- 75 -
А. А. АННЕНКОВА
ПУШКИН В «ПРОСТОНАРОДНОМ» СОЗНАНИИ
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой.
В 1892 году Л. Н. Толстого спросили: “Кто самый знаменитый, любимый и читаемый писатель в России?” Толстой ответил: “Матвей Комаров”. Этот диалог приводит литературный критик В. Страхов в книге “Пушкин и массовый читатель”. Сам бы Страхов ответил, что такой писатель — Кукель. “Широкий” русский читатель до самой революции любил Кукелей... Массовому читателю Пушкин был абсолютно недоступен”1.
Собственно, Пушкин и не претендовал на то, чтобы быть самым читаемым и даже любимым писателем в России. Он знал, что о нем пройдет “слух”, то есть предельно точно обозначил форму народного знания о себе.
Уже первые собиратели сведений и материалов для биографии Пушкина столкнулись в процессе своих поисков с текстами, дающими народное представление о поэте2. На первых порах это представление складывалось в основном под впечатлением от встреч с Пушкиным. Странная его внешность, занятия, не поддающиеся “разумным” объяснениям, и не вполне барское поведение возбуждали в крестьянах и простых людях интерес и подозрительность. Вот как описывает встречу с поэтом в 1833 году бердская казачка Блинова: “Онамедни тоже приезжали господа, и один все меня заставлял рассказывать; а другие бабы пришли да говорят: “Смотри, старуха, не наболтай на свою голову! Ведь это Антихрист”. <...> А бабы-то как было меня напугали! Много их набежало, когда тот барин меня расспрашивал, и песни я ему пела про Пугача <...> Только он со двора, бабы все так на меня и накинулись. Кто говорит, что его подослали, что меня в тюрьму засадят за мою болтовню; кто говорит: “Антихрист! Видела, когти-то у него какие? Да и в Писании сказано, что Антихрист будет любить
- 76 -
старух, заставлять их песни петь и деньгами станет дарить”3.
С начала 30-х годов XIX века сведения о Пушкине распространялись в народе и через лубочные картинки. Лубок долго оставался одним из немногих доступных для народа способов знакомства с Пушкиным и его произведениями. Правда, авторство Пушкина в лубочных изданиях могло не указываться, поэтому “знание произведений Пушкина и восхищение ими часто совмещалось с полным неведением даже имени автора”4.
Первые лубочные листы с портретами Пушкина появились в 1880 г. Их было очень немного. “Все они в подавляющем числе случаев варьируются, воспроизводя с различною степенью точности портрет работы О. А. Кипренского и в одном-двух случаях — В. А. Тропинина”5. Значительную лепту в популяризацию личности Пушкина и его произведений внесла просветительская деятельность лицейских друзей поэта и сосланных декабристов6.
Позднее особого рода источником сведений о Пушкине, доступным крестьянским массам, были программы и учебники школ нижнего уровня. Возможно, именно это знакомство с Пушкиным через систему образования более всего сказалось на формировании стереотипов народных представлений о поэте.
И все-таки народное знание о Пушкине долгое время не было массовым. Особенно это касалось провинции. В 1899 году, во время празднования столетнего юбилея рождения Пушкина, периодическая печать отмечала вопиющее неведение простого народа о великом поэте. И. Щеглов, побывав в юбилейные дни в Кинешме, передает свои впечатления: “На панихиде (по Пушкину. — А. А.) вопрос у мужика: “Не знаешь ли, дедушка, по какому это случаю служат сегодня панихиду?”
— Не сведомо нам, кормилец, по какой причине... Ничаво нам не сведомо!”7
Такое же неведение царило среди крестьян и в пушкинских местах. Крестьяне по-своему пытались объяснить необыкновенное оживление в Святых Горах. Выдвигались самые разнообразные предположения. Разнесся даже слух о предстоящей войне с Китаем. На расспросы одного из корреспондентов мужики недоумевали: “Что же это, святой
- 77 -
что ли новый? Почему назначен к нему на могилу господский съезд?
— Это писатель...
— А... вроде Балакирева?”8
Мало что изменилось в сознании крестьян и их отношении к поэту и после революции 1917 года. В 1924 году псковский краевед Ф. А. Васильев-Ушкуйник писал: “В беседах около пушкинских уголков особенно показательным может явиться совершенное незнание крестьянами Пушкина... Для святогорских крестьян Пушкин, как личность, умер давно и забыт, а Пушкин, как великий писатель, еще не родился”9.
Слух о Пушкине действительно разнесся “по всей Руси великой” только в более позднее советское время благодаря развитию системы народного образования, установке на всеобщую грамотность населения и увеличению тиражей пушкинских произведений.
В народных сказаниях и легендах о Пушкине отчетливо проявляется, c одной стороны, влияние профанического (прагматичного, светского, “образованного”, “учительского”) взгляда на деятельность писателя; с другой стороны — отношение носителей мифологического сознания к слову, словотворчеству, к поэту как лицу, подчинившему себе “божественную” стихию.
С профанической точки зрения (как современного Пушкину крестьянства, так и светского общества), “писательство” не было престижным занятием. В черновой редакции “Путешествия из Москвы в Петербург” А. С. Пушкин писал: “В России, как заметила M-me de Staёl, словесностью занимались большей частию дворяне. Это дало особую физиономию нашей литературе. У нас писатели не могли без явного унижения изыскивать покровительства у людей, которых почитали себе равными <...> Что почиталось в Англии и во Франции честию, то было у нас унижением <...> Странно, что в то время, когда во всей Европе готический предрассудок [противу наук и словесности, будто бы не совместимых с благородством и знатностью], почти совершенно исчез, у нас он только что начинает показываться. Уже один из самых плодовитых наших писателей провозгласил, что литературой заниматься он более не намерен, потому что она дело не дворянское”10.
- 78 -
Еще более определенна оценка “сочинительства” с точки зрения народного профанического сознания. На вопрос, “чем занимался Пушкин в Михайловском”, от крестьянина-старожила был получен ответ: “А ничем не занимался: читал и писал; с народом не разговаривал; кто поклонится — и не увидит; все был задумавшись”11.
В толще народной культуры “информация” о Пушкине приспосабливалась к системе привычных мировоззренческих представлений и приобретала черты, присущие мифологическому сознанию. Одна из таких черт — идея онтологичности слова — лежит в основе образотворения Пушкина.
С мифологической точки зрения стихотворство предполагало наличие выдающихся или сверхъестественных способностей, а поэт мыслился человеком необыкновенным. На вопрос, “кто такой Пушкин”, в 1899 году от крестьян можно было услышать: “Слышать-то слышал, да не очень понял: ведь он не святой был, а вот его празднуют; должно быть, богатырь”12.
Еще более характерна ситуация, возникшая на уроке в одной из сельских школ в конце XIX века. Начиная разговор о Пушкине, учитель попытался в общих словах объяснить детям, кто такой писатель. “Ознакомив их кратко с процессом рукописной работы и передачею ее в типографию для набора, он показал экземпляр книги и спросил:
— Как назвать человека, который писал эту книгу?
Среди целого класса поднялась кверху рука одного мальчика.
— Ну, скажи.
— Царь! — храбро ответил он.
Поднялась другая рука.
— Бог!..
— Ну, скажи ты, Люба...
— Недобрик, — крикнула она и обернулась к мальчикам победоносно”13.
Здесь точно обозначены три модели, по которым выстраивается образ Пушкина в народном сознании: Пушкин — героическая личность, преобразователь, реформатор, Пушкин — святой, юродивый и Пушкин — демонологический персонаж, антихрист. Попадая в эти освоенные народным сознанием культурные системы, соотносимые с исторической,
- 79 -
христианской и языческой мифологией, образ Пушкина порождает разнообразные сюжеты.
Хронология текстов, послуживших материалом для данной работы, охватывает период больше чем в столетие — с 60-х годов прошлого века до 80-х текущего. Однако интенции, в русле которых устойчиво развивается образ Пушкина, позволяют говорить о традиционном восприятии этого образа на протяжении рассматриваемого периода, несмотря на огромный социальный сдвиг, который пережила Россия за это время.
***
Основная функция героя русского героического эпоса — преобразования, деятельность на благо народа. Как бы выдвигаясь из народной среды, Пушкин уравнивается в положении с крестьянами, он — свой.
Социальное присвоение Пушкина крестьянами угадывается в описании его внешнего вида, мест, где он обычно появлялся, способов передвижения. Многократно подчеркивается простота в одежде, которая выглядит, как крестьянская: “За девятник (девятая пятница после Пасхи. — А. А.) базар собирался большой! Вот он вырядится — рубаха кумачная, шляпа долгая, — как деревенский мужик. Вот и пишет, где старцы поют, — их стихи списывал на книжку. Свекор рассказывал, что он еще мальчишкой ходил с тятей на ярмарку и сам видел Пушкина”14.
Желание “сравняться” с народом может исходить и от самого Пушкина. В этом случае рассказчик делает акцент на пренебрежении, с которым Пушкин относится к своей барской одежде: “Как-то встретил дед Пушкина на дороге. Тот идет себе пешочком из Михайловского в Святые Горы. Дед, конечно, шапку снял, поздоровался, спрашивает его:
— Ты чего же, барин, пешочком?
— А я, — говорит, — люблю так, это для здоровья полезно.
Вот идут, а ручей дорогу пересек. После дождя дело было. Дед и говорит:
— Давай, Александр Сергеич, я тебя перенесу.
А он руками замахал: “Что ты, что ты, я сам перейду”. И как был в лаковых сапожках, так и пошел вброд. Не захотел человека утруждать”15.
- 80 -
Обычным делом было появление Пушкина среди народа, на базаре, на колокольне: “Бывало, придет Пушкин в монастырь, залезет на колокольню и ну звонить в большой колокол и трезвонить. Во время ярмарки любитель был ходить по рынку. Молодежь хороводы водит, а он слушает. Еще любил старцев, даже песни пел. Платье носил простое”16. Пушкина видели в местах крестьянского хозяйства, на мельнице, в избе и т. д.: “Любил зимой с дворовыми в людской лучину щипать, песни петь, в особенности про березу белую. На мельницу в Бугрово любил бегать. Иной раз совсем от муки поседеет, станет, как старый мельник. На свадьбах гулять любил. Праздники любил и все касаемое до деревенских праздников хорошо знал. Одним словом, Пушкин был отлично добрый и веселый человек”17.
Сочинитель Пушкин с легкостью вписывается в картину народной жизни и повседневного крестьянского труда: “Когда Пушкин жил в Михайловском, часто он заходил в деревню. Замерз раз и зашел к моей бабушке Прасковье погреться. А изба была черная. Вот видит — дым валит. Залез на лежанку, пока дым его не согнал оттуда. Бывало, придет в избу, баба став ткет за ставом, и он пробует, а потом тут же в избе и стихи пишет. И всем интересовался: где дрова режут, где что. А видит: крестьяне работают на поле, сам станет косить и пахать, чтобы испытать на себе, какая это работа тяжелая. Его крестьяне и не работали на барщине”18.
Барство Пушкина “преодолевается” и частыми указаниями на то, что, подобно простым крестьянам, он ходил пешком: “В летнее время Пушкин ходил из с. Михайловского в Святые Горы пешком, а на лошадях ездил редко, потому что у него лошадей было мало, и они были не очень хороши”19.
В народных сказаниях Пушкин последовательно противостоит “начальству”: его оппоненты — власти предержащие. Для крестьян важно, что “с господами он (Пушкин. — А. А.) не знался”20, “с господами не вязался, на охоту с ними не ходил, с соседями не бражничал”21. Часто в рассказах подчеркивается несвобода, зависимость поэта от “начальства”: “Говорит мне Пушкин: “И я несвободен, у нас начальство над нами”22. “Был он в те поры к нам прислан, под началом находился. И за что только начальники его притесняли,
- 81 -
памжа их ведает”23. В следующем рассказе причина гонений на Пушкина для рассказчика очевидна: “Александр Сергеевич к нам выслан из Петербурга за то, что мужиков любил. Сидит, бывало, под кривыми соснами. Сосны толстущие, любил он их. И глядит на часы, на руке были. “Ну, мужички, — говорит, — пора выпрягать, полно работать”. И сам любил горазд с мужиками работать. “Вы, — говорит, — обязательно будете вольные, мужики”24.
С царем у Пушкина складываются особые отношения. Отношение Пушкина к царю может быть открыто неприязненным, как, например, в следующем сюжете: “Царя Пушкин не любил. Еще учился он, и вот на экзамене или на балу где, или на смотре, где, я уж точно не знаю, — подошел к нему царь, да и погладил по голове. “Молодец, — говорит, — Пушкин, хорошие стихи сочиняешь”. А Пушкин скосился так, да и говорит: “Я не пес, гладь свою собаку”25. Или дерзким: “Дед мой был ровесник Пушкина и знал его хорошо. Вот перескажу вам его слова, за что Пушкина к нам сослали. Ходили они раз с государем. Шли по коридору. Лекстричества тогда не было, один фонарь висит. Царь и говорит Пушкину, а придворных много вокруг: “Пушкин, скажи, не думавши, слово!” А Пушкин не побоялся, что царь, и говорит: “Нашего царя повесил бы вместо фонаря”. Вот царь рассердился и выслал его за это”26. А вот вариант продолжения этого рассказа: “Царь его тогда не посадил и не сослал, а рассердился и говорит: “За это слово (за фонарь-то!) ты, Пушкин, будешь хозяин над одними мухами!” А шли они на бал. Вот там на балу муха и села на лоб какой-то царской синоде, богатому, одним словом, какому-то. Пушкин ремень с себя снял, изловчился да и ремнем того по лбу. Тут все закричали: “Как? Что такое? Что ты делаешь?” А он и говорит спокойно так: “Раз я хозяин над мухами, так и буду их гонять”. Вот тогда все сговорились его в ссылку отправить”27.
Пушкин часто вызывает гнев царя своей свободой и независимостью, которая выражается в откровенных и прямых высказываниях: “Рассказывает дед, что Пушкин с царем не поладил. “Ты, — говорит, — дурак!” Тот его и сослал к нам сюда (в Михайловское. — А. А.). Наш был скор на язык”28.
- 82 -
Царь испытывает к Пушкину двойственные чувства. С одной стороны, он осознает Пушкина как более могущественного соперника: “Чины и вельможи видят, что Пушкину от царя управы не будет, стали с маху щелкать: “Ты велик ли зверь-то, Пушкин! Шириссе больно. На твое место охочих много будет стихи писать. Кому нужны эки-ти комары летучи!”
Пушкин их зачнет пинать, хвостать...
Царь тоже забоялся. Он Пушкина ненавидел, для того, что Пушкин смала письмами да стихом властям задосадил. Этот перьвой Николай терпеть не может людей, которы звыше его учены”29.
Вместе с тем царь нуждается в Пушкине: “На другой ли, на третий день получил он от государя эстафету, чтоб ехать обратно в Питер, нужно его там стало в государственном совете, сенаторы без него справиться не могли, и пишет ему государь, чтоб приезжал, потому что без него там ничего решить не могут”30. Царь пытается завоевать расположение Пушкина, но терпит неудачу: “Любил царь Пушкина, жить без него не мог. Вот раз царь и говорит: “Скажи, Пушкин, стихи”. “Не могу, — говорит Пушкин, — рассердитесь”. “Да, говори, — просит царь, — не рассержусь; что ни скажешь, прощу”. Пушкин возьми да и скажи... (Текст самих стихов автор статьи не публикует, мотивируя это тем, что они неудобны к печати. — А. А.) Рассердился царь и заковал его в кандалы и послал на Кавказ. И сделался Пушкин кавказским пленником. А прекрасная черкешенка распилила цепи и отпустила его на волю. Вот он и написал “Кавказского пленника”31.
Особо следует остановиться на отношениях Пушкина с женщинами. В народном сознании он уделяет им особое внимание, действуя как защитник: “Рассказывали: жали женщины в поле барские. И вот одна женщина сомлела. Тогда ведь жали, не разгибаясь. Идет мимо Александр Сергеевич: “Что такое? Разве можно так работать, и жара большая”. Сейчас взял воды, дал ей, попрыскал. “Экое, — говорит, — горе! Бабы так убиваются”. Ребята с собой взяты, тут же плачут тоже. “Погодите, — говорит, — бабы, и вы будете когда-нибудь людьми”. Он нас и вызволил, баб, из тяжелой жизни”32.
- 83 -
Пушкину приписывается легендарная полигамность: “У его молодость широка была, и к женскому полу подпадывал, и это умел не худо. Долго молодцевал-то, долго летат по подругам. Ну он не на семнадцатом году девушка. Неладно делал, дак себе”33.
В противоположность Пушкину царь, основной соперник, — фигура несостоятельная, его мужская сила проявляется через заместителя: “Царь-то хоть бравой, как сунут кол, как палка прям, а плоть-та обленилась — дак все нова надо. Царь, а вот что проделывал! Он Пушкина женочку прилюбовал на гулянках. Самому ему доступать неприлично, приезжего кавалера и нанял. Ему от дела тысячу посулил”34.
Крестьяне своеобразно осваивают и факты, известные им из личного опыта. Вот, например, как выглядят отношения Пушкина с Е. Н. Вревской в изложении ее горничной: “Любил Пушкин Евпраксию Николаевну и очень хотел на ней жениться. Красивая она была и веселая смолоду. Мать, Прасковья Александровна, никуда ее без няни не пускала. Няня так и тряслась над ней.
Пушкин тоже иногда приходил в Тригорское с няней. Арина Родионовна ее звали. Вот раз назначено было у них свидание у скамьи над Соротью. А няни обе по сторонам караулили от маменьки.
У дивана они и объяснились. Только объяснение его ни к чему не пришлось. Пушкин был бедный очень, и Евпраксия Николаевна его хоть и любила, а только замуж не пошла и вышла потом за барона. Лестно было, что барон. Диван этот Пушкин прозвал “диван Онегина”, — стихи он такие писал, вот они и подходящи были. А Евпраксию Николаевну он прозвал Татьяной. Евпраксия и Татьяна на один день 12 января приходятся именинницы. Так ее дома и звали все.
Ужасно он ее сожалел, ездил потом, как она уже замужем была за бароном Вревским, в Голубово, помогал деревья сажать, ухаживал всяко. Потом уговаривал он Евпраксию Николаевну бросить мужа, а она ему и говорит: “Никогда я этого не могу сделать, хоть я вас может и люблю, да я за другого вышла и буду век ему верная”35.
В историях с крестьянками Пушкин скромен и не выходит за рамки традиционного поведения героя: “Шел это он
- 84 -
раз селом и вдруг увидел Февронью Ивановну. И был поражен ее красотой. Очень ему хотелось познакомиться с красоткой, да конфузился он. А камердинер ему говорит: “Вы бы, Александр Сергеевич, на пчельник сходили, медку отведали”. Он и пошел, не зная, кого он там увидит. Подходит, а в дверях, в атласном платье, стоит Февронья Ивановна и на серебряном подносе держит ковш меду. Тут-то и познакомились. А скоро пришла телеграмма, и Александр Сергеевич уехал... И деньги он брал у отца взаймы”36. Еще один вариант той же истории: “В церковь ходил мало, раз как-то приехал с обедни и тут-то впервые увидал Февронью Ивановну, потом разка два на селе встречал. Больно она ему приглянулась. А был он из робких и к женскому полу уважение имел, хоть и свои крепостные были, а век бы ему не познакомиться с тетушкой, как бы не камердинер его: все равно что нянька при нем был, он-то его и надоумил... “Что вы, говорит, Александр Сергеевич, к Виляновым на пасеку не сходите (у деда близ Болдина своя пасека была), уж такой, говорит, у них мед вкусный, что другого по всей губернии не сыщешь. Вот и запало в голову Александру Сергеевичу отведать медку. “Хорошо, — говорит, — скажи им, что завтра же к ним в гости пожалую”. Отправился он на другой день к дедушке на пасеку, а Февронья Ивановна по-праздничному в штофном сарафане, в низаной жемчугом повязке встречает его и мед на подносе несет. Вот так-то Александр Сергеевич и познакомился с тетушкой...”37
Встречается и мотив “наказания” спесивой женщины: “Как-то Пушкин заехал к одной из соседних помещиц. Жеманной барыне не понравились резкие, несалонные манеры поэта, а также его поношенный небрежный костюм, о чем она и намекнула Пушкину.
Прошло несколько дней. В одно утро, когда барыня занималась своим туалетом, вдруг она в окне видит профиль поэта. Барыня вскрикивает, а Пушкин расфранченный, сидя верхом на коне, растворяет окно, церемонно раскланивается с оторопелой барыней и исчезает...”38.
Как правило, любвеобилие Пушкина находит у народа оправдание: “А как счастливы были, кого он любил <...> у него все от сердца, ни от чего другого, сам сказал: “не любить не может сердце”39. Иногда эротизм Пушкина оценивается
- 85 -
резко отрицательно: “Пушкина глядеть приехали? А что в ем хорошего, в вашем Пушкине? Я вам вот что, девки, скажу: повесить его мало! Привязать за ноги, за руки к осинам, да отпустить — вот как с им надо! Вот вы, девки, не знаете, а стояла тут раньше мельница, и жил мельник, и была у него дочка-красавица. А Пушкин-то ваш, как приехал сюда — ну за ей бегать. Бегал, бегал... Обрюхатил девку да и бросил. А она со сраму-то взяла да утопилась — там, в озере. Вот как оно было...”40
***
В духовной иерархии общества Пушкин занимает верховное место “песенного наблюдателя”: “Он певец был, песенной наблюдатель, книгам сказатель, грамоты списатель”41. Пушкин — краеугольный камень, на котором держится государство: “Без такого песенного наблюдателя нельзя стоять царству”42.
Представление о влиянии Пушкина на государственную жизнь породило убеждение в том, что он, используя свое положение, высвободил крестьян из крепостного рабства. “Всех крестьян и вызволил Пушкин из этой тяжелой жизни. Ходил просто, сам себя не возвышал, не браковал никого. И цыган любил, и евреев, и всех. Не любил он ни царя, ни господ. За что им и дорожат все”43.
“Говорят, что волю-то Пушкин выходил, барщину с крестьян снял. Так царь и господа все, у кого были забранные люди, стали его руку-подпись знать и нельзя стало ему рукой расписываться. Пришлось ему ногой писать. А как стали попы в церкви волю-манифест вычитывать, вот все господа — верть к попу задом! Один Пушкин стоит в церкви, как стоял. Вот и решили все, что волю он открыл, крепостное право скинул”44.
Вот еще один вариант этого текста, который связывает освобождение крестьян с деятельностью Пушкина-писателя: “Было это на Поклонной горке, тут люди на крест молились, когда из лесу выходили. Вот тут очень любил сидеть Александр Сергеевич Пушкин. Сидел он и думы думал. Вот раз он и видит: идет народ на покос на барские луга, крепостные, значит, много, много народу, и все на одного господина работают. И стал жалеть, что люди даром
- 86 -
работают. Вот он и решил выдумать, как избавить народ: сочинил бумагу, что нужно невольникам дать свободу. Узнал про это царь и шлет в Михайловское телеграмму, чтобы Пушкин немедля скакал в столицу, потому что они все запутавши. Ну, Пушкин поехал. А как подписать-то? Пушкин говорит: подписать ее надо, не вынимая из-под стола. Царь сперва скривился, но потом подписал, господа тоже подписали, синод согласился. Когда все подписали, то увидели, что это воля крестьянам. Тут уж им крыть нечем, дело было сделано по всей форме”45.
Мотив освобождения Пушкиным крестьян от крепостной зависимости встречается и в варианте этиологической легенды: “Лет восемь мне было, ходили мы с маткой в блицы (за грибами. — А. А.) в лес. Вижу — сохи валяются, которыми орали. Лемехи пропасные (попорченные. — А. А.) — “Мам, а чаво это?” — “А это, говорит, как Пушкин выходил волю, малихвест прочитали, так мужики все побросали, да так и осталось все”46.
В конечном итоге Пушкин принимает смерть за народ: “Пушкина за мужиков застрелили богачи. Приказал ему царь: “Становись под ранжир и угнетай крестьянство!” Он отказался и уехал в цыганы. Цыганом три года ходил, а потом его перевели в арапы. Невысокий это был ему чин — последнее место!”47.
Подвиги и вся деятельность Пушкина так или иначе связаны со Словом и “сочинительством”. Стремясь включить героическую деятельность Пушкина в систему своих культурных представлений, народное сознание сакрализует “сочинительство”. Оно не сводится только к “писанию стихов”, “сочинитель” одарен интеллектуально: “Вы про Пушкина хотите знать? Таких теперь нет людей. Это был человек, преисполненный умом... И добродетели был высокой. Он что прочитает глазами, все помнит наизусть. Мудрости в нем было много”48.
В круг сакрализуемых действий поэта-сочинителя включается “думание” и “разговоры”. Разговоры Пушкина приобретают характер значимого действия: “Мужики наши Александра Сергеевича кругом одобряли, потому что разговорчистый он был на все добрые дела... Одним словом, человек умственный и добрейший. Кто его о чем попросит, никому отказа не было...
- 87 -
Много по полям да по рощам гулял и к мужикам захаживал все для разговора. Все по-русски, знамо сустречаться люди, так неужто сопеть, разговоры разговаривать нужно, ну он, значит, надлежаще это и любил очень”49.
Слова, сказанные Пушкиным, закрепляются в устной традиции: “Крепостной Давыдовых Никифор Былина был послан в окрестности села, чтобы разыскать Пушкина и позвать его к обеду. Он нашел его на высоком кургане.
— Как вы не боитесь гулять здесь? Тут волк недавно телку разорвал, — спросил Никифор.
Пушкин отвечал: — У нас в России есть такие волки, что сотнями людей съедают...
Этот диалог до сих пор передается в Каменке из уст в уста”50.
Крестьяне отмечают, что, “оставаясь наедине с собою, Пушкин обыкновенно “думал свои думы” и при этом так крепко, что зачастую не замечал людей, которые с ним здоровались. У Пушкина “для дум” были и излюбленные места, как, например, холм над озером Маленец, около деревни Савкино, горка, недалеко от места, где когда-то стояли три сосны”51.
Неразрывная связь “думания”-“сочинительства” и героизма поэта хорошо видна в следующем тексте:
“Осердился царь Александр Павлович очень на Пушкина за стихи его, а в стихах этих Пушкин непочтительно о нем, Александре Павловиче, отозвался. Ну, конечно, и решил он наказать строго Пушкина. А как наказать? Сослать его в Сибирь на поселение решил.
Решить-то решил, а все-таки, думает, видимость закона соблюсти надобно, чтобы, значит, осужден будто бы Пушкин по справедливости. Стал царь министров своих расспрашивать, за какую провинность Пушкина в Сибирь сослать можно было бы, чтобы не вышло так только, что ссылает его он, царь, за стихи, против него написанные.
Думали-думали и удумали, что есть у Пушкина еще стихи, против чего-то божественного написанные. Но, все это, значит, выходит дело иное: за Бога надо царю заступиться и сослать Пушкина в Сибирь за богохульство.
Призывает Александр Павлович сенатора, который при нем для таких дел состоял, и приказал изготовить распоряжение, чтобы отправить Пушкина в Сибирь.
- 88 -
И пришлось бы Пушкину по сибирскому тракту прокатиться, да в ту пору при царе был один сенатор, заслуженный весьма, человек умный, с понятием. Имени только его не упомню, он и говорит:
— Не посылайте, Ваше величество, Пушкина в Сибирь.
— Почему так? — удивился царь.
— Много неправды в тех местах творится, много темных дел, людского горя.
— Ты мне про это не говори, — отзывается царь. — Пушкина туда я не для прогулки посылаю, а будет он там жить, как ссыльный.
— Это ничего не значит, Ваше величество. Глаз-то у Пушкина зоркий: к здешнему-то всему он пригляделся, а там ему все вновь будет и еще круче писать он станет.
— Я ему запрещу!
— Запретить писать Вы, конечно, можете, да вот как думать-то ему запретить? А он думать будет да мысли свои в песни перекладывать, а те песни-то по всей стране и разлетятся. Человек он обиженный будет, и песни его от обиды острее станут. Не посылайте его в Сибирь, Ваше величество, этот как раз не годится. Пусть уж он в здешнем соку кипит, а сибирского меду не пробует.
Подумал-подумал царь Александр Павлович да и сказал:
— Ладно, в Сибирь я его не пошлю. Другое я ему наказание придумаю”52.
Из приведенных текстов видно, что Пушкин владеет особенной силой — Словом. Словом он борется со своими врагами: “На всяком господском собрании осмеивал Пушкин господ. Сердились они на него за это. Стали ему последнее место отводить за столом, а он все равно всех осмеет. И уж крадком стали от него господа собрания делать. А он придет незваный, сядет на свое последнее место и всех-то всех в стихах высмеет! Вот и решили от него избавиться — в ссылку сослать”53. Словом спасается от жизненных неурядиц: “Долго он терпел, только стихом подкреплялся, песнями отманивался от бед...”54.
Со специфической силой Пушкина связана и роль номинатора, которую он играет в рассказах крестьян. Пушкин именует людей: “Как говорят, Александр Сергеевич дал меткое прозвище “Соловей” известному в Болдине песельнику Григорию Лазаревичу Дягилеву, и кличка эта потом
- 89 -
передавалась потомству и дошла до сего времени в фамилии Соловьевы.
...Ежегодно в декабре в волостное правление представлялись метрические выписки на лиц, подлежащих в будущем году призыву в армию. ...Список будущих рекрутов оглашался потом на сельском сходе, чтобы удостовериться, нет ли в нем каких ошибок. Сход, выслушав, единогласно подтвердил: список составлен правильно, ошибок никаких нет. А что Дягилев — он же Соловьев, так это — от Пушкина Александра Сергеевича, и все тут правильно. И сейчас еще Соловьевым-Дягилевым приходится частенько объяснять, почему у них двойная фамилия”55.
Пушкин дает и географические наименования: “Старики говорили, что однажды стояла наледица, а Александр Сергеевич поехал на лошади на охоту по направлению к роще Каменные. Ехал низиной. На выходе склоны низины раздвинулись вправо и влево, а дорога по-прежнему шла прямо. В это время у лошади оторвалась подкова, и лошадь поскользнулась. Александр Сергеевич решил, что по такой наледице охотиться невозможно, и повернул вправо на хутор. Мужикам рассказал, что подкову потерял в том месте, где склоны водотека повернули в разные стороны, как бараньи рога. Мужики посмеялись, но место это до сих пор называется “Бараниха”56.
Представление о Пушкине-номинаторе в народе настолько сильно, что с его деятельностью связывают происхождение географических названий, существовавших и до Пушкина. Вот, например, два варианта происхождения названия “Криков бугор”:
“...в далекие времена у Пушкиных был полевод, он же лесник. Очень грубый человек. Многие через него получали наказания розгами. Видимо, вывел он мужиков из терпения. Его поймали в поле, стащили с лошади и стали бить. Он сильно кричал, но никто на помощь ему не пришел. Так и назвали то место, где его убили, Криков бугор.
...Александр Сергеевич часто бывал на Криковом бугре... И все, бывало, спрашивал: почему так называется это место. Ему и рассказали эту историю.
Однажды произошел такой случай.
Был у Сергея Львовича крестьянин Бугров. Его часто посылали старшим на молотьбу и полевые работы. Как-то
- 90 -
опоздала на молотьбу Екатерина, Демки Петрова жена. Бугров накричал на нее да и толкнул ее. А она была на сносях. На другой день Александр Сергеевич позвал Бугрова в вотчинную контору.
— Смотри, толкач, мужики тебя так толкнут, с ног слетишь. Забыл о Криковом бугре?
Бугров, как говорили крестьяне, действительно бывал крут, но после того, как Александр Сергеевич напомнил ему о Криковом бугре, переменился”57.
А вот другая версия: “Около Болдина есть Криков бугор. На этом бугре была барская конюшня и в ней пороли крестьян.
...Однажды Пушкин, возвращаясь с прогулки из Лучинника, услышал крики на бугре. Свернул он на бугор, вошел в конюшню и спрашивает крестьянина, за что его порют.
Тот ответил:
— Александр Сергеевич, коза моя на огород к бурмистру зашла, вот за это и порют.
Пушкин возмутился этим. Он запретил пороть крестьян. А конюшню велел раскидать, чтоб от этого позорного места и следа не осталось. Конюшню снесли, а за бугром так это название и осталось. До сих пор это место у нас называют Криков бугор”58.
Но деятельность Пушкина как творца и причины явлений выходит далеко за рамки именования вещей. Пушкин заселяет народами целые области. Следующий рассказ записан на Урале, в с. Чесноковка: “Сперва здесь была военная крепость, станица, а потом уже появились славяне, потом русские, потом уж завезли татар. Татар завез Пушкин. Они были в крепостном праве, а он их выкупил и завез”59.
В представлении народа Пушкин — первопредок всех писателей, зачинатель литературы: “Он певец был, песенной наблюдатель, книгам сказатель, грамоты списатель. Землю, как цветами, стихами украсил... Книги писал, слово к слову приплетал круто и гораздо. Книги работал и радовался над има... Он пусты книги наполнил, неустроену речь устроил, несовершоно совершил. Теперешни писатели от Пушкина взялись да пошли”60.
Имя Пушкина становится родовым понятием. “В одном из школьных районов всякого писателя называют Пушкиным.
- 91 -
Поэтому, когда, например, кто-нибудь интересуется двенадцатым годом, то спрашивают Пушкина, хотя имеют в виду Л. Н. Толстого или даже Полевого”61.
В более поздних текстах Пушкин выступает в роли просветителя. Пушкин учит детей грамоте: “Мельник Иосиф Федорович Кравченко из колхоза “Жовтень” рассказывает, как его дед Иван Лукьянович, оставшись сиротой, был определен мальчиком на господскую кухню чистить кастрюли. Один раз он попался на глаза Пушкина, тот обласкал мальчика и научил его азбуке”62.
С именем Пушкина у крестьян связывалось общее представление о грамотности: в 1899 году корреспондент газеты “Нижегородский листок” спросил у крестьянина с. Маресево-на-Рудне Лукояновского у.:
— Пушкина знаешь?
— Знаю.
— Кто он был?
— Книжки составлял.
— Какие?
— Да вот — “Родное слово”63.
В народных рассказах Пушкин появляется на людях с книгой и палкой (тростью). Если первый из атрибутов связан с силой героя, то второй соотносит в крестьянском сознании образ Пушкина с правителем (палка, как посох, жезл, скипетр), землеустроителем (меряет дорогу, сверяет версты). Эти атрибуты и функции характерны для народных представлений о правителе в историко-мифологических текстах всех славян64. “В летнее время Пушкин ходил из с. Михайловского в Святые Горы... Идет он в Святые Горы, в одной руке — тростка, а в другой — книга; идет мимо нашей деревни и шутит сам с собой: кинет свою тростку вперед, подойдет, подымет и опять кинет, — так и меряет дорогу...”65
Сила Пушкина переходит на вещи, которыми он пользовался, которые ему принадлежали или были от него получены. Эти предметы получали особое качество (добротность, долголетие и др.): “Однажды Александр Сергеевич привез в Болдино маленькую лиственницу и решил посадить ее перед домом <...> Эта лиственница и до сей поры растет перед домом”66.
- 92 -
“После пожара, когда отец с дедушкой строился, ему не хватило лесу на избу. Вот он и пошел просить барина, не может ли он дать ему немножко леску — избу достроить. А тут как раз должны были сносить барскую конюшню.
Пушкин велел разобрать конюшню, а лес отдать.
А лес-то был добрый. Больше ста лет простояла изба из этого леса. Когда мы эту избу перестраивали, то пушкинские бревна положили на потолок.
Вот и живем мы до сих пор под пушкинским потолком”67.
Предметы, связанные с именем Пушкина, используются в качестве талисмана: “Баня была там (в Тригорском. — А. А.) <...> Потом приезжие с городов все смотрели ту баню. Она уже старая была. От бани щепочки отламывали, в платочек завернут и везут — память Пушкина”68.
Обнаруживаются вещи, якобы принадлежавшие Пушкину, даже в тех местах, где он никогда не был: “В Ивановской волости с. Каблуково до сего времени сохранился усадебный дом, принадлежавший Афанасию Абрамовичу Гончарову <...>.
Существует предание, передававшееся преемственно наследникам этого дома, что здесь Пушкин неоднократно бывал. Предание рассказывает, что Пушкин из Москвы до села Пушкина доезжал в фаэтоне, а дальше ему приходилось ехать по узкой проселочной дороге, и среди дремучего леса Пушкин приказывал своему экипажу привязывать факелы, при свете которых он и ехал ночью. В Каблукове еще и посейчас показывают, как реликвию, сломанное кресло, на котором будто бы сидел Пушкин”69.
“В с. Микулине-Городище сохранилось предание о посещениях Пушкина <...> В старинном Микулинском барском доме хранится шляпа Пушкина на память об его посещениях Микулина”70.
Описание и перечисление вещей, которыми пользовался Пушкин, может сюжетно организовывать рассказ. Есть упоминания о мифических предметах, сделанных и подаренных Пушкиным: “У дедушки моего было прощальное письмо, когда Пушкин отправился на дуэль, мелким почерком написанное, я не могу всего припомнить, что там было. Оно было написано вроде стихотворения:
- 93 -
Вот уже сял в санки,
поехал.
Не знаю, что будет впереди.
Прощай.
Обнимаю!Он (дедушка. — А. А.) все черты Пушкина рассказывал, какие волосы, какие кудри, когда он ночами просиживал с Пушкиным. Какие комнаты были у Пушкина, какая была мебель. Просто деревянная. Был факел сделан, привинченный к стене. Холщевая скатерть на столе, грубая, желтого цвета.
Он говорил, что это друг был жизни. Карточка была от Пушкина. Я, как сейчас, вижу пестрый галстук. В бюст был снят. Брату дали поиграть. Дедушка пришел ругаться, а он (брат) изломал. Дедушка говорит: “Это друг был, приятель. Уважаемый. Вот друг был!” Письмо Пушкина я берегла. Отец очки наденет да прочитает. Каппелевцы разорвали и письмо, и сколько книг на мелкие части”71.
Сам Пушкин может подвергаться овеществлению. Один из учителей Ярославской губернии отмечает, что в его школе чтут Пушкина как некий фетиш72. “Пушкину детей показывали на счастье: хороший был глаз”73.
***
Сила Пушкина — волшебная. Она не материальна, не видна с первого взгляда, поэтому ее владелец — как былинные герои — часто попадает в ситуацию временного унижения, а противники, пытаясь победить Пушкина обычными, человеческими средствами, сами оказываются обманутыми и побежденными: “В старые времена жил в России один молодой сочинитель по фамилии Пушкин. На службу он не напрашивался, с царями не водился. Только и знал писать про свободу да про народ. Раз он написал такое сочинение о народе, что и выдал царя с головой. Обиделся царь, смутился душой и приказал господина сочинителя убрать из Петербурга.
Увезли Пушкина в ссылку, а царю не лучше стало. Каждую ночь Пушкин являлся к нему призраком и стоял с угрозой над головой. Испугался царь такому наваждению и велел увеличить стражу при дворце. Видите ли, это все
- 94 -
потому, что царь, хотя и сослал Пушкина, а все же боялся его”74.
Пушкина, наделенного сказочной силой, невозможно одолеть обычным путем. Зло вторгается в жизнь Пушкина через его жену. В большинстве рассказов женитьба Пушкина трактуется как испытание героя, как фатальная точка на пути, приведшем поэта к смерти. Пушкин знает о надвигающейся на него опасности, связанной с женитьбой: “Говорят, Пушкин с цыганом кочевал, дружбу водил. Была у него какая-то цыганка, и вот перед женитьбой побывал он в Михайловском. Пошел к ней. Настей ее звали. Хорошо играла она на гитаре. Бывало, в девятник она на ярмарках ему пела, на карусели с ним каталась. Красивая она была. Вот пришел к ней и просит: “Сыграй мне, Настя, да погадай”. И нехорошие ему карты вышли. “Не женись, — говорит, — плохо тебе будет!”75
Наталья Николаевна губительно воздействует на Пушкина, умаляет его силу, пренебрегая его творчеством: “Живут задью наперед. С утра гости, по хлебам ходят, куски топчут, курят, о кака скверна!.. Станут плясать, гром эдакой учинится: “Держите двери-то, чтобы не зашел Пушкин. Что он мешать-то!” Гремят да шумят, да нарошно, дак никак не уйдешь... Все к изъяну да к убытку пошло. Пушкин все как не во своей воле. От табаку-то он весь угорел!
Пробовал Наташу-ту добра доводить. Она уши затыкат:
— Вы мне уши опеваете своими стихами, всю квартиру заставили книгами да засыпали бумагой!
Знакомые спрашивают Пушкина:
— Все-то успокоится, в ночь-то вы пишете ли?
— Весна была, дак ручей-то летел, кипел, ломал. А холодна пора, дак вода-то не шевелится...”76
В народном представлении победить героя можно только обманом. Поэтому вельможи и знатные люди составили заговор. Участниками-исполнителями заговора в разных текстах называют Дантеса, Наталью Николаевну и царя. “Вот Пушкин с женой играл в карты, и постучал кто-то. Пушкин говорит: “Я открою”, а она: “Нет, постой, я открою”. А это пришел другой, которого она любила.
Пока она собиралась, Пушкин губы намазал сажей и ее поцеловал. Как она дверь открыла и того поцеловала своими губами. Вот тогда та тайна и открылась — смотрят,
- 95 -
губы и у ней, и у того черные. Открылась тайна, что любит, а то все говорили, что любит, а доименно было неизвестно. Вот Пушкин его на дуель и вызвал. А на дуель выходили и подманули Пушкина. У того был заряжен пистолет, а Пушкину насыпали одного пороха. Вот тот и убил. Первый тот стрелял”77.
В другом варианте идея высшего закона, подчиняясь которому, Пушкин должен идти на смерть, настолько сильна, что обращает недруга-царя в сочувствующего доброжелателя, а индивидуальность соперника Пушкина и вовсе перестает иметь сколько-нибудь существенное значение. Соперником, в крестьянском рассказе, становится второй муж Натальи Николаевны — Ланской. Один старик рассказывал, что “был у них такой лист, в котором было написано много о Пушкине. Там было писано, как он на дуэль шел и как царь его уговаривал, чтобы не ходил. Пушкин сказал: “Нельзя, ваше величество, закон!” Он шел на дуэль через хозяйку. Она с Ланьским стала ватажиться. Они сидели вечером за столом, и Пушкин загасил лампу, намазал себе губы и жену поцеловал, а им невдогадь, и Ланьскей его жену поцеловал. Пушкин зажег лампу и все увидел. Тогда он стал писать письма, что итти ему на стрел78.
Вот еще один вариант той же истории: “Был раз собран бал. На балу том был и Пушкин, и жонка его, и ее полюбовник, забыл, как того звать. Пушкин не верил все людскому слуху, что жонка ему изменяет, и решил проверить. Было у них заседание, за стол сели вокруг. Вот Пушкин утушил будто нечаянно огонь, взял свои губы чернилом намазал и поцеловал жену. Пока огонь дули, жена справилась и того поцеловала. Губы стали черные у того, на которого сказывали. Огонь выдули, Пушкин и увидал. “Отвечай, — говорит, — или мне, или тебе жить!”
А тот — что же? — заводка-то у них была одна. И государь, и другие его близкие участвовали в этом, а того только подводили. Пушкин согласился на дуель, а те и рады стараться! Пушкину дали патроны холостые, только один не холостой. Ну, он сам пал, но того ранил. А на тот случай так сделали, что и доктора не было, — в отлучке был. А государь говорит: “Мы не знали, а то бы не дозволили”. А чего там не дозволили, когда у них была одна сделка. И
- 96 -
погиб он больше не из-за жонки, а за народ. Он был всей Расеи освободитель!”79
Смерть “из-за жонки” не укладывается в представление народа о героической смерти, поэтому Наталья Николаевна либо вовсе не упоминается в народных рассказах о смерти Пушкина, либо выполняет традиционную роль злой жены — орудия убийства. В более поздних текстах, в связи с проникновением в народ реальных биографических сведений, рассказчикам приходится каждый раз примирять с ними свою версию рассказа о гибели Пушкина. Этот процесс идет по-разному. “В народе потом говорили, что Пушкина уморили за то, что он за освобождение крестьян был. Вот за это самое господа его и отравили. Правду-то о том, что какой-то прощалыга его убил, мы потом при Советской власти узнали!”80
В некоторых случаях представление о том, как должен умереть народный защитник, оказывается настолько сильным, что общепризнанная версия ставится под сомнение: “Колхоз наш — имени Пушкина. Почитание Пушкина ведется у нас издавна, по особому случаю. Родитель мой в молодых летах сидел в остроге по царскому делу. Встретился он там с одним узником... Поведал тот человек моему родителю о кончине Пушкина. Будто бы умер Пушкин в неволе, в тюрьме царской. И песня “Узник” им про себя написана. Завещал Пушкин оковы разбивать...
Пушкин против царя шел. Сам он был знатного происхождения, но жил больше в народе. Песни писал о свободной жизни и раздавал прохожим. Жандармы его гоняли из одного края в другой, но им он не давался. Все хотел он за границу от царя пробраться, чтобы писать на свободе, но не удалось. Женился он на красавице, на эту приманку и заманил его царь к себе во дворец. Жену у него отняли, а самого — в тюрьму.
Так-то с народом его разлучили. Не стало слышно песен его. В тюрьме и умер, в кандалах. Тогда и конец печальный к песне в нашей местности сложили: “Нельзя мне, товарищ, с тобой улететь. Наверно, придется в тюрьме умереть”. От нас уже дальше песня пошла. В школах ребят учат вот так же, что на дуэли, вроде, примерно сказать, случайно был он убит. А может, и не было этого дуэля...”81
- 97 -
Пушкин опасен и после смерти, поэтому его стремятся похоронить украдкой: “А хоронить везли крадком, как вкрали. Везли на вороном коне, черной кисеей закрытом. И хоронили в невременные часы, чтоб народ не знал. Боялись они нашего Пушкина”82. “Дядя Павлюк говаривал: привезли Пушкина крадком. “Отвезем, — говорили, — в глухое место и пущай там лежит!”83
Пушкин — народное достояние, принадлежит крестьянам, и власти пытаются отлучить его от народа в момент похорон: “Мать рассказывала, как привезли Пушкина хоронить, никого близко не подпускали, а крестьян много собралось проститься. Народ тискался, хотели хоть рукой схватиться за гроб, — дорожили этим очень, — так и не дали, отогнали всех”84. А вот вариант этого текста, записанный от того же информанта: “Мать-то моя 105 лет померла. Она Пушкина не помнила живым, а вот когда хоронили его, помнила хорошо.
Привезли, говорит, на двух подводах — розвальни и кибитка. В розвальнях — черный мужик, а в кибитке — жандармы. Они и пронесли гроб в монастырь. Потом монастырские ворота закрыли. Простой-то народ узнал, что мертвого Пушкина принесли, захотел проститься, а никого и не пустили. Только которые раньше перешли туда и видали похороны. Да и то издали. Близко-то никого не подпускали”85.
***
Некоторые черты и свойства, приписываемые Пушкину народными сказителями, соответствуют канонам житийной литературы.
Физическая немощь или слабость, традиционно противопоставляемая в христианской литературе мощи духовной, встречается в описании внешнего вида Пушкина: “Я его карточку ночи две продержала: высокой, тоненькой... Ему только песни петь да у грамоты сидеть, а тако-то робить он не сильной”86.
В облике Пушкина подчеркивается его странность, “чудность”. Вот как описывает Пушкина слуга Н. В. Гоголя: “Бывали часто земляки; из прочих Пушкин бывал, “генерал” Жуковский, “полковник” Плетнев, еще много позабывал
- 98 -
всех. Пушкин заходил часто. Небольшого роста, курчавый, рябоватый, некрасивый, одевался странно, кое-как”87.
Странность, чудаковатость Пушкина связана с его деятельностью писателя: “Пушкин странный был, чудак какой-то. Присядет на пенек и стихи пишет”88.
Чудаковатость Пушкина может приближать его образ к идеалу святого, отшельника: “Александр Сергеевич, как сказывала Февронья Ивановна, был человек причудливый, совсем не походил на людей, и души ангельской. С утра самого, бывало, заберется в лес, и Бог его знает, что он там делает, а то дома сидит, ходит взад-вперед по комнате и сам с собой говорит”89.
В некоторых рассказах Пушкин более походит на юродивого, как, например, в воспоминаниях тригорского крестьянина: “Что, старина, помнишь ли ты Александра Сергеевича Пушкина, михайловского барина?
— Как не помнить, помню, даже дедушку его помню. Хорошие были господа... Да что, батюшка, хороший был барин, но только немного тронувшись был, то есть с ума сошел...
— Отчего же ты так думаешь?
— Да так. Вот как его вижу: идет это он у нас по Тригорскому с железной палочкой такой, надо думать, что собак он брал с собой... схватит свою шляпу с головы да и начнет ее бросать вверх или на землю. А то еще чудней: остановится так вдруг ни с того ни с сего, ровно столбняк на него найдет, потом вдруг пойдет да вслух так громко-громко разговаривает промеж себя”90.
Сближает Пушкина с юродивым и то, что его часто видят на ярмарках в кругу старцев, нищих, а иногда и принимают за старца: “Во время бывших в Святогорском монастыре ярмарок А. С. Пушкин любил ходить, где более было собравшихся старцев (нищих). Он, бывало, вмешивается в их толпу и поет с ними разные припевки, шутит с ними и записывает, что они поют, а иногда даже переодевался в одежду старца и ходил с нищими по ярмарке. В таком виде его один раз сам исправник, не узнавши, кто он, взял под арест в арестантскую; но когда открылось, кто он, его сию же минуту освободил. На ярмарке его всегда можно было видеть там, где ходили или стояли толпою старцы, а иногда ходил задумавшись, как будто кого или чего ищет”91.
- 99 -
Общение Пушкина со старцами тоже, естественно, связано с сочинительством: “Как Пушкин стихи писал? А вот как. На ярмарке нищие сидят, и он коло их подальше так сядет и пишет. Потом нищие узнали, что он их стихи пишет, и думают: он их выучит, да и ходить будет с их песнями и хлеб у них отобьет, конкурентом будет”92.
Низкое, физиологическое у Пушкина сведено к минимуму: “Ел мало, — пошутит: “Ем — недоедаю, Святому Духу место оставляю”. После обеда не повалится сразу: книжечку возьмет, а нет, дак так посидит”93. “Лимонад очень любил. Бывало, как ночью писать — сейчас ему лимонад на ночь и ставишь. А вина много не любил. Пил так, то есть средственно, но чтоб ошибаться — ни Боже мой, никогда”94.
Отмечается благочестивое поведение в отношении с женщинами: “ — Ну, а что, дедушка, Александр Сергеевич за девушками здесь тоже, чай, приударивал.
Лицо старика приняло строгое выражение.
— Зачем зря говорить... Никакого этого баловства не было. Александр Сергеевич был барин сурьезный, правильный, не то, что другие там господа бывали... Насчет этого зря и болтать не приходится...”95.
В поведении с крестьянами Пушкин устанавливает отношения равноправия и отчасти самоуничижения: “Бывало, мужики на базар идут, и Пушкин на базар. Он им поклонится, и они ему. Александр Сергеевич любил кланяться с крестьянами. Все заводил речи то с мужиками, то с бабами.
Ходил Александр Сергеевич с книгой и часто записывал в нее, что услышит. Мужики называли его “чудным”. Он и шутки шутил и на все руки хорош был”96.
Знание времени и места своей смерти, которым обладали святые, косвенно обнаруживается и у Пушкина: “А. С. Пушкин... часто бывал в Святых Горах, приходил в монастырь и по целым часам гулял на Святой горе около храма, а иногда даже на том самом месте, где теперь похоронен”97. “Пушкин знал, что он долго не проживет. Он говорил: “Я рано сложу свою голову, но народу после меня будет лучше”98.
В интерпретации образа Пушкина встречаются аналогии с житиями святых и Самого Христа. “Говорят, матери поэта предсказывали еще до рождения его: проживет недолго и будет торжествовать в веках”. Пушкин выступает
- 100 -
в роли искупителя и добровольно принимает страдания: “Я в мире сем положен был, как знамя на стреляние, летели на меня стрелы со всех сторон. Мне в миру было место не по чину. Я неволей пил горьку смертну чашу...”99
Пушкину приписываются евангельские изречения: “Пушкин говорил: “Придет время: пойдет отец на сына, сын на отца” — Но это сказано в Евангелии? — “Ты врешь, не в Евангелии, а у Пушкина”100.
Бессмертный Пушкин принимает на себя Крест Христов и окормляет, как старец: “Здесь (в Михайловском. — А. А.) все его. И хоть самого его сейчас нетути и он незрим, все он видит — кто зачем сюда пришел, кто подобру-поздорову, поучиться уму-разуму, а кто собой полюбоваться, в зеркало посмотреться да в речке искупаться... Теперь все идут к Пушкину, потому что его творенья охраняют людей от дурного, очищают душу. Его дом для теперешних людей стал тем, чем раньше был для тогдашних храм. Ежели тебя, скажем, что волнует и нет у тебя доброго советчика — иди к Пушкину, он укажет на истинного друга, удержит от злого обстояния, даст верный совет, и ты возрадуешься и возвеселишься. Только хорошенько подумай, что тебе нужно, а потом спроси у Пушкина и получишь ответы в его книгах”101.
***
При этом ряд особенностей Пушкина адаптируется традиционным крестьянским сознанием к системе представлений о нечистой силе. В Пушкине поражает прежде всего нетипичная для русского человека внешность и, в числе прочего, — “волосатость”: “волосы не стриг, ногтей не стриг, бороды не брил — подстрижет только макушечку”102, “не брит, не стрижен. Чудно так!”103; “с предлинными черными бакенбардами, которые более походят на бороду, также с предлинными ногтями”104. Какой сильный эффект производила на крестьян внешность Пушкина, видно из следующего рассказа: “А какого, я, внученька, человека видала, говаривала, бывало, мне прабабушка, черноватый, курчавый, глаза большие и ногти длинные. Повстречала я его, когда воду в ведрах домой несла. Тут же и Бунтова сидела с малыми ребятами. Дело было днем. Все взрослые
- 101 -
были в огородах. Бунтова ему песню спела про Пугачева. А я угостила его молоком”105.
С Пушкиным обычно встречаются в лесах, рощах. Привычным и любимым местом пребывания и появления Пушкина называется лес, рощи, кусты, отдельные деревья. “Однажды был неурожай и у одного бедного мужика хлеба не было и денег не было, купить не на что. “Пойду, говорит, попрошу у Пушкина: не даст ли сколько-нибудь хлеба”. Подходит он к селу, а около села — большой лес, ельник; из этого леса выходит навстречу мужику Пушкин: “Здравствуй”, — говорит ему мужик, а Пушкин спрашивает его: “Куда идешь?”
— Да вот, батюшка, еду к вашему барину попросить хлеба, не даст ли сколько-нибудь.
А Пушкин говорил ему:
— Голубчик, у нашего барина и хлеба-то нет — больно горазд пьянствовать, все пропил!
Но мужик его не послушал, пошел в село, а Пушкин — лесом, да скорей в дом; покудова мужик подходил к дому, а Пушкин уже в дому и посылает к мужику своего слугу спросить, не встречал ли он кого-нибудь по дороге, в лесу.
— Батюшка, — говорит мужик, — встретил, только не знаю, кого; как будто какой холоп или лакей: рубашка красная, шляпа соломенная, волосы курчавые и книжка под мышкой.
Пушкин рассмеялся, что мужик его назвал холопом, и дал ему хлеба, сколько было нужно”106.
В приведенном рассказе, как и во многих других, указывается на способность Пушкина к метаморфозам, сближающая его с демонологическими персонажами. Эта способность, в частности, выражается в ряжении. По воспоминаниям крестьян, Пушкин любил рядиться мужиком, нищим, старцем, холопом или лакеем. Пушкин легко “меняет” национальность: может стать цыганом или арапом.
Как положено демонологическому персонажу, Пушкин часто навещает “недобрые” места, знается с нечистой силой: “Жил в те времена на деревне Ворониче колдун по прозвищу дед Гаврила, по фамилии Посников. Он все умел делать. И болезни лечить, и нахождение потерь обнаруживать, и зубы заговаривать, и по бабьей части беспорядок из семьи выводить. Жил Гаврила за околицей слободы, в
- 102 -
месте, которое называлось Каты, — это место было палаческое, здесь в старину палач жил. <...> Пушкин часто сюда хаживал по своим лечебным и колдовским делам и обо всем советовался с дедом, и когда болезни его дюже одолевали, и особенно когда пришла к нему досада на прохвоста Данкиса, который его и убил”107.
“Приснился раз Пушкину сон — у самой дорогой тарелки кто-то край оторвал. Пошел он к бабушке сон этот разгадывать. Вот бабушка ему и говорит: “Это сон тебе такой соснился, что жонка твоя тебе изменяет”. Стал он прислеживать за жонкой, и вот в конце концов выяснил, что этот за его жонкой ухаживает. Ну и решили: или тебе жить, или мне. А вот, когда вышли на дуель, Пушкин дал тому первому стрелять. Знал он на олово заговор. Олово, мол, на меня не пойдет. А тот дознался, что Пушкин знает олова заговор, да и поставил напереди пули медную пуговицу. Через пуговицу и не подействовал заговор. Как тот стал стрелять, так пуговица пошла, и пуля-олово сзаду к ней. Вот и убил Пушкина!”108
Пушкин знал места кладов, например у Кривых сосен, и рассказывал, как их найти109. Цитаты из Пушкина использовались в сакральной функции мата при ссорах: “Пушкинские стихи успели войти в речь, правда, щегольства ради, но зато настолько прочно, что при перекорах молодежи так и сыплют цитатами из Пушкина”, — сообщает губернский учитель в 1899 году110.
Похороны поэта проходили при несоблюдении правил и порядка обряда, с нарушениями, которые характерны при похоронах “нечистых” покойников — в “невременные часы”, без положенных церемоний и т. д.
***
Интерес первых собирателей крестьянских рассказов о Пушкине был вызван в основном особым пиететом ко всему, что так или иначе было связано с именем поэта, и стремлением пополнить его биографию новыми фактами. Такая установка зачастую приводила к разочарованию: “Из расспросов об Александре Сергеевиче Пушкине, — пишет один из собирателей сведений о Пушкине, — я мог узнать немногое. Это и понятно: бывшие крепостные крестьяне
- 103 -
стояли далеко от своих господ и если видели их, то разве из окон своих темных хат или по какой-нибудь случайности”111.
Хотя с течением времени народные сказания о Пушкине стали привлекать внимание особенностью колорита и собирались более скрупулезно, исследователи не могли освободиться от взгляда на них как на вспомогательный материал и стремились отделить достоверные воспоминания от “травы вымыслов, неизбежно вырастающей на всяком предании”112.
Первая же попытка представить Пушкина «как живого человека, во всех подробностях и мелочах его живых проявлений... Живого человека, а не иконописный лик “поэта”», которую предпринял В. В. Вересаев, оказалась столь впечатляющей, среди прочего, и потому, что ее автор отказался от гиперкритического анализа достоверности привлекаемых источников. Он включил в свою книгу сведения, которые “недостоверны и носят все признаки слухов, сплетен, легенд”, мотивируя это тем, что “живой человек характерен не только подлинными событиями своей жизни, — он не менее характерен и теми легендами, которые вокруг него создаются, теми слухами и сплетнями, к которым он подает повод”113. Среди таких вот материалов “весьма сомнительного качества”114 оказались и немногочисленные рассказы крестьян.
Введя это новшество в методику биографического описания, В. В. Вересаев “узаконил” простонародный взгляд на поэта и чрезвычайно обогатил само понятие “достоверности”. Новое слово, сказанное В. В. Вересаевым, прижилось. В “Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина” М. А. Цявловский, характеризуя образ жизни поэта в период ссылки в Михайловское, в некоторых случаях оперирует народными сказаниями как достоверными фактами115.
Вересаевский подход подготовил принципиально новое отношение к “народной” биографии Пушкина, сделал возможным признание ее самоценности. Понятно, что, попадая в стихию словесного творчества, образ Пушкина и факты его биографии подвергаются соответствующей культурной трансформации. “Словесный фольклор прежде всего является формой бытования мифологии... В самих фольклорных “текстах” мифы присутствуют и в виде архаических представлений
- 104 -
о мире и человеке, и в качестве существенных элементов поэтического языка и стиля...”116
Однако теперь уже очевидно, что народная биография Пушкина, развивающаяся в русле народной (крестьянской) культуры, представляет феномен, требующий особого подхода и изучения.
ПРИМЕЧАНИЯ
Основные положения работы изложены на 88-м заседании Пушкинской комиссии 11 января 1995 г.
1 Страхов В. Пушкин и массовый читатель // А. С. Пушкин. 1837—1937. Сб. статей и материалов. Саратов, 1937, с. 116—117.
2 См.: Тимофеев К. А. Могила Пушкина в с. Михайловское // Журнал Министерства народного просвещения за 1859 г.; Острогорский В. Очерки пушкинской Руси. Спб., 1880. Первое знакомство с Пушкиным. Спб., 1901.
3 Иванов Н. Г. А. С. Пушкин на Бердах // Русский архив, 1900, № 1, с. 149—159.
4 Мейлах Б. С. Талисман. М., 1984, с. 209.
5 Клепиков С. Пушкин в русской народной картинке. М., 1919, с. 14.
6 См.: Гуревич А. Пушкин и Сибирь. Красноярск, 1952 (в дальнейшем: Гуревич).
7 Щеглов И. Новое о Пушкине. Спб., 1902, с. 7.
8 Из русской жизни // Амурская газета. Благовещенск, 1899, № 25, с. 919.
9 Васильев-Ушкуйник Ф. А. Пушкинские уголки Псковской губернии. М., 1924, с. 49 (в дальнейшем: Васильев-Ушкуйник).
10 Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. XI, 1949, с. 228—229.
11 Записано от Кононова Ефима, 95 лет, с. Михайловское. См.: Чернышев В. И. “Пушкинский уголок”, его быт и предания // Известия Государственного русского географического общества, т. IX, вып. 11. Л., 1928, с. 340 (в дальнейшем Чернышев).
12 См.: Из русской жизни (прим. 8).
13 Там же.
14 Записано от Ивановой Матрены Ефимовны, 70 лет, дер. Совкино. См.: Ломан О. Предания о Пушкине // Литературный критик, 1938, № 3, с. 183 (в дальнейшем Ломан).
15 Записано от Богданова Степана Богдановича. См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях крестьян Пушкинского района // Пролетарская
- 105 -
правда. Калинин, 1937, 18 февраля, № 40. (Также: Предания и песни Болдинской старины. Горький, 1972, с. 12.)
16 Записано от Гаврилова Ивана, 75 лет, дер. Бородки. См. там же.
17 Записано от деда Прохи в 1945 г., с. Михайловское. См.: Гейченко С. С. У Лукоморья. Л.,1981, с. 213.
18 Записано от Якимова Дмитрия, 58 лет, дер. Хортово. См.: Ломан, с. 183.
19 Записано от Васильева Афанасия, 75 лет, дер. Гайки. См.: Нижегородский листок , 1899, № 133.
20 Записано от Иванова Петра, 66 лет, дер. Дедовцы. См.: Ломан, с. 183.
21 “Хороший он был барин, на редкость, да и вся семья их была такая, — этих господ помяни Бог... Жил он как — спрашиваете? А жил он один, с господами не вязался, на охоту с ними не ходил, с соседями не бражничал, крестьян любил. По ярмаркам, бывало, ходит, соберет старцев — старцами в ту пору нищие-то калеки назывались, — соберет и заставит их петь. Слушает, как они поют, а в ину пору и сам подпевать станет. И со всеми, бывало, ласково, по-хорошему обходился. Ребятишки в летнюю пору насбирают ягод, понесут ему продавать, а он деньги заплатит и ягоды им же отдаст: “Кушайте, мол, ребятки, сами, деньги все равно уплачены” — Записано от Павлова Ивана, с. Михайловское. См.: Шведер Е. Пушкинские ветераны // Исторический вестник. Спб., октябрь, 1908, № 10, с. 138 (в дальнейшем: Шведер).
22 Записано от племянницы Ф. И. Виляновой, крестьянки, знавшей А. С. Пушкина, декабрь 1897 г., г. Арзамас. См.: Ашешев Н. Современница Пушкина // Нижегородские ведомости, 1899, приложение № 11, 12 (в дальнейшем: Ашешев).
23 Записано от Павлова Ивана, 100 лет, дер. Богомолы, в 1907 г. См.: Гейченко С. С. Сердце оставляю вам. М., 1983, с. 23.
24 Записано от Иванова Ивана, 75 лет, дер. Бугрово. См.: Ломан, с. 188.
25 Записано от Андреевой Аксиньи, 64 года, с. Петровское. См. там же, с. 183.
26 Записано от Кононова Григория Ефимовича, 70 лет, дер. Дорохово. См.: там же, с. 194.
27 Записано от Михайловой Акулины, дер. Дорохово. См. там же.
28 Записано от Богданова Степана, дер. Богомолы. См. там же.
29 Шергин Б. Гандвиг — студеное море. Пермь, 1987, с. 292 (в дальнейшем: Шергин).
30 Записано от племянницы Ф. И. Виляновой, 90 лет, летом 1897 г., г. Арзамас. См.: Мельников А. [Посещение современницы Пушкина] // Нижегородские ведомости, 1899, №№ 22—23 (в дальнейшем: Мельников).
- 106 -
31 Записано от той же информантки в декабре 1897 г. См.: Ашешев.
32 Записано от Марьи Яковлевны, 100 лет, дер. Губино. См.: Ломан, с. 184.
33 Шергин, с. 289.
34 Там же, с. 292.
35 Записано от горничной Вульф-Вревских, 90 лет, дер. Железново. См.: Ломан, с. 185.
36 См.: Ашешев.
37 См.: Мельников.
38 Записано от Торгашева, слуги Пушкина // Нижегородские ведомости, 1898, № 8.
39 Шергин, с. 290.
40 Записано в 1983 г., с. Михайловское. См.: Виролайнен М. Н. Культурный герой Нового времени // Легенды и мифы о Пушкине. Спб., 1994, с. 340.
41 Шергин, с. 288.
42 Там же, с. 291.
43 Записано от Андреевой Аксиньи, 64 года, с. Петровское. См.: Ломан, с. 188.
44 Записано от крестьян дер. Бугрово. См. там же.
45 Записано от Егорова Семена, дер. Бустыги, в 1928 г. См.: Гейченко С. С. Сердце оставляю вам, с. 24.
46 Записано от Иванова Ивана, 75 лет, дер. Бугрово. См.: Легенды о Пушкине // В наши дни. Альманах, 1937, № 3—4.
47 См.: Ломан, с. 190.
48 Записано от Ф. И. Виляновой. См.: Ашешев (прим. 22).
49 Записано от Павлова Ивана, 100 лет, дер. Богомолы, 1907 г. См.: Гейченко С. С. Сердце оставляю вам, с. 23—24.
50 Косарик Д. Пушкинская Каменка // Правда, 1937, 10 февраля, № 40.
51 Иеропольский К. Пушкин в рассказах крестьян // Таганрогская правда, 1936, 29 декабря, № 299.
52 Записано в 1907 г., Псковская губ. См.: Гуревич, с. 117—118.
53 Записано от Васильева Ермолая Васильевича, 78 лет, дер. Заворово. См.: Ломан, с. 183.
54 Шергин, с. 291.
55 Предания и песни Болдинской старины. Горький, 1972, с. 34—35. См. также с. 17—19.
56 Там же, с. 28—29. См. также историю наименования рощи “Лучинник” там же, с. 12. Также: Потявин В. Рассказы болдинских старожилов о Пушкине // Волжский альманах. Горький, 1959, № 12, с. 128.
57 Предания и песни Болдинской старины, с. 19.
58 См.: Потявин (прим. 56).
- 107 -
59 Записано от Козиной М. П., 1914 года рождения, с. Чесноковка. См.: Кругляшова В. П., Шабирова И. В. По следам А. С. Пушкина // Бытование фольклора в современности. Свердловск, 1983, с. 54.
60 Шергин, с. 288.
61 Из русской жизни, (прим. 8), с. 916—921.
62 Косарик (прим. 50).
63 Записано от крестьян с. Маресево-на-Рудне Лукояновского уезда. См.: Нижегородский листок, 1899, № 141.
64 Бадаланова Ф. Культ царя Константина у болгар // Символический язык традиционной культуры. М., 1993, с. 145—155.
65 Записано от Васильева Афанасия, 75 лет, дер. Гайки. См.: Нижегородский листок, 1899, № 133, также № 125.
66 Предания и песни Болдинской старины, с. 14. Также с. 18.
67 Потявин, с. 129.
68 Записано от Петрова Степана, 67 лет, дер. Носово. См.: Ломан, с. 183.
69 Алексеев И. Богородская легенда о Пушкине // Голос рабочего, Богородск, 1929, 6 июня, № 127, с. 4.
70 Иванов И. А. О пребывании А. С. Пушкина в Тверской губернии // Сб. Тверского общества любителей истории. Тверь, 1903, вып. 1, с. 242.
71 Записано от Буторовой Елены Павловны, с. Макаринино, Баргузинского аймака, в 1928 г. См.: Гуревич, с. 119—120.
72 См.: Из русской жизни (прим. 8).
73 Шергин, с. 295.
74 Записано в Собинском районе. См.: Новиков В., Белобоков М. Пушкин в народном творчестве Владимирского края. Владимир, 1949, с. 15.
75 Записано от Андреевой Аксиньи, 64 года, с. Петровское. См.: Ломан, с. 183.
76 Шергин, с. 291.
77 Записано от Дмитриевой Ольги Михайловны, 48 лет, дер. Гайки. См.: Ломан, с. 183.
78 См.: Чернышев, с. 346—347.
79 Записано от Яковлева, 90 лет, дер. Семенькино. См.: Ломан, с. 183.
80 Записано от Богданова Степана Богдановича. См. прим. 15.
81 Записано на Алтае в 1937 г. См.: Гуревич, с. 118—119.
82 Записано от Иванова Ивана, 75 лет, дер. Бустыги. См.: Ломан, с. 183.
83 Записано от Анилова Матвея, 55 лет, дер. Лежнево. См. там же.
84 Записано от Богданова Степана, дер. Богомолы. См. там же.
85 Записано от того же информанта. См. (прим. 15).
86 Шергин, с. 288.
- 108 -
87 См.: Горленко В. Слуга Гоголя // Русский архив. М., 1893, № 3, с. 304. См. также описание внешности Пушкина: Софийский Л. И. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем. Псков, 1912, с. 203 (в дальнейшем: Софийский).
88 См.: Ашешев (прим. 22).
89 Записано от Ф. И. Виляновой, 90 лет, Арзамас, в 1897 г. См.: Мельников (прим. 30).
90 Записано от крестьянина с. Тригорское, 70 лет. См.: Псковские губ. ведомости, 1880, № 226. Также: Василев И. И. Следы пребывания А. С. Пушкина в Псковской губернии. Спб., 1899, с. 12.
91 Записано со слов Скоропоста Алексея Дмитриевича // Русский архив. М., 1892, Кн. 1. № 1—4, с. 96.
92 Записано от Евстигнеева Василия, 67 лет, дер. Кирьяново. См.: Ломан, с. 184.
93 Шергин, с. 295.
94 Записано Н. А. Лейкиным от камердинера Пушкина. См.: Цявловский М. А. Книга воспоминаний о Пушкине. М., 1931, с. 288.
95 Записано от Павлова Ивана, с. Михайловское. См.: Шведер, с. 138.
96 См.: Потявин, с. 130.
97 Записано со слов крестьянина Афанасия, дер. Гайки. См.: прим. 91.
98 Записано от Семена Никандровича, дер. Бустыги. См.: Чернышев, с. 347.
99 Шергин, с. 293.
100 Чернышев, с. 350.
101 Записано от Александры Федоровны. См.: Гейченко С. С. У Лукоморья, с. 208.
102 Записано от кучера А. С. Пушкина Петра. См.: Нижегородский листок, 1899, № 125.
103 Васильев-Ушкуйник, с. 35.
104 Софийский, с. 203.
105 Записано от Пивоваровой Александры Ивановны, 51 год, Оренбург. См.: Недачкин Д. Пушкин в Бердах // Оренбургская коммуна, 9 февраля, 1937, № 32.
106 См.: Нижегородский листок, 1899, № 133.
107 См.: Гейченко С. С. Сердце оставляю вам, с. 24.
108 Записано от Ефимовой Авдотьи, 56 лет, дер. Бугрово. См.: Ломан, с. 190.
109 Чернышев, с. 350.
110 См.: Из русской жизни (прим. 8).
111 Звездин А. И. О болдинском имении А. С. Пушкина. Н. Новгород, 1912, с. 5.
112 Чернышев, с. 350.
113 Вересаев В. В. Пушкин в жизни. М., 1936, с. 8—9.
- 109 -
114 Там же, с. 7.
115 Пушкин совершенно не вмешивается в сельское и домашнее хозяйство; “ему все равно, хошь мужик спи, хошь пей: он в эти дела не входит”. Пушкин живет в одной комнате, где у него и кабинет, и спальня, и столовая, и гостиная. Когда он дома, он постоянно сидит в своей комнате и большею частью читает. По ночам он, проснувшись, встает, садится за стол и пишет. Огонь в комнате его горит без перерыва. На свои прогулки Пушкин берет с собою железную фунтов на 9 палку, бросает ее кверху и ловит на лету или бросает ее вперед. Он любит стрелять в цель и часто стреляет из пистолета в расположенный за баней погреб, выпуская до 100 зарядов в утро. Обычный костюм Пушкина дома: красная, подпоясанная кушаком рубашка, широкие штаны, белая шляпа. Волос и ногтей он не стрижет, бороды не бреет, “подстрижет эдак макушечку, да и ходит”. См.: Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. М., 1951, т. 1, с. 505.
116 Мелетинский Е. М. Миф и историческая поэтика фольклора. М., 1977, с. 3—4.