послать уведомить маршала Бертье²⁷, бывшего в Кремле, когда на генерала бросился пьяный гусар и увел его в плен. Наши казаки находились слишком далеко, чтобы подать ему помощь, а молодой Нарышкин, кинувшийся один разделить участь своего начальника, объявил его имя и звание и был также уведен в плен.

Я получил ночью это неожиданное известие и поспешил на аванпосты. Тотчас же я выслал трубача с письмом, чтобы предупредить, что французские генералы, находящиеся в нашей власти, отвечают своей жизнью за малейшую неприятность, которая случилась бы с генералом Винценгероде.

В два часа утра ужасный взрыв, сопровождаемый светом, возвестил нам разрушение Кремля и освобождение Москвы.

IV

Москва после Французов. Назначение Кутузова начальником отряда. Преследование французской армии до Немана. Занятие отрядом Кутузова Тильзита. Действия против Макдональда. Положение дел перед началом похода 1813 года.

10 octobre 1812 Nous entrèmes dans cette antique capitale encore toute fumante, a peine pouvions nous nous frayer un chemin à travers les cadavres d’hommes et de béstiaux; les décombres et les cendres obstruaient toutes les rues, les églises pillées et toutes noircies de fumée seules servaient tristement de guides, pour s’orienter dans cette immense dévastation. Des Français égarés, erraient dans Moscou et devenaient les victimes d’une foule des paysans qui de tous cotés effluaient dans cette malheureuse enceinte.

Mon premier soin fut de courir au Kremlin, dans cette Métropole de l’Empire; un peuple immense cherchait à y pénétrer; il fallut les efforts réiterés du régiment des cosacs de la

364

garde pour le faire reculer, et pour défendre les ouvertures faites autour du Kremlin, par l’écroulement des murs.

J’entrai seul avec un officier dans cette cathédrale que je n’avais vue que lors du couronnement de l’Empereur brillante brillante de richesse et remplie des Grands de l’Empire; je fus saisi d’horreur en revoyant ce temple révéré que les flammes mêmes avaient épargné, bouleversé par l’impiété d’une soldatesque effrénée, et me persuadai que l'état dans lequel il se trouvait devait étre caché aux yeux du peuple. Les réliques des saints étaient mutilés, leurs tombeaux remplis d’ordures; les ornements de ces tombeaux en étaient arrachés. Les images qui décoraient l'église étaient salis, déchirés; tout ce qui avait pu provoquer ou tromper l’avidité du soldat était enlevé, l’autel était renversé, des tonneaux de vin avaient innondé ces parquets sacrés et des cadavres d’hommes et de chevaux infectaient ces voûtes destinées a l’encens. Je me hâtai de mettre mon cachet sur la porte et d’en défendre l’entrée par une garde considerable. Tout le reste du Kremlin était devenu la proie des flammes, ou avait été ébranlé par l’explosion des mines; l’Arsénal, l’eglise d’Ivan Velikoy, des tours et des murs ne formaient que des amas de pierres, etc.

10 октября 1812 года мы вступили в древнюю столицу, которая еще вся дымилась. Едва могли мы проложить себе дорогу через трупы людей и животных. Развалины и пепел загромождали все улицы. Одни только разграбленные и совершенно почерневшие от дыму церкви служили печальными путеводительными точками среди этого необъятного опустошения. Заблудившиеся Французы бродили по Москве и делались жертвами толпы крестьян, которые со всех сторон стекались в несчастный город.

Моей первой заботой было поспешить в Кремль, в метрополию Империи. Огромная толпа старалась туда проникнуть. Потребовались неоднократные усилия гвардейского казачьего полка, чтобы заставить ее отойти назад и защитить

365

доступы, образовавшиеся кругом Кремля от обрушения стен.

Я вступил один с офицером в собор, который видел только во время коронации Императора²⁸ блистающим богатством и наполненным первыми сановниками Империи. Я был охвачен ужасом, найдя теперь поставленным вверх дном безбожием разнузданной солдатчины этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, и убедился, что состояние, в котором он находился, необходимо было скрыть от взоров народа. Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и расколоты. Все, что могло возбудить или ввести в заблуждение алчность солдата, было взято; престол²⁹ был опрокинут; бочки вина были вылиты на церковный пол, а людские и конские трупы наполняли зловонием своды, которые были назначены принимать ладан. Я поспешил наложить свою печать на дверь и приставить ко входу сильный караул³⁰. Весь остальной Кремль сделался добычей пламени или был потрясен взрывом мин. Арсенал, церковь Ивана Великого, башни и стены образовали груды камней³¹.

Большое здание Воспитательного Дома привлекло мое внимание. Несколько сот детей, застигнутых вступлением неприятеля, умирали с голоду; множество женщин и русских раненых, которые не могли спастись бегством, нашли там убежище, и несколько тысяч больных Французов были в нем оставлены. Все просили хлеба, а опустошение окрестностей Москвы не позволило удовлетворить немедленно такую настоятельную потребность. Коридоры и дворы этого огромного здания были наполнены мертвыми — жертвами нищеты, болезней и страха.

Другие большие здания были завалены русскими ранеными, спасшимися от пожара и едва поддерживавшими существование; без помощи, без пищи, они были окружены трупами и ожидали конца своих страданий.

366

Неприятель, очищая Москву, поджег то, что еще уцелело от несчастного города; у нас не было никаких средств потушить пожар, который всюду увеличивал беспорядок и бедствия; крестьяне толпою устремились грабить и захватывать магазины с солью, медную монету казначейства и винные погреба. Весь наш отряд, как бы затерявшийся в огромном пространстве Москвы, едва был достаточен, чтобы сдерживать чернь, вооруженную оружием, отбитым у неприятеля.

Только на третий день мы могли немного отдохнуть и считать себя в безопасности посреди этого беспорядка.

Продовольствие было подвезено, и целое многочисленное население прибыло искать среди пепла места, которые занимались их домами, и, не сожалея о своих потерях, возблагодарить Бога за освобождение Москвы³².

Генерал Иловайский 4-й остался старшим после генерала Винценгероде, но, будучи неспособен к командованию, поручил мне все, и я поспешил донести Императору относительно необходимости присылки начальника.

Начальником этим был назначен генерал Кутузов³³. С его прибытием прибыла также Московская полиция, и мы могли покинуть этот печальный и несчастный город, чтобы принять участие в преследовании французской армии.

Из 13 800 дворцов и домов, бывших в Москве, только 1500 уцелели от пожара.

Армии Наполеона, вынужденная маневрами фельдмаршала Кутузова и кровавыми боями под Малоярославцем начать отступление по той же дороге, которая была совершенно опустошена во время наступательного движения, испытывала полный недостаток продовольствия. Упадок дисциплины и духа ускорил это отступление и скоро превратил его в постыдное бегство. Тревожимая со всех сторон, французская армия ежедневно теряла обозы, орудия и значительное число солдат. Наши казаки и крестьяне днем и ночью окружали ее во время марша и остановок на биваках, избивали фуражиров и захватывали все продовольственные средства.

367

Наконец, небо, казалось, взяло на себя месть за Россию. Поднялся ветер и принес 25-градусный мороз. Неприятельские лошади, неподкованные на зимние шипы и выбивавшиеся из сил, падали непрерывно и оставляли в наших руках обозы, парки и артиллерию. Вся добыча, взятая в Москве, досталась казакам. Несчастные Французы в лохмотьях, голодные, застигнутые стужей, почти более не сражались и гибли от лишений. Ненасытный голод обратил их прежде смерти в скелеты, и эти обезображенные тени тащились друг за другом, высматривая, где бы поесть падали или отогреть свои полузамерзшие тела. Длинный след трупов, окоченевших от холода, обозначал путь и страдания армии, выставленной Европой.

Мы встретили в Духовщине корпус вице-короля Италии, который, потеряв всю свою артиллерию и обоз, тянулся к Смоленску, где он соединился с великой армией.

Между тем граф Витгенштейн взял штурмом Полоцк, а адмирал Чичагов двигался к Минску. Несомненно, армия Наполеона растаяла бы до вступления в Смоленск, если бы фельдмаршал Кутузов ускорил преследование и ежедневно вводил в серьезный бой линейные войска вместо того, чтобы возложить эту задачу на алчных казаков³⁴.

В Смоленске она нашла еще некоторое количество продовольствия и продолжала свой марш на Красный. Часть нашей армии предупредила противника. С нашей стороны бой велся там вяло, и Французы, вынужденные все поставить на карту, чтобы проложить себе дорогу, потеряли только около двадцати тысяч человек, в том числе наполовину убитых и пленных.

Адмирал Чичагов, предупрежденный о приближении Наполеона, овладел трудной переправой через Березину. Граф Витгенштейн направился туда, гоня перед собой противопоставленный ему корпус. Если бы наша главная армия преследовала неотступно и безостановочно, как и должно, бегущего неприятеля, никогда бы Наполеон, ни один человек из его армии не спаслись бы. Но адмирал, будучи

368

очень плохим военачальником, допустил разбить свой авангард и едва не был атакован неожиданно сам в Борисове. Граф Витгенштейн прибыл только тогда, когда Французы уже навели мост, а наша главная армия занималась маневрами вместо того, чтобы нанести там последний удар³⁵.

Величайшие затруднения, встреченные при наводке моста, несколько пушечных выстрелов и, в особенности, страх, овладевший французской армией — заставил их, однако, дорого заплатить за этот переход. Вся уцелевшая артиллерия, обозы, несчастные женщины и дети, следовавшие за французской армией, исчезли под льдом Березины или были брошены на берегах ее. Несколько тысяч раненых, больные и выбившиеся из сил солдаты — погибли вблизи моста и увековечили эту переправу всеми бедствиями и ужасами, которые только могут постигнуть человечество.

Наполеон, по переправе, в санях обогнал армию, сопровождаемый лишь несколькими доверенными лицами. Он не остановился в Вильне и бежал за Неман, который он с таким высокомерием перешел только за несколько месяцев перед тем, проехал через Германию и сам привез в Париж известие о всех поражениях. Малочисленные остатки его огромной армии продолжали отступление до Вильны. Наша армия по-прежнему слабо их преследовала. Вынужденные очистить Вильну, немногие, сохранившие еще сомкнутость, части исчезли. Не получая приказаний и не думая о каком бы то ни было сопротивлении, каждый принадлежавший к этой пестрой армии бежал, куда хотел, стремясь скорее достигнуть границы России. Несколько казачьих партий преследовали и захватывали множество пленных. Если бы нашему отряду позволили тотчас же перейти Неман и преследовать бегущих в Пруссии, почти все маршалы, генералы и офицеры были бы взяты. Вместо того, они имели время прибыть в Кенигсберг, где, при помощи денег, получили от Немцев все, в чем нуждались.

Несмотря на это число неприятелей, которые переправились обратно через Неман, нельзя считать свыше 30 тысяч

369

человек. Таким образом, эта 6-месячная война стоила Европе более 400 тысяч человек — цвет ее населения, пожертвованный слепому честолюбию Бонапарта.

Император назначил свою главную квартиру в Вильне и явился туда с целью собрать свою армию и излить свои благодеяния.

Наш отряд ожидал в Юрбурге приказания перейти границу. Он был первым, перешедшим ту преграду, которую могущество Наполеона хотело навсегда поставить России. Наполеон утверждал, что спокойствие Европы требовало, чтобы этот народ Севера был вытеснен в наиболее суровые его области.

Мы направились к Тильзиту. Полковник Тетенборн и мой брат, командовавший нашим авангардом, опрокинули несколько эскадронов прусских гусар, которые хотели защищать вход в город. Население приняло нас там с радостью и энтузиазмом, который обнаружил нам благоприятное настроение, одушевлявшее Пруссаков, и предсказал нам легкость побед.

Тильзит был ареной унижения России и падения Пруссии; он первым увидел посрамление Наполеона, славу России и надежды Пруссии.

Макдональд находился еще в Курляндии, и его корпус, составленный из десяти тысяч французов и двенадцати тысяч Пруссаков, один избег общего уничтожения. Генерал Дибич был выслан из корпуса графа Витгенштейна, чтобы затруднить его отступление и в особенности с целью побудить прусского генерала Иорка отделиться от Французов. Два баталиона егерей и два орудия усилили наш отряд, который получил приказание, насколько возможно, приостановить движение неприятеля. Но последний скрыл так хорошо свой марш и так быстро двинулся на Тильзит, что егеря и два орудия были атакованы ранее, чем успели выставить для обеспечения аванпосты, и были взяты неприятелем. Мы вынуждены были уступить город. Между тем генерал Дибич имел успех в переговорах. Пруссаки оставили

370

Французов и, согласно предварительного договора, расположились по квартирам в окрестностях Тильзита, где они сохраняли полный нейтралитет.

При этих обстоятельствах мы наделали ряд ошибок. Русский корпус, противопоставленный в Курляндии генералу Макдональду, вместо того, чтобы следовать за ним по пятам, терял время на занятие Мемеля, которого никто не защищал. Граф Витгенштейн вместо того, чтобы ускорить движение со всем своим корпусом, ограничился высылкой нам двух указанных слабых баталионов, которые мы тотчас же ухитрились потерять, а генерал Шепелев, неудачно выбранный для того, чтобы с другим отрядом предупредить неприятеля на дороге в Кенигсберг, дал ему пройти, занявшись провозглашением тостов во славу нашего оружия.

Макдональд, благодаря нам, достиг счастливо Кенигсберга, и его слабый, но сохранивший порядок, корпус послужил там маяком для сбора всех беглецов, прибывавших из России, и сделался ядром новой армии.

Все хотели перейти границу, и множество отрядов под командой разных начальников и без общего руководства устремились со всех сторон, наводнили эту часть Пруссии и ровно ничего не сделали. Французы под командой Мюрата успели все вывести из Кенигсберга, отправить своих больных в Данциг и, наконец, выйти из этого города и перейти Вислу, почти не будучи обеспокоены. Около полудюжины генералов овладели очищенным Кенигсбергом и приписали себе эту славную победу. Наконец, прибыл граф Витгенштейн и положил конец беспорядочным действиям.

Сам Император перешел границы своей Империи. Значительный корпус наступал на Варшаву, и вторая кампания в Германии готова была начаться при самых счастливых предзнаменованиях.

Польше, лишившейся своей единственной поддержки, оставалось только прибегнуть к великодушному милосердию Императора. Слабые остатки ее армии под командой князя Понятовского получили позволение покинуть их отечество.

371

Вся Германия желала успеха нашему оружию и простирала нам навстречу руки, готовые сбросить оковы. Пруссия решительно и смело готовилась присоединить свои войска к нашим. Австрия радовалась неудачам Наполеона и выжидала еще несколько более благоприятной обстановки, чтобы выступить против него. Швеция вооружалась, чтобы принять участие в этой последней борьбе, и вселенная с изумлением взирала на энергию России и на умеренность ее могущественного Государя.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹  Дебушировать (от франц. déboucher) — проникнуть, развернуться. В военной терминологии этим словом обозначалось движение войск из конкретного пункта в некотором общем (чаще всего стратегическом) направлении.

²  Герцогство Варшавское — вассальное государство в системе наполеоновской империи. Образовано в результате Тильзитского мира в 1807 г. из польских земель, находившихся во владении Пруссии по условиям второго и третьего разделов Польши в 1792 и 1795 гг. В 1809 г. к герцогству Варшавскому были присоединены польские земли, отобранные у Австрии по Пресбургскому миру. Польские патриоты надеялись, что герцогство станет основой будущего восстановленного польского государства, но это не входило в планы Наполеона, который лишь эксплуатировал патриотические иллюзии. Герцогство Варшавское стало плацдармом для концентрации и развертывания небывалых по масштабам сил наполеоновской Великой армии перед вторжением в Россию.

³  Манифест императора Александра I и приказ по армиям произвели сильное впечатление в войсках и в народе, отозвались и в обществе. Приказ по армиям заканчивался словами: «Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу! Я с вами. На зачинающего Бог! Александр». Юный Пушкин вскоре напишет:

Тебе, наш  храбрый  царь,  хвала,  благодаренье!
Когда  полки  врагов  покрыли  отдаленье,
Во  броню ополчась,  взложив  пернатый  шлем,
Колена  преклонив  пред  вышним  алтарем,
Ты  браней  меч  извлек  и  клятву  дал  святую
От  ига  оградить  страну  свою  родную.

372

Мы  вняли  клятве  сей...

(«Императору Александру», 1815 год)

⁴  Исправлена ошибка в русском переводе в публикации В. И. Харкевича: вместо городка Слоним в Западной Белоруссии был назван Смоленск.

⁵  Король Вестфальский — Жером Бонапарт (1784—1860), младший брат Наполеона. В начале кампании возглавлял группу войск, направленную против Второй Западной армии Багратиона.

⁶  Незаурядные военные способности императора Александра I признают и авторы, питающие к нему искреннюю антипатию. Личное мужество его неоспоримо — при Аустерлице он, как простой офицер, пробился свозь строй врагов в рядах своей гвардии, награжден орденом Св. Георгия IV степени; в сражениях при Дрездене, Лейпциге, Фер-Шампенуазе также проявил воинскую доблесть. Менее известно о нем как об авторе плодотворных стратегических идей. Ему принадлежат не выполненный полностью план окружения Великой армии на Березине; принцип маневренных действий перед Лейпцигской битвой, что в результате привело к поражению Наполеона; инициатива победного марша на Париж. После Аустерлица Александр не считал себя способным к деятельности полководца, но фактически со времени Дрезденского сражения был не только главой антинаполеоновской коалиции, но и возглавлял ее вооруженные силы. Его военные идеи сходны с дипломатической интригой, политической игрой. Бенкендорф достоверен: позже император был лучшего мнения о своем военном даровании. В 1814 г., сразу по вступлении в Париж, в беседе с А. П. Ермоловым Александр не без иронии сказал: «Ну, что, Алексей Петрович? Теперь-то в Петербурге не будут меня считать за простачка?»

⁷  Бенкендорф неточен: Жером Бонапарт был отрешен от командования и уехал в Германию ранее, после того, как не смог опередить Багратиона у Бобруйской крепости, 6 июля.

⁸  Граф Петр Петрович фон дер Пален 2-й (1778—1864) — сын графа Петра Людвига (Петра Алексеевича) фон дер Палена, вдохновителя заговора против императора Павла I и инициатора его убийства в 1801 г.

⁹  Бухарестский мир, итог победного окончания войны с Турцией, был заключен 16 мая 1812 г. К России была присоединена Бессарабия, признано ее право на защиту христианского населения в Османской империи и ее влияние в придунайских княжествах. Сербия получила автономию «под покровительством России».

¹⁰  Барон Фердинанд Винценгероде (1761, вероятнее 1770—1818) — герой войны 1812 г. и заграничных походов. Уроженец герцогства Гессенского. С 1797 г. на русской службе, во время Итальянского и Швейцарского походов А. В. Суворова состоял при великом князе

373

Константине Павловиче. С 1800 г. — генерал-майор и генерал-адъютант. Непримиримый противник Наполеона, Винценгероде в 1809 г. перешел в австрийскую службу, в сражении при Асперне был ранен, получил чин австрийского фельдмаршал-лейтенанта. В 1812 г. вернулся в Россию. С «летучим корпусом» совершил беспримерную по смелости и искусству экспедицию в глубь оккупированной Великой армией Белоруссии и установил связь армии Барклая де Толли с войсками, прикрывавшими направление на Петербург. Во время оккупации Москвы прикрывал со своим отрядом дороги из Москвы на Петербург, Ярославль, Владимир, Волоколамск. 10 октября 1812 г. отправился на переговоры с французским командованием, чтобы предотвратить подготовленный взрыв Кремля. Был схвачен в районе дома генерал-губернатора на Тверской улице. Наполеон грозился повесить Винценгероде, считая его своим подданным (Гессен, родина Винценгероде, входил в Рейнский союз, чьим протектором был Наполеон). Александр I объявил, что за жизнь вероломно захваченного (ибо парламентеры в плен не берутся) русского генерала заплатят своей жизнью пленные французские военачальники. Винценгероде был отправлен во Францию, по дороге освобожден отрядом генерал-адъютанта А. И. Чернышева. Получил в командование отдельный кавалерийский корпус. Под Калишем 1 февраля 1813 г. разбил корпус генерала Ренье, взял в плен командира и большинство офицеров. Кавалер ордена Св. Георгия II степени. За отличие в «битве народов» при Лейпциге получил чин генерала от кавалерии. В 1814 г. взял приступом Суассон, сражался при Лаоне и Сен-Дизье. По окончании наполеоновских войн вышел в отставку и уехал на родину.

¹¹  Дмитрий Петрович Неверовский (1771—1813) — герой войны 1812 г., генерал-майор, командир 27-й пехотной дивизии, во главе которой прославился героическим сопротивлением прорывавшемуся к Смоленску авангарду Великой армии. Несмотря на многократное превосходство французской кавалерии, дивизия Неверовского своим мужеством и стойкостью позволила соединенной русской армии первой занять Смоленск. Подвиг Неверовского под Красным не имеет аналогов в военной истории и доставил ему и его солдатам славу и уважение обеих противоборствующих армий. Бенкендорф был в это время с отрядом Винценгероде в Белоруссии, поэтому неудивительно, что он совершает ошибку: сообщает о бое под Красным как об арьергардном бое Второй Западной армии Багратиона на пути к Смоленску, тогда как это событие относится ко времени после соединения двух русских армий.

¹²  Рейд отряда Винценгероде в занятую французами Белоруссию не привлекает внимания современных историков войны 1812 года, да и ранее не изучался. Тема не популярна, ибо ее герои два «немца», Бенкендорф и Винценгероде. По проявленному мужеству, боевому искусству

374

и результатам с этим рейдом не сравнимы действия других «летучих» отрядов.

¹³  Бенкендорф умалчивает о трудности этого предприятия: с отрядом всего в 80 всадников он прошел через занятую противником территорию, не теряя связи с Винценгероде, и нашел I корпус графа Витгенштейна, преградивший за Полоцком неприятелю путь на Петербург.

¹⁴  Два последних абзаца (с купюрой слов: «поддонки польского дворянства») приведены у Е. В. Тарле в книге «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год». Все сказанное Бенкендорфом подтверждают мемуары французских авторов и К. фон Клаузевитц в книге «1812 год» («Русский поход»).

¹⁵  В «Записках С. Г. Волконского» (СПб, 1902, с. 176) точно указано место происшествия: село Самойлово Гжатского уезда Смоленской губернии. Названа и хозяйка имения: «княгиня Голицына, известная в Петербурге под названием Princesse Alexis» (там же). Это кн. Александра Петровна Голицына, урожденная Протасова, (1774—1842), вдова кн. Алексея Андреевича Голицына (1767—1800), перешедшая в 1818 году в католичество. Автор этих «Записок», декабрист Сергей Григорьевич Волконский был дежурным офицером (в чине ротмистра) при командире отряда генерал-адьютанте Винценгероде.

¹⁶  Эта характеристика Барклая де Толли совпадает с пушкинской:

В  молчанье  шел  один  ты  с  мыслию  великой,
И  в  имени  твоем  звук  чуждый  невзлюбя,
Своими  криками  преследуя  тебя,
Народ,  таинственно  спасаемый  тобою,
Ругался  над  твоей  священной  сединою.

(«Полководец», 1835)

¹⁷  Слова Бенкендорфа об итогах Бородинского сражения почти полностью соответствуют авторитетным мнениям по этому непростому вопросу. Автор «Записок» не приписывает «победу» ни одной из сторон, но отмечает, что моральный и материальный урон, понесенный Великой армией при Бородине, был для нее невосполним. Этим подтверждается вывод: Бородино явилось стратегической победой русской армии.

¹⁸  Сейчас слова Бенкендорфа, сказанные о Кутузове, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, но вспомним, что они были написаны еще в 1817 году. Ср. у Пушкина:

Когда  народной  веры  глас
Воззвал  к  святой  твоей  седине:
«Иди,  спасай!»  Ты  встал — и  спас.

(«Перед гробницею святой...», 1831)

¹⁹  Ср. у Пушкина:

375

Ты  был  неколебим  пред  общим  заблужденьем;
И  на  полупути  был  должен  наконец
Безмолвно  уступить  и  лавровый  венец,
И  власть,  и  замысел,  обдуманный  глубоко, —
И  в  полковых  рядах  сокрыться  одиноко.
Там,  устарелый  вождь, как  ратник  молодой,
Свинца  веселый  свист  заслышавший  впервой,
Бросался  ты  в  огонь...

   («Полководец», 1835)

²⁰  Ведет (от франц. vedette) — пост конного караула, а также сам конный отряд, назначенный для несения сторожевой службы.

²¹  Автор имеет в виду речку Сторожка, впадающую в Москва-реку у живописно расположенного на пути с запада в Звенигород древнего Саввино-Сторожевского монастыря. Из текста рапорта Винценгероде видно, что бой у Звенигорода был упорным, несмотря на огромное неравенство сил, и продолжался около шести часов. С. Г. Волконский, младший по чину и по возрасту сослуживец Бенкендорфа, в своих «Записках» (СПб, 1902, с. 181) пишет о бое под Звенигородом, как об упорном арьергардном «деле», сообщает, что в результате успеха засады «в ущелье» у монастыря удалось даже захватить пленных, свидетельствует, что маленький отряд на целый день задержал продвижение вдесятеро превосходящего противника. Имя автора публикуемых мемуаров С. Г. Волконский упоминает везде с неизменным уважением.

²²  То, что написано Бенкендорфом об оставлении Москвы, равно, как и о вступлении в нее (в начале IV главы), принадлежит к самым сильным страницам во всей мемуаристике об этих днях 1812 года.

²³  Из ряда свидетельств о пожаре Москвы описание Бенкендорфа, при всем его лаконизме, выделяется необычным ракурсом и живостью. Пушкин:

Русь обняла  кичливого  врага,
И  заревом  московским  озарились
Его  полкам  готовые  снега.

(«Была пора: наш праздник молодой...», 1836)

²⁴  Брат мемуариста — граф Константин Христофорович Бенкендорф (1785—1828). Начинал службу как дипломат. С 1803 г. — камер-юнкер Двора, при посольствах в Берлине, затем в Неаполе. В 1812 г. — камергер Двора. С началом войны 1812 года вернулся на родину, поступил в армию майором кавалерии. Начал службу в отряде барона Винценгероде, отличился в ряде боев. В 1813—1814 гг. отличился в ряде боев во главе небольшого кавалерийского отряда. Был награжден рядом орденов, закончил войну в чине генерал-майора. Его имя 5 раз значится в числе имен отличившихся военачальников на мемориальных

376

плитах Храма Христа Спасителя. В 1816 г. по болезни вышел в отставку. С 1820 г. — снова на дипломатической службе, чрезвычайный посланник в Вюртемберге, затем при баденском дворе. В 1826 г., при начале войны с Персией, вернулся в армию. С блеском командовал кавалерийским авангардом, занял Эчмиадзин, разбил персидскую конницу у Абирани. Был произведен в генерал-лейтенанты, награжден золотым оружием, получил звание генерал-адъютанта. В 1828 г. принял участие в войне с Турцией, во главе кавалерийского отряда первым из русских генералов перешел Балканы и вышел в тыл турецким войскам. Это был его последний подвиг. Скончался в августе 1828 г. Кавалер орденов Св. Георгия III-й степени и др. По свидетельству современников, отличался «редким образованием» и знанием литературы. Автор «Писем из Персии», которые успел опубликовать при жизни в «Северной пчеле». А. С. Грибоедов, хорошо знавший К. Х. Бенкендорфа по совместной службе в Закавказье, называл его «рыцарственнейшим человеком на свете» (Сочинения, М., 1988, с. 566).

²⁵  Описание временного лагеря «летучего отряда» единственно в своем роде, подобных картин в мемуаристике более нет. Этот абзац, кроме последнего предложения, приведен вместе с еще четырьмя, весьма малыми, цитатами из «Записок Бенкендорфа» в книге с замечательным названием: «Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. На европейскую дорогу, марш! XVIII—I четв. XIX вв.». Составитель С. К. Иванов (М., АО «Правда Интернэшнл», 1996, с. 420—421, 477, 507—508). Это огромная (и весьма тенденциозная) подборка цитат из множества прямых источников и творений «исторических публицистов». Цитаты из «Записок» вырваны из контекста, дабы представить «стихийность» и «дикость» доминантой «русского национального характера». Таково последнее известное обращение к «Запискам Бенкендорфа».

²⁶  В книге Е. В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год» (М., 1938, с. 179—180) эпизоду с «петербургскими интриганами» находится следующее объяснение. 24 сентября 1812 г. «взбунтовавшиеся крестьяне Волоколамского уезда и один священник, соучаствовавший с ними» (так сказано в документе Комитета министров) были обречены на репрессию по клеветническому доносу в Петербург. Роль карателя, который бы «в страх другим велел их повесить», была поручена генералу Винценгероде. Волоколамский уезд контролировался «партией» (частью отряда) под командой Бенкендорфа. Его донесение (на французском языке) Винценгероде отправил в Петербург, и тем императорский флигель-адъютант спас крестьян. Тарле приводит в переводе развернутую цитату из этого донесения. Оно весьма любопытно тем, что совершенно не вяжется со стереотипами жанра: «Позвольте мне говорить с вами без обиняков. Крестьяне, которых губернатор и другие власти называют возмутившимися, вовсе не возмутились. Некоторые

377

из них отказываются повиноваться своим наглым приказчикам, которые при появлении неприятеля, так же как и их господа, покидают этих самых крестьян, вместо того, чтобы воспользоваться их добрыми намерениями и вести их против неприятеля... Имеют подлость (on a l’infamie) утверждать, будто некоторые из крестьян называют себя французами. Они избивают, где только могут, неприятельские отряды, отправляют в окружные города своих пленников, вооружаются отнятыми у них ружьями и защищают свои очаги... Нет, генерал, не крестьян нужно наказывать, а вот нужно сменить служащих людей, которым следовало бы внушить хороший дух, царящий в народе». И еще: «Я отвечаю за это своей головой», «Я пользуюсь крестьянами для получения известий о неприятеле».

²⁷  Бенкендорф ошибочно называет имя маршала Бертье, речь должна идти о военном губернаторе оккупированной Москвы маршале Мортье, остававшемся тогда в покидаемой Великой армией русской столице.

²⁸  Коронация императора Александра I состоялась 15/27 сентября 1801 г. в Успенском соборе Московского Кремля.

²⁹  В переводе, опубликованном В. И. Харкевичем, престол назван алтарем. Неточность, вероятно, происходит от погрешности переписчика французского оригинала «Записок»: вместо l’autel им было написано l’hôtel. В настоящей публикации внесена поправка.

³⁰  Первое свидетельство о Москве и Кремле после оккупации. У юного Пушкина:

Где  ты,  краса  Москвы  стоглавой,
Родимой  прелесть  стороны?
Где  прежде  взору  град  являлся  величавый,
Развалины  теперь  одни...

  («Воспоминания в Царском Селе», 1814)

³¹  Ошибка: колокольня Ивана Великого не пострадала — лишь окружающие строения.

³²  Полковник Бенкендорф был временным военным комендантом Москвы и Кремля несколько дней до прибытия полиции и графа Ростопчина.

³³  Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1772—1843) — в 1812 г. генерал-майор. В октябре 1812 г. назначен командиром отдельного отряда на место генерала Винценгероде, захваченного французами. Преемник графа М. А. Милорадовича в должности генерал-губернатора Санкт-Петербурга в 1826 г.

³⁴  Упрек Кутузову за недостаточную энергию преследования не оригинален, подобное мнение достаточно распространено. Более справедлива оценка Клаузевитца: «Никогда преследование неприятеля в большом масштабе не велось так энергично и с таким напряжением сил, как

378

в эту кампанию. Правда, русские генералы часто проявляли нерешительность... когда следовало захватить бегущих, но все же заслуживает удивления энергия общего натиска при огромном масштабе фронта» (К. фон Клаузевитц, «1812 год». М., 1937, с. 149).

³⁵  Неудача окружения при Березине обычно заглаживается в «исторической публицистике». Одно из лучших исследований по этому вопросу принадлежит перу В. И. Харкевича, первого публикатора Записок Бенкендорфа.

Вместо послесловия

В 1865 году, в «издании втором» бартеневского «Русского Архива» был напечатан «Отрывок из записок графа А. Х. Бенкендорфа», точнее, даже два «отрывка». Публикация была предварена письмом к П. И. Бартеневу Модеста Андреевича Корфа (1800—1876), директора (1849—1861) Императорской Публичной библиотеки в Петербурге, лицейского однокашника Пушкина. В нем, в частности, говорится: «...Этот рассказ извлечен из записок графа Александра Христофоровича Бенкендорфа... Записки его, о существовании которых не только Император Николай I, но и все близкие и даже родные графа узнали лишь после его смерти, были ведены на французском языке и содержат в себе множество таких подробностей, анекдотов и пр., которые иначе нигде бы не сохранились. Наглядным тому доказательством служит и настоящий отрывок...» Сама публикация содержала два фрагмента «Записок» — довольно пространный и краткий. Их содержание относится к 1836 и 1837 годам: происшествие с императором Николаем I по дороге из Пензы в Тамбов и пожар Зимнего дворца.

В «Русском вестнике», том XCI, № 1 за 1903 год на с. 37—65 был опубликован значительный фрагмент «Записок», посвященный поездке Николая I в Калиш, Теплиц, Прагу и Вену весной — летом 1835 года. Публикация сопровождена следующим примечанием: «Этот отрывок из любопытных записок графа Бенкендорфа сообщен нам покойным директором Императорской Публичной библиотеки Н. К. Шильдером».

Генерал-лейтенант Николай Карлович Шильдер (1842—1902) известен своим большим трудом «Император Александр I. Его жизнь и царствование». Меньшей известностью пользуется

379

его работа о Павле I, и еще менее распространены два тома незавершенной книги «Император Николай I. Его жизнь и царствование». Они были изданы один раз в 1903 году, через год после смерти автора. Содержание исчерпывается событиями 1831 года — окончанием Польской войны и эпидемией холеры. Оба тома усыпаны цитатами, часто развернутыми, на несколько страниц, из «Записок» (преимущественно) и писем Бенкендорфа (в основном к графу М. С. Воронцову и графу И. В. Дибичу-Забалканскому). Их свыше пятидесяти. Из содержания цитат можно усмотреть, что Н. К. Шильдер, а до него М. А. Корф, располагали текстом «Записок» с описанием событий с декабрьского восстания 1825 года по пожар Зимнего дворца в декабре 1837 года (бесспорно, период 1832—1835 гг., не охваченный публикациями фрагментов, отражен в «Записках»). Наконец, в IV томе книги «Александр I» Н. К. Шильдер приводит в виде цитаты слова А. Х. Бенкендорфа о императрице Елисавете Алексеевне, что позволяет предположить, что в «Записках» говорилось и о времени до декабрьского восстания.

В 1903 году — рекордный год «популярности» пера Бенкендорфа — вышла в свет брошюрка под названием «Выписки из писем графа А. Х. Бенкендорфа к Императору Николаю I о Пушкине». Николай Барсуков, автор предисловия к этому «переводу графини Ек. П. Шереметевой», пишет, что заведующий Собственной Его Величества библиотекой Рихард Александрович Гримм «сделал выписки из пересмотренных им бумаг графа А. Х. Бенкендорфа».

Большую осведомленность о «Записках» являет некто С. Ч., автор обширной статьи о Бенкендорфе во II томе Биографического словаря, изд. Брокгауз и Ефрон, с. 81—83. Он, например, пишет о серьезной болезни Бенкендорфа в 1837 году так: «Есть указания (в записках самого Бенкендорфа и барона Корфа), что боялись за его жизнь и низшие слои населения, среди которых он мог быть популярен за терпеливо-любезное отношение к просителям и за помощь в делах судебных». Автор, с одной стороны, беспощаден к мемуаристу: «...не умея даже правильно писать ни на одном языке, он и не стремился к знанию и в распространении его видел лишь опасность для существующего строя. Узость мысли делала его в вопросах политики необычайно черствым и нетерпимым»; с другой же — честно отмечает, что от III отделения Собств. Е. И. В. канцелярии при графе А. Х. Бенкендорфе,

380

в частности, исходили: инициатива строительства железной дороги Петербург — Москва (1838 г.), требования улучшения народного здравоохранения (1841 г.), донесения о необходимости отмены системы винных откупов, вредных для «народной нравственности», здоровья и хозяйства (неоднократно). Из содержания статьи С. Ч. видно, что он был хорошо знаком со всеми мемуарами Бенкендорфа, а также со всеми публикациями их фрагментов. С. Ч. указывает современную ему библиографию о Бенкендорфе, но не приводит список публикаций из мемуаров.

Всего вышеизложенного довольно, чтобы прийти к выводу, что граф А. Х. Бенкендорф, по-видимому, действительно является крупным писателем-мемуаристом. Его наследие относится к интереснейшему периоду истории России, нами плохо освоенному и не понятому, известному в основном по писаниям «исторических публицистов». Значительная часть полного корпуса мемуаров приходится на 1825—1837 годы, и излишне говорить, насколько они важны для пушкинистики. Независимо от того, занимает в мемуарах Бенкендорфа значительное место Пушкин или нет, знакомство с ними необходимо.

Местонахождение мемуаров, как и других бумаг графа Бенкендорфа, определяется просто. Известно, что М. А. Корф и Н. К. Шильдер пользовались полным корпусом мемуаров, будучи директорами Императорской Публичной библиотеки в Петербурге. Кроме того, письма Бенкендорфа к императору Николаю I находились в начале века в Собственной библиотеке императора Николая II.

В заключение приводим небольшие фрагменты из «Записок» графа Бенкендорфа. Они дают некоторое представление и о мемуарах в целом.

1. День казни декабристов 13 июля 1826 года. Заключенных выводят для оглашения приговора. Граф Бенкендорф всматривается в них: «...Меня влекло к тому не одно любопытство, но и сострадание: то были большею частию молодые люди, дворяне хороших фамилий; многие из них прежде служили со мною, некоторые, как, например, князь Волконский, были непосредственно моими товарищами. У меня щемило сердце, но вскоре чувство сожаления, возбужденное во мне мыслию об ударе, поразившем столько семейств, уступило негодованию и омерзению. Грязные и неуместные речи и шутки этих несчастных свидетельствовали и

381

о глубокой нравственной их порче и о том, что сердца их недоступны ни раскаянию, ни чувству стыда» (Н. К. Шильдер. Николай I. Жизнь и царствование, т. 1, с. 452).

2. В пути с Императором Николаем I, 1836 год (перевод М. А. Корфа). «Ночная темнота, застигшая нас по выезде из Пензы, нисколько не умалила скорости нашей езды. Государь и я крепко спали в коляске, как вдруг, в час пополуночи, 26 августа, нас разбудил крик форейтора и кучера; лошади понесли, и почти в ту же минуту коляска опрокинулась с грохотом пушечного выстрела. «Это ничего!» — вскричал Государь. Очутясь, не знаю как, на ногах возле опрокинутого экипажа, я увидел кучера Государева Колчина и камердинера Малышева (сидевшего также на козлах) лежащими без чувств; падение коляски и род небольшого вала, на который свернули лошади, тотчас остановили их стремительный бег. «Выходите», — закричал я Государю; но как он не ответил, то я схватил его за воротник шинели и вытащил из коляски; тут, увидев, что ему сделалось дурно, я, поддерживая его, отвлек и посадил в ров, окаймлявший дорогу. Первые его слова были: «Я чувствую, что у меня переломлено плечо; это хорошо: значит, Бог вразумляет, что не надо делать никаких планов, не испросив Его помощи». В это время показался прохожий: то был старый отставной солдат, с увешанною медалями грудью. Я подозвал его и, дав подержать факел, принесенный рейткнехтом, который прибежал в испуге с передовой телеги, приказал остаться при Государе, пока я с рейткнехтом посмотрю, как помочь кучеру и камердинеру; последний, весь в крови, стонал, а первый не давал никаких признаков жизни. Тогда я послал рейткнехта в его телеге за врачом и другим экипажем на ближайшую станцию — городок Чембар, до которого нам оставалось всего пять верст. Государь между тем разговаривал с державшим факел солдатом и сам, приподнявшись, чтобы пособить нам ухаживать за камердинером, заметил, что у меня ушиб на лбу, чего я прежде сгоряча не почувствовал. Тут настиг нас следовавший всегда за Государем фельдъегерь, которого я тотчас отослал обратно, ускорить сколько можно прибытие лейб-медика Арендта, ехавшего в одной коляске с генерал-адъютантом Адлербергом и отставшего в пути. Покамест, я достал из кармана коляски хересу, которым обмыл окровавленное лицо камердинера, принудив и Государя, у которого всякую минуту делалась дурнота, выпить несколько глотков. Видя перед собою

382

сидящим на голой земле с переломленным плечом могущественного владыку шестой части вселенной, которому светил старый инвалид и кроме меня никто не прислуживал, я был невольно поражен этою наглядною картиною суеты и ничтожества земного величия. Государю пришла та же мысль, и мы разговорились об этом с тем религиозным чувством, которое невольно внушала подобная минута».

3. Пожар Зимнего дворца, 1837 год (перевод М. А. Корфа). «17-го декабря в 8 часов вечера мне дали знать, что загорелся зимний дворец. Я поспешил туда, хотя зная, что в нем уже издавна приняты все возможные меры предосторожности против огня, не подозревал никакой серьезной опасности. Вверху лестницы государевой половины дымный запах привел меня прямо в Фельдмаршальскую залу. Тут обер-полицмейстер и придворная прислуга доискивались, откуда выходит дым, ежеминутно усиливавшийся. Прибежал князь Волконский (министр императорского двора), а вслед за ним приехал и Государь из театра, где был с Императрицею. Послали на чердак; но там уже скопился такой густой дым, что нельзя было ни дышать, ни доискаться источника огня. Тогда принялись ломать потолок залы, и огонь вдруг показался из-под карниза. При виде опасности Государь поспешил к своим детям, уже спавшим, и, разбудив их, велел отвести в Аничков дворец. Вместе с тем он отдал приказание, чтобы сейчас пришел в зимний дворец занимающий казармы возле него 1-ый батальон Преображенского полка; чтобы Павловский полк был также готов явиться по востребованию и чтобы послали в театр просить Императрицу ехать оттуда не в зимний дворец, а в Аничкин, где она найдет и детей. После этого мы с ним вернулись в Фельдмаршальскую залу...» (Здесь Записки графа Бенкендорфа прерываются.) (Из «Русского архива», М., 1865, вып. II, ст. 1168—1170, 1179—1180.)

Публикация, примечания, сопроводительные
материалы П. Н. ГРЮНБЕРГА.

Представлено на 106 заседании Пушкинской комиссии, 27 марта 1996 г.