- 38 -

Д. Н. МЕДРИШ

«ПЕСНЯ ПАРАШИ» И ПОВЕСТЬ
О БАРЫШНЕ-КРЕСТЬЯНКЕ

Пушкинская «Барышня-крестьянка», по общему мнению, — «одно из самых реминисцентных произведений отечественной классики»¹. Установлена перекличка этого замыкающего «Повести Белкина» произведения с творениями русских и зарубежных авторов, от «Ромео и Джульетты» Шекспира до «Бедной Лизы» Карамзина. Фольклорной традиции внимания уделялось значительно меньше. Так, в фундаментальном труде В. В. Виноградова «Стиль Пушкина» перечислены пять стилистических пластов, из которых составляется язык «Барышни-крестьянки» (сентиментально-декламативный, литературно-полемический, драматический, характеристически-описательный и повествовательный в собственном смысле)²; фольклорно-поэтический пласт не отмечен вовсе. Другие исследователи в повести (собственно — новелле, но сохраним авторское определение жанра: «Повести Белкина») обнаруживали сказочные и карнавальные реминисценции; при этом ее связь со сказкой сводилась к безмятежно-благополучной развязке, а перекличка с обрядом — к переодеванию. Какие-либо конкретные сюжеты, мотивы, персонажи или образы при этом не упоминаются. Связь же «Барышни-крестьянки» с народной песней и вовсе оставалась незамеченной, хотя одной известной песне повесть едва ли не обязана своим возникновением. В статье, посвященной другой проблеме, мы уже обратили внимание на то, что первая встреча героев пушкинской повести описана почти теми же словами, что и встреча персонажей песни «Вечор поздно из лесочку»³. Рассмотрим этот факт в более широком контексте, поскольку, с одной стороны, упомянутая песня более или менее явно присутствует во всей пушкинской повести, от заглавия и эпиграфа до развязки, с другой

- 39 -

— песня отозвалась у Пушкина не просто как отдельный текст, а как один из своеобразных элементов народной культуры.

Начнем с того, что история, о которой идет речь, в народном сознании запечатлелась в трех версиях — песенно-поэтической, реально-житейской и официально-документальной, причем в «Барышне-крестьянке» каждая из версий отразилась по-своему.

Версия песенно-поэтическая воплощена во множестве вариантов (только в девятом выпуске «Песен, собранных П. В. Киреевским», представлено одиннадцать). Как это обычно бывает при устном бытовании лирической песни, в различных вариантах в основном совпадает исходная лирическая ситуация, тогда как финальная часть факультативна и в ряде текстов отсутствует. Приведем один из наиболее кратких текстов:

Вечор  поздно  из  лесочку
Я  каров  домой, домой  гнала,
Вниз  спустившись к  ручеечку
Близ  зеленава  лужка.
Вижу, слышу: едет  барин  с  поля,
Две  сабачки  впереди,
Ахотнички  пазади.
Враз  подъехал  он  ко  мне.
— Здравствуй, милая  красотка,
Из  которова  села
И  откуда  везена?
Отвечала  ему:  «Сударь,
Вашего  сиятельства  крестьянка
Отвечаю  здеся  вам».
— Нынче  была  ты  крестьянка,
Завтра  будешь госпожа!
— Мне  не  лестно  быть госпожой —
Только  вашею  слугой⁴.

Песню эту связывают с реальной судьбой, а героиню песни нередко называют ее автором, так что в народном сознании произведение существует как «Песня Параши» или «Песня про Парашу»; в этом последнем случае имя героини называлось в самом тексте:

У  Успенского  собору
В  большой  колокол  звонят.

- 40 -

Нашу  милую  Парашу
Венчать с  барином  хотят.

Речь идет о знаменитой Параше Жемчуговой (Прасковье Ивановне Горбуновой-Кузнецовой-Ковалевой-Жемчуговой-Ковалевской-Шереметевой, — столь развернутая фамилия будет объяснена ниже). В некоторых вариантах, повествующих и о том, как Параша, прежде чем выйти замуж за барина, устроила судьбу сватавшегося к ней Ванюши, Егорова сына, сохранено и другое реальное имя: к реальной Параше Ковалевой действительно сватался Иван, сын пекаря Егора Ушакова⁵. Известно, что граф Н. П. Шереметев не допускал в своих имениях исполнения песни, которая слишком явно напоминала современникам о том, что его жена — вчерашняя крестьянка. Вероятно, этим же объясняется и тот факт, что песня «Вечор поздно из лесочку» впервые была опубликована лишь в 1818 году, когда не стало графа, — через пятнадцать лет после смерти Прасковьи Ивановны.

Песня, однако, далеко не во всем соответствовала фактам. Уже положенная в ее основу ситуация — неожиданная встреча барина с незнакомой ему юной крестьянкой — вымышлена, точнее — заимствована отчасти из фольклорных любовных песен, отчасти из сентиментальных повестей и пьес, в том числе и тех, в которых актриса Жемчугова выступала в главной роли. Реальная Параша не могла предстать перед графом прекрасной незнакомкой хотя бы уже потому, что еще десятилетней девочкой была взята в усадебный шереметевский театр, набор в который проходил под неусыпным наблюдением графа и в соответствии с его инструкцией, требовавшей набирать таких, «чтобы были из себя получше и не гнусных видом и станом»⁶.

Жизнь у реальной Параши сложилась нелегкая, драматическая, даже трагическая. Отец ее, Иван Степанович Горбунов-Ковалев, был горьким пьяницей. Отношения крепостной актрисы, наделенной красивой сценической фамилией Жемчугова (ее подруги по сцене стали Бирюзовой и Гранатовой), с графом Николаем Петровичем Шереметевым долгие годы оставались обидно двусмысленными, да и венчание, которое, наконец, в ноябре 1801 года состоялось (Прасковье Ивановне к тому времени исполнилось 33 года), было тайным; о своем браке граф возвестил в феврале 1803 года, на второй день после кончины супруги (она умерла от чахотки вскоре после рождения сына).

- 41 -

Отклонения от фактов в песне не случайны: они подчинены определенной поэтической традиции; жизненная реальность, уложенная в популярный в фольклоре и в литературе того времени сюжет, обрела в песне увлекательную завязку, счастливое развитие и ускоренно-благополучный финал: «Нынче была ты крестьянкой, Завтра будешь госпожой».

Существовала еще и третья, официальная версия. Поскольку брак графа и крепостной крестьянки был недопустим, отыскался стряпчий (кстати, крепостной человек графа Шереметева), хитроумно доказавший благородное происхождение Параши Ковалевой, которая якобы и не Ковалева вовсе, а Ковалевская: был подыскан мнимый предок, польский шляхтич Ковалевский, который еще в 1667 году попал в русский плен и затем положил начало русской ветви дворянского рода. Так, прибегнув в своеобразному ряженью, крестьянку, кузнецову дочь, превратили в дворянку Ковалевскую. Любопытно, что историки русского театра и фольклористы, называя двойную фамилию крепостной девушки, одинаково воспроизводят первую ее часть — Горбунова, тогда как вторую приводят в одном из вариантов: Параша в различных источниках именуется то Ковалевой (А. И. Кузьмин, З. И. Власова), то Кузнецовой (Ив. Н. Розанов, А. М. Новикова, В. Е. Гусев). Видимо, перед нами фамилия-прозвище, кличка (коваль — то же, что и кузнец), указывающая на ремесло отца актрисы графского театра). Свой кузнец был в каждой деревне и притом находился на виду, и слово, называющее ремесло, как бы срасталось с его именем, так как вернее выделяло человека, чем фамилия, которая могла принадлежать в деревне и другим семействам (здесь уместно будет вспомнить Архипа-кузнеца из повести «Дубровский»). У графа Шереметева, когда он подправлял родословную своей возлюбленной (Ковалева — Ковалевская), были свои соображения и цели, однако, сам того не желая, он обращал внимание любознательных современников на ее фамилию, запечатлевшую отцовское ремесло.

Таковы три версии одной судьбы⁷. У Пушкина все они скреплены общим мотивом ряжения, которым проникнута вся повесть, начиная с заглавия — «Барышня-крестьянка». Барышня не просто наряжается крестьянкой — она как бы «играет» песню «Вечор поздно из лесочку». Эпиграф — «Во всех ты, Душенька, нарядах хороша» — приводится с ссылкой на Богдановича (автора

- 42 -

поэмы «Душенька»). Вот что, однако, примечательно: в одном из вариантов песни «Вечор поздно из лесочку» (видимо, довольно распространенном, если его использует Д. В. Григорович в романе «Переселенцы») барин произносит примерно те же слова, — правда, с небольшим, но характерным уточнением:

Хоть  родилась  ты  крестьянкой,
Можешь  быть  и  госпожой.
И  во  всем  новом  наряде
Будешь  вдвое  хороша⁸.

Совпадение многозначительное. Одно из трех: либо Пушкин был знаком с таким вариантом песни — и тогда он явно на него ориентировался; либо, не зная этой версии, он так проникся фольклорно-лубочным сюжетом, что угадал возможный его поворот, перекликающийся со стихами «Душеньки» Богдановича; либо — что менее вероятно, но вовсе не исключено — эти строки в народной песне появились позже, под влиянием пушкинской «Барышни-крестьянки» с ее эпиграфом, в котором прослушивается лейтмотив «Песни Параши», в дальнейшем повествовании переозвученный: «вдвое хороша» Лиза как раз в крестьянском наряде.

В русском обряде на первом плане оказываются два элемента ряжения — головной убор и обувь. В пушкинской повести описывается, как были сшиты для Лизы «толстая» рубашка и сарафан, не забыты при этом и медные пуговицы. Особое внимание уделяется тому, как были приобретены и использованы лапти. Эта важная деталь ряжения словно бы перенесена из песни:

Ты  сейчас  стоишь  в  лаптишках,
А  завтра  в  башмачках,
Ты  сейчас  стоишь  мужичка,
А  завтра  госпожой.

Исходная лирическая ситуация песни «Вечор поздно из лесочку» обыграна в картине первой встречи героев повести — с одним, однако, добавлением: «Итак, она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее <...> — «Откуда ты?» — «Из Прилучина; я дочь Василья-кузнеца...»⁹ Между тем во всех известных нам версиях песни героиня называет себя крестьянкой, но ни в одной из них не упоминает о том, что она

- 43 -

дочь кузнеца. Эту характеристику Пушкин заимствует из реальной истории Параши Ковалевой. Для чего? С одной стороны, это намек на реальные события, в повести представленные в травестийном плане. Но, с другой стороны, в «Барышне-крестьянке» роль этой подхваченной Лизой детали значительно весомее — и поэтичнее, — чем в жизни реальной Параши. Кузнец в фольклоре — фигура особая. С ним самим и с его окружением совершаются необычные превращения (он, например, перековывает старых на молодых). В конспективной записи Пушкина сохранилась замечательная сказка, в которой царевича подменяют кузнецовым сыном, так что каждому из них приходится выступать в роли другого. В обличье кузнецова сына действует царевич — в услышанной поэтом народной сказке, в обличье кузнецовой дочери барышня — в пушкинской повести. Известно также (этот мотив использовали поэты пушкинской поры), что к кузнецу обращаются в подблюдных песнях, предвещающих богатство и счастливое замужество. Кузнецом, как и мельником, обряжаются «окрутники» (вспомним, кстати, героиню пушкинской «Русалки» — мельникову дочь). Столь приметная роль кузнеца в фольклорном сознании объясняется тем, что в мифопоэтической картине мира кузнец — лицо, связанное с огнем, — издревле выступает, по определению В. В. Иванова, «как посредник между верхом и низом»¹⁰. Словом, если Лиза Муромская выдает себя не за крестьянку вообще, но за кузнецову дочь, то это не только напоминание о реальной Прасковье Ковалевой, но и погружение в мир фольклорного ряжения, шире — в мир народной культуры. Мотив ряжения в «Барышне-крестьянке» не сводится к переодеванию персонажей, он проникает во все клеточки образной структуры. Так, первоначальное сравнение старика Берестова с медведем (Муромский «прозвал своего соседа медведем и провинциалом») в дальнейшем повествовании приобретает ярмарочно-игровой смысл: «Берестов отвечал с таким же усердием, с каким цепной медведь кланяется господам по приказанию своего вожатого». Вместо грозного владыки лесов — потешный Михайло Иванович Топтыгин, персонаж медвежьей комедии и народного лубка. Да и сама героиня, входя в образ крестьянки, следует опыту массовой смеховой культуры: «Она повторила свою роль, на ходу низко кланяясь и несколько раз потом качала головою, наподобие глиняных котов...»

- 44 -

К фольклорной традиции восходит также имя, которым назвалась Лиза Муромская, чтобы ее приняли за крестьянку. Неожиданно встретившись с молодым соседом Алексеем Берестовым, на его вопрос: «Как тебя зовут, душа моя?», она отвечала: «Акулиной». В черновике было — «Елизаветой», новое имя героиня придумала на ходу, вспомнив, что так зовут одну из деревенских девушек, и сообразив, что крестьянке оно подходит больше. Почему же из всех «простонародных» имен Лиза избрала это — Акулина? Не потому ли, что фольклорно-песенная Акулина (это имя встречается в целом ряде текстов) весьма инициативна, и хотя батюшка ее весьма строг, —

Я  на  это  не  гляживала,
Я  на  улицу  хаживала¹¹...

В другой песне Макарша с Акулиной подружились также по ее инициативе¹². Играя Парашу, героиня повести берет инициативу на себя: если в песне встреча случайная, то в повести она подготовлена Лизой. В трудной ситуации деревенской барышне могла помочь еще одна песня — кстати, известная по записи, сделанной в пушкинских краях:

Ехали  ребята  из  Новагорода,
Красная  девица  на  улице  была...
Стал  ее  молодец  выспрашивати,
Выспрашивати,  выговаривати.
«Как  тебя,  девица,  по  имени  зовут?»
Дед  крестил — Акулина  имя  дал.
«Акулина  душечка!  Ты  радость,  жизнь  моя!
Я  тебя  люблю,  за  себя  замуж  возьму...»¹³

Акулиной в песне названа девушка, которой вскоре предстоит счастливое замужество, — а именно такая развязка ожидает героиню «Барышни-крестьянки». Героиня повести назвалась именем не просто крестьянским, но еще и народно-песенным.

Наконец, как в официальной версии (где Ковалева оказывается Ковалевской), герой повести, уже перед самой свадьбой, обнаруживает, что его любимая — не крестьянка вовсе, а дворянская дочь. Иначе говоря, в повести обыграна, отчасти спародирована судьба Ковалевой-Шереметевой, какой она представлена во всех трех версиях — поэтической, реальной, официальной. Лиза Муромская, подобно песенной героине, знакомится с

- 45 -

молодым барином, случайно встретившись с ним в лесу, но случайность эта мнимая, она подстроена, разыграна уездной барышней. Героиня выдает себя за дочь кузнеца, тем самым уподобляясь реальной Параше Кузнецовой-Ковалевой, вернее — разыгрывая ее роль. В конце повести обнаруживается, что крестьянка, в которую влюбился молодой барин, и не крестьянка вовсе, а барышня, так же, как в официальной версии крестьянка Ковалева вдруг обернулась шляхеткой Ковалевской, — с той, однако, разницей, что официальная версия судьбы Параши подменяла истину ложью, а в повести заключительная метаморфоза лишь проясняла истину. Таким образом, все три версии оказались в «Барышне-крестьянке» востребованными, и во всех случаях их интерпретация у Пушкина оказывалась прямо противоположной первоисточнику, травестированной¹⁴. Какая бы из версий ни использовалась, все ситуации воспроизводятся как бы с противоположным знаком: что у Параши реально, то для Лизы игра, а то, что у Параши вымысел, то для Лизы — реальность, которая, однако, тоже маскируется, и потому героине приходится прибегать к ряжению и тогда, когда она притворяется крестьянкой, и тогда, когда, принимая Алексея у себя дома, она играет уездную барышню, напялив букли и непомерно выбелив лицо, как это делают «окрутники» на святках.

Если бы нас интересовали только источники повести, то на этом можно было бы и остановиться. Однако песня «Вечор поздно из лесочку» — не только факт творческой истории повести, но и элемент ее образной структуры. Иначе говоря, не только автор, создавая свое произведение, помнил «Песню Параши», но и условный повествователь — девица К. И. Т. (Белкин свидетельствует, что именно от нее услышаны «Метель» и «Барышня-крестьянка») песню знала; более того, сама героиня в своем поведении ориентировалась на знакомую песенную ситуацию, да и читатель, следя за ее приключениями, сопоставлял их с поступками известной песенной героини. Так ли это?

О популярности той или иной песни в прошлом можно судить по ряду показателей: свидетельствам современников, количеству записей, включению в песенники, использованию в лубочных изданиях и в художественной литературе. В комментарии к напечатанным в сборнике Киреевского одиннадцати записям песни П. А. Бессонов свидетельствует, что «не было на Руси уголка,

- 46 -

где бы ее не знали, преимущественно между дворовыми, мещанами, купечеством, чиновниками, вообще в среднем классе, а отчасти и в высшем, кто только из него любил и любит песню. Из этой массы нам положительно не случалось встретить человека, который не был бы знаком с песнью хоть в отрывках»¹⁵. Начиная с «Новейшего российского песенника» (СПб, 1818), песня «Вечор поздно из лесочку» включалась в многочисленные сборники, обычно с пометами «протяжная», «простонародная», «семейная», «девичья»¹⁶. Когда же в обычай вошло называть сборник по заглавию открывающей его песни — как правило, наиболее известной, — одно из таких массовых изданий вышло под названием «Вечор поздно из лесочка»¹⁷. Изучая народно-песенный репертуар, А. М. Новикова пришла к выводу, что «наибольший народный успех среди русских народных песен второй половины — конца XVIII века выпал на долю песни «Вечер поздно из лесочку»¹⁸. Что же касается жанра в целом, то «расцвет жанра «русской песни» относится к концу 20-х и к первой половине 30-х годов»¹⁹, то есть как раз ко времени выхода в свет «Повестей Белкина». Издавались и лубочные листки с текстом песни и соответствующими иллюстрациями; лубок же, как известно, ориентируется и на грамотных, и на неграмотных, — это особое явление культуры, которое служит как бы мостом между фольклором и литературой, причем мостом с двусторонним движением²⁰. Наконец, наша песня цитируется и вводится в сюжет в произведениях А. Ф. Писемского, Д. В. Григоровича, Н. С. Лескова, Ф. К. Сологуба, рисующих картины народного быта.

Лиза Муромская, как и девица К. И. Т.²¹, песню о кузнецовой дочери могла не только услышать, но и прочитать: к тому времени она была издана (а, как замечено в повести, уездные барышни «знание света и жизни почерпают из книжек»). Это нетрудно вычислить. В каждой из «Повестей Белкина» указывается (или угадывается), как правило, одна дата-ориентир; Берестов-отец вышел в отставку и поселился в своем имении «в начале 1797 года», что, по мнению комментаторов, связано с воцарением Павла. Эта же дата, на наш взгляд, позволяет определить и время действия повести: поскольку Алексей Берестов родился уже после выхода отца в отставку, а до встречи с Лизой он успел окончить университет, то лет ему несколько более двадцати, и сватовство его к Лизе происходит никак не ранее 1818 года (скорее,

- 47 -

несколько позже). Так что, когда Лиза задумалась над тем, как бы ей познакомиться с загадочным молодым соседом, песня уже была опубликована.

Рассказчик, Белкин, издатель, персонажи — все они связаны с народно-песенной традицией, каждый по-своему. Можно предположить, что исполнение «Песни Параши» (или упоминание об этой песне) послужило толчком к тому, чтобы барышня К. И. Т. рассказала забавную, связанную с этой песней историю, а Иван Петрович Белкин записал этот рассказ. Барышне К. И. Т. принадлежит прежде всего сама «история» — примечательный случай, заслуживающий того, чтобы быть рассказанным, а также освещение ситуаций и отбор деталей, — все эти моменты перекликаются с песней Параши. Лизе ход событий также видится в свете песни, и к реальным обстоятельствам она примеряет песенную развязку, надеясь «увидеть ненарадовского помещика у ног дочери прилучинского кузнеца». Белкиным, по свидетельству «издателя» (который, в свою очередь, ссылается на письмо ненарадовского соседа), вымышлены почти все имена действующих лиц, причем — возможно, от присущего ему «недостатка воображения» — имена эти, по большей части, заимствованы из песен. Автор же, как заметил В. В. Виноградов, «себя открыто обнаруживает и изображает в предисловии — «от издателя» — и в эпиграфах»²², причем «при разграничении функций рассказчика и «издателя» эпиграфы составляют специальность издателя»²³.

И уж, конечно, в песенную стихию погружена Настя. Судя по рукописи, ей в уста предполагалось вложить песню, по контрасту связанную с происходящим. В черновом варианте песня только названа: «Вечерком румяну зорю...» Это произведение известное, оно того же рода, что и «Вечор поздно из лесочку», то есть так называемая «русская песня», автор ее — Н. П. Николаев, говорится в ней о несостоявшемся замужестве, и завершается она словами:

А  когда  б  была  богатой
И  большою  госпожой,
Все  алмазы  были  б  платой
За  свидание  с  тобой²⁴.

- 48 -

В окончательном тексте Пушкин предпочел иное средство характеристики: фольклорность, песенность речевого поведения Насти не иллюстрируется, а проявляется по ходу действия. Так, рассказывая Лизе о своем знакомстве с тугиловским помещиком, она вдается в детали, которые нетерпеливой барышне кажутся бессмысленными, представляя, по характеристике В. В. Виноградова, «цепь имен, фамильярно называемых и предполагаемых известными слушательнице («пошли мы, я, Анисья Егоровна, Ненила, Дунька...»)»²⁵. К этому можно бы добавить, что такая манера изложения в аналогичных ситуациях характерна как раз для фольклорной лирической песни. Так, в песне «Собирались у нас братцы все на двор бурлацкий...» кряду упомянуты девки Маша, Прасковья, Акулина, Аннушка²⁶ — кроме имен, о них ничего не сказано. Примечательно также, что имена Прасковья (Параша) и Акулина оказываются в одном ряду: они из одной песни.

Таким образом, на песенную традицию ориентируются и героиня — в своих решениях и поступках, и ее «информатор» — Настя, и рассказчица — барышня К. И. Т., воспринимающая происходящее как бы сквозь призму народной песни, и Иван Петрович Белкин, сохранивший в своем изложении песенные детали и характеристики и присвоивший персонажам имена, которые в подобных обстоятельствах дает им народная песня, и «издатель» А. П., подобравший для повести «Барышня-крестьянка» эпиграф литературный и одновременно — вполне песенный. В целом же сюжет «Барышни-крестьянки», прежде чем попасть к читателю в виде итоговой в цикле повести Белкина, несколько раз пересекал границу, отделяющую устную коммуникацию от письменной: Параша (устно, песня, стихи) — фольклор (устно, песня, стихи) — песенник (письменно, песня, стихи) — персонажи (устно, стихи, в подтексте и проза — явно) — рассказчик барышня К. И. Т. (устно, проза) — «автор» И. П. Белкин (письменно, рукопись, проза) — «издатель» А. П. (письменно, книга, проза). Все этапы этого движения (всё более явственного по мере приближения к итогу) от стиха-песни к прозе-повести отразились в поэтической структуре «Барышни-крестьянки».

Волгоград

- 49 -

ПРИМЕЧАНИЯ

¹  В. Е. Хализев, С. В. Шешунова. Цикл А. С. Пушкина «Повести Белкина». М., 1989, с. 44.

²  В. В. Виноградов. Стиль Пушкина. М., 1941, с. 548.

³  См.: Д. Н. Медриш. «Ее сестра звалась Наташа...» — «Русская речь», 1993, № 2, с. 117.

⁴  Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи П. И. Якушкина. Л., 1986, т. 2, с. 101, № 212.

⁵  См.: А. И. Кузьмин. У истоков русского театра. М., 1984, с. 64.

⁶  Л. В. Антонова. Крепостные таланты в усадьбе Шереметевых. Л., 1964, с. 27.

⁷  Впрочем, в сознании и современников, и потомков границы между этими тремя версиями были весьма условны. Так, Н. Бестужев излагал биографию Параши Шереметевой по песне (см.: А. И. Кузьмин. У истоков русского театра, с. 60), а Анна Ахматова, в набросках к «Поэме без героя» обращаясь к судьбе Параши Жемчуговой, опиралась на устную, полуфольклорную версию ее биографии (см.: Анна Ахматова. Сочинения. В 2-х тт. М., 1990, т. 1, с. 346, 356; В. М. Жирмунский. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973, с. 167).

⁸  См.: Д. В. Григорович. Сочинения. В 3-х тт. М., 1988, т. 3, с. 504—505.

⁹  Заметим, что это вообще традиционные для народной лирической песни ситуация и диалог, с этого обычно начинается знакомство девицы и молодца:

Девчоночка  лесом  шла,
Красавица  темным  шла<...>
Салавей  с  кукушечкаю —
Маладец  с  девицаю.
Скажи,  скажи,  девица,
Из  катораго  села?

(Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи П. И. Якушкина. Л., 1983, т. 1, с. 219, № 489). Пушкинская повесть перекликается прежде всего с теми строками песни «Вечор поздно из лесочку», которые наиболее характерны для фольклорной традиции.

¹⁰  Мифы народов мира. М., 1987, т. 2, с. 22.

¹¹  Великорусские народные песни. Изданы профессором А. И. Соболевским. СПб, т. 2, с. 65, № 81.

¹²  См.: Великорусские народные песни... М., 1895, т. 1, с. 410, № 323.

¹³  Полный русский народный песенник. М., 1876, с. 7.

- 50 -

¹⁴  Оба ряда аллюзий — литературный и фольклорный — в «Барышне-крестьянке» соседствуют. Так, Лиза воспринимает ситуацию, в которой они с Алексеем оказались, и в свете «Ромео и Джульетты», и — тут же — в свете «Песни о Параше»: «...Лиза ведала, какая ненависть существовала между их отцами, и не смела надеяться на взаимное примирение. К тому же самолюбие ее было втайне подстрекаемо темной, романтическою надеждою увидеть наконец тугиловского помещика у ног дочери прилучинского кузнеца».

¹⁵  Песни, собранные П. В. Киреевским. М., 1874, вып. 9, с. 49.

¹⁶  См. примечания В. Е. Гусева в кн. «Песни русских поэтов». В 2-х тт. Л., 1988, т. 1, с. 589 — 590.

¹⁷  См.: Я. И. Гудошников. Русский городской романс. Тамбов, 1990, с. 25.

¹⁸  А. М. Новикова. Русская поэзия XVIII — первой половины XIX века и народная песня. М., 1982, с. 65.

¹⁹  И. Розанов. Литературные репутации: Работы разных лет. М., 1980, с. 407.

²⁰  Не случайно на одной выставке лубка фольклорный и литературный источники «Барышни-крестьянки», вслед за пушкинской повестью, встретились снова: рядом с лубком «Вечор поздно из лесочку» представлена на выставке и карамзинская «крестьянка-барышня», в лубочной версии озаглавленная «“Бедная Лиза”, или Следствие гордости и обольщения» (Русский народный лубок XVIII—XIX вв. Каталог выставки. М., 1958, с. 8).

²¹  О вероятном прототипе последней см.: А. Глассе. Из чего сделалась «Метель» Пушкина. — «Новое литературное обозрение». М., 1995, № 14, с. 99.

²²  В. В. Виноградов. Стиль Пушкина, с. 539.

²³  Там же, с. 562.

²⁴  Песни русских поэтов, т. 1, с. 124.

²⁵  В. В. Виноградов. Стиль Пушкина, с. 556.

²⁶  Великорусские песни... СПб., 1898, т. IV, № 372. — Публиковалось в песенниках начиная с 1780 года.