285

А. И. ФРУМКИНА

ДВА РИСУНКА ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
ПУШКИНА

В записной книжке Пушкина в коричневом мраморном переплете¹, на обороте 89 листа, свободном от текста, небрежно набросан мужской портрет. Попробуем сопоставить этот карандашный рисунок поэта с дошедшими до нас портретами его близкого друга Павла Воиновича Нащокина (илл. 1, 2, 3).

Сравним: высокий, выпуклый лоб, на который спускается вьющаяся прядь волос (характерная деталь, видная на нескольких портретах Нащокина). Плавная линия бровей, глаза с нависающими верхними и припухлыми нижними веками. Та же форма носа, те же пухлые губы четкого рисунка с чуть приподнятыми уголками, тот же тяжелый подбородок. Кажется, есть основания считать, что на этом рисунке Пушкина изображен «любезный Павел Воинович», как называл поэт своего друга.

Когда же был сделан рисунок и какие обстоятельства этому предшествовали?

Для определенного ответа на этот вопрос, к сожалению, нет достаточных текстологических оснований. На листе с рисунком и на соседних листах нет никаких записей, которые помогли бы точной датировке, а сама записная книжка условно отнесена к 1828—1835 гг. Условно потому, что в ней есть записи, в том числе карандашные, как и изучаемый нами рисунок, датировать которые просто не представляется возможным.

Что же касается биографических оснований, то их для датировки этого рисунка, пожалуй, даже слишком много.

Как известно, Пушкин и Нащокин познакомились в ранней юности. Были приятельские встречи в Царском селе и в послелицейские годы в Петербурге. На время шестилетней высылки Пушкина из столиц их общение как будто прекращается, — впрочем, до нас, может быть, не дошли сведения о нем. «Утро у

286

Рисунок А. С. Пушкина

1

2

287

Пушкина с Нащокиным», — помечает 31 декабря 1826 года в дневнике М. П. Погодин². Это все, что нам достоверно известно об их встречах во второй половине 1820-х годов, после возвращения поэта из ссылки. Нащокин живет тогда в Москве, но, бывая там, Пушкин останавливается в гостиницах, у С. А. Соболевского, у П. А. Вяземского... Их давнее знакомство и приятельство перерастает в сердечную дружбу только в 1830-х годах. Именно за эти шесть лет написаны 49 дошедших до нас писем Пушкина и Нащокина друг другу, которые, по словам биографа, «дышат такой сердечной, почти нежной привязанностью и обнаруживают такую простоту равноправных отношений, какие можно найти разве еще только в дружбе Пушкина с Дельвигом»³.

После безвременной смерти А. А. Дельвига в 1831 году Нащокин становится близким, преданным Пушкину и любимым им другом, как будто заменив ему в 30-е годы ушедшего Дельвига. «С Нащокиным вижусь всякий день...» «Нащокин мил до чрезвычайности...» «Он все тот же: очень мил и умен...» «Нащокин здесь одна моя отрада...» «Любит меня один Нащокин...», пишет Пушкин жене из Москвы в разные годы.

Павел Воинович отвечает Пушкину такой же сердечной привязанностью. «Драгоценный Пушкин», «утешитель мой, радость моя», «дражайший друг», так называет поэта в своих письмах Нащокин.

С 1831 года, приезжая в Москву, Пушкин останавливается у Нащокина, хотя его раздражает и огорчает беспорядочная, шумная, текущая часто помимо воли хозяина жизнь в холостом доме Нащокина. «Нащокин занят делами, а дом его такая бестолочь и ералаш, что голова кругом идет, — пишет поэт жене. — С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход: всем до него нужда; всякий кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного — что делать?»⁴ Нащокин, не знавший, разумеется, этого письма Пушкина к жене, как будто продолжая его, пишет другу о своей жизни год спустя: «Народу у меня очень много собираются, со всяким надо заниматься — для чего — так Богу угодно: ни читать, ни писать время нет — только и разговору здравствуйте, подай трубку, чаю. Прощайте очень редко — ибо у меня опять ночуют и поутру

288

Рисунок А. С. Пушкина

3

289

не простясь уходят... Прощай воскресение нравственного бытия моего. Авось опять приедешь в Москву — и отогреешь...»⁵ «Забалтываясь» с Нащокиным во время своих приездов в Москву, Пушкин, как известно, уговаривает друга непременно писать воспоминания, своей рукой начинает их. В 1832 году поэт напоминает о них другу: «Что твои мемории? Надеюсь, что ты их не бросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятнее, да и тебе легче. Незаметным образом вырастет том, а там поглядишь: и другой»⁶. В мае 1836 года Пушкин приезжает в Москву и почти три недели живет в доме у Нащокина, а летом 1836 года, получив в Петербурге обещанные нащокинские «мемории», написанные в форме письма к «любезному Александру Сергеевичу», редактирует их, собираясь, по-видимому, опубликовать в своем журнале «Современник».

Может быть, именно к этому времени, ко второй половине 1836 года, надо отнести портрет Нащокина в записной книжке Пушкина? Косвенным, но достойным внимания подтверждением такой датировки может стать попытка атрибуции еще одного, тоже карандашного, портретного наброска, сделанного Пушкиным на одном из соседних листов той же записной книжки.

На этом рисунке изображен в профиль мужчина с кудрями и необычным, острым и пристальным взглядом широко раскрытых больших глаз «...Он имел ...антично прекрасную большую голову с глазами, в которых вдохновение, ум, гений, мысль так и блистали, выглядывая то поодиночке, то все вместе. Высокий лоб, увенчанный, как у льва, вольными золотистыми кудрями, выдвигался необыкновенно вперед с двумя яблоками над глазами, которые вот так и казались рогами Юпитера-Аполлона...»⁷. Так один из современников описывает внешность знаменитого художника Карла Павловича Брюллова. Сравнение рисунка Пушкина с несколькими портретами Карла Брюллова дало возможность предположить, что на этом рисунке изображен именно он.

Попробуем обосновать эту догадку. Сравним рисунок Пушкина с автопортретом Брюллова, написанным для галереи Уффици в 1834 году (илл. 4). Та же форма крупной головы с кудрями, выступающими над высоким, неровным лбом; глубокая, узкая, тонкая переносица, резкий очерк бровей «уголком», массивный подбородок и тот же, что и на рисунке Пушкина, внимательный, предельно сконцентрированный взгляд.

290

Рисунок А. С. Пушкина

4

5

291

Автопортрет, написанный Брюлловым в следующем, 1835 году (илл. 5). При сходстве всех черт лица, здесь еще более видна важная подробность внешнего облика Брюллова, отмеченная Пушкиным в атрибутируемом рисунке и многими современниками художника — пронизывающий, особо пристальный взгляд светлых глаз «с сильно развитыми зрачками». «Глаза и брови придавали всей его физиономии необыкновенное выражение, — вспоминала писательница М. Ф. Ростовская. — Невозможно поверить, чтобы голубые глаза могли владеть таким быстрым и глубоким взглядом. Они, казалось, сыпали искры, когда он говорил...»⁸.

Теперь сравним наш рисунок с самым ранним из известных автопортретов художника, написанным еще в годы его учения в Академии художеств, точнее — в 1813 году (илл. 6). Оттесняя все другие детали, основное внимание здесь привлекают к себе глаза юноши. По удачному выражению современного биографа Брюллова «взгляд напряженный, острый, как бы одновременно встревоженный увиденным и схватывающий его»⁹. Интересно сопоставить с рисунком Пушкина не только эту деталь, но уже в юности сформировавшиеся характерные черты: тот же прямой нос с чуть вздернутым кончиком и еще не пропорциональный по отношению к юному лицу крупный, выступающий вперед подбородок.

1836 год. Год знакомства Пушкина с «Карлом Великим», как называли Брюллова современники. Возвратившегося в Россию после 14-летнего отсутствия европейской знаменитостью Карла Брюллова встречает радушная Москва. «Теперь пишу тебе вследствие обеда в честь знаменитого Брюллова — сообщает Пушкину из Москвы в Петербург Павел Воинович Нащокин. — Уже давно... не встречал такого образованного и умного человека, о таланте говорить мне тоже нечего, известен он — всему миру и Риму. Тебя, т. е. твое творение он понимает и удивляется равнодушию русских относительно тебя. Очень желает с тобою познакомиться и просил у меня к тебе рекомендательного письма. Каково тебе покажется? Он боялся к тебе быть, не упредив тебя. ...кому Рим удивлялся, кого в Милане и в Неаполе с триумфом народ на руках носил, кому Эвропа рукоплескала — того прошу принять с моим рекомендательным письмом благосклонно»¹⁰. Неудивительно, что, получив такое письмо, Пушкин

292

Рисунок А. С. Пушкина

6

7

293

спешит сам явиться к Брюллову и познакомиться с ним сразу по приезде в Москву в мае 1836 года. Знакомство поэта и художника было, как видим, подготовлено и ускорено Нащокиным. Соседство портретов Брюллова и Нащокина в записной книжке Пушкина позволяет предположительно отнести и изображение «любезного Павла Воиновича» к маю 1836 года, времени последнего приезда Пушкина в Москву, восемнадцатидневного его житья в доме Нащокина его знакомства с Брюлловым. Разумеется, оба рисунка могли быть сделаны и позже, летом или осенью 1836 года, в Петербурге.

Возвратимся, однако, к иконографическому сопоставлению. Тогда же, в первые месяцы 1836 года, известный московский художник Василий Тропинин в три сеанса создает изображение Брюллова (илл. 7). Отметим, что, при заметном сходстве этой работы с брюлловскими автопортретами и с рисунком Пушкина, взгляд художника здесь «смягчен» кистью Тропинина. Возможно, что предельно внимательный, но и располагающий, сообщительный взгляд Брюллова на этом портрете объясняется тем, что художник не наедине с собой, не напряженно смотрит в зеркало, а видит перед собой доброго и славного Тропинина, как известно, развлекавшего его чтением и беседами во время сеансов.

Если автопортреты Брюллова можно назвать исповедью художника, то тропининский портрет — это скорее благожелательная, светская, легкая беседа прославленного Брюллова с друзьями и поклонниками.

Другое изображение Брюллова, сделанное в том же, 1836 году. Его сопоставление с рисунком Пушкина представляет особый интерес. Это бюст Брюллова, выполненный московским скульптором Витали, в доме которого состоялось знакомство Пушкина с Брюлловым. Навещая Брюллова в мастерской Витали, Пушкин, разумеется, мог видеть эту скульптуру. Перед нами автолитография художника Виктора, сделанная с бюста Брюллова работы Витали (илл. 8). Подчеркнем на этот раз весьма значительное сходство всей линии профиля Брюллова с атрибутируемым рисунком Пушкина. (Отметим интересную и необычную деталь: своеобразный взгляд Брюллова передан и на этой литографии, изображающей скульптуру, она смотрит на нас не пустым мертвым глазом статуи, а живым, цепким и пронизывающим брюлловским взглядом.)

294

Рисунок А. С. Пушкина

8

9

10

295

Теперь обратимся к карандашному наброску Брюллова, сделанному для известного автопортрета в красном вольтеровском кресле (илл. 9). Пушкин, разумеется, не мог видеть Брюллова таким — эта работа выполнена художником в 1848 году, после долгой и особенно тяжелой болезни. Тем не менее, выявившиеся с возрастом и заострившиеся во время болезни черты Брюллова на этом портрете, кажется, вполне сопоставимы со значительно более ранним рисунком Пушкина. Вспомним, что, по удачному выражению А. М. Эфроса, зерном рисунков Пушкина была карикатура, максимально заостряющая и сгущающая наиболее характерные черты модели. Может быть, именно предельное заострение черт в аскетически-одухотворенном автопортрете 1848 года дает возможность сравнить его с острым, сконцентрированным профильным наброском Пушкина. Подчеркнем еще раз важную деталь внешнего облика Брюллова, удачно переданную Пушкиным и отмеченную современниками. В своем стихотворении, посвященном брюлловскому автопортрету 1848 года, поэт Ознобишин пишет: «Открытый взор пронзает даль глубоко»¹¹. Несмотря на родственность этой строки расхожим поэтическим штампам, отнесемся к ней со вниманием как к еще одному свидетельству очевидца.

Из всех воспроизведенных здесь изображений Брюллова автопортрет 1848 года единственный, где художник изображен с бородой, как и на рисунке Пушкина. Но носил ли ее Брюллов раньше 1848 года? Мог ли Пушкин видеть его с бородой? Решение этого, казалось бы, курьезного вопроса небезразлично для атрибуции пушкинского рисунка, поэтому попытаемся ответить на него.

Среди созданных при жизни Пушкина изображений Карла Брюллова существует серия карандашных портретных зарисовок художника работы его ученика князя Григория Гагарина, выполненная им в 1835 году, еще до возвращения Брюллова в Россию (илл. 10). На этих рисунках Брюллов изображен с небольшой бородкой. Отметим сходные обстоятельства, предшествовавшие созданию серии зарисовок Гагарина и автопортрета 1848 года. И в 1835, и в 1848 годах художник был тяжело болен и лишен возможности выходить из своей комнаты. Оба раза, выздоравливая, Брюллов представал перед друзьями после изнурительной

296

болезни обросшим бородой. Но мог ли Пушкин видеть его в такой ситуации?

Вспомним известные письма поэта к жене из Москвы от мая 1836 года. — 4 мая: «Я успел уже посетить Брюллова. Он мне очень понравился. Он хандрит, боится русского холода и прочего...» 18 мая: «Брюллов сей час от меня. Едет в Петербург скрипя сердце. Боится климата и неволи». Думается, что выражения «русский холод» и «климат» могут быть здесь поняты не только как прозрачное иносказание, но и в прямом своем метеорологическом смысле. «Зазываю Брюллова в Петербург, но он болен и хандрит», — пишет Пушкин жене.

Из письма самого Брюллова друзьям в Италию мы узнаем, что вскоре по приезде в Петербург, в мае 1836 года художник был «отчаянно болен»¹². Из-за этой тяжелой болезни, сообщают нам документы архива Петербургской Академии художеств¹³, было даже перенесено на середину июня чествование Брюллова, его торжественная встреча в Академии.

Во время этой болезни Пушкин мог навещать Брюллова, продолжая сердечное дружеское и творческое общение с ним, недавно начавшееся в Москве. Эти их встречи в мае-июне 1836 года тем более вероятны, что, приехав в Петербург, Брюллов поселился в квартире друга Пушкина, С. А. Соболевского, с которым художник был хорошо знаком еще в Италии. Именно туда, в квартиру Соболевского, адресовано единственное сохранившееся письмо, вернее, записка Пушкина к Брюллову.

Из дневника ученика художника, Аполлона Мокрицкого, мы узнаем о том, что тяжелейшая инфлуэнца мучила Брюллова и осенью 1836 года, когда частое общение его с Пушкиным, как известно, продолжалось. Итак, можно, с большой долей вероятности предположить, что Пушкин мог видеть Брюллова, навещая его, обросшим небольшой, начинающейся бородкой, с которой художник изображен на рисунке в записной книжке Пушкина.

Пушкин нарисовал Брюллова, Брюллов же, к сожалению, не успел написать портрет Пушкина, работу над которым они условились начать во время последней своей встречи. «25-е января 1837 года. Сегодня в нашей мастерской было много посетителей..., — вспоминает А. Н. Мокрицкий, — между прочими были Пушкин и Жуковский. Сошлись они вместе, и Карл Павлович угощал их своей портфелью и альбомами. Весело было смотреть,

297

как они любовались и восхищались его дивными акварельными рисунками, но когда он показал им недавно оконченный рисунок: «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне», то восторг их выразился криком и смехом. Пушкин не мог расстаться с этим рисунком, хохотал до слез и просил Брюллова подарить ему это сокровище... он с рисунком в руках стал перед Брюлловым на колени и начал умолять его: «Отдай, голубчик! Ведь другого ты не нарисуешь для меня; отдай мне этот». «Брюллов не отдал Пушкину рисунка, сказав, что рисунок был уже продан княгине Салтыковой, но обещал Пушкину написать с него портрет и назначил время для сеанса. На беду дуэль Пушкина состоялась днем ранее назначенного сеанса...»

ПРИМЕЧАНИЯ

¹  ПД, ф. 244, оп. 1, № 840.

²  Пушкин и его современники. Материалы и исследования. СПб., 1919, вып. XIX—XX, с. 84.

³  М. Гершензон. Мудрость Пушкина, М., 1919, с. 214.

⁴  Пушкин. Полн. собр. соч. в 16-ти тт., т. XIV, с. 249, письмо № 715.

⁵  Там же, т. XV, с. 41, письмо № 783.

⁶  Там же, с. 37, письмо № 777.

⁷  А. В. Корнилова. Карл Брюллов в Петербурге, Л., 1976, с. 161—162.

⁸  К. П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Составитель и автор предисловия проф. Н. Г. Машковцев, М., 1961, с. 179.

⁹  Владимир Порудоминский. Брюллов (ЖЗЛ). М., 1979, с. 41.

¹⁰  Пушкин. Полн. собр. соч. в 16-ти тт., т. XVI, с. 74, письмо № 1123.

¹¹  Цит. по: А. В. Корнилов. Карл Брюллов в Петербурге, с. 160.

¹²  К. П. Брюллов в письмах..., с. 154.

¹³  Сборник материалов для истории С.-Петербургской Академии Художеств за сто лет ее существования. Составил Н. П. Петров, ч. II, СПб., 1865, с. 335—336.

¹⁴  К. П. Брюллов в письмах..., с. 146—147.