- 186 -
И. С. ЧИСТОВА
ПУШКИН В САЛОНЕ АВДОТЬИ ГОЛИЦЫНОЙ
С именем Голицыной связаны два стихотворения раннего Пушкина: «Краев чужих неопытный любитель» и «Кн. Голицыной. Посылая ей оду „Вольность“» («Простой воспитанник природы...»). Стихи эти не принадлежат к числу трудных, «загадочных» для историка литературы: адресат известен, существуют автографы, указаны авторские даты, в первом случае названы месяц и число. Смысл стихов ясен, так же как их формальная сторона; стихотворения представляют собой типичный мадригал, написанный строго по законам жанра, с характерным для него построением и движением сюжета. Не случайно поэтому стихотворные обращения Пушкина к Голицыной не стали предметом специального изучения, как и сама тема «Пушкин и Голицына». Разработка этой темы не обещала ни интересных наблюдений, ни значительных и широких выводов. В самом деле — обычное светское знакомство, явление, как известно, весьма характерное для ранней петербургской биографии вчерашнего лицеиста, перед которым осенью 1817 г. легко открылись двери столичных салонов и дружеских кружков, что было обусловлено старыми связями — как семейными, так и образовавшимися в лицейские годы. И все-таки отметим: Пушкин посылает княгине Голицыной «Вольность». Этот факт не может не привлечь нашего внимания. Почему именно Голицыной? Значит ли это, что общественно-политическая проблематика — в круге интересов княгини? Может быть, это ответ на какие-то высказанные ею суждения? Какие? Что обсуждали и о чем спорили посетители знаменитого дома на Миллионной, к подъезду которого съезжались кареты не ранее одиннадцатого часу вечера и где свечи гасили лишь с наступлением рассвета?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо восстановить историю петербургского салона княгини Авдотьи Голицыной, представлявшего, по словам П. А. Вяземского, «уголок <...> общественной жизни», олицетворенный «личностью, которая в свое время занимала не последнее место на сцене общежития нашего».1
Прежде чем обратиться непосредственно к истории возникновения стихов «Простой воспитанник природы», я хочу представить героиню моего рассказа и ее окружение, сосредоточив особое внимание на том времени, когда в доме на Миллионной стал бывать Пушкин.
1
О княгине Голицыной существует довольно много упоминаний в мемуарной и эпистолярной литературе. Прежде всего в нашем распоряжении замечательный литературный портрет Авдотьи Голицыной, выполненный одним из ее почитателей — князем П. А. Вяземским, запечатлевшим весьма симпатичные ему черты этой, по его словам, «замечательной и своеобразной
- 187 -
личности в петербургском обществе».2 Прочие упоминания о княгине, рассыпанные в мемуарах и переписке первой половины XIX в., в информативном отношении по существу не содержат ничего нового по сравнению с очерком Вяземского.3 Этот материал, хорошо знакомый историку литературы первой трети XIX в., может быть дополнен довольно любопытными документами, до настоящего времени не вошедшими в научный оборот. Обратившись к архивным материалам, новым источникам и прокомментировав должным образом источники уже известные, попытаемся реконструировать биографию, восстановить облик одной из примечательных женщин пушкинской эпохи.
Княгиня Авдотья Ивановна Голицына (как говорил Вяземский, «совестно называть ее таким прозаическим именем»4), урожденная Измайлова, могла бы стать героиней романа чрезвычайно увлекательного — и с точки зрения событий, и с точки зрения характеров. Это безошибочно почувствовал Ю. Н. Тынянов, который ввел Голицыну в свой роман о Пушкине; вероятно, если бы ему был известен больший круг сведений о Голицыной, ее роль в романе была бы более значительной и самый тип «причудницы большого света» не был бы ограничен ее «старорусскими чудачествами».
Собеседница и предмет поклонения юного Пушкина в 1817 г., Авдотья Голицына к этому времени уже имела весьма интересную биографию. Родная племянница по матери знаменитого русского вельможи и «татарского князя» Н. Б. Юсупова, Голицына происходила по отцовской линии из старинного рода Измайловых. Отец и дядя Голицыной — довольно известные государственные деятели, близкие Петру III; отец княгини Иван Михайлович Измайлов, будучи шефом Невского кирасирского полка, долго удерживал свой полк от перехода на сторону Екатерины II, за что впоследствии был уволен в отставку; через несколько лет он вновь был принят на службу и дослужился до генерал-лейтенанта и действительного тайного советника. Дядя Голицыной, М. М. Измайлов, в доме которого она вместе со старшей сестрой воспитывалась после смерти родителей, был при Петре III гофмаршалом; при Екатерине II он наблюдал за постройкой казенных зданий, в частности руководил постройками в Кремле. При Павле I был назначен московским главнокомандующим. Павел чрезвычайно благоволил к Измайлову, принимал участие в судьбе его воспитанниц: «Письмо ваше, в коем вы благодарите меня за племянницу вашу, я получил и очень рад, что чрез сие мог дать вам знак моего к вам благорасположения, с коим и пребуду вам навсегда благосклонным».5
Измайловы входили в круг старой барской, «грибоедовской» Москвы, в круг старых московских семейств, как правило объединенных не только социальной и культурной общностью, но и родственными связями. Дядя Голицыной М. М. Измайлов был, например, женат на Марии Александровне Нарышкиной, сестре Льва Александровича Нарышкина. Лев Александрович Нарышкин — тесть известной Марии Антоновны Нарышкиной, урожденной княгини Четвертинской. Четвертинские — в родстве с Вяземскими: брат Марии Антоновны Четвертинской, Борис Антонович, женат на Надежде Федоровне Гагариной, сестре Веры Федоровны, бывшей замужем за П. А. Вяземским. Сестры Измайловы, Ирина и Евдокия, — частые гости и Вяземских и Четвертинских;6 вероятно, они начали бывать здесь с того времени, как стали выезжать, т. е. со второй половины 1790-х годов, и не исключено, что именно гостеприимнейший дом А. И. Вяземского, широко и всесторонне образованного человека, послужил юной Евдокии Измайловой тем образцом, по которому она через несколько
- 188 -
лет создаст свой блестящий петербургский салон. Ведь главным в известном всей Москве доме у Колымажского двора, «ежедневно открытом для друзей и многочисленных посетителей», был, по словам Вяземского, «разговор дельный, просвещенный и приятный».7 Забегая вперед, заметим, что Голицына вполне сумела приблизиться к образцу; Пушкин в 1817 г. скажет о ее гостиной почти теми же словами: «разговор <...> непринужденный, блистательный, веселый, просвещенный» (II, 43).
И еще одна особенность дома Вяземских должна была произвести впечатление на будущую княгиню Голицыну. «В доме отцовском, — вспоминал П. А. Вяземский, — женский элемент господствовал наравне с мужским. Тут, в сфере умственного соревнования, проглядывало между двумя полами истинное равноправие».8 Эта отличительная черта интеллектуальных собраний в доме Вяземского получит свое полное воплощение в столичном салоне Голицыной, а пока, в 1775—1800 гг., красавица и умница Евдокия Измайлова посещает самые известные старомосковские семьи: Юсуповых, Булгаковых,9 Вяземских, Четвертинских. Это ее круг, и как представительница этого круга Измайлова известна в свете. Она попадает в летописи старой Москвы, составленные потомками Е. П. Яньковой и фрейлиной Марией Аполлоновной Волковой, принадлежавших к тому же высшему кругу Москвы.10 Волкова в своих письмах в Петербург к В. И. Ланской (урожденной княгине Одоевской), до 1811 г. жившей в Москве, вспоминает о неудачном браке Евдокии Измайловой с С. М. Голицыным, камергером, впоследствии почетным опекуном в Москве, человеком ограниченным и малопривлекательным внешне. Брак, заключенный в 1799 г. по желанию покровительствующего Голицыну Павла I, был расторгнут de facto самой княгиней в тот самый момент, как стало известно о смерти императора.11 Голицына приезжает в Петербург; московская барышня, которую ввел в свой патриархальный, старинный и богатый дом князь Голицын, резко меняет традиционный образ жизни и свое общественное положение: она живет в Петербурге независимо и открыто.12 Ее дом скоро становится одним из самых известных в столице.13
- 189 -
Нам удалось отыскать любопытное описание салона княгини Голицыной в ранний период — в первую половину 1810-х годов. В 1806 г. княгиню посетила совершавшая путешествие по России французская актриса Луиза Фюзиль, которая посвятила Голицыной специальную главу в книге своих воспоминаний, изданных в 1841 г. в Брюсселе. Заметки, сделанные Луизой Фюзиль, в известной степени раскрывают характер и общественную ориентацию раннего голицынского салона, представлявшего собой в 1810-е годы одну из главных достопримечательностей русской столицы. Так по крайней мере считал соотечественник Луизы Фюзиль — хорошо известный в петербургских гостиных французский эмигрант, видный легитимист маркиз де Ла Мезонфор,14 который передал Фюзиль приглашение княгини Голицыной навестить ее в загородном доме, располагавшемся на берегу реки Карповки.
По словам маркиза, приведенным в воспоминаниях актрисы, княгиня Голицына — «очаровательная особа, весьма просвещенная, которая много путешествовала; особа, принадлежащая к знатной фамилии; она весьма оригинальна, все делает по-своему; ее редко видят днем. Собираются у нее в полночь, ужинают в два или три часа утра и расходятся, когда уже совсем светло». «Нас, — пишет далее Луиза Фюзиль, — встретила графиня Врасская, полька, которая жила у нее, — прелестная, исполненная изящества и обладающая многими приятными талантами. После ужина она показала мне сад и хорошенькие беседки, построенные на островах. Это дачное место было очаровательно, как все окрестности С.-Петербурга <...> Княгиня, в знак особого ко мне расположения, спустилась несколько раньше, чем обычно. Я нашла, что портрет, который мне нарисовали, отнюдь не преувеличивал ее красоту. Прекрасные полосы, черные, как смоль, такие шелковистые и тонкие, падали локонами на приятно округлую шею; необычайно выразительное лицо было полно очарования; в фигуре и походке ее, весьма грациозной, была какая-то мягкая непринужденность; и когда она поднимала свои огромные черные глаза, у нее был тот вдохновенный вид, который придал ей Жерар в одной из своих прекрасных картин, где она была изображена. Когда я увидела ее в саду, она была одета в индийское кисейное платье, которое изящно драпировало ее фигуру. Она никогда не одевалась так, как другие женщины; при ее молодости и красоте эта простота античных статуй15 шла ей как нельзя более. Она обратилась ко мне чрезвычайно любезно и пригласила меня бывать у нее ежедневно.
— Я не знаю еще, проведу ли я эту зиму в С.-Петербурге; я предполагаю поехать в Грецию и Константинополь. Хотели бы вы сопровождать меня в этом путешествии?
Я заверила ее, что была бы счастлива это сделать. Княгиня ушла к себе; она редко появлялась к обеду, и я осталась с г-жой Врасской. Прогулка, чтение и беседа продолжались до того момента, как все начали съезжаться. Мы находились в кабинете, окна которого выходили в сад; книжный шкаф, папки с бумагами, гравюры, множество музыкальных инструментов, которых княгиня почти никогда не касалась, и несколько корзин с цветами украшали кабинет. Она перебирала струны арфы или гитары только когда бывала одна и никогда не давала насладиться своей игрою другим.
Князь d’E.*** нам рассказал, что во время сезона в Теплице, где была княгиня, ее тщетно просили спеть la Belle de Scio, перед нею становились на колени, уговаривали как только могли и не имели успеха; но когда все ушли и княгиня решила, что все погрузились в глубокий сон, она открыла окна и, аккомпанируя себе на арфе, запела не только ту пьесу, спеть которую ее так тщетно умоляли, но и множество других, разбудив всех своих соседей.
Княгиня вышла только тогда, когда все уже собрались. Подали шоколад и засахаренные фрукты. Все разошлись по саду, по берегам островов.
- 190 -
Был июнь, самый прекрасный месяц года в России, когда не бывает ночи, солнце садится в половине одиннадцатого вечера, а в полночь уже занимается заря».16
Пока отличительной чертой салона Голицыной, отражающего яркую индивидуальность его хозяйки, является лишь необычность, нетрадиционность, некая исключительность, даже экзотичность обстановки. В остальном — все то же, что и в других открытых петербургских домах, как правило еще с екатерининских времен ориентированных на французскую культуру. С конца 1790-х годов Петербург был буквально наводнен французскими эмигрантами. В доме Голицыной им оказывался радушный прием, так же как, например, у А. П. Хвостовой, у С. П. Свечиной, в гостиной которой каждый день докладывали об «именах, когда-то звучавших в Версале и Трианоне: Брогли, Крюссоль, Дама, д’Отишан, Растиньяк, Торси, Ла Гард, Ла Мезонфор, Сен-При».17 Хозяйки петербургских салонов желали, по выражению современника, «возродить французскую любезность, убитую революцией».18 Собрания Голицыной посещали подолгу жившие во Франции княгиня Наталья Куракина и граф Федор Головкин, имевшие успех в блестящем парижском артистическом и литературном обществе. Состав посетителей раннего голицынского салона был довольно пестрым: здесь и А. И. Тургенев, живший с 1806 г. в Петербурге, и князь И. А. Гагарин, известный покровитель актрисы Семеновой, и действительный камергер граф В. В. Мусин-Пушкин, тесно связанный с литературными и театральными кругами Петербурга. Вот относящаяся к 1807 г. запись в дневнике С. П. Жихарева: «Граф Пушкин с князем Гагариным уехали к княгине Голицыной, проименованной la princesse Nocturne,19 потому что она не принимает у себя ранее полуночи и ночи превращает в дни».20
Имена А. И. Тургенева, И. А. Гагарина и В. В. Мусина-Пушкина ведут к раннему оленинскому кружку, офицерам-преображенцам С. Н. Марину, М. С. Воронцову, братьям Петру и Михаилу Долгоруким.
Через несколько лет после неофициального расторжения своего брака княгиня Голицына познакомилась с Михаилом Петровичем Долгоруким, которому суждено было стать предметом ее глубокой сердечной привязанности.21 Сын генерала от инфантерии князя Петра Петровича Долгорукого, умного и просвещенного человека, Михаил Долгорукий (1780—1808), с детства записанный в гвардию, начал службу свою 15 лет в чине капитана в Персии, в корпусе графа Валериана Зубова. В начале 1800 г. Долгорукий отправился в Париж. Очень скоро он приобрел любовь парижан, восхищенных всесторонней образованностью молодого русского, наделенного острым умом и пылким воображением. Долгорукий усердно посещал и дома известных французских ученых, и светские гостиные, где его ждал самый любезный прием и внимание блестящих парижских женщин: Жозефины Бонапарт, Каролины Мюрат, Полины Леклерк, госпожи де Сталь, Рекамье и т. д.
По воцарении императора Александра I Долгорукий был назначен к нему флигель-адъютантом и получил бессрочный отпуск за границу для завершения образования. Посетив Германию, Англию, Францию, Италию, Испанию, Ионические острова, Константинополь, он в 1805 г. возвратился в Россию. Вероятно, к этому времени и относится знакомство княгини Голицыной с Михаилом Долгоруким, который не мог не привлечь ее внимания как человек, «глубоко сведущий в истории, науках математических
- 191 -
<...> ума быстрого, характера решительного и прямого, наружности мужественной и прекрасной, сердца добрейшего и души благороднейшей».22 Не было ли вызвано желание княгини посетить Грецию и Константинополь, о чем упоминалось выше, ее беседами с блестящим флигель-адъютантом, только что вернувшимся из длительного и увлекательного путешествия?23
Князь Долгорукий — приятель С. Н. Марина и М. С. Воронцова; это — содружество однополчан, основанное на общности взглядов, вкусов, интересов. В письмах Марина 1806—1807 гг. к Воронцову, в 1803 г. прикомандированному к князю Цицианову в Тифлисе, нередко упоминаются братья Долгорукие.24
Не исключено, что Голицына была знакома с Мариным — поэтом-сатириком, эпиграмматистом, мастером литературной пародии, принятым в лучших петербургских домах. Ей, вероятно, были известны и симпатичны прошлые антипавловские настроения Марина, который был непримиримым врагом «гатчинского» императора; напомню, что княгиня в свое время сама стала жертвой злой воли Павла, навязавшего ей в мужья нелюбимого Сергея Голицына.
В ближайшее окружение Голицыной в это время входит и М. С. Воронцов, с которым княгиню связывали отдаленные родственные отношения, через ее старшую сестру, бывшую замужем за камер-юнкером графом Илларионом Ивановичем Воронцовым (1760—1791), двоюродным братом отца Михаила Семеновича Воронцова. Дружеские отношения с М. С. Воронцовым Голицына будет поддерживать в течение многих лет; в 1810-е годы их объединяет общий интерес к общественно-политическим вопросам, о чем речь пойдет далее; вероятно, не без участия Голицыной были решены вопросы об определении в сентябре 1815 г. Сергея Тургенева на службу при командующем русским оккупационным корпусом во Франции, которым тогда был Воронцов, а через восемь лет — о переводе Пушкина из Кишинева в Одессу под начальство Воронцова, назначенного в 1823 г. начальником края, объединившего Новороссийскую и Бессарабскую области.
Воронцов — один из тех немногих близких Голицыной лиц в ранний период существования ее салона, кто оказался связанным с нею и в последующие годы, когда собрания в доме княгини стали носить совершенно иной характер — как в отношении круга обсуждаемых вопросов, так и в отношении состава участников. Новый период в истории голицынского салона начался после 1812 г.
2
1812 год — величайшая веха отечественной истории, целая эпоха, которая, по словам Белинского, принесла России «внутреннее преуспеяние в гражданственности».25 Заграничные походы 1812—1814 гг., в которых русскому человеку широко открылась европейская жизнь, стимулировали оживление общественных интересов. Именно в это время явственно обозначилось стремление к социальному и политическому преобразованию России, где, по словам Н. И. Тургенева, на всяком шагу встречаются такие вещи, которые и в аду не хотелось бы видеть. «Можно ли, — восклицает
- 192 -
Тургенев, — <...> без сердечной горести видеть то, что я всего более люблю и уважаю, русский народ, в рабстве и унижении?».26
Николай Тургенев возвращается из-за границы исполненный либеральных идей, с горячим желанием немедленно употребить их на пользу отечества; Михаил Орлов, боевой генерал, один из самых популярных героев Отечественной войны, решает переменить карьеру, оставить военную службу, чтобы в сфере гражданской деятельности служить «обновлению» России. Необходимость реформ совершенно очевидна Сергею Тургеневу; 17 мая 1813 г. он записывает в дневнике: «Россия похожа на с виду свежее яблоко, у которого червяк в сердце <...> Кроме политических недостатков в России, еще обращу внимание на юридические».27
Как должна идти борьба за преобразование? Кто поведет ее? Какими средствами? Какова конечная цель? Послевоенная Россия с нетерпением ждала гражданских и политических установлений. Это ожидание определяло идеологическую атмосферу 1810-х годов. Княгиня Голицына полностью погружается в этот кипящий водоворот злободневных политических идей и мнений. Направление общественных интересов определило и перемены в направлении интеллектуальной и культурной жизни ее салона; на смену преобладающей французофильской атмосфере приходит ярко выраженная, подчеркнутая патриотическая настроенность, внимание к «русским» проблемам — историко-культурным, социальным, философско-религиозным.
Интерес к отечественной литературе связывался прежде всего с именами В. А. Жуковского, поэзию которого Голицына ценила чрезвычайно высоко,28 К. Н. Батюшкова, И. И. Козлова.
В 1815—1817 гг. Жуковский по большей части жил в Дерпте, но, приезжая в Петербург, непременно приходил в дом на Миллионной, где всегда был желанным гостем. «Кн<ягиня> Голицына (Измайлова) писала ко мне, узнав о твоем приезде в Петербург, — сообщал 16 июля 1815 г. Жуковскому А. И. Тургенев, — и звала к себе, пеняя, что по сю пору не были мы у ней. Она через две недели едет в чужие краи».29
В 1815 г. Жуковский готовит к изданию два тома своих стихотворений.30 Сразу по выходе книг в свет он поспешил отправить их горячей почитательнице своего таланта. В январе 1816 г. А. И. Тургенев писал брату Сергею в Париж: «Кланяйся княгине Голицыной и скажи ей, что Жуковский, живущий со мною, намерен послать к ней свои сочинения, как только они выйдут. Первый том почти уже отпечатан».31 В следующем письме, от 19 января, Тургенев сообщил, что книги уже отправлены: «Жуков<ский> уехал на две недели в Дерпт. Посылаю (если возьмут) экзем<пляр> его сочинений для к<нягини> А. И. Голицыной».32 А несколькими днями ранее он писал Жуковскому о письме, полученном от брата из Парижа: «...он благодарит за твои стихи на возвращение государя и пишет: „мы ими любовались у княгини Голицыной, которая видела Жуковского в Дерпте. Она хотела что-нибудь послать Ж<уковскому> к новому году, но не придумала что́; и в самом деле, что достойно быть поднесено Жуковскому“».33
Внимание Голицыной к поэзии Жуковского определили не только высокие достоинства его стихов, но и сам образ автора, патриота-добровольца 1812 г., создателя знаменитого «Певца во стане русских воинов». Именно в письме к Жуковскому делилась княгиня своими мыслями и чувствами,
- 193 -
вызванными блестящей победой русского оружия в Отечественной войне. О получении этого письма Жуковский сообщал 2 сентября 1813 г. А. И. Тургеневу: «Теперь пишу для того, чтобы сказать тебе, что я получил письмо Голицыной». Сохранился и набросок ответного послания Жуковского Голицыной: «Я несколько раз перечитывал с отменным удовольствием ваш манускрипт, который позвольте мне сохранить, и приношу вам благодарность за те приятные минуты, которые доставило мне это чтение».34
Знакомство Голицыной с К. Н. Батюшковым произошло по инициативе княгини и относится к 1818 г. Военная биография поэта не могла не обратить на себя ее внимания: Батюшков участвовал в войне со Швецией 1808 г.; в бою под Иденсальми он был свидетелем гибели М. П. Долгорукого. «Мы имели две большие сшибки, — писал Батюшков Н. И. Гнедичу 1 ноября 1808 г., — в первой много потеряли, и князь Долгорукий, к сожалению солдат, убит».35
В июне 1818 г. Голицына приезжает в Москву. «Милая наша княгиня Serge Голицына возвратилась в Москву белокаменную и наняла дом Неклюдовой на два месяца, — писал В. Л. Пушкин П. А. Вяземскому, — я вчера просидел у нее целый вечер и много говорили о тебе. Она тебя любит и уважает. Племянник мой Александр у нее бывал всякий день, и она меня порадовала, сказав, что он малый предоброй и преумной».36
Тогда же Батюшков был представлен княгине. «Он (Батюшков. — И. Ч.) от нее без ума, — сообщал В. Л. Пушкин Вяземскому в следующем письме <...> — Признался, что если он с ней просидит еще один вечер, то она ему вскружит голову и сердце. Мы от нее поехали в два часа за полночь; и я думаю, что Парни спал нынешнюю ночь очень худо».37 Сам же Батюшков в письме к А. И. Тургеневу (июнь 1818 г.) писал так: «Трудно кому-нибудь превзойти вас в доброте, точно так, как княгиню Голицыну Авдотью Ивановну в красоте и приятности».38
Существуют свидетельства о знакомстве княгини Голицыной с И. И. Козловым. В начале 1800-х годов блестящий светский молодой человек, неутомимый танцор и почитатель прекрасного пола, постоянный посетитель модных московских салонов, Козлов в 1812 г. принял участие в организации обороны Москвы. В 1813 г. он переехал в Петербург, где спустя пять лет тяжело заболел. Голицына приняла горячее участие в судьбе поэта; А. И. Тургенев, вспомнив однажды о Козлове, вспомнил и о том, что именно княгиня Голицына была в первое время слепоты поэта его утешительницею.39
Нельзя не заметить, что о собственно литературных «сюжетах», связанных с салоном Голицыной, сохранилось очень немного сведений. Это нельзя считать простой случайностью. В самом деле, литературные интересы в салоне имели в общем периферийное значение. Главным предметом здесь была политика. Ближайшее окружение Голицыной в эти годы составляют М. Ф. Орлов, братья С. и Н. Тургеневы, П. А. Вяземский — люди, которые, по словам современного исследователя, «в значительной степени определяли идеологический климат русской общественной жизни».40
С августа 1815 по октябрь 1816 г. Голицына путешествует, довольно долго она живет во Франции, главным образом в Париже, посещает Мобеж. Здесь она часто встречается с Сергеем Тургеневым, М. Ф. Орловым,
- 194 -
М. С. Воронцовым. Сергей Тургенев в это время — дипломатический чиновник. Граф М. С. Воронцов — командующий русским оккупационным корпусом во Франции, начальник и светский знакомый Тургенева, в чем-то близкий ему «по образу мыслей»; А. И. Тургенев в письме к К. Я. Булгакову от 16 ноября 1817 г. заметил, что «суждение графа Воронцова об ультралиберализме делает честь и сердцу и уму его и доказывает, что он и сам более склонен к тому образу мыслей, который происходит от излишнего, может быть, жару к добру и ко всему прекрасному, и удален от того, которого источник или эгоизм, или напуганная ограниченность».41 Михаил Орлов знакомится с братьями Тургеневыми в том же 1815 г. — с Николаем в Нанси, где оказался после участия в военном походе, вызванном возвращением Наполеона с острова Эльбы, и с Сергеем в Париже, где живет некоторое время, вращаясь в среде высшей русской и французской аристократии. Так возникает этот узкий кружок, объединяющий людей, связанных общностью политических интересов. Николай Тургенев живет с осени 1816 г. во Франкфурте, и, хотя непосредственные контакты заменяет переписка, роль его в кружке достаточно велика. Голицына легко входит в этот кружок; Воронцов и, по всей вероятности, Орлов уже были знакомы ей: Воронцов еще с начала 1800-х годов, Орлов вероятнее всего с 1814 г., когда он по возвращении в Петербург из заграничного похода играл заметную роль на сцене большого света и был необычайно увлечен вместе с М. А. Дмитриевым-Мамоновым составлением политических проектов. В 1816 г., по свидетельству Сергея Тургенева, Орлов уже один из самых близких и старинных друзей княгини.42
Что же касается Сергея и Николая Тургеневых, бывших в России лишь наездами, то Голицына скорее всего сблизилась с ними только в 1815—1816 гг. Их общение в это время было в достаточной степени интенсивным. Имя Голицыной мелькает в переписке братьев. 16 (28) ноября 1815 г. Сергей Тургенев сообщал Николаю: «Вчера познакомился я покороче с Михайлом Орловым. Сидя у к<нягини> Голицыной (которая была очень хороша собой и умна), он проповедовал либеральные идеи, а я его поддерживал. Хозяйка была на нашей стороне <...> И о тебе речь была. Он между прочим объявил, что все Тургеневы дышут свободно, но законно».43
Упоминания о княгине Голицыной находим и на страницах дневника Сергея Тургенева. «Я с Поццо и Орловым провел целый вечер у к<нягини> Голицыной», — записывает С. Тургенев 13 (25) декабря.44 Голицына — в курсе практической общественной деятельности С. Тургенева и его окружения: «Сегодня по моему предложению начинается подписка по корпусу в пользу казанских погорельцев, Казначеев очень меня поддерживал и взялся написать циркуляры; а я написал программу при подписке. Понсет и генерал Богдановский с радостью взялись за это дело. Спасибо всем им! Как княгиня Голицына будет рада!».45
Отъезд Голицыной из Парижа глубоко опечалил С. Тургенева: «Вчера, к большому моему огорчению, уехала в Лондон к<нягиня> Голицына. Относительно женщин она была единственным моим убежищем... Редкая женщина, с пылким воображением, благороднейшими чувствами, редким умом и приятнейшего обхождения, натуральна, добра и не без милых женских недостатков. Вчера она не могла принять меня, а выслала <...> свою горничную, чтобы извиниться и узнать, буду ли я здесь через месяц
- 195 -
<...> Эту женщину, зная, нельзя много не любить. Я еще больше люблю к<нягиню> Волк<онскую> за то, что она приятельница с Голицыной, и больше ненавижу других за то, что они ее не любят».46
Летом 1816 г. Голицына навестила во Франкфурте Николая Тургенева, о чем он сообщал брату Сергею 17 (29) июля 1816 г.: «Княгиня Голицына, приехавшая из Парижа, позвала меня здесь к себе запискою. Я вчера был у нее. Она женщина умная, толковала о либеральности и конституциях. Она живет у сестры своей гр<афини> Вор<онцовой> и поедет с нею в Carlsbad. Она, а равно и ее камер-юнгфера, сказывали мне от тебя поклоны. В особенности вторая старалась с исправностью исполнить твое поручение. Она еще звала к себе, и я, может быть, при случае пойду».47
И вот здесь мы подходим к самому существенному моменту — к тому, что собственно и позволяет нам считать естественным и закономерным возникновение оды «Вольность» в среде братьев Тургеневых и стремление Пушкина безотлагательно познакомить с нею княгиню Голицыну, закрепленное известным мадригалом: мы обращаемся к содержанию политических и философских бесед, которые вели между собою, встречаясь, братья Тургеневы, Михаил Орлов, Авдотья Голицына.
Итак, Николай Тургенев разговаривает с Голицыной о том, о чем вокруг говорят все. «Теперь <...> здесь столько говорят о конституции и либеральных идеях», — записывает 28 января (9 февраля) в свой дневник младший Тургенев.48
Осознание необходимости либеральных институтов, конституционного государственного устройства объединило в это время на какой-то небольшой период представителей различных групп русского общества, идеологически весьма далеких друг от друга. Общее, единодушное во всех слоях общества в годы борьбы с Наполеоном осуждение деспотизма вело к признанию необходимости установления и соблюдения твердых законов, одобрения конституционализма,49 который должен был, с одной стороны, предостеречь русского монарха от участи французского короля, а с другой — предотвратить возможность кровавой народной войны, разрушительной народной революции. Замечу при этом, что в представлении многих принцип законности и конституция отождествлялись, хотя эти понятия, как писал один из исследователей, «далеко не сполна покрывают друг друга».50
Значительная часть русского общества остановилась на самом умеренном варианте либеральной доктрины, обращение к которой было вызвано в первую очередь страхом перед народной революцией. Другая же его часть шла по пути привнесения в либеральное учение демократического начала, имея главной целью, правда еще весьма отдаленной, окончательное решение социальных проблем. «Первая наука должна быть наука о конституциях, — писал Сергей Тургенев. — По усовершенствовании ее все прочие скоро усовершенствуются, ибо это усовершенствование приведет к свободе, матери всего великого и полезного».51
Характерная для 1810-х годов нерасчлененность консерваторов и прогрессистов сделала возможным сближение братьев Тургеневых и Орлова с Голицыной — носительницей консервативной идеи с отдельными либеральными выходами.52
- 196 -
Позитивное в целом отношение к проблеме необходимости общественной реформации в России не исключало серьезных разногласий по поводу решения ряда частных вопросов. Хорошо известны, например, идеологические споры, которые вели Тургеневы с Михаилом Орловым, сторонником усиления роли аристократии, считавшим проблему освобождения крестьян вторичной, не требующей своего немедленного разрешения. Известны также расхождения и между самими братьями Тургеневыми: так, Сергей в противоположность Николаю не считал возможным установить необходимые законы в условиях крепостного права и полагал его ликвидацию первоочередной задачей. За ее осуществлением должно следовать широкое просвещение народа, приобщение к либеральным идеям, которое подготовит его к политическим свободам, к конституционным правам. Сергей Тургенев был противником каких бы то ни было насильственных мер. Крестьянский вопрос, по его мнению, должен быть решен легально, мирным путем, с помощью дворянства. Огромное значение С. Тургенев придавал следующему периоду — периоду просветительскому: по его мысли, просвещение имеет целью «общественную свободу» и приближает ее.53 Просвещение неотделимо и от морального совершенствования человека, которое тоже в конечном счете ведет к преодолению всех форм несвободы; в деле нравственного воспитания и развития личности роль конституции необычайно велика: «Наилучшая конституция — это конституция, которая устраняет все препятствия на пути совершенствования человеком своей нравственной основы. Нет необходимости, чтобы конституция показывала средства к этому совершенствованию, человек найдет их в себе самом; лишь бы найдя их, он свободно воспользовался ими. Для этого нужен дух (Geist), но без формы дух будет непостижим, и его нельзя будет привести в действие. Моральное и физическое совершенствование человека есть цель общества».54
Так возникает очень важная для Сергея Тургенева категория добродетели; рассуждая о праве граждан давать совет правительству, участвовать в государственных делах, Тургенев замечает: «Если добродетель наша позволит нам идти далее».55
Опирающаяся на легальность просветительская позиция Сергея Тургенева, в общих своих чертах восходящая к социально-политической концепции Монтескье с его отрицанием революционных методов в преобразовании общества, утверждением монархически-конституционного политического режима, признанием добродетели решающим движущим мотивом в развитии общества (см. в тургеневском дневнике одну из многих ссылок на Монтескье: «Монтескье говорит совсем коротко: нужна добродетель»56), не могла быть безоговорочно принята Николаем Тургеневым и Орловым. Сочувствие же и поддержку она должна была вызвать у княгини Голицыной, которая была вполне подготовлена к участию в идеологических дискуссиях. К 1815 г. у нее уже сложился собственный взгляд, собственное
- 197 -
мнение, закрепленное в 1814 г. в виде своего рода открытого письма, так и озаглавленного «Мнение, представляемое <...> княгинею Авдотьею Голицыною, урожденною Измайловою».57
Документ этот возник, по свидетельству самой княгини, на основании долгих разговоров, обмена суждениями по вопросам философии, истории и политики на вечерах в ее петербургской гостиной, которую, как уже было сказано, в 1814 г. мог посещать и, по всей видимости, посещал один из участников парижских встреч 1815—1816 гг. — Михаил Орлов. Орлову, в ком Николай Тургенев заметил «искру истинного Патриотизма»,58 был близок образ мыслей и чувств столь же патриотически настроенной Голицыной, которой любовь к отечеству представлялась главным двигателем на пути общества ко всеобщему благоденствию.
«Любовь к отечеству, основанная на правилах веры, — писала Голицына, — <...> распространяет просвещение и открывает в государстве источники силы и истины». «Беспредельное самовластие», по мысли Голицыной, губительно для общества, «силу, законы, благоустройство которого должна поддерживать высокая добродетель».59 Всему этому придавал большое значение и Сергей Тургенев. Ему, вероятно, было интересно общество Голицыной, к мнениям которой он прислушивался, иногда разделяя их, иногда выступая в качестве оппонента.
В этом убеждают прежде всего несколько записей в парижском дневнике С. И. Тургенева, сделанные в конце 1815 г. «Когда в последний раз мы говорили у княгини Голицыной о графе Воронцове, я спросил между прочим, что она думает о его политических убеждениях. Она улыбнулась и, прежде чем ответить, спросила у Михаила Орлова, понятно ли ему, почему я задал ей этот вопрос. Она полагала, я думаю, что я хотел бы знать, можно ли рассчитывать на Михаила Воронцова60 в случае необходимости. Несомненно, я так думал, но не с тем, чтобы осуществить в России революцию в обычном значении этого рокового слова. Сохрани меня бог желать России революции в этом смысле, т. е. внезапной и подобной той, которая произошла во Франции. Я хочу совсем другого своему отечеству, которое люблю, и полагаю, что мои желания столь же разумны, сколь и законны. Вероятно, я зашел слишком далеко в моих заметках о том, что следует сделать в России, прежде чем дать ей конституцию. Но сделал я это для того, чтобы согласовать, насколько это возможно, свои суждения с модными мнениями; впрочем, эти писания не для всех. Я не знаю Россию так хорошо, чтобы решить, сможет ли эта страна когда-нибудь иметь конституцию, основанную на представительстве. Но во всяком случае я считаю, что нужно ее поторопить, и предварительные меры, о которых я здесь говорил, были бы полезны, если бы их осуществили и не имея в виду конституцию. Позднее стало бы ясно, можно ввести конституцию или нет. Я понимаю под революцией прогрессивные изменения, имеющие целью всеобщую пользу <...> Вот какой революции я хочу. Нужно, чтобы эта революция происходила медленно, чтобы она шла шаг за шагом. Чтобы она направлялась правительством и чтобы граждане только и делали, что ей способствовали».61
Итак, вопрос о революции в России, ее реальности, характере, участниках — предмет беседы в доме Голицыной, о которой 14 (26) декабря 1815 г. сделал в своем дневнике запись Сергей Тургенев.62 Суждение Тургенева — это ответ княгине Голицыной, чьи политические взгляды определил в первую очередь страх перед народной революцией, которая
- 198 -
рассматривалась ею как глубокое падение человечества, ужас и преступление, беззаконие и хаос. Пример тому — Франция, в течение многих лет погруженная в бушующий водоворот социальных потрясений.
Для Тургенева так же неприемлем разрушительный пафос французской революции; он предлагает свой вариант «революции» — путь медленных реформ, ведущих к конституции, в которой видит «не благо само по себе, но скорее способ предотвращения зла»63 — иными словами, предупреждения сокрушающего основы переворота.
«Что бы вы ни говорили, мудрая княгиня, — читаем в следующей записи, относящейся к 18 (30) декабря 1815 г., — я считаю, что к революции надо готовиться с тем, чтобы злодеи не могли ее развязать и чтобы дать возможность добрым закончить ее по своей воле <...> Пусть Вас не страшит слово революция, события гораздо страшнее».64
Этот отрывок из дневника Сергея Тургенева (так же как и предыдущий) приводится в книге С. С. Ланды «Дух революционных преобразований», о которой упоминалось выше. Из-за неверного прочтения строки «Quoique vous disiez sage princesse» («Что бы вы ни говорили, мудрая княгиня») (у Ланды: «... sage principe» — «мудрый принцип») этот отрывок остался не до конца прокомментированным. Как оказалось, фраза: «чтобы злодеи не могли ее развязать и чтобы дать возможность добрым закончить ее по своей воле» — восходит к формулировке, принадлежащей княгине Голицыной, в которой выразилось ее негативное отношение к якобинской, демократической революции. Это доказывает обнаруженное нами среди бумаг Сергея Тургенева стихотворное послание, адресованное Голицыной, с таким эпиграфом: «A la princesse Galitzin qui vouloit persuader que c’est les méchants qui doivent commencer une révolution et que c’est les bons qui doivent la finir».65
Следующие ниже стихи — отклик на содержащееся в эпиграфе суждение Голицыной:
Non, il faut des vertus pour faire quelque chose de grand
Et la vertu m’inspire! Oui, je hais les tyrans,
Jamais de leur pouvoir je ne serai complice,
Ni la honte de trépas, ni le poids de cilices
Ne feront abjurer <la> doctrine sainte,
Dictée par la raison et dans le ciel empreinte,
Cette doctrine, qui me fait aimer ma patrie,
Que l’ignorance méprise, que le vice seul flétrit
Mais qui surmontera le <нрзб.> des méchants
Et, comme après l’orage, paraît le beau temps,
Va sur leurs droits éclairer les nations,
Fera aimer leurs rois, bénir leurs noms.
Et, jusqu’à quand enfin gémir sur notre malheurs?
N’auront-ils <de> nous que d’impuissants pleurs?
Croyez-moi, princesse, le jour heureux arrive,
Où nos pensées timides, où nos bouches captives
Reprendront leur courage, trouveront l’éloquence
Et, respectant des rois l’auguste naissance,
S’armeront pour reprendre leur liberté perdue
Et rendront aux lois la force qui leur est due.66
- 199 -
Стихи датированы автором 18 (30) ноября — без указания года, который легко устанавливается по связи с приведенными выше дневниковыми записями 1815 г. Таким образом, послание к Голицыной написано незадолго перед зафиксированным в дневнике разговором Тургенева с адресатом — разговором, который продолжал и развивал тему прежних бесед.
Нетрудно заметить, что стихи написаны рукой, поэтически весьма неопытной: Сергей Тургенев, по его собственным словам, лишь «поэт в сердце».67 Правда, он убежден, что для стихов главное — либеральные идеи, либеральный дух. Восхищаясь стихами Жуковского, например, Тургенев вместе с тем считал, что «пропадет талант его, если не всему либеральному посвятит он его <...> — восхищая душу, поэты должны просвещать умы».68 В своих собственных стихах Сергей Тургенев, излив переполнявшие его чувства любви к отечеству, начертал программу действий, которые должны привести его отчизну к «общественной свободе».69 Главное в этой программе — распространение либеральных идей («святого учения»), благодаря которому народ, не покушаясь на трон и почитая августейшее происхождение монарха, придет к осознанию своих прав, возможности свободно мыслить и говорить, иными словами, обретет вольность, которую будет гарантировать имеющий силу закон.70
Это и есть та «революция», которую поддерживает и желает своей родине Сергей Тургенев и которая должна предотвратить внушающую ужас кровавую революцию. Напомню, что стихотворное обращение Тургенева к Голицыной относится к ноябрю 1815 г. Тогда же была подписана Александром I польская конституционная хартия, которая с этого времени стала известна во французском оригинале. Поиски решения своих политических вопросов обусловливали пристальное внимание русского общества к польской конституции 1815 г. Текст польской хартии изучает Сергей Тургенев и передает княгине по ее просьбе; рядом с посланием Тургенева Голицыной находится сопроводительное письмо, из которого следует, что номера газет с опубликованной в них польской конституцией были переданы Голицыной: «В соответствии с данным Вами, княгиня, распоряжением, честь имею препроводить при сем номера газет, в коих содержится конституция Польши (последняя часть каковой напечатана только вчера), с присовокуплением материалов, до нее относящихся. Внимательно изучая этот документ, вызывающий у одних ропот, у других надежды, можно заметить, что польское правительство чувствует себя неуверенно. Самодержец российский хочет проверить, может ли он стать конституционным монархом Польши. Похоже, что он вступает в последний период своего воспитания.71 Очевидно, как мало гарантий этот новый курс предоставляет
- 200 -
свободе отдельных лиц, этой главной цели всякой конституции.72 Полагаю, что поляки получили только слово; я не думаю, что они когда-нибудь удостоятся конституции на деле».73 Ответного письма княгини Голицыной не сохранилось. Очевидно, однако, что Голицына оказалась полностью на стороне тех, кого польская конституция, говоря словами Сергея Тургенева, заставила роптать; в этом Голицына была вполне солидарна с Михаилом Орловым и решительно расходилась с Вяземским, которого горячо осуждала за его решение служить в Варшаве.74 29 декабря 1817 г. А. И. Тургенев сообщал Сергею о том, что Вяземский «поедет в Варшаву вопреки княгине Голицыной (Измайл<овой>)».75
Интеллектуальное содружество братьев Тургеневых, Орлова, Голицыной продолжает существовать и в Петербурге, после их возвращения из-за границы в 1816—1817 гг. С Сергеем Тургеневым отношения поддерживаются оживленной перепиской. Обсуждаются вопросы внешней и внутренней политики, идеи гражданственности, свободы, конституционных прав. Михаил Орлов собирается писать о преимуществах конституционной монархии по сравнению с другими формами правления. Об этом сообщают Сергею Тургеневу, который сразу делает в дневнике соответствующую запись.76
В 1817 г. в этот кружок входит Пушкин. Николай Тургенев становится одним из политических учителей поэта; Орлов известен Пушкину по «Арзамасу», их общение будет продолжаться и далее, на юге — в Кишиневе, Каменке, Киеве, Одессе. С княгиней Голицыной Пушкин знакомится осенью, в доме Карамзиных. Сами же Карамзины знакомы с княгиней совсем недавно. Вяземский в начале 1817 г. рекомендовал им Голицыну, однако встреча никак не могла состояться. 1 марта Карамзин писал Вяземскому: «Желаю встретиться с вашею Голицыною, которую вы так хорошо описали»;77 15 марта: «С вашею княгинею Голицыною мы еще не видались».78 Знакомство состоялось, по-видимому, летом; 28 августа из Царского Села Е. А. Карамзина сообщала Вяземскому о том, что княгиня нанесла ей чрезвычайно приятный визит; 2 октября она пишет о Голицыной уже более подробно: «Вы мне говорили, дорогой князь Петр, о вашей княгине Голицыной; я вас прошу считать ее и нашей тоже, потому что мы с ней в наилучших отношениях. Вы не поняли эпитета „чрезвычайно приятный“, хотя это очень просто, поскольку речь идет о княгине: в самом деле, нельзя быть менее ординарной. Жуковский, податель сего письма, вам расскажет о нашей первой встрече, участником и зрителем которой он был».79
На одном из таких вечеров Пушкин, вероятно, и был представлен княгине Голицыной, после чего стал часто бывать у нее. 30 ноября он пишет стихи «Краев чужих неопытный любитель». 24 декабря Карамзин
- 201 -
сообщает Вяземскому в Варшаву, что Пушкин «смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера».80 В это же время из-под пера поэта выходят «Вольность» и посвящение княгине Голицыной, сопровождающее переданный ей текст оды. О том, что «Вольность» демонстрирует теснейшую связь, теснейшее общение Пушкина с кругом братьев Тургеневых, писали неоднократно.81 Назывались имена Николая Тургенева, Орлова, Сергея Тургенева, по совету которого Пушкин будто бы и написал знаменитую оду Свободе.82 Последнее утверждение, нуждается, на мой взгляд, в дополнительных доказательствах, хотя самое имя Сергея Тургенева должно быть упомянуто непременно. Так же как и имя Авдотьи Голицыной.
Перечитаем посвященные ей стихи «Краев чужих неопытный любитель». Достаточно ли видеть в этом стихотворении лишь изящный комплимент красавице-княгине? Только ли о Голицыной идет в нем речь? Ведь строки:
Где женщина — не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой? —заключены в чрезвычайно значительный контекст, которого нельзя не принимать во внимание:
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно-свободной?
......................
Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?(II, 43)
Нет ли в этих строках намека на просвещенных друзей Голицыной, горячо ненавидевших самовластие, одержимых благородной идеей служения отечеству? Может быть, однажды, когда разговор зашел о Сергее Тургеневе, Голицына показала Пушкину его стихи, написанную самим Тургеневым «Песнь Свободе», его эстетическое и политическое кредо?
Можно найти немало общего в стихах Тургенева и пушкинской «Вольности» — от главной идеи (утверждение идеала конституционной монархии, необходимость установления твердого законодательства, равно обеспечивающего и монархические устои и права народов) до отдельных конкретных выражений этой идеи: и в том и другом случае декларируется ненависть к тиранам, повергающим народы в жалкое состояние рабства; о «неволи немощных слезах» пишет Пушкин, о «бессильных слезах» народов, оплакивающих свою участь, — Сергей Тургенев (при этом и у Тургенева и у Пушкина понятия народа и нации тождественны). Выявление общих мотивов, идеологического и поэтического родства можно было бы продолжить, и это само по себе достаточно любопытно.
Однако гораздо важнее другое. Чрезвычайно существенно, что стихотворение Тургенева и его, условно говоря, творческая история расширяют и углубляют наше представление об историко-идеологическом контексте, в который должна быть заключена «Вольность» и в пределах которого наиболее отчетливо выявляется смысл и значение пушкинской оды. В истории бытования политических идей, актуальных в преддекабристский период русского общественного движения, салон княгини Голицыной должен занять свое место. «Конституциональной» называл Голицыну Пушкин (XIII, 80).83 «Обнимаю всех, то есть весьма немногих, цалую руку К. А. Карамзиной и княгине Голицыной, constitutionnelle ou anti-constitutionnelle,
- 202 -
mais toujours adorable comme la liberté»,84 — заканчивает Пушкин письмо А. И. Тургеневу от 14 июля 1824 г. (XIII, 103).
Нельзя не заметить, что к свойственному Голицыной увлечению политикой Пушкин относился с известной долей иронии. Сергей Тургенев, посылая княгине Голицыной свои стихи о Свободе, приложил к ним текст польской конституции. Пушкин же счел более уместным приложение иного рода: он сочинил изящный мадригал, оперируя центральными мотивами «Вольности», которые, будучи погружены в тематически иной контекст, создает лирическую ситуацию комплиментарного стихотворения:
Простой воспитанник Природы,
Так я, бывало, воспевал
Мечту прекрасную Свободы
И ею сладостно дышал.
Но вас я вижу, вам внимаю,
И что же ?.. слабый человек !..
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.(II, 56)
—————
СноскиСноски к стр. 186
1 Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. 8. С. 386.
Сноски к стр. 187
2 Там же. С. 378.
3 См.: Кубасов И. Пушкин и кн. Е. И. Голицына // Пушкин. [Соч.] / Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1907. Т. I. С. 516—522.
4 Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 1. С. 147.
5 Русский архив. 1876. Т. 1. С. 7 (письмо Павла I к М. М. Измайлову от 5 декабря 1796 г.).
6 См.: Вестник Европы. 1875. № 8. С. 664.
Сноски к стр. 188
7 Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1879. Т. 2. С. 283; СПб., 1878. Т. 1. С. XXVII.
8 Там же. Т. 1. С. XXVII.
9 В Рукописном отделе Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина хранятся письма кн. Голицыной к А. Я. и К. Я. Булгаковым: ГБЛ, 41.74.10.
10 См.: Благово Д. Д. Рассказы бабушки. М., 1885; Грибоедовская Москва в письмах М. А. Волковой к В. И. Ланской. 1812—1818 гг. // Вестник Европы. 1875. № 8.
11 Это событие широко обсуждалось в свете; при этом изложение подлинных событий нередко уступало место легенде. Одну из таких легенд находим в воспоминаниях Е. П. Яньковой, записанных Д. Д. Благово: «Третья сестра Николая Борисовича Юсупова была за Измайловым, и дочь ее, Евдокия Михайловна (так!), вышла за князя Сергия Михайловича Голицына, но тотчас же после венчания отказалась из церкви ехать с мужем, никогда с ним не жила вместе и, постоянно живя в чужих краях, занималась науками и там умерла в конце сороковых годов» (Благово Д. Д. Рассказы бабушки. С. 226—227).
12 Вероятно, княгиня располагала достаточным состоянием, необходимым для такого образа жизни. О нем в какой-то мере можно судить по рядной записи, сделанной И. И. Воронцовой о приданом своей сестры, хранящейся в Центральном государственном архиве древних актов (ф. 1263, оп. 3, № 543).
13 М. А. Волкова, хранительница московских патриархальных преданий, с раздражением относилась к образу жизни Голицыной в Петербурге и была всецело на стороне Голицына. Ее упоминания о Голицыной в письмах к Ланской (относящихся к более позднему времени) недоброжелательны и неприязненны: «Тебя позабавило, как я расписала жену князя Сергея; вот тебе еще новость: в среду она явилась в собрание в сарафане и кокошнике, поверх которого надела лавровый венок. Она одна изволила так нарядиться на костюмированной бал, где все были в обыкновенных бальных платьях. Не могу судить о ее красноречии, потому что до слуха моего долетали лишь отрывочные фразы, но могу сказать положительно, что у нее пренеприятный орган: она говорит, как из-под маски» (Вяземский отмечал ее «произношение необыкновенное, мягкое и благозвучное»!). И далее: «Теперь всем известно, зачем она приезжала в Москву. Ей хотелось сблизиться с мужем, она пускалась на разные хитрости, однако не достигла своей цели, бывшей долго тайною для всех. Но ничего нет тайного, что́ не сделалось бы явным; все узнали ее секрет и проведали, что князь не хотел с ней помириться. Князь — славный человек, он желал дружно жить с женой, но ее поведение заставило и его сбиться с пути» (Вестник Европы. 1875. № 8. С. 661, 664).
Сноски к стр. 189
14 О нем см.: Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1892. Ч. 5. С. 119.
15 Ср. у Вяземского: «Красота ее отзывалась чем-то пластическим, напоминавшим древнее греческое изваяние» (Вяземский П. А. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 379).
Сноски к стр. 190
16 Souvenirs d’une actrice par madame Louise Fusil. Bruxelles, 1841. T. II. P. 141—144.
17 Madame Swetchine. Sa vie et ses oeuvres, publiées par le compte de Falloux. Paris, 1908. T. 1. P. 22.
18 Русский архив. 1876. Т. 1. С. 109.
19 ночной княгиней (франц.).
20 Жихарев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955. С. 514.
21 Чувство это было взаимным; известно, что Голицына просила мужа юридически оформить их развод, но получила отказ.
Сноски к стр. 191
22 Ведомости московской городской полиции. 1849. 11 мая. № 102.
23 Михаилу Долгорукому не суждено было прожить долгую жизнь. После возвращения в Россию в следующем же году он участвовал во всех сражениях французской кампании, в 1807 г. отличился в Пруссии; в 1808 г., когда разгорелась война со Швецией, он должен был возглавить одну из дивизий Финляндской армии, но не успел принять командование: 15 октября 1808 г., в самом начале сражения под Иденсальми, князь Михаил, не дожив и до 28 лет, был убит шведским ядром. Тело погибшего было перевезено в Петербург и предано земле в Александро-Невской лавре.
24 См.: Летописи Государственного литературного музея. М., 1948. Кн. 10. С. 294, 314, 320, 321, 323.
25 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955. Т. 7. С. 446.
Сноски к стр. 192
26 Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.; Л., 1936. С. 198.
27 ИРЛИ, ф. 309, № 16, л. 2.
28 См.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 378.
29 ИРЛИ, ф. 309, № 4713б, л. 16—16 об.
30 12 декабря 1815 г. А. И. Тургенев писал брату Сергею: «Теперь Жук<овский> издает полные соч<инения> <...> Целый том набрал он из неизданных его рукописей. Будут и стихи. Но проза его прекрасная» (ИРЛИ, ф. 309, № 382, л. 122).
31 ИРЛИ, ф. 309, № 382, л. 127 об.
32 Там же, л. 131 об. — 132.
33 Там же, № 4713б, л. 20.
Сноски к стр. 193
34 См.: Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1895. С. 103, 104.
35 Сочинения К. Н. Батюшкова. СПб., 1886. Т. 3. С. 21.
36 Цит. по: Михайлова Н. И. Письма В. Л. Пушкина к П. А. Вяземскому // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1983. Т. XI. С. 219—220.
37 Там же. С. 220.
38 Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 501.
39 Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу. Лейпциг, 1872. С. 42. О том, что Голицына навещала больного Козлова, известно и из неопубликованного дневника поэта (ИРЛИ, 15.988/XCIXб. 4). Княгине Голицыной посвящены «Стансы» (1830) Козлова.
40 Ланда С. С. Дух революционных преобразований. 1816—1825. М., 1975. С. 22.
Сноски к стр. 194
41 Письма А. И. Тургенева к Булгаковым. М., 1939. С. 161. Это было распространенное мнение о Воронцове. «Славный Воронцов», — говорил о нем в 1817 г. К. Н. Батюшков, см.: Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 2. С. 332.
42 См. запись в дневнике С. И. Тургенева от 14 (26) августа 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 19, л. 55 об.
43 Центральный государственный архив Октябрьской революции, ф. 1094, оп. 1, ед. хр. 160.
44 ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 23 об.
45 Запись в дневнике от 2 (14) февраля 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 46. Сохранился черновик программы, о которой пишет С. И. Тургенев; автор, вероятно, предполагал послать ее Голицыной.
Сноски к стр. 195
46 Запись в дневнике от 7 (19) марта 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 18, с. 64—64 об.
47 Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. С. 193.
48 ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 42 (подлинник по-французски).
49 Показательно всеобщее одобрение в русской печати 1814—1815 гг. монархического конституционализма. См. об этом в кн.: Цявловский М. А. Статьи о Пушкине. М., 1962. С. 72—74.
50 См.: Вальденберг В. Замечания к оде «Вольность» // Пушкин и его современники. Л., 1930. Вып. 38—39. С. 57.
51 Запись в дневнике С. И. Тургенева от 25 марта (6 апреля) 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 69.
52 В дальнейшем Голицына полностью отойдет от либеральных идей, укрепившись на позициях патриархального консерватизма. Показательна в этом отношении ее характеристика, содержащаяся в письме С. П. Свечиной к князю И. С. Гагарину от 12 февраля 1844 г.: «У нас была княгиня ***, моя самая старинная светская знакомая, которую я часто вижу и с которой живу в полном согласии, несмотря на то что мы не можем затронуть в разговоре ни одного вопроса, чтобы не поспорить. Она считает себя одним из неколебимых столпов православной веры, и это несомненно, потому что она не избежала ни одного из общих мест невежества, приправленных высокими фразами <...> Ее idée fixe — борьба с революционным началом, которое прорывается повсюду, которое поставило Россию на край пропасти, которое, проникнув в среду советников королей, добралось до русского народа, остающегося целым и невредимым. Эта мысль побудила ее оставить Россию, с тем чтобы найти защитников своего дела, которое она называет святым. Она и пяти минут не может быть в гостиной, без того чтобы не коснуться своего излюбленного предмета» (Lettres de madame Swetchine, publiées par le compte de Falloux. Paris, 1862. T. II. P. 314—315).
Сноски к стр. 196
53 Запись в дневнике от 14 (26) октября 1815 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 10 об. Практической работой С. И. Тургенева в этом направлении явилась организация ланкастерской школы в корпусе графа Воронцова.
54 Запись в дневнике от 25 марта (6 апреля) 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 68 об. (подлинник по-французски).
55 Запись в дневнике от 25 марта (6 апреля) 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 69.
56 Запись в дневнике от 9 ноября 1816 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 20, л. 32 (подлинник по-французски).
Сноски к стр. 197
57 Рукопись «Мнения...» хранится в бумагах В. А. Жуковского, в составе его архива, находящегося в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Опубликовано: Архив графа Воронцова. М., 1890. Кн. 36.
58 Дневники и письма Н. И. Тургенева за 1816—1824 годы. Пг., 1921. Т. 3. С. 221.
59 См.: Архив графа Воронцова. Кн. 36. С. 482, 484, 485.
60 Граф М. С. Воронцов выступал в это время сторонником крестьянской эмансипации.
61 ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 24 об. — 25 об. (французский текст).
62 У С. И. Тургенева эта запись ошибочно датируется январем. Как следует из последующих записей, это явная ошибка, запись сделана в декабре.
Сноски к стр. 198
63 ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 26—27 (французский текст).
64 Там же, л. 27—27 об. (подлинник по-французски).
65 «Княгине Голицыной, которая старалась убедить, что революцию развязывают злодеи, добрые же ее прекращают» (франц.).
66 ИРЛИ, ф. 309, № 4498. Перевод:
Нет, надобна добродетель, чтобы совершить что-либо великое,
И добродетель меня вдохновляет! Да, я ненавижу тиранов,
Никогда я не буду сопричастен их власти;
Ни позор смерти, ни бремя власяницы
Не заставят меня отречься от святого учения,
Внушенного разумом и запечатленного на небесах, —
Того учения, что заставляет меня любить мою отчизну,
Презираемую лишь невежеством, оскорбляемую лишь пороком,
Но которое превозможет замыслы злодеев
И, подобно тому, как вслед за грозой наступает ясный день,
Откроет глаза народам на их права,
Заставит их любить королей, благословлять их имена.
И доколе же будут народы стенать над своими несчастьями
И проливать бессильные слезы над своей участью?
Верьте, княгиня, близится счастливый день,
Когда робкие наши мысли, плененные наши уста
Вновь обретут мужество, найдут красноречивые слова
И, уважая августейшее происхождение королей,
Вооружатся, дабы обрести вольность
И вернуть законам их силу.Сноски к стр. 199
67 ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 70 об.
68 См.: Шебунин А. А. Пушкин по неопубликованным материалам архива братьев Тургеневых // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. Т. 1. С. 197.
69 14(26) октября 1815 г. С. Тургенев записывает в дневнике: «...мне кажется, что мы вступаем в счастливую эпоху просвещения, приближаемся к цели оного, к общественной свободе, которая одна делает и граждан и государство счастливыми» (ИРЛИ, ф. 309, № 18, л. 10 об.).
70 Ср. следующую запись Сергея Тургенева, сделанную им 10(22) августа 1817 г.: «Главный политический недостаток в России — это отсутствие уважения к законам» (ИРЛИ, ф. 309, № 21, л. 81 об.; подлинник по-французски).
71 Здесь уместно вспомнить письмо цесаревича Александра к Лагарпу от 27 сентября 1797 г.: «...когда <...> придет мой черед, тогда нужно будет стараться <...> постепенно образовать народное представительство, которое должным образом руководимое составило бы свободную конституцию» (цит. по: Шильдер Н. К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1897. Т. 1. С. 164).
Сноски к стр. 200
72 В окончательный текст конституции был введен ряд изменений и ограничений, которые давали возможность ослабить многие конституционные гарантии. Так, старопольская формула «neminem captivabimus» («никого не заключим») была заменена иной: «neminem captivare permittemus nisi jure victum» («никого не допустим заключить в тюрьму, иначе как по закону»), что сводило на нет гарантию свободы и неприкосновенности личности, так как допускались самовольные аресты, производимые якобы от имени монарха (см.: Аскенази Ш. Царство Польское. 1815—1830. М., 1915. С. 34—35). Сергей Тургенев не случайно обратил внимание на этот пункт польской конституции: вслед за Монтескье и Б. Констаном, на которых ориентировался С. Тургенев, он понимал свободу как систему политических гарантий, обусловливающих независимось личности в современном государстве.
73 ИРЛИ, ф. 309, № 4499 (подлинник по-французски).
74 25 октября 1817 г. Вяземский писал А. И. Тургеневу: «Ради бога, съезди нарочно к княгине Авдотье Ивановне Голицыной и оправдай меня перед нею за Варшаву. Скажи ей, что эта Варшава будет для меня Сибирью, если заслужу в ней ее гнев. Скажи ей, что я все тот же, и чтобы она не осуждала меня, не выслушавши» (Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. С. 91).
75 ИРЛИ, ф. 309, № 383, л. 117 об.
76 Запись от 2(14) октября 1817 г.: ИРЛИ, ф. 309, № 22, л. 12.
77 Старина и новизна. СПб., 1897. Кн. 1. С. 24.
78 Там же. С. 26.
79 Там же. С. 37 (подлинник по-французски).
Сноски к стр. 201
80 Там же. С. 43.
81 См., например: Томашевский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. С. 142—144; Гиллельсон М. И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л., 1974. С. 162—163.
82 Пугачев В. В. Сергей Иванович Тургенев // Ученые записки Горьковского гос. университета. Серия историко-филологическая. Горький, 1963. Вып. 58. С. 261.
83 Так же называл ее и А. И. Тургенев, см.: Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. С. 303.
Сноски к стр. 202
84 конституционалистке или антиконституционалистке, но всегда обожаемой, как свобода (франц.).