5

М. Ф. МУРЬЯНОВ

ПУШКИНСКОЕ «СОТВОРЕНИЕ МИРА»

В 1935 году под условным названием «Сотворение мира» был впервые опубликован черновой пушкинский текст, датированный по почерку серединой 1820-х годов:

«В начале не было ни жизни, ни света — земля была разделена вод[о]ю — воздух недвижим, небо густо и черно.

Вдруг на небе блеснула яркая точка, она разгоралась боле и боле и стало солнце.

Мир осветился — небо стало прозрачно-голубое, земля удалилась от воды — солнце двинулось и ветры повеяли — таковы были первый день и первая ночь.

Солнце зашло за край мира и все померкло снова, новый мир испуга<лся>. Тогда заблистали тысячи новых точ<ек> и с другого края мира явилась луна, чтоб успокоить

[На другой день солнце взошло снова] и ветры повеяли. Земля вспотела и породила травы, деревья, множе<ство> животных —

[На третий день] согрелось дно водное и породило рыб —

[На 4 день] птицы вылетели из облаков и сели на ветви древесные.

Так Солнце произвело свет и жизнь»1.

Комментатор первого издания Т. Г. Зенгер охарактеризовала текст как «по-видимому, опыт перевода, вероятнее всего с какого-то английского источника». Это предопределило его дальнейшую судьбу — он не включен в собрание сочинений Пушкина.

Автограф (Институт русской литературы АН СССР в Ленинграде, № 266 собрания рукописей Пушкина2) отражает последовательные этапы фиксации ищущей мысли: слова зачеркивались и заменялись другими, соответственно преобразовывались флексии согласуемых членов предложения, затем делались вставки

6

или целые фразы устранялись. Эта правка по своему характеру далеко выходит за пределы варьирования мысли переводчика при любой степени владения чужим языком и навыками перевода, она не содержит ни малейших признаков характерных для Пушкина технических приемов, описанных самой Т. Г. Зенгер во вводной статье:

«Непонятные в переводимом тексте слова он писал в переводе на языке оригинала или же ставил временно, начерно слова, которые нужно было впоследствии заменить другими. Во всех таких случаях сомнительные слова подчеркивались Пушкиным для памяти. Иногда непонятные слова выписывались отдельно, чтобы не задерживать работу, и потом уже находили себе соответственный перевод. Нередко русские переводы Пушкина пестрят французскими словами, свидетельствующими о том, что поэт думал по-французски»3.

Подчеркнем, что автограф не является стихотворным текстом — следовательно, здесь не налагалось осложняющее условие подбора слов под метрический рисунок и рифму. Перед нами — не перевод, а оригинальный пушкинский эскиз, который, по всей вероятности, предназначался для дальнейшей переработки в стихотворение или поэму.

Сюжет интересовал Пушкина еще до середины 20-х годов, в письме к брату Льву из Кишинева 27 июля 1821 г. он спрашивал: «Пиши же мне об новостях нашей словесности; что такое Сотворение мира Милонова? Что делает Катенин?»4

Прочел ли Пушкин не дошедшую до нас поэму вскоре умершего М. В. Милонова (1792—1821), остается неизвестным. Но существует свидетельство, что в 1829 г. он слушал в Москве ораторию Гайдна «Сотворение мира»5, написанную по мотивам Мильтона; не исключена возможность, что эта вещь ему была известна и ранее, хотя бы по публикации русского текста6.

Сравнение, которое возникло бы в сознании любого современника Пушкина при чтении этого эскиза, непременно ориентировалось бы на первую страницу Ветхого завета. Пушкин не раз читал Библию глазами художника — справочный том академического Полного собрания сочинений отмечает множество реминисценций из библейских текстов7; еще в 1821 г. у Пушкина было готово не дошедшее до нас «сочинение во вкусе Апокалипсиса», которое М. А. Цявловский бездоказательно отождествляет

7

с «Гавриилиадой»8; последняя свидетельствует об осведомленности поэта в апокрифической литературе, как это показали исследования М. П. Алексеева и С. Я. Лурье9. Однако для данного случая параллелей в апокрифах не существует10.

По наблюдениям М. П. Алексеева, именно с середины 1820-х годов у Пушкина возникает космогоническая тема11. В 1824 г. в Михайловском написано «Подражание Корану», где есть четверостишие

Земля  недвижна — неба  своды,
Творец,  поддержаны  тобой,
Да  не  падут  на  сушь  и  воды
И  не  подавят  нас  с  тобой,

с авторской пометой: «Плохая физика: но зато какая смелая поэзия!»; в конце 1825 г. П. А. Вяземскому12 послана из Михайловского эпиграмма «Движение», не оставляющая сомнений в принадлежности поэта к сторонникам гелиоцентрической системы:

Ведь  каждый  день  пред  нами  солнце  ходит,
Однако  ж  прав  упрямый  Галилей.

Эскиз «Сотворение мира» в наиболее развернутом виде раскрывает космогоническую тему. В нем видны поиски не физической картины мироздания, а художественных образов — этим и объясняется, что источники вдохновения поэт ищет не в курсе астрономии, читавшемся в эти годы в русских университетах13, а в архаическом мифе книги Бытия, как бы откликаясь этим на положительно воспринятый романтизмом тезис философии Шеллинга: «Мифология есть необходимое условие и первичный материал для всякого искусства»14. Позже Пушкин писал в «Возражении критикам «Полтавы»: «Вспомните предания мифологические, «Превращения» Овидиевы, Леду, Филлиру, Пазифаю, Пигмалиона — и признайтесь, что все сии вымыслы не чужды поэзии».

Обращает на себя внимание свобода обращения Пушкина с библейским материалом. Сохраняются геоцентризм Вселенной и двоякость акта творения: оно состоит из действия разделения (земли от воды; opus distinctionis) и действия украшения флорой и фауной (opus ornatus). С другой стороны, отличия сводятся к следующему:

8

1. Бог-творец не упоминается и, строго говоря, даже не подразумевается, хотя и не отрицается.

2. Возникновение солнца как первотолчок творения (по Библии, солнце, луна и звезды созданы в четвертый день).

3. Установление нулевой точки отсчета мирового времени по началу движения солнца.

4. Одушевленность Вселенной, выраженная в ее испуге и успокоении в первую ночь.

5. Введение мотива ветра.

6. Возникновение жизни путем, не имеющим ничего общего с библейскими образами.

7. Четырехдневная длительность сотворения мира, тогда как, по книге Бытия, оно длилось шесть дней.

Разбор этих положений покажет, что ничего случайного в них нет, за каждым скрыты глубокие философские раздумья поэта.

Как ни красноречиво неупоминание Творца, выводить из одного этого заключение об атеизме Пушкина15, по нашему мнению, не следует16. Поэт «ничего не навязывает читателю, он больше размышляет о жизни, но не произносит о ней своего последнего слова»17. В данном случае бог как категория философии XIX века не дал бы искомого эстетического эффекта, в поисках которого Пушкин предпочел стать «солнцепоклонником» и одновременно записал в «Вакхической песне» (1825 г.):

Ты,  солнце  святое,  гори!
Как  эта  лампада  бледнеет
Пред  ясным  восходом  зари,
Так  ложная  мудрость  мерцает  и  тлеет
Пред  солнцем  бессмертным  ума.
Да  здравствует  солнце,  да  скроется  тьма!

По Библии, разделение света и тьмы (opus distinctionis) произошло в первый день творения, а создание солнца, луны и звезд отнесено к четвертому дню. В XIX веке это производило впечатление противоречия, хотя в действительности вплоть до эпохи Возрождения не существовало знания физической природы света и механизма зрения — считалось, что свет идет не от созерцаемого объекта в глаз, а наоборот, из глаза к объекту18. Именно поэтому во многих космогонических мифах рождение солнца

9

было не первоочередным событием и солнце не было главным божеством19.

В пушкинском эскизе четко установлено начало отсчета мирового времени, совпадающее с появлением процесса в абсолютно неподвижном хаосе — блеснула яркая точка, солнце двинулось. Книга Бытия не дает такой определенности, поскольку для нее движение существует и до сотворения мира, когда извечно «Дух Божий носился над водами». Это противоречит христианской философии, для нее время прямолинейно (для эллинизма оно было циклическим, круговым) и имеет начальную и конечную точки, акт сотворения мира и его апокалиптическую кончину, а также цезуру — момент рождения Христа20.

Слова об испуге и успокоении мира обнаруживают знакомство Пушкина с гилозоизмом — учением об универсальной одушевленности материи, согласно которому вся она способна к ощущению, восприятию и мышлению. Эту идею можно найти в античной философии, у Дж. Бруно, Спинозы, Дидро. Во многих случаях гилозоизм служил формой выражения материалистического мировоззрения, в этой связи представляет интерес показание декабриста Н. А. Крюкова следствию: «Долго не решался я отвергнуть бога; наконец, оживотворив материю и приписав все существующее в природе действию случая, потушил едва мелькавший свет чистой религии»21.

Может показаться странным, что в столь лаконичном наброске нашлось место, чтобы дважды упомянуть ветер. Между тем в архаическом мышлении ветер — это дыхание Вселенной (слова дух, душа — того же корня), ветру присуща оплодотворяющая сила22.

Для возникновения жизни Пушкиным найдена триада образов, по художественному совершенству соперничающая с картиной солнца, вспыхнувшего в извечной Ночи, когда родилось прозрачно-голубое небо.

Земля вспотела и породила — здесь подразумевается отпотевание холодного безжизненного предмета, когда он покрывается живительной росой. Роса — необъяснимое чудо для древнего человека, видевшего ее на растрескавшейся от жажды земле при безоблачном небе. Не случайно утренней росе принадлежит видная роль в системе библейских образов: ежегодно от середины мая до второй половины октября это единственный вид

10

влаги, питающий растительность Палестины23. Античные поэты воспевали росу как божественную дочь воздуха и луны, а для средневековых алхимиков роса являлась выражением панспермии атмосферы — это в эпоху Пушкина было хорошо известно24.

Дно водное, порождающее рыб, и облака, порождающие птиц, — плод пушкинской фантазии, уникальный в мировой литературе и не имеющий прецедентов в фольклоре.

Пушкин, нарушив расписание библейского шестоднева, уложил события творения в более сжатый срок — четыре дня, а затем вообще вычеркнул все слова о счете дней. Возможно, что эти колебания творческой мысли находятся в резонансе со старой теологической контроверзой о толковании шестоднева. Любопытно, что латинское богословие не выдержало напора фактов естествознания и в XIX в. гибко вышло из затруднения — папа Лев XIII своей энцикликой Providentissimus разрешил небуквальное понимание шестоднева, сообразно с тем, что «большинство этих вопросов не имеет значения для спасения и ответ на них не является предметом божественного откровения»25.

Эскиз «Сотворения мира» написан на переломе, в годы декабристской драмы, как плод вольнодумства или, говоря словами Пушкина, уроков чистого афеизма в общественной среде, официальная идеология которой была выпестована такими деятелями, как князь А. Н. Голицын, совмещавший должности обер-прокурора Синода и министра народного просвещения и в этом качестве считавший, что «все науки должны быть заменены чтением св. Писания», и президент Академии наук адмирал А. С. Шишков, в 1824 г. принявший от Голицына также портфель министра и ознаменовавший свою деятельность преобразованием университетских кафедр философии в кафедры богословия, поскольку «польза философии не доказана, а вред возможен». Для Пушкина завершать работу с целью опубликования «Сотворения мира» было немыслимо: действовал «чугунный» устав николаевской цензуры, когда сами цензоры мрачно шутили, что могут при желании запретить «Отче наш». На поддержку общественного мнения рассчитывать не приходилось — в 1830-е годы даже такой независимый ум, как П. Я. Чаадаев, был уверен, что успехи естествознания подтверждают космогоническую систему Библии26, а заурядные читатели «Энциклопедического лексикона» Плюшара знали, что все космогонические

11

концепции древности, от Гесиода до китайской, есть «не что иное как искаженные, обезображенные невежеством Бытописания Моисеевы»27. Известность пушкинских произведений иногда возникала, минуя печать, но у поэта были все основания избегать еще одного столкновения с катехизисом и блюстителями государственной религии. Альтернативный выбор между унизительными объяснениями с шефом жандармов о специфике художественного видения мира и небытием задуманного произведения сделан поэтом в пользу небытия. Вакуум был заполнен поэмой военного лекаря Федора Рындовского «Сотворение мира», примечательной не только посвящением Николаю I, но также своим содержанием и законченностью формы:

Народы  и  Цари!  В  храм  истины  тецыте,
И  слух  внимательный  к  словам  ее  склоните.
       На  лоне  вечности  глубокий  сон  лежал,
Бездонный  хаос  мрак  безбрежный  наполнял,
Природы  не  было — Всевидящий,  Предвечный,
Непостижимый  дух,  Чистейший,  Бесконечный,
Всемощный,  Всеблагий,  Начало  и  Конец,
Один  лишь  токмо  был;  но  Сый, судеб  Отец,
Решил  в  самом  себе,  часть  своего  блаженства
Разлить в  творениях  с  печатью  совершенства.
       И  се  по  манию  единому Его
Родились  бытие  и  жизнь  из  ничего,
В  великолепии  природа  возникает
И  время  юное  полет  свой  начинает.

К бряцанию этой лиры, которому внимало «высочайшее» ухо, стоит прислушаться еще раз:

Почто  небесные,  карающие  громы,
На  крылах  молнийных  от  края  в  край  несомы,
Лжеумствователей  преступных  не  разят?
Почто  перуны  их  о  Боге  не  гласят
Толпе,  светильником  ума  неозаренной,
Дерзающей  твердить:  нет  Бога  во  вселенной,
И  мир  не  благостью  Его  произведен,
Но  силой  собственной  из  хаоса  рожден!
        Востани,  Господи!  да  изверги  смятутся,
И  за  безбожие  с  лица  земли  сотрутся!28

12

Когда еще в 1811 г. Рындовский присовокупил свою поэму к прошению о принятии в члены казанского Общества любителей отечественной словесности, он сообщил, что поэма является переложением из сочинений аббата Рейрака29. Избрание Рындовского прошло единогласно, а поэму напечатали в 1815 г. в Трудах Общества30.

Таким образом, пушкинский замысел в известном смысле разделил участь еще одной попытки такого рода, неоконченной поэмы конца 1780-х годов «Творение мира», написанной А. Н. Радищевым для «Путешествия из Петербурга в Москву» (Глава «Тверь»), где по ходу повествования сочинитель поэмы спрашивает у своего собеседника: «Скажите мне, не посадят ли за нее?»31 Это произведение, опубликованное лишь в 1922 г. и вряд ли известное Пушкину, тоже отличается смелостью философской мысли и существенными расхождениями с Библией, ждущими своего комментатора.

ПРИМЕЧАНИЯ

В России не публиковалось.

Одна из первых пушкиноведческих работ замечательного филолога (1928—1995). Посвящена автором 75-летию М. П. Алексеева. Печатается по изд.: Die Welt der Slaven. Weisbaden, 1971, Jahrgang XVI, Heft 3.

1  Рукою Пушкина. М. — Л. 1935, стр. 33—34, 913; М. А. Цявловский датировал автограф — без аргументации — июлем 1826 г.: Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. 1. М. 1951, с. 720.

2  Л. Б. Модзалевский, Б. В. Томашевский. Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкинском Доме. М. — Л. 1937, с. 105.

3  Рукою Пушкина. М. — Л. 1935, с. 25.

4  Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 13. Л. 1937, с. 30.

5  В. В. Яковлев. Пушкин и музыка. М. 1957, с. 25.

6  Г. Свитен. Сотворение мира. Оратория, положенная на музыку г. Гайденом. СПб. 1811.

7  Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 17. М. — Л. 1959, с. 111—114.

13

8  М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. 1. М. 1951, с. 296.

9  М. П. Алексеев. Мелкие заметки о «Гавриилиаде». В сб.: Пушкин. Статьи и материалы, вып. 1. Одесса, 1925, с. 20—31; С. Я. Лурье. «Гавриилиада» Пушкина и апокрифические евангелия. В сб.: Пушкин в мировой литературе. Л. 1926, с. 1—10.

10  Ср. F. McCulloch. «La Création du monde» de Robert de Blois. Romania, t. 91. Paris, 1970, p. 267—277.

11  М. П. Алексеев. Пушкин и наука его времени. В сб.: Пушкин. Исследования и материалы, т. 1. М. — Л. 1956, с. 36—51.

12  О нем см.: М. И. Гиллельсон. П. А. Вяземский. Л. 1969.

13  Б. А. Воронцов-Вельяминов. Очерки истории астрономии в России. М. 1956.

14  Ф. В. Шеллинг. Философия искусства. М. 1966, с. 105.

15  Ср. Б. Марьянов. Мир без бога. Наука и религия, № 6. М. 1964, с. 48—55.

16  О мировоззрении поэта см.: В. А. Малинин. Философские взгляды А. С. Пушкина. Диссертация на соискание степени кандидата философских наук. Московский университет, 1954. И. В. Гуторов. Философско-эстетические взгляды А. С. Пушкина. Минск, 1957.

17  Е. А. Маймин. Философская поэзия Пушкина и любомудров. В сб.: Пушкин. Исследования и материалы, т. 6. Л. 1969, с. 109.

18  Le Soleil à la Renaissance. Sciences et mythes. Colloque International 1963. Bruxlles-Paris, 1965.

19  Б. А. Рыбаков. Космогония и мифология земледельцев энеолита. Советская археология, № 1. М. 1965, с. 43.

20  G. Quispel. Zeit und Geschichte im antiken Christentum. Eranos-Jahrbuch, 20. Bd. Zürich, 1952, S. 115—140. Ch. Mugler. Le retour éternel et le temps linéaire dans la pensée grecque. Bulletin de l’Association Guillaume Budé. Supplément, Lettres d’Humanité, t. 25. Paris, 1966, p. 405—419.

21  История философии в СССР, т. 2. М. 1968, с. 188.

22  Ph. Rech. Inbild des Kosmos, 2. Bd. Salzburg, 1966, S. 9—49.

23  Lexikon zur Bibel, hrsg. von F. Rienecker. Wuppertal, 1967, S. 1124—1126.

24  Encyclopédie, ou dietionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers, t. 14, Neuchâtel, 1765, p. 367—369.

25  Dictionnaire encyclopédique de la Bible. Turnhout-Paris, 1960, col. 380—387, 730—731.

26  История философии в СССР, т. 2. М. 1968, с. 265.

14

27  «Энциклопедический лексикон» Плюшара, т. 7. СПб. 1836, с. 490—491.

28  Ф. М. Рындовский. Сотворение мира, поэма. СПб. 1832.

29  О нем см.: A. Cioranescu. Bibliographie de la littérature française du XVIIIe siècle, t. 3. Paris, 1969, p. 1471—1472.

30  Русский вестник, т. 118, № 8. М. 1875, с. 611—615.

31  А. Н. Радищев. Полное собрание сочинений, т. 1. М. — Л. 1938, с. 18—21, 448—449.