235

Р. В. ОВЧИННИКОВ

ЗАПИСИ ПУШКИНА О ШВАНВИЧАХ

Обдумывая с лета 1832 г. сюжет «Капитанской дочки», Пушкин внес в рабочую тетрадь первые наброски плана будущей повести, где намечены главные персонажи: офицер-пугачевец Михаил Александрович Шванвич (1749—1802) и его отец Александр Мартынович Шванвич (1720—1792), «отличившийся» в трактирной ссоре с гвардейским сержантом Алексеем Орловым, ставшим позднее, с 1762 г., влиятельнейшим царедворцем Екатерины II (VIII, 929, 930).1 Некоторое время спустя, в пору работы над монографией «История Пугачева», в бумагах Пушкина появляются две его записи о Шванвичах, которые и рассматриваются ниже.

1. «Слышано от Н. Свечина»

В рассказе, записанном Пушкиным со слов некоего Н. Свечина, сообщается:

«Немецкие указы Пугачева писаны были рукою Шванвича.

Отец его, Александр Мартынович, был маиором и кронштатским комендантом — после переведен в Новгород. Он был высокий и сильный мущина. — Им разрублен был Алексей Орлов в трактирной ссоре. — Играя со Свечиным в ломбр, он имел привычку закуривать свою пенковую трубочку, а между тем заглядовать в карты. — Женат был на немке. Сын его старший недавно умер.

Слышано от Н. Свечина» (IX, 498).

Запись была сделана, видимо, в 1833 г. Выполнена она на бумаге с водяным знаком «А. Гончаров. 1832», которую Пушкин употреблял в 1833—1835 гг.2

Учитывая, что подробные сведения о Шванвичах приведены в очерке Г. П. Блока3 и в книге автора этих строк,4 уместно ограничиться здесь сообщением кратких биографических справок о пушкинских персонажах.

Александр Мартынович Шванвич родился в 1720 г. в семье выехавшего из Польши и поселившегося в Петербурге чиновника Мартына Шванвича, немца по происхождению, бывшего преподавателем и ректором немецких классов в гимназии при Петербургской Академии наук. С 1740 г. Александр Шванвич служил в инженерном и артиллерийском корпусе, а в ноябре 1748 г. определен в дворцовую охрану императрицы Елизаветы Петровны, в так называемую лейб-кампанию, в звании рядового гренадера (что соответствовало чину армейского поручика). Во второй половине 1750-х годов Шванвич не раз подвергался дисциплинарным взысканиям за публичные скандалы, уличные и кабацкие

236

драки, где пускал в ход не только кулаки, но и холодное оружие.5 В трактирной ссоре, случившейся, по-видимому, в период между 1755 и 1757 гг., Шванвич нанес рану сержанту гвардии Алексею Орлову. В начале 1760 г. Шванвич «отличился» в какой-то очередной «продерзости» и 16 апреля по указу императрицы Елизаветы и приказу фельдмаршала А. Г. Разумовского был изгнан из лейб-кампании за учиненный им «непорядочный чести офицерской» проступок,6 после чего выслан в Оренбург, где и определен поручиком в расквартированный там Пензенский пехотный полк.7

В январе 1762 г. Шванвич, испросив у оренбургского начальства отпуск, отправился в Петербург для «исправления» неких «домашних нужд». 28 июня произошел дворцовый переворот, в результате которого был низложен Петр III и на престол вступила Екатерина II. В день переворота Шванвич, ошибочно заподозренный в приверженности к Петру III, был арестован и содержался в заключении около четырех недель.8 Его освободили, но решили тотчас же выпроводить из Петербурга. 24 июля Екатерина II предписала Военной коллегии немедленно выслать Шванвича на службу в один из полков на Украине с одновременным производством в чин капитана9 (видимо, в качестве компенсации за ошибочный арест). Документально установленные факты, касающиеся ареста Шванвича и содержания его в тюрьме с 28 июня по 24 июля 1762 г., опровергают версию А. Шумахера, служившего в 1757—1764 гг. секретарем датского посольства в Петербурге, который в написанных позднее воспоминаниях утверждал, будто Шванвич 6 июля 1762 г. находился в группе приспешников Екатерины II, убивших Петра III.10

С начала 1764 г. Шванвич служил в Ингерманландском карабинерном полку, расквартированном в уездном городе Торжке под Тверью; 19 февраля 1765 г. произведен был в чин секунд-майора. 12 января 1768 г. подал прошение об отставке, что и было удовлетворено указом Военной коллегии от 31 марта 1769 г. После того он некоторое время управлял Сомерской экономической вотчиной под Новгородом. 14 марта 1776 г. Шванвич подал прошение о приеме на военную службу и определение в какой-либо гарнизонный батальон. 31 марта Военная коллегия назначила его командиром 3-го батальона в Кронштадтском гарнизонном полку. На этом посту Шванвич прослужил 16 лет и умер в Кронштадте 23 марта 1792 г., имея от роду около 72 лет.11

Примечательна биография старшего сына Александра Шванвича — Михаила. Он родился в 1749 г., получил хорошее домашнее образование, свободно владел русской, немецкой и французской грамотой. В 1765 г. Михаил Шванвич был принят ефрейтором в Ингерманландский карабинерный полк (в котором служил тогда и его отец), в 1767 г. произведен в вахмистры; в 1770—1771 гг. вместе со своим полком участвовал в русско-турецкой войне, был в боях под Негоштами, Журжей и Бухарестом. В начале 1772 г. Шванвич вышел в отставку, но в октябре того же года снова вступил в службу, был определен прапорщиком во Второй гренадерский полк, находившийся в Нарве; 28 июня 1773 г. произведен в подпоручики.12

В сентябре 1773 г. Шванвич был включен в полковую команду поручика А. Карташева (200 человек), посланную в Симбирскую провинцию для набора

237

рекрутов. По выполнении этого задания команда Карташева отправилась было в обратный путь, но была повернута в Казань, где поступила в распоряжение генерала В. А. Кара, который готовился к походу против Е. И. Пугачева, осадившего своими отрядами Оренбург. Команда Карташева, следуя в авангарде войска Кара, приблизилась к деревне Юзеевой (в 100 верстах к северо-западу от Оренбурга), где 6 ноября была внезапно окружена и атакована повстанческими отрядами и вскоре капитулировала. Пленников пригнали в Бердскую слободу, представили новоявленному «императору Петру III» (под именем которого действовал Пугачев) и привели к присяге на верную службу. Уважив просьбу гренадеров, с одобрением отозвавшихся о Шванвиче, Пугачев не только избавил его от казни, но и произвел в есаулы полка пленных солдат. Некоторое время спустя Пугачев, узнав, что Шванвич свободно владеет иностранной грамотой, поручил ему составить на немецком языке указ к оренбургскому губернатору И. А. Рейнсдорпу с призывом покориться «Петру III». 20 декабря 1773 г. при очередном приступе к осажденному Оренбургу повстанцы подбросили «немецкий» указ «Петра III» к городовой крепости, и в тот же день он оказался в руках Рейнсдорпа. Находясь в лагере восставших, Шванвич переводил на русский язык перехваченную французскую и немецкую корреспонденцию, составил для пугачевских секретарей французскую азбуку, а для самого Пугачева — русскую азбуку. Отмечая службу Шванвича, Пугачев пожаловал его шубой с «царского плеча», а в январе 1774 г. произвел в атаманы. Однако благосклонность «Петра III», оказываемые им знаки внимания не радовали Шванвича. Он тяготился пребыванием в чуждой ему мужицко-казачьей среде и под предлогом болезни стал уклоняться от службы, начал обдумывать возможность побега. 23 марта 1774 г. Шванвич бежал в Оренбург, принес повинную властям, но был заключен в тюремный острог. Дознание по делу Шванвича вела Оренбургская секретная комиссия, а в ноябре 1774 г. он был доставлен в Москву, в Тайную экспедицию, где проходило «генеральное» следствие над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками. 10 января 1775 г. был объявлен утвержденный Екатериной II приговор Сената по делу Пугачева и его сподвижников, где в отношении Шванвича сказано: «Лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу», в наказание за то, что он, оказавшись в лагере восставших, «забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцовым приказам, предпочитая гнусную жизнь честной смерти» (IX, 190). По распоряжению Тайной экспедиции Шванвич был осужден к пожизненной ссылке, которую отбывал более четверти века в Сибири, в заполярном Туруханске, где и умер в ноябре 1802 г.13

Исследователи не раз предпринимали попытки установить полное имя Н. Свечина, со слов которого Пушкин записал рассказ о Шванвичах. Первая такая попытка принадлежит Г. П. Блоку, который весьма осторожно предположил, что с Пушкиным беседовал Николай Сергеевич Свечин, сопроводив свою расшифровку знаком вопроса.14 Мнение Г. П. Блока поддержал Н. И. Фокин.15 С обоснованием расшифровки, предложенной Г. П. Блоком, выступил Ю. Г. Оксман, который, опираясь на данные «Русского биографического словаря», писал: «Из трех Свечиных, имя которых начиналось на букву „Н“ и которые по своему возрасту, положению и месту жительства имели возможность общаться с Пушкиным, наиболее вероятным информатором поэта следует признать генерала-от-инфантерии Николая Сергеевича Свечина (родился в 1759 г., а умер в 1850 г.)».16 При этом Ю. Г. Оксман не привел аргументов, подтверждающих знакомство Н. С. Свечина с А. М. Шванвичем и его сыновьями.

Отождествление генерала Н. С. Свечина с пушкинским информатором вызвало возражение со стороны Н. Н. Петруниной. Обратившись к помещенному

238

в журнале «Русская старина» пространному изложению книги французского исследователя Ф. Феллу «Мадам С. П. Свечина. Ее жизнь и труды», изданной, в Париже в 1860 г., Н. Н. Петрунина выяснила, что Н. С. Свечин в 1818 г. выехал с женой Софьей Петровной во Францию, поселился в Париже и позднее на родине не бывал,17 а следовательно, не мог встречаться с Пушкиным в 1830-х годах.18

Это подкрепляется приведенными в книге Ф. Феллу данными о попытке Николая I понудить Н. С. Свечина и его жену к отъезду из Франции: в конце 1833 г. царь повелел Свечиным «возвратиться в Россию и поселиться в каком-либо отдаленном городе, без права въезда в Петербург и в Москву». 75-летний Свечин по состоянию здоровья не смог отважиться на столь дальнее путешествие и отправил в Петербург жену, поручив ей доставить письмо к царю и на словах объясниться с ним. Прибыв в начале ноября 1834 г. в Петербург, С. П. Свечина получила аудиенцию у Николая I, который и разрешил ей и ее мужу не возвращаться на жительство в Россию.19 Рассказ Ф. Феллу подтверждается перепиской, сохранившейся в архивном фонде одного из департаментов Министерства внутренних дел.20 14 ноября 1834 г. статс-секретарь А. С. Танеев направил отношение министру внутренних дел Д. Н. Блудову, где сообщал, что Николай I, «снисходя ко всеподданнейшему прошению жены находящегося в Париже генерала Свечина, по уважению преклонных его лет и засвидетельствованной медиками тяжкой его болезни, повелеть изволил: дозволить оставаться за границей как ему, генералу Свечину, так и жене, которая желает к нему возвратиться». Блудов известил об этом российское посольство в Париже. Первый секретарь посольства В. И. Шипс 31 января 1835 г. сообщил Блудову, что генерал Н. С. Свечин поставлен в известность о разрешении оставаться во Франции как самому ему, так и его жене.21 После этого Н. С. Свечина оставили в покое, и последние 15 лет жизни он безвыездно провел в Париже.

Резонно отклонив предложенную Г. П. Блоком, Н. И. Фокиным и Ю. Г. Оксманом расшифровку имени пушкинского информатора, Н. Н. Петрунина подобрала в том же «Русском биографическом словаре» другую кандидатуру на эту роль — отставного генерал-лейтенанта Никанора Михайловича Свечина (1772—1849), обосновав возможность его личного знакомства с А. М. Шванвичем таким доводом: в 1791 г. 19-летний Н. М. Свечин начал службу в Преображенском полку, где в то время в чине капитана служил и Н. С. Свечин. Тогда-то «через петербуржца-дядю молодой человек вполне мог познакомиться с А. М. Шванвичем и потешить старика, играя с ним „в ломбр“».22 Однако если бы так оно и было, то как мог бы Н. М. Свечин, будучи военным, столь грубо ошибаться в своем рассказе при освещении ряда фактов биографии А. М. Шванвича, назвав последним местом его службы Новгород, тогда как он с 1776 г. и до конца жизни служил в Кронштадте: неверно и то, будто он был комендантом в Кронштадте. Вряд ли в 1791 г. больной 70-летний старик А. М. Шванвич, вскоре умерший, мог выглядеть как «сильный мущина». Сумма приведенных наблюдений указывает на то, что Н. М. Свечин не был знаком с А. М. Шванвичем и не мог рассказывать о нем Пушкину. К тому же сведений о знакомстве Пушкина с Н. М. Свечиным не обнаружено ни в мемуарных, ни в документальных источниках.23

239

Каким же образом определить загадочную личность пушкинского собеседника Н. Свечина?

Первой находкой на пути поиска явилось указание в книге петербургских домовладельцев на 1837 г., где в «алфавите особ первых пяти классов» назван отставной статский советник Николай Егорович Свечин, обширное владение которого занимало участок, простиравшийся от дома № 24 по Галерной улице до № 12 по Английской набережной.24 А на той же Галерной улице, снимая квартиру в доме О. К. Брискорн, с октября 1831 по май 1832 г. жил Пушкин.25 Эти данные служат аргументом, свидетельствующим о возможности знакомства Пушкина с Н. Е. Свечиным. Следует напомнить, что летом 1832 г. Пушкин внес в рабочую тетрадь первый набросок плана повести об офицере-пугачевце М. А. Шванвиче, опираясь при этом, видимо, на устные рассказы Н. Е. Свечина, оформленные при беседе с ним в 1833 г. известной записью о Шванвичах.

Чтобы установить факт личного знакомства пушкинского информатора с А. М. Шванвичем и его семьей, необходимо рассмотреть биографии Н. Е. Свечина и его отца Е. Д. Свечина.

Егор Дмитриевич Свечин (1730 — после 1800) по окончании Морского кадетского корпуса служил на кораблях Балтийского флота, но вскоре вышел в отставку, а с 1752 г. служил в Сенате и Канцелярии конфискации. В 1759 г. он подал в отставку и, оставя Петербург, до 1769 г. жил с семьей в новоторжском имении и в Торжке. В 1769 г. Е. Д. Свечин служил в Потешной конторе, а в последующие годы в губернских учреждениях Новгорода (1770—1775) и Твери (1776—1786). В мае 1786 г. он вышел в отставку.26

Николай Егорович Свечин родился в 1759 г., детские годы провел в новоторжском имении и в Торжке, с 1769 г. обучался в Морском кадетском корпусе, окончил его в 1774 г. с чином гардемарина; в том же году начал службу в лейб-гвардии Преображенском полку, из которого уволен 10 января 1777 г. с чином поручика; с марта 1777 по апрель 1780 г. служил уездным землемером в Тверской и Новгородской губерниях.27 С марта 1782 г. Свечин занимал пост прокурора в губернских учреждениях Твери, в губернском магистрате (1782—1787) и в верхнем земском суде (1787—1799), был произведен в чины коллежского асессора (1782), надворного советника (1786), коллежского советника (1797).28 В начале XIX в. Свечин вышел в отставку с чином статского советника, некоторое время спустя перебрался на жительство в Петербург. Известно, что в первой половине 1820-х годов Свечин совместно с родным братом Петром владел домом на набережной Мойки у Красного моста.29 Вскоре после большого петербургского наводнения (7 ноября 1824 г.) братья Свечины разъехались и поселились в собственных домах, Петр на 10-й линии Васильевского острова, а Николай на Галерной улице.30

При сопоставлении биографий А. М. Шванвича и Н. Е. Свечина удалось найти тот отрезок времени, когда они могли встречаться и знать друг друга. Это время приходится на 1760-е годы, когда, как было сказано выше, юный Свечин жил с отцом в новоржевском имении и в Торжке, а в этом городе стоял Ингерманландский карабинерный полк, в котором в 1764—1769 гг. служил А. М. Шванвич. Личными наблюдениями той поры навеяны слова Свечина в пушкинской записи: А. М. Шванвич «был высокий и сильный мущина — <...> — Играя со Свечиным в ломбр,31 он имел привычку закуривать свою пенковую трубочку,

240

а между тем заглядовать в карты. — Женат был на немке» (IX, 498). О том, что показание это относится к Торжку, свидетельствует упоминание о жене А. М. Шванвича — «немке» (имя ее пока что не установлено). Она умерла в Торжке в 1767 г., что известно из прошения Шванвича об отставке, поданного в Военную коллегию 12 января 1768 г. Этот свой шаг он мотивировал тем, что после недавней смерти жены вынужден всецело отдаться домашним делам, взяться за управление доставшимся ему в наследство имением и заняться воспитанием малолетних детей.32

После Торжка Н. Е. Свечин с А. М. Шванвичем более не встречался и остальную часть рассказа о нем построил на свидетельствах вторых-третьих лиц, причем не во всем достоверных. Выше уже говорилось, что Свечин ошибочно назвал последним местом службы Шванвича Новгород, тогда как на самом деле он с 1776 г. и до конца жизни служил в Кронштадте, где и умер 23 марта 1792 г. Неверно и то, будто Шванвич был комендантом в Кронштадте. В действительности же Шванвич, будучи секунд-майором, занимал скромный пост батальонного командира в местном гарнизонном полку и, как говорится, «чином не вышел» в коменданты Кронштадта: на этом ответственном посту в XVIII в. служили люди в ранге либо бригадира, либо генерала. Конкретнее же говоря, во время пребывания Шванвича в Кронштадте пост здешнего коменданта занимали сперва бригадир Е. В. Гурьев (в 1776—1785 гг.), а потом бригадир И. Ф. Берхман (в 1786—1792 гг.).33 Не вполне точен Свечин в показании о том, что «старший» сын А. М. Шванвича «недавно умер». На самом деле то был не «старший» его сын,34 а средний — Николай Александрович Шванвич (1758—1830), статский советник, служивший с 1811 г. начальником 2-го отделения Почтового департамента, умерший в Петербурге 29 марта 1830 г.35 Возможно, что Свечин не только знал Н. А. Шванвича, но и был знаком с ним.

Рассказ Свечина о Шванвичах был использован Пушкиным при составлении в ноябре 1834 г. секретных «Замечаний о бунте», переданных 26 января 1835 г. вместе с экземпляром «Истории Пугачевского бунта» Николаю I через А. Х. Бенкендорфа (XVI, 7—8). Касаясь судьбы дворян-офицеров, добровольно или невольно оказавшихся в лагере Пугачева, Пушкин в 14-м пункте «Замечаний» писал: «Замечательна разность, которую правительство полагало между дворянством личным и дворянством родовым. Прапорщик Минеев и несколько других офицеров были прогнаны сквозь строй, наказаны батогами и пр. А Шванвич только ошельмован преломлением над головою шпаги. Екатерина уже готовилась освободить дворянство от телесного наказания. Шванвич был сын кронштадтского коменданта, разрубившего некогда палашем, в трактирной ссоре, щеку Алексея Орлова (Чесменского)» (IX, 374). В черновике этого пункта Пушкин особо подчеркнул, что офицеры, служившие в войске Пугачева, принадлежали к личному дворянству, «по чину своему сделавшиеся дворянами», и в отличие от них Михаил Шванвич был из клана дворян «хороших фамилий» (IX, 478). На самом деле, хотя Шванвич и был потомственным российским дворянином в третьем поколении, ни сам он, ни дед и отец его не принадлежали к разряду «хороших фамилий», не славились знатностью рода и, не владея состоянием, жили на казенное жалованье.

2. «Анекдот о разрубл<енной> щеке слишком любопытен»

В конце 1834 г. Пушкин сделал вторую запись предания о Шванвичах, которая воспринимается как развернутый комментарий к 14-му пункту «Замечаний о бунте», но в беловой его текст не была включена. Выполнена она на бумаге с водяным знаком «А. Г<ончаров>. 1834», употреблявшейся Пушкиным

241

в 1834—1836 гг.36 Запись эта представляет собою черновик с многочисленными следами правки, вычеркиваниями и вставками, которые учтены при воспроизведении текста и в большом, 17-томном собрании сочинений Пушкина (IX, 479—480). В отличие от этой публикации вторая запись воспроизводится здесь в облегченном для чтения виде, с раскрытием сокращенно написанных слов и с изъятием вычеркнутых мест, в соответствии с тем, как печатается этот текст в массовых изданиях сочинений Пушкина:

«Анекдот о разрубленной щеке слишком любопытен. Четыре брата Орловы (потомки стрельца Адлера, пощаженного Петром Вел.<иким> за его хладнокровие перед плахою) были до 1762 году бедные гвардейские офицеры, известные своей буйною и беспутною жизнью. Народ их знал за силачей — и никто в П.<етер>Б.<урге> с ними не осмеливался спорить, кроме Шванвича, такого же повесы и силача, как и они. Порознь он бы мог сладить с каждым из них, но вдвоем Орловы брали над ним верх. После многих драк они между собою положили, во избежание напрасных побоев, следующее правило: один Орлов уступает Шванвичу и, где бы его ни встретил, повинуется ему беспрекословно. Двое же Орловых, встретя Шванвича, берут перед ним перёд, и Шванвич им повинуется. Таковое перемирие не могло долго существовать. Шванвич встретился однажды с Федором Орловым в трактире и, пользуясь своим правом, овладел бильярдом, вином и, с позволения сказать, девками. Он торжествовал, как вдруг, откуда ни возьмись, является тут же Алексей Орлов, и оба брата по силе договора отымают у Шванвича вино, бильярд и девок. Шванвич уже хмельной хотел воспротивиться. Тогда Орловы вытолкали его из дверей. Шванвич в бешестве стал дожидаться их выхода, притаясь за воротами. Через несколько минут вышел Алексей Орлов, Шванвич обнажил палаш, разрубил ему щеку и ушел; удар пьяной руки не был смертелен. Однако ж Орлов упал. Шванвич долго скрывался, боясь встретиться с Орловыми. Через несколько времени произошел переворот, возведший Екатерину на престол, а Орловых на первую степень государства. Шванвич почитал себя погибшим. Орлов пришел к нему, обнял его и остался с ним приятелем. Сын Шванвича, находившийся в команде Чернышева, имел малодушие пристать к Пугачеву и глупость служить ему со всеусердием. Г.<раф> А.<лексей> Орлов выпросил у гос.<ударыни> смягчение приговора».37

В этом предании не вполне точно освещены некоторые факты фамильной истории Орловых, в частности служба знаменитых «екатерининских орлов» в гвардии накануне дворцового переворота 28 июня 1762 г.

В действительности же, как видно из хранящихся в ЦГВИА послужных списков, из пятерых братьев Орловых — Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира, сыновей генерала Григория Ивановича Орлова (1685—1746), — в елизаветинское время в гвардии служили лишь трое: Иван, Григорий и Алексей. Они были записаны в гвардию рядовыми солдатами в октябре 1749 г., Иван — в Преображенский полк, а Григорий и Алексей — в Семеновский полк. Иван Орлов 26 февраля 1755 г. был произведен в чин сержанта. Григорий и Алексей, проходя службу в Семеновском полку, были производимы в чины: капрала (20 XII 1753), фурьера (14 VI 1755), каптенармуса (20 IX 1755) и сержанта (21 XI 1755). В мае 1757 г. Григорий и Алексей Орловы подали прошение о переводе в Обсервационный корпус, который, располагаясь в Прибалтике, охранял тылы армии, сражавшейся против войск Фридриха II на территории Польши и Восточной Пруссии. 1 июня Григорий и Алексей были произведены из сержантов гвардии в армейские поручики, 9 августа прибыли в штаб корпуса и определены в гренадерский полк. Федор Орлов с сентября 1751 по май 1757 г. обучался в Сухопутном кадетском корпусе, 31 мая 1757 г. произведен в армейские прапорщики и определен в Обсервационный корпус, где и служил вместе с братьями в гренадерском полку.38

242

Григорий, Алексей и Федор Орловы, прослужив в Обсервационном корпусе от двух до четырех лет, оставили его и один за другим перебрались в Петербург. В недолгое царствование Петра III никто из пятерых братьев Орловых в гвардии не служил. Иван Орлов был уволен в отставку с чином подпоручика гвардии 25 декабря 1761 г.,39 в день смерти императрицы Елизаветы и вступления на престол Петра III. Григорий Орлов, произведенный в чин капитана артиллерии в марте 1762 г., служил на посту цалмейстера в штабе генерал-фельдцейхмейстера А. Н. Вильбоа.40 Армейский поручик Федор Орлов в 1760 — начале 1762 г. служил адъютантом в Конференции при высочайшем дворе.41 Юный Владимир Орлов в ту пору в службе не состоял, а в 1763 г. уехал на учение в Лейпцигский университет.42 Алексей Орлов 29 сентября 1761 г. вышел по болезни в отставку с чином капитана43 и поселился с братьями в Петербурге. Будучи отставником, Алексей Орлов располагал временем и свободой действий и использовал эти выгоды своего положения в интересах заговора против Петра III, став с весны 1762 г. деятельным вожаком этого заговора и связником в сношениях с другими заговорщиками из числа офицеров гвардейских полков.

Спорным представляется содержащееся в предании утверждение о том, что братья Орловы были до 1762 г. «бедными» офицерами (IX, 479). На самом же деле генерал Г. И. Орлов оставил в наследие своим сыновьям крупные поместья, усадьбу в Москве и около 2000 крепостных44 — состояние вполне достаточное для пятерых офицеров; его хватало, видимо, и на тот разгульный образ жизни, который вели Орловы.

Неверно изображены в предании факты, касающиеся офицера-пугачевца Михаила Шванвича. Сообщается, что он, перед тем как попасть в плен к Пугачеву, находился в команде симбирского коменданта полковника П. М. Чернышева (IX, 480). На самом деле Шванвич находился в команде поручика А. Карташева, захваченной в плен повстанцами 6 ноября 1773 г. А команда полковника Чернышева попала в плен к Пугачеву неделю спустя, 13 ноября, капитулировав после недолгого сопротивления в бою под Оренбургом.45 Ошибочно также указание на то, будто Алексей Орлов «выпросил у гос.<ударыни> смягчение приговора» Михаилу Шванвичу (IX, 480). В действительности же в декабре 1774 — январе 1775 г., когда проходил суд над Пугачевым и его сподвижниками, к числу которых был отнесен и Шванвич, Алексей Орлов находился за пределами России, был в командировке в Италии, откуда возвратился лишь в феврале 1775 г. Примечательно и то, что в предписаниях Екатерины II генерал-прокурору А. А. Вяземскому, командированному на судебный процесс в Москву, не имеется каких-либо указаний насчет смягчения приговора Шванвичу.46

Основное место во второй пушкинской записи предания о Шванвичах отведено рассказу о трактирной ссоре Александра Шванвича с Алексеем Орловым. Пушкин не знал о существовании еще двух мемуарных свидетельств, освещающих это событие.

Одно из свидетельств принадлежит известному историку М. М. Щербатову (1733—1790). В потаенном сочинении «О повреждении нравов в России», рукопись которого была создана в 1786 или 1787 г. (а впервые разыскана в 1855 г.), М. М. Щербатов, характеризуя екатерининского фаворита Григория Орлова,

243

указал на свойственное ему великодушие, проиллюстрировав это суждение кратким упоминанием о прощении преступника, ранившего Алексея Орлова: Григорий Орлов «изрубившему изменническим образом брата его, Алексея Григорьевича, не токмо простил, но и милости сделал». М. М. Щербатов не назвал преступника, оставив в соответствующем месте рукописи пробел в полвершка для фамилии, но так и не вписал ее.47 Фамилия эта — «Шванвич» — была названа в примечании к первому изданию щербатовского сочинения «О повреждении нравов в России», осуществленному А. И. Герценом в 1858 г. в Лондоне в Вольной русской типографии.48 Примечание представляет собой точный, а отчасти и дословный пересказ текстов первой и второй пушкинских записей о Шванвичах, которые в копиях были доставлены А. И. Герцену либо П. В. Анненковым, либо Е. И. Якушкиным, имевшим доступ к рукописям Пушкина.49

Не было известно Пушкину и другое свидетельство о трактирной ссоре Александра Шванвича с Алексеем Орловым, приведенное в книге Георга Гельбига «Русские избранники», изданной в Германии в 1809 г.50 Г. Гельбиг, служивший секретарем саксонского посольства в Петербурге в 1787—1795 гг., при создании своей книги опирался на устные воспоминания очевидцев петербургских событий. Кто-то из них и поведал Г. Гельбигу о примечательном эпизоде 30-летней давности: «В доме виноторговца Юберкампфа, на Миллионной улице, Алексей Григорьевич Орлов, бывший тогда только сержантом гвардии, затеял серьезную ссору с простым лейб-кампанцем Сваневичем (Шванвичем). Орлов хотел уже удалиться, но был им преследуем, настигнут на улице и избит. Удар <шпаги> пришелся по левой стороне рта. Раненый Алексей был тотчас же унесен к знаменитому врачу Каав-Бергаве и там перевязан. Когда же вылечился, все еще оставался рубец, оттого он и получил прозвание: Орлов со шрамом». В примечании Г. Гельбиг пояснил, что врачом, оказавшим первую помощь Алексею Орлову, был «Герман Каав-Бергаве, лейб-медик великого князя Петра».51

Описание события у Г. Гельбига несколько отличается от того, как оно изображено во второй пушкинской записи. Г. Гельбиг не говорит о том, что в трактирной ссоре участвовал еще и Федор Орлов; если у Пушкина сказано, что Алексей и Федор Орловы силой вытолкали Шванвича из трактира, то Г. Гельбиг сообщает, будто Алексей Орлов первым покинул трактир, не желая доводить ссору до драки. Наряду с тем в сообщении Г. Гельбига содержится ряд дополнений: указаны местоположение трактира и имя трактирщика, названо имя врача, наложившего первую повязку на рану Алексея Орлова.

Опираясь на рассказ Г. Гельбига, Г. П. Блок попытался установить примерную дату столкновения Шванвича с Орловым, которое, по его мнению, произошло между 1749 и 1752 г., причем начальной гранью этого периода он избрал год вступления Орлова в гвардию (1749), а конечной гранью — год смерти лейб-медика Германа Каав-Бергаве (1753).52 Но при этом Г. П. Блок не усмотрел хронологической несообразности рассказа Гельбига. Известно, что Каав-Бергаве умер в Москве 7 октября 1753 г.,53 а из послужного списка Алексея Орлова столь же точно известно, что он служил в чине сержанта гвардии Семеновского полка с 21 ноября 1755 по 1 июня 1757 г.54 Следовательно, Г. Гельбиг, записывая показания очевидца давнего события, допустил в чем-то ошибку, которая ввела в заблуждение Г. П. Блока.

244

Все стало на свое место, когда выяснилось, что в Петербурге врачебной практикой занимался родной брат лейб-медика, академик и профессор анатомии Авраам Каав-Бергаве, умерший 14 июля 1758 г.,55 который, видимо, был штатным доктором в Семеновском полку, что видно из медицинского аттестата, выданного Алексею Орлову в 1761 г., где сказано, что «во время продолжения ево службы лейб-гвардии в Семеновскому полку» он «от имевшихся у него болезней пользован был от господина профессора Бургава».56 Эти наблюдения дают основание предположить, что столкновение Шванвича с Орловым могло иметь место в период между ноябрем 1755 и маем 1757 г. Последующие четыре с лишним года, с июня 1757 по август 1761 г., Орлов провел вне Петербурга. Правда, однажды он приезжал сюда и провел здесь около месяца, с конца мая по конец июня 1760 г., в связи с рассмотрением в Военной коллегии дела об отставке по болезни, и, получив отказ, уехал в годовой отпуск в вяземское имение.57 Но в это время Шванвич находился вдали от Петербурга: в апреле 1760 г. его исключили из лейб-кампании и выслали на службу в Оренбург, где он и пробыл до января 1762 г. Маловероятным представляется, чтобы Шванвич, приехавший в Петербург в феврале 1762 г. под предлогом устройства домашних дел (а вероятнее всего для получения перевода на службу в столичном гарнизоне), мог бы, не задумываясь о последствиях, отважиться на столкновение с одним из Орловых, входивших в то время в большую силу. Но такая именно легенда была пущена в ход А. М. Тургеневым (1772—1863), автором воспоминаний, созданных после 1848 г.58

Вторая пушкинская запись открывается известием о некоем стрельце Адлере, будто бы предке братьев Орловых, который участвовал в стрелецком восстании, за что и был приговорен к смертной казни, но пощажен «Петром Вел.<иким> за его хладнокровие перед плахою» (IX, 479). Версия о стрелецком прошлом рода Орловых и об участии одного из них в стрелецком восстании 1698 г. не соответствует истине. Дворянский род Орловых известен с XVI в., никто из представителей этой фамилии не занимал командных постов в стрелецком войске при Петре I; дед знаменитых братьев Орловых — стряпчий И. И. Орлов умер за пять лет до стрелецких казней 1698 г., отцу же их Г. И. Орлову исполнилось в том году всего лишь 13 лет.59

Г. П. Блок указал на черты сходства пушкинской версии о происхождении Орловых со сведениями, приведенными французским историком Жаном Кастера в книге «История Екатерины II», изданной в Париже в 1800 г. и имевшейся в библиотеке Пушкина.60 Ж. Кастера писал, что братья Орловы были внуками «стрельца, который во время великих московских казней чуть было не сложил голову под топором Петра, однако его хладнокровие заставило государя даровать ему помилование».61 Однако, в отличие от Пушкина, Ж. Кастера не назвал имени стрельца — «Адлер». Кстати говоря, в документах следствия по делу участников стрелецкого восстания 1698 г.62 ни разу не упоминается

245

стрелец по имени «Адлер» или «Орел» (немецкому слову «адлер» соответствует русское «орел», отсюда и фамилия — «Орловы»).

Из какого же источника почерпнул Пушкин известие о стрельце Адлере? Поиску ответа на этот вопрос помог встретившийся в книге В. П. Орлова-Давыдова критический выпад в адрес князя П. В. Долгорукова, который-де вопреки истине утверждал, будто родоначальником дворянской фамилии Орловых был служивший в стрелецком войске Иван Орлов, принимавший участие в восстании 1698 г.63 Петр Владимирович Долгоруков (1816—1868), известный историк и публицист, находившийся в оппозиции к властям и в годы политической эмиграции сотрудничавший в изданиях А. И. Герцена, оставил значительное литературное наследие. В каком же из его трудов, не названном В. П. Орловым-Давыдовым, помещено вымышленное известие о стрелецком прошлом Орловых, порочащем фамильную их честь? Такого известия не оказалось в четырехтомном генеалогическом исследовании П. В. Долгорукова «Российская родословная книга» (СПб., 1854—1857). В результате последующих библиографических разысканий выяснилось, что известие это помещено в книге «Заметки о главных фамилиях в России», изданной П. В. Долгоруковым за рубежом. Вот как звучит этот текст в переводе с французского на русский язык: «Во время стрелецких казней, на которых Петр I не только с удовольствием присутсвовал, но и принимал в них участие, один молодой стрелец по имени Иван и по прозвищу Орел (l’aigle) взошел на эшафот, чтобы сложить голову, но, увидев, что место на плахе уже занято другим осужденным, оттолкнул его со словами: „Отойди, здесь — мое место“.64 Находившийся возле плахи Петр был поражен хладнокровием молодого стрельца и не только помиловал его, но и определил солдатом в армейский полк. Смелый стрелец, выказавший на новом месте службы отличные способности, был произведен в офицеры, а вслед за тем получил права дворянина. Его сын Григорий был генералом и губернатором в Новгороде, он имел пятерых сыновей — Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира».65

Значительное сходство текстов Пушкина и Долгорукова, в той их части, где речь идет о стрельце по прозвищу «Адлер» или «Орел», ставшем будто бы «родоначальником» фамилии Орловых, позволяет выдвинуть предположение, что вторая пушкинская запись в полном ее объеме построена на устном рассказе П. В. Долгорукова.66 Следует заметить, что П. В. Долгоруков уже с юных лет занимался генеалогией российского дворянства, проявляя особый интерес к истории аристократических фамилий, возвысившихся в XVIII в., и своими познаниями в этой области мог поделиться с Пушкиным, поведав ему среди прочего и предание о трактирной ссоре Алексея Орлова с Александром Шванвичем.

Биографические сведения о Михаиле и Александре Шванвичах, отображенные в пушкинских записях, не были реализованы в художественном плане: Пушкин отказался от первоначального намерения изобразить их приключения в «Капитанской дочке». Вместо реальных Шванвичей в роли основных персонажей романа действуют вымышленные лица с иными жизненными обстоятельствами и с другой фамилией.

Сноски

Сноски к стр. 235

1 Наброски планов повести о приключениях Шванвичей обстоятельно изучены Н. Н. Петруниной, см.: Петрунина Н. Н. К творческой истории «Капитанской дочки» // Русская литература. 1970. № 2. С. 79—92.

2 Модзалевский Л. Б., Томашевский Б. В. Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкинском Доме: Научное описание. М.; Л., 1937. С. 137, 323.

3 Блок Г. П. Путь в Берду (Пушкин и Шванвичи) // Звезда. 1940. № 10. С. 208—217; № 11. С. 139—149.

4 Овчинников Р. В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. М., 1985. С. 20—31.

Сноски к стр. 236

5 ЦГВИА, ф. 32 (Канцелярия лейб-кампании), д. 34, л. 585, 616—624, 625—633; д. 36, л. 177—180, 181—182, 195, 593—597 об., 599, 602—604 об., 608—611 об.; д. 37, л. 607—611 об.; д. 135, ч. 12, л. 2—4, 6—11 об.; д. 135, ч. 15, л. 1—3, 5; д. 144, л. 144.

6 См.: Панчулидзев С. А. История кавалергардов. СПб., 1899. Т. 1. С. 390; ЦГВИА, ф. 32, д. 57, ч. 7, л. 6.

7 Блок Г. П. Путь в Берду... № 10. С. 208—211.

8 См. челобитную Шванвича Екатерине II от ноября 1762 г.: ЦГАДА, ф. 10 (Кабинет Екатерины II), оп. 1, д. 451, л. 184—184 об.

9 ЦГВИА, ф. 2 (Канцелярия Военной коллегии), оп. 13, д. 47, л. 380. Следует заметить, что по этому же указу высылались из Петербурга явные приверженцы Петра III, арестованные при дворцовом перевороте: генерал А. П. Мельгунов, полковник К. В. Будберг, подполковник Е. К. Фермилен, флигель-адъютант В. В. Рейзер и подпоручик И. М. Костомаров.

10 Schumacher A. Geschichte der Thronentsetzung und des Todes Peter des Dritten. Hamburg, 1858. S. 56—58.

11 Блок Г. П. Путь в Берду... № 10. С. 211—214.

12 Там же. С. 214—217; Овчинников Р. В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. С. 25.

Сноски к стр. 237

13 Блок Г. П. Путь в Берду... № 11. С. 139—149; Овчинников Р. В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. С. 20—31.

14 Блок Г. П. Путь в Берду... № 10. С. 211. См. также составленный Г. П. Блоком алфавитный указатель к соответствующему тому сочинений Пушкина (IX, 912).

15 Фокин Н. И. К истории создания «Капитанской дочки» А. С. Пушкина // Учен. зап. Уральского пединститута. Уральск, 1957. Т. 4, вып. 3. С. 104.

16 Оксман Ю. Г. От «Капитанской дочки» А. С. Пушкина к «Запискам охотника» И. С. Тургенева // Пушкин — Рылеев — Кольцов — Белинский — Тургенев. Исследования и материалы. Саратов 1959. С. 11.

Сноски к стр. 238

17 Русская старина. 1900. № 10. С. 158—159.

18 Петрунина Н. Н. К творческой истории «Капитанской дочки». С. 82.

19 Русская старина. 1900. № 10. С. 159.

20 ЦГИА СССР, ф. 1286, оп. 5. 1834 г., д. 197, л. 1—8. За сообщение этого дела и других документов ЦГИА СССР, использованных в настоящей статье, автор приносит благодарность научному сотруднику архива О. П. Сухановой.

21 ЦГИА СССР, ф. 1286, оп. 5, 1834 г., д. 197, л. 1, 2, 2 об., 8.

22 Петрунина Н. Н. К творческой истории «Капитанской дочки». С. 82.

23 Известно, что Н. М. Свечин в первой половине 1830-х годов проживал попеременно то в тверском имении, то в Петербурге. Информацию о его приездах в столицу и отъездах в имение см.: Санкт-Петербургские ведомости. 1832. № 37, 181, 291; 1833. № 128, 285; 1835. № 18; ЦГВИА, ф. 395 (Инспекторский департамент Военного министерства), оп. 20, д. 354, л. 1, 5; оп. 90, д. 224, л. 61, 134, 134 об.

Сноски к стр. 239

24 См.: Нистрем К. М. Книга адресов С.-Петербурга на 1837 год. СПб., 1837. С. 160.

25 См.: Здесь жил Пушкин. Пушкинские места Советского Союза. Л., 1963. С. 492, 496.

26 ЦГАДА, ф. 286 (Герольдмейстерская контора Сената), д. 479, л. 278; д. 556, л. 365, 365 об.; д. 734, л. 143, 143 об., 152.

27 ЦГАДА, ф. 1294 (Межевая канцелярия), оп. 2, дл. 3293, л. 1, 2, 5; д. 3723, л. 257 об.—258; д. 4446, л. 1, 2; ф. 1322 (Новгородская межевая контора), оп. 5, д. 254, л. 1—3.

28 ЦГИА СССР, ф. 1349 (Коллекция послужных списков), оп. 4, 1799 г., д. 26, л. 70 об.—71.

29 Аллер С. И. 1) Указатель жилищ и зданий в Санкт-Петербурге, или Адресная книга на 1823 год. СПб., 1822. С. 6; 2) Руководство к отысканию жилищ по Санкт-Петербургу как прибавление к Адресной книге. СПб., 1824. С. 370.

30 Нистрем К. М. Книга адресов С.-Петербурга на 1837 год. С. 160.

31 Шванвич играл «в ломбр», конечно же, не с юным Н. Е. Свечиным, а с его отцом Е. Д. Свечиным (потому-то последний и назван в третьем лице).

Сноски к стр. 240

32 ЦГВИА, ф. 2, оп. 10, д. 1031, л. 436.

33 Сведения о кронштадтских комендантах приведены в «Адрес-календарях» на 1776—1792 гг.

34 Старший сын А. М. Шванвича — пугачевец Михаил, как известно, умер в Туруханске в ноябре 1802 г.

35 Послужной список Н. М. Шванвича за 1830 г. см.: ЦГИА СССР, ф. 1343 (Департамент герольдии), оп. 33, д. 666, л. 7—11.

Сноски к стр. 241

36 Модзалевский Л. Б., Томашевский Б. В. Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкинском Доме. С. 137, 304.

37 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.: Наука, 1964. Т. VIII. С. 485—486.

38 ЦГВИА, ф. 2583 (Преображенский полк), оп. 1, д. 473, л. 17 об.—18; ф. 4 (Армейская экспедиция Военной коллегии), оп. 4, д. 433, л. 3, 3 об.; ф. 48 (Канцелярия фельдмаршала П. И. Шувалова), оп. 1, д. 15, л. 111; д. 37, л. 151—152, 184—185.

Сноски к стр. 242

39 ЦГАДА, ф. 248 (Сенат), д. 7469, л. 47 об.

40 См.: Бильбасов В. А. История Екатерины Второй. СПб., 1890. Т. 1. С. 400.

41 ЦГВИА, ф. 48, оп. 1, д. 71, л. 163—167. Ф. Г. Орлов был произведен в чин поручика 1 января 1760 г. (Там же, л. 163).

42 См.: Орлов-Давыдов В. П. Биографический очерк графа Владимира Григорьевича Орлова. СПб., 1878. Т. 1. С. 14—15.

43 ЦГВИА, ф. 4, оп. 5, д. 112, л. 948—950. В чин капитана А. Г. Орлов был произведен 1 января 1760 г. (Там же, ф. 2, оп. 10, д. 827, л. 115—116 об.; ф. 4, оп. 5, д. 112, л. 903).

44 См.: Орлов-Давыдов В. П. Биографический очерк графа Владимира Григорьевича Орлова. Т. 1. Приложение. С. X. Известно, что А. Г. Орлов владел в Вяземском уезде селом Покровским с двумя сотнями крепостных мужского пола (ЦГВИА, ф. 48, оп. 1, д. 37, л. 151—152).

45 См.: Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Л., 1966. Т. 2. С. 175, 177—178.

46 Документы о судебном процессе по делу Е. И. Пугачева в Москве // Вопросы истории. 1966. № 9. С. 139—141.

Сноски к стр. 243

47 Щербатов М. М. Соч. М., 1898. Т. 2. С. 227.

48 «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. Факсимильное издание. М., 1984. С. 80—81.

49 См.: Эйделъман Н. Я. Герцен против самодержавия. Секретная политическая история России XVIII—XIX вв. и Вольная печать. М., 1984. С. 92.

50 Helbig G. Russische Günstlinge. Tübingen, 1809. S. 288. Книги этой в библиотеке Пушкина не имелось. Переведенная на русский язык В. А. Бильбасовым, книга Гельбига была напечатана в 1866 г. в журнале «Русская старина», в 1900 г. выпущена в свет в Берлине отдельным изданием на русском языке.

51 Гелъбиг Г. Русские избранники. Берлин, 1900. С. 316.

52 Блок Г. П. Путь в Берду... № 10. С. 210.

53 См.: Модзалевский Б. Л. Список членов императорской Академии наук. СПб., 1908. С. 74.

54 ЦГВИА, ф. 48, оп. 1, д. 37, л. 151—152.

Сноски к стр. 244

55 См.: Модзалевский Б. Л. Список членов императорской Академии наук. С. 20.

56 ЦГВИА, ф. 4, оп. 5, д. 112, л. 781.

57 ЦГВИА, ф. 2, оп. 10, д. 827, л. 115—116; ф. 4, оп. 5, д. 112, л. 780—780 об., 786.

58 Основываясь на недостоверном предании, издавна бытовавшем в гвардии, А. М. Тургенев в уродливо-комическом свете изобразил сцену ссоры «скудельного» (убогого) «лилипута» Шванвича с могучим исполином Орловым в немецком трактире на Васильевском острове, где обычно собирались заговорщики, обсуждавшие планы низложения Петра III. Преследуя обидчика, захмелевший Орлов свалился в канаву, чем и воспользовался Шванвич: нанес «шпажонкой» удар, которым «отрубил барахтавшемуся в грязи Орлову конец носа и разрубил щеку», а сам убежал. Подоспевшие офицеры отвели Орлова в тот же трактир, разыскали какого-то цирюльника, который пришил, как умел, полуотрубленный нос «будущему победителю турецкого флота при Чесме» (Тургенев А. М. Записки // Русская старина. 1885. № 10. С. 71—73). Сомнения относительно достоверности данного эпизода «Записок» А. М. Тургенева высказал М. В. Клочков в книге «Очерки правительственной деятельности времен Павла I» (Пг., 1916. С. 10—11).

59 См.: Орлов-Давыдов. Биографический очерк графа Владимира Григорьевича Орлова. Т. 1. Приложение. С. I—VI.

60 Блок Г. П. Пушкин в работе над историческими источниками. М.; Л., 1949. С. 154—155.

61 Castera J. Histoire de Catherine II, impératrice de Russie. Paris, 1800. Vol. 1. P. 315.

62 См.: Восстание московских стрельцов. 1698 год. Материалы следственного дела. М., 1980.

Сноски к стр. 245

63 Орлов-Давыдов В. П. Биографический очерк графа Владимира Григорьевича Орлова. Т. 1. Приложение. С. VI.

64 Вероятно, П. В. Долгоруков был знаком с изданным на немецком языке в Вене в 1700 г. дневником секретаря австрийского посольства Иоганна Георга Корба, очевидца стрелецких казней. В записи от 13 февраля 1699 г. И. Г. Корб поведал, что Петр I с негодованием рассказывал своим вельможам о том, как один из осужденных к казни стрельцов «проявил такую закоренелость, что, готовясь лечь на плаху, дерзнул обратиться к Царю, вероятно, стоявшему очень близко, с такими словами: «посторонись, Государь! это я должен здесь лечь» (Корб И. Г. Дневник путешествия в Московию (1698 и 1699 гг.). СПб., 1906. С. 124). Может быть, этой записью И. Г. Корба, несколько переиначив ее, и воспользовался П. В. Долгоруков, приспособив ее для рассказа о стрельце Орле, деде графов Орловых.

65 Notice sur des Principales Familles de la Russie. Paris, 1843. P. 65—66. П. В. Долгоруков издал эту книгу под псевдонимом «граф Альмагро». Последующие издания книги выходили с прямым указанием на авторство П. В. Долгорукова (см.: Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия... С. 257).

66 Г. П. Блок предполагал, что в основе второй пушкинской записи о Шванвичах могли быть рассказы либо Н. К. Загряжской, либо Н. Свечина (Блок Г. П. Путь в Берду... № 10. С. 211). Впрочем, предположения эти не были подкреплены какими-либо аргументами.