- 224 -
С. А. ФОМИЧЕВ
РАБОЧАЯ ТЕТРАДЬ ПУШКИНА ПД № 832
(ИЗ ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИХ НАБЛЮДЕНИЙ)
Привычка работать над своими произведениями в общих тетрадях, перебивая отделку крупных произведений сопутствующими замыслами, сложилась у Пушкина в послелицейское время. Во время поездки в Петербург на рождественские каникулы (24 декабря 1816—1 января 1817 г.) под влиянием В. А. Жуковского у юного поэта возникла мысль об издании собрания написанных к тому времени стихотворений, и в начале 1817 г. в специально заведенной для этой цели тетради частично самим Пушкиным, а в большей мере его лицейскими товарищами было переписано сорок одно пушкинское стихотворение, и тетрадь эта была передана на просмотр Жуковскому. Из 148 листов тетради лицейскими стихотворениями был заполнен только 41 лист, сами тексты были подвергнуты позже Жуковским и Пушкиным правке, и тетрадь тем самым потеряла значение наборной рукописи. Уже на л. 41 ниже окончания «Элегии» («Я видел смерть...») Пушкин записывает стихотворение, явно не предназначенное для издания, «К О<гарево>й, которой митрополит прислал плодов из своего саду», ставя под ним помету «1817. Петербург», и в дальнейшем использует тетрадь как рабочую, в которой доминирующее положение получает черновой автограф поэмы «Руслан и Людмила».1
Эта так называемая лицейская тетрадь (ПД № 829) велась Пушкиным вплоть до отъезда из Петербурга в 1820 г. Во время путешествия с Раевскими на Кавказ и в Крым была заведена записная книжка (на л. 1 ее дата: «1820. 15 июня. Кавказ»), которая вскоре (с л. 9) используется в основном для черновой работы над поэмой «Кавказ» («Кавказский пленник»).2 Последняя пушкинская дата в этой тетради — «22 июня 1822 г.», под черновиком стихотворения «Кинжал», на л. 64 (всего в записной книжке 66 листов).
Во время поездки в Каменку в конце 1820 — начале 1821 г. Пушкин заводит третью рабочую тетрадь (так называемую первую кишиневскую), сначала предназначая ее для белового автографа поэмы «Кавказский пленник», в конце которого имеется дата: «20 февраля 1821. Каменка» (л. 18); далее же тетрадь, подобно лицейской, превращается в обычную черновую, работа в которой продолжается до середины 1822 г. (на отдельных листах имеются и более поздние записи).3
- 225 -
Во время пребывания в Кишиневе Пушкин заводит четвертую в своей жизни рабочую тетрадь, анализу которой посвящена наша статья. Заметим предварительно, что, как следует из краткого обзора трех предыдущих пушкинских тетрадей, к этому времени поэт заводил новую тетрадь по какому-то особому случаю (для перебеленных автографов произведений — ПД № 829 и ПД № 831, для записей во время поездки — ПД № 830). Как будет показано ниже, не представляла исключения из этого правила и тетрадь ПД № 832.
1
Рабочая тетрадь Пушкина ПД № 832 известна в научной литературе под названием «вторая кишиневская», а также по прежнему шифру Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (где она хранилась до сосредоточения всех рукописей поэта в Пушкинском Доме) — ЛБ, № 2366. В 1884 г. тетрадь была полистно описана В. Е. Якушкиным.4 В процессе подготовки первого советского академического издания Полного собрания сочинений А. С. Пушкина эта тетрадь описывалась также Т. Г. Цявловской,5 чьи наблюдения, очевидно, были учтены в «Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина».6
Внешне это тетрадь в четвертку (192×130 мм) белой бумаги, верже,7 в переплете, на задней крышке которого с внутренней стороны имеется опекунская подпись: «В сей книжке писанных и номерованных листов сорок три». Опекунская нумерация (черными чернилами, в верхнем правом углу листов) частично не совпадает с архивной (карандашом, там же) и жандармской (красными чернилами, в центре), так как части вырванных страниц в одном случае учитываются как целый лист (имеют свой порядковый номер), а в другом — нет. В научной литературе, как правило (и постоянно — в академическом издании), указывается опекунская нумерация листов тетради ПД № 832 (как и тетради ПД № 831). По архивной нумерации в тетради считается 44 листа (далее в нашем описании ссылки только на эту нумерацию).
В тетради ПД № 832 поэтом было вырвано много листов (более половины — больше, чем в какой-нибудь другой тетради Пушкина), два из которых сохранились и числятся ныне под другими архивными номерами (ПД № 414 и ПД № 824).
Ввиду сложности состава тетради дадим вначале ее внешнее, полистное описание (уточненное по сравнению с описанием В. Е. Якушкина) с отсылками к соответствующим томам и страницам академического издания Пушкина (названия произведений также даются по этому изданию) и к книге «Рукою Пушкина».8
Л. 1. Вверху — перечень фамилий:
— Катенину
— Вяземскому
— Баратынскому
[Дельвигу]
[Раевскому]
Брату —
- 226 -
Под списком фамилий на л. 1 была сделана выписка из «Revue encyclop<edique> fevrier 1821, Petersbourg» — отзыв о поэме «Руслан и Людмила» (см.: РП, с. 485—486).
Л. 1 об. Черновой набросок стихотворения «Баратынскому. Из Бессарабии» («Сия печальная страна...») (II, 737). Беловой автограф — в тетради ПД № 833 (л. 24 об.).
Л. 2—3 об. Беловой автограф с поправками стихотворения «Элегический отрывок» («Гроб юноши») (II, 703—706). Черновой автограф стихотворения — в тетради ПД № 831, л. 42 об.—45 об. (на л. 45 об. дата: 18 июля 1821).
После этого в тетради вырвано 6 листов. По остаткам слов на корешках можно предполагать, что здесь был черновой автограф каких-то стихов.
Л. 4—6 об. Перебеленный автограф «Песни о вещем Олеге» с большой правкой (II, 741—743). На л. 4 об. поперек листа на свободном левом поле позже записано примечание к слову «щит» — возражение на думу К. Ф. Рылеева «Олег вещий», напечатанную в журнале «Новости литературы» (1822, № 11). В конце автографа дата: 1 марта 1822.
После этого в тетради вырезан один лист. Со следующего листа начинается разнобой в опекунской (л. 8) и архивной (л. 7) нумерации. По жандармской нумерации — это также л. 8. Следовательно, лист после беловика «Песни о вещем Олеге» был вырезан уже после смерти Пушкина, но до поступления тетради в Румянцевский музей (1880).
Л. 7. В два столбца черновик стихотворения «Мой друг, уже три дня...» (II, 743—745), на основании содержания датируемый 11—12 марта 1821 г. (см.: Летопись, с. 332). Правый верхний угол листа (начало второго столбца) аккуратно оторван: поэт изъял четыре-пять строк стихотворения, содержащих, по-видимому, какую-то резкую сентенцию.
Л. 7 об. Конспект главы 2-го тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина о сыновьях великого князя Владимира, относящийся к замыслу поэмы о Мстиславе. Записи (скоропись, без исправлений) расположены в левом столбце, правое поле — чистое, здесь только одна помета: «1000 года, XI век» (V, 158, 505).
Далее два листа вырваны; на корешке л. 7а остатки стихотворных строк «На...», «[Его]...», «[И]...», «[Его]...». Остатки стихотворных строк видны и на корешках л. 7а об.—76.
Л. 8. План «Мстислава» (V, 157, 504).
Л. 8 об. Вверху черновик из «Бахчисарайского фонтана»: «Журчит за мрамором вода...» (IV, 293). Далее продольная черта и черновые строки «Царя Никиты» (II, 746—748). Под текстом: «26 <марта. 1822?>»
Далее три листа вырваны. Судя по рисунку на л. 8в,9 на л. 8а—8в продолжался черновик «Царя Никиты». На л. 8в об. остатки слов, относящиеся к плану «Мстислава»: «...ки», «...Вот», «...при-», «...оты-», «...что его...», «...узнать».
Л. 9. Продолжение плана «Мстислава» (V, 157, 504).
Л. 9 об.—11 об. Черновик статьи «О прозе» («Д’Аламбер сказал...») (XI, 18—19).
После л. 10 вырваны два листа, но до заполнения тетради (ср. перенос слова на л. 10 об.—11: «неутоми-мой злобы»). После л. 11 вырваны два листа, содержавшие, видимо, оценку прозы Карамзина (статья в конце л. 11 об. обрывается на фразе: «Вопрос, чья проза лучшая в нашей литературе? Ответ: Карамзина. Это еще похвала небольшая — скажем несколько слов о сем почтен<ном>») (XI, 18—19, 289—292).
Л. 12—16 об. Черновик «Тавриды» (II, 255—257). На л. 12 в центре:
Таврида
1822
Gieb meine Jugend mir zurück!
- 227 -
Ниже (несомненно, позже)10 записана формула онегинской строфы:
«Strof 4/croisés, 4 de suite 1.2.1 et deux».
На л. 12 об. вверху (очевидно, сразу же после записей на предыдущей странице) намечена программа произведения: «Страсти мои утихают, тишина царит в душе моей, ненависть, раскаяние, все исчезает — любовь одушевляет...». Далее, несомненно позже, записаны черновые строки «За нею по наклону гор...» (II, 761—762).
Еще позже на той же странице помечены годы. По верхнему краю листа: 1811, 1812, 1813, 1814, 1815, 1817, 1818, 1818, 1819, 1820. По левому полю — колонкой (один год под другим): 1821, 1822, 22, 22, 22, 22, 22, 1822, 22, 1822, 22, 1822, 1824, 23, 24. В центре страницы: 1814. По правому полю (внизу): 1821, 1822, 1823, 1824, 1815, 1816, 1817, 1818, 1819, [1830], [31].
На той же странице дата: «16 avril 1822».
На л. 16 после отчеркивания (позже строк «Тавриды») написано продолжение плана «Мстислава» (V, 158, 504).
После л. 16 наискось оторвана большая часть листа; лицевая сторона не заполнена, на обороте — остатки черновика письма к Катенину (XIII, 37).
Л. 17. Продолжение письма к Катенину. Ниже после отчеркивания три строки из стихотворения «К Овидию»: «Здесь лирой северной печально оглашая...» и пр. (II, 221). Лист наискось оборван в нижней части почти наполовину.
Л. 17 об. Черновые строки «Бовы» (V, 156, 502). Черновые наброски см. также на л. 33 об. этой тетради и на л. 58 об. тетради ПД № 831. Ниже после отчеркивания стихотворный фрагмент «На тихих берегах Москвы...» (II, 261, 767, 768).11
Л. 18—18 об. Черновик поэмы «Братья разбойники» (IV, 377—378). Планы поэмы см. в тетради ПД № 831, л. 45 (на л. 45 об. дата: 18 июля 1821), 61 об.; черновые наброски — там же, л. 50, 51 (на л. 47 об. дата: 24 августа); ПД № 830, л. 49 об.; ПД № 49, л. 2 об.
Далее четыре листа вырваны. Возможно, на первых из них было продолжение поэмы о разбойниках, но на л. 18г об. набрасывались уже несомненно строки «Бахчисарайского фонтана»: в нижней части корешка здесь осталось слово «[цвела]» — рифма к строке, имеющейся в начале л. 19: «Гяуру сердце отдала».
С л. 19 начинается черновик (впрочем, сначала — на первой странице — это беловик с поправками) «Бахчисарайского фонтана» и со строки «И дочь неволи нег и плена» идет без перерыва на л. 19—20 об. до строки «И тихий вздох гр<узинки?>...» (IV, 384—387).
Далее вырваны три листа.
На л. 21 продолжен текст поэмы: «И звал отрадою своею ~ К ней тайной страстию пылали» (IV, 388—389). В конце л. 21 об. рисунки (профили
- 228 -
неизвестных), которые свидетельствуют о перерыве в работе над поэмой.
Далее вырваны три листа. Два из них в момент работы над поэмой «Бахчисарайский фонтан» были оставлены пробельными (или вырваны раньше); позже на лицевой стороне л. 21б (на довольно большом корешке листа) нарисована женская ножка, а на обороте — профиль Воронцова. На третьем из вырванных листов, на корешке (примерно треть листа — она в архивной нумерации обозначена как л. 23, поэтому далее все три нумерации тетради совпадают), остались начала и концы строк, продолжающих без перерыва рассказ о Марии (см. IV, 389—390).
Л. 23—23 об. Рассказ о Марии доведен до строки «Душистым облаком она» (см. IV, 390—392).
Далее вырваны два листа, первый из которых, по-видимому, содержал окончание рассказа о Марии. Второй, судя по оставшемуся нижнему углу у корешка, вероятно, не был заполнен.
Лист 24 остался незаполненным. На обороте его — строки «Опустошив огнем войны ~ Еще <не> сгладилась она» (IV, 392—393).
Л. 25—29. Продолжен лирический эпилог поэмы, сменивший рассказ о Марии (IV, 393—400). После л. 27 был вырван один лист — остался довольно большой корешок с остатками строк, содержавший не дошедший до нас фрагмент поэмы, заключавшийся между строками «Меня глубоко занимали» (конец л. 27 об.) и «Или — но кто поймет меня» (начало л. 28). На л. 26 внизу скорописью без помарок записана эпиграмма на Воронцова «Певец Давид был ростом мал», одновременно с идущими выше эпиграммы строками «Он кончен верный мой рассказ ~ О возраст <...>» (IV, 394).
На л. 29 об. только одно слово, записанное вверху страницы при перевернутом положении тетради, — «Теперь».
Л. 30. Так же в положении тетради верхом вниз записан черновик письма к неизвестной (см. XIII, 525).
Л. 30 об. Черновик стихотворения «Чугун Кагульский, ты священ» (II, 236). Ниже другим почерком (позже) записана программа сказки о царе Салтане.
Л. 31—33. Конспект из «Истории итальянской литературы» Женгене (на французском языке) о «самой древней из романтических поэм» «Буово д’Антона», изданной в Венеции в 1489 г. (см.: РП, с. 486—490).
Л. 33 об. Черновик начала «Бовы», написанного (ср. л. 17 об. в тетради ПД № 832 и л. 58 об. в тетради ПД № 831) не четырех-, а пятистопным ямбом. Более темными чернилами была произведена правка первоначальных строк (см. V, 503). Бледными чернилами в правом верхнем углу помечено «30 июня» (дата снизу охвачена скобкой), слева — криптограммы «Нкшп» и «Пшкн» (т. е. фамилия поэта, записанная без гласных букв, — в первом случае в обратном порядке); далее теми же чернилами помечено: «после об.<еда> во сне видел Кхбкр» (Кюхельбекера) и «1 июля день щастливый». Позже еще более бледными чернилами посреди листа помечено «Пшкн», а справа «Н.ик.шуп» и «Нщп» (т. е. Пущин) (см.: РП, с. 295).
Далее вырвано более 10 листов, на которых записи (по-французски) расположены верхом вниз, судя по сохранившимся корешкам листов; целиком можно разобрать лишь некоторые слова: «I’a», «soir», «charme», «I’a», «bête», «rite», «avoir», «esprit».
Л. 34 об.—34. В таком же положении тетради записан карандашом черновик стихотворения «Как наше сердце своенравно» (II, 304). До него на л. 34 об. также верхом вниз (в перевернутом положении тетради), но чернилами были записаны в начале страницы набело две онегинские строки: «Они не стоят ни страстей, || Ни песен, ими вдохновенных» (строфа XXXIV первой главы).
Л. 36 об.—35. Верхом вниз расположен черновик письма к А. Бестужеву от 13 июня 1823 г. (XIII, 375—376).
- 229 -
Л. 37—38. В прямом положении тетради (не переворачивая ее) Пушкин записывает гекзаметры «Внемли, о Гелиос, серебряным луком звенящий...» (из А. Шенье) (II, 283). На л. 38 — только начало последней строки «К людям богов [дружелюбных]».
Далее листы 38 об, 39, 40 остались незаполненными, причем 39-й лист не пронумерован ни опекуном, ни жандармом (далее архивная нумерация опять отличается на единицу).
Л. 39 об. Повернув тетрадь верхом вниз, в начале страницы Пушкин записывает: «Только революционная голова...» (XII, 178, 410).
Л. 43—40 об. Поперек листов черновик стихотворения «Бывало, в сладком ослепленье...» (II, 805—809) — на л. 43 чернилами, на л. 42 об. частично карандашом и на л. 41 об. карандашом.
Л. 43—44 об. Предыдущее стихотворение Пушкин начал писать на л. 43 тогда, когда там уже находился конец чернового письма к Плетневу, написанного в конце 1822 г. (XIII, 374—375). Письмо это было начато на л. 44 об. и расположено верхом вниз.
Далее вырвано несколько листов. Очевидно, вся рукопись ПД № 832 состояла из шести тетрадок по шестнадцать листов каждая (первый и последний листы были приклеены к крышкам переплета), т. е. из 94 листов. На протяжении 44 нумерованных листов было вырвано около 40 листов, а стало быть, в конце тетради Пушкин вырвал еще около десяти листов.
2
Прежде чем приступить к анализу истории заполнения тетради, выпишем последовательно даты, как проставленные самим поэтом на некоторых листах, так и установленные дополнительно:
Л. 6 об. — 1 марта 1822.
Л. 7 — 11—12 марта 1822 (стихотворение «Мой друг, уже три дня || Сижу я под арестом...»).
Л. 8 об. — 26 марта 1822.
Л. 12 об. — 16 апреля 1822.
Л. 16 об. — 17 — конец апреля — май 1822.12
Л. 33 об. — 30 июня — 1 июля.13
Л. 36 об. — 35 —13 июня 1823 (письмо к А. Бестужеву).
Л. 44 об. — 43 — ноябрь — декабрь 1822 (письмо к Плетневу).
Если бы не письмо к А. Бестужеву на л. 36 об.—35, то заполнение тетради ПД № 832 казалось бы строго последовательным — от марта (л. 6 об.) до ноября — декабря 1822 г. (л. 44 об.).14
Поэтому В. Е. Якушкин, описывая вторую кишиневскую тетрадь, относил ее заполнение к 1822 г. Современная же исследовательница, в связи с анализом чернового автографа перевода элегии А. Шенье «Слепец» («Внемли, о Гелиос...» — л. 37—38), дает более сложную трактовку истории заполнения тетради ПД № 832: «Первые записи в ней сделаны в начале 1822 г. и дальше тетрадь заполнялась подряд до л. 33 об. Дальнейшие записи велись уже в обратном направлении, от конца к началу, начиная с черновика письма П. А. Плетневу, датируемого ноябрем — декабрем 1822 г. В этом же „обратном“ направлении после пробела в пять листов (л. 41—37), на л. 36 об.—35, набросан черновик письма к А. Бестужеву <...> за ним на л. 34 об.—34 наброски
- 230 -
стихов; далее на л. 33л.—33б (т. е. на десяти листах) следовал какой-то текст по-французски, доходивший вплоть до страниц, заполненных в прямом направлении, вырванный затем из тетради самим Пушкиным. Возможно, здесь была дневниковая запись или черновик письма. Перевод „Слепца“ появился, по-видимому, уже после этих записей <...>, когда вся тетрадь, кроме л. 41—37 уже отмеченного нами пробела, была заполнена. На этих чистых листах и был записан черновик перевода, верхом вниз по отношению к черновику письма к Бестужеву. Таким образом, вполне закономерна широкая датировка этого перевода — 1823 год, — опирающаяся на дату письма к Бестужеву <...> можно даже сказать: „1823 год, после 13 июня“».15
В такой трактовке учитываются неоднократные обращения Пушкина к тетради ПД № 832, после значительных хронологических промежутков, а также неоднократный поворот тетради (верхом вниз и обратно) при новом к ней обращении поэта.
Однако мнение о том, что все записи в тетради кончаются 1823 г., опровергается анализом ее содержания.
Уже упоминалось выше, что на л. 26 записан набело (хотя и скорописью) текст эпиграммы «Певец Давид был ростом мал», который должен датироваться, вероятно, концом мая — началом июня 1824 г., когда у Пушкина обострились отношения с Воронцовым.16 Стало быть, к тетради ПД № 832 Пушкин обращался не только в 1822—1823 гг., но и значительно позже.
Еще более необъяснимой — при традиционной трактовке истории заполнения тетради ПД № 832 — оказывается запись на л. 30 об., ниже чернового наброска «Чугун кагульский, ты священ...»:
«Царь не имеет детей.
Слушает трех сестер; когда бы я была царица, то я бы [выстроила дворец] всякий день я пр<яла>?; 2<-я> — когда бы я была царица, завела бы хоромы. На другой день свадьба. Зависть первой жены; война, царь на войне; [царевна рожает сына] Гонец, etc. Царь умирает бездетен. Оракул, буря, ладья. Избирают его царем — он правит во славе — едет корабль — у Салтана речь о новом государе. Салтан хочет слать послов, царевна посылает своего поверенного гонца, который клевещет. Царь объявляет войну — царица узнает его с башни».17
Это тот же сказочный сюжет, который наряду с шестью другими занесен под № 1 в тетради ПД № 836 (л. 59 об.), и, надо думать, записан он также в Михайловском, только, может быть, несколько раньше (остальные сказочные сюжеты были записаны в 1826 г.). Как увидим ниже, отнесение к михайловской поре данного наброска не противоречит трактовке сопутствующих замыслов, написанных в прямом положении тетради на последующих листах (на л. 29 об.—30, 34—36 об. записи велись в обратном направлении, при положении тетради верхом вниз).
Для прояснения хронологии заполнения тетради ПД № 832 важное значение имеют также два листка с подневными записями, вырванные отсюда и ныне хранящиеся под архивными номерами ПД № 414 и ПД
- 231 -
№ 824; на втором из них (с записями 4 мая — 6 июня 1821 г.) имеется водяной знак (лев в овальном картуше под короной), по положению которого оказывается, что дневник в тетради ПД № 832 Пушкиным велся с конца ее (в перевернутом положении тетради). Так как первая дата в прямом положении тетради (на л. 60 об.), 1 марта 1822 г., относится к более позднему сроку, нежели дневниковые записи, то следует заключить, что работа в тетради ПД № 832 была начата именно с дневника, для чего, вероятно, и была заведена новая рабочая тетрадь, сменившая тетрадь ПД № 831.
Учитывая разновременное обращение Пушкина к тетради ПД № 832, о чем шла речь выше, следует выделить несколько этапов работы поэта в ней, связанных, как правило, преимущественно с каким-либо одним замыслом (или более или менее однородной группой замыслов). Таких этапов можно выделить четыре.
1. Начало работы над кишиневским дневником в 1821 г. с конца тетради (в перевернутом положении по отношению к современной ее трактовке). Листы эти были Пушкиным вырваны (в конце тетради) — из них сохранились только два (ПД № 414 и ПД № 824). На этом же этапе были заполнены листы 44 об.—40 об., 39 об. Между заполненными страницами дневника Пушкин оставлял, возможно, пробельные листы, намереваясь впоследствии восстановить не отраженные в подневных записях события. Так же сохранились доныне чистыми листы 38 об., 39, 40; на л. 43—40 об., 38—37, 36 об.—35, 34 об.—34, 33 об.—31, 30 об.—30 записи были произведены позже (иногда значительно позже) конца 1822 г. Границей здесь служит лист 29 об., на котором записано только одно слово «Теперь» — в перевернутом положении по отношению к современной нумерации.
2. В начале 1822 г. (незадолго до 1 марта) тетрадь начала заполняться с другого конца (в прямом положении по отношению к современной нумерации) — вплоть до л. 29.
3. К одесской поре (1823—1824 гг.) относятся записи, предпринятые в том же направлении, что и дневник (т. е. в положении тетради верхом вниз), на л. 36 об.—34, 30.
4. К михайловской поре (вероятно, к 1825 г.) относятся записи в прямом положении тетради, на л. 30 об.—33 об., 37—38 (листы 36 об. — 34 к этому времени были уже заняты письмом к Бестужеву и черновиком стихотворения «Как наше сердце своенравно»).
Анализ каждого из этих этапов заполнения тетради ПД № 832 приводит к новой трактовке ряда содержащихся в ней записей.
3
Дневник в тетради ПД № 832 Пушкин начал, видимо, вести, возвратившись из Каменки (в начале марта 1821 г.), и обращался к нему все менее и менее регулярно: на листе ПД № 414 записи производились 2, 3 и 9 апреля 1821 г., на листе ПД № 824 — 4, 9 и 26 мая и 6 июня 1821 г. В автобиографические заметки органически входили черновики писем (ср., например, записку к Дегильи под датой «6 июня»), и потому можно полагать, что дневниковые записи были доведены в тетради до последних месяцев 1822 г. (см. письмо к Плетневу, написанное на последних листах, сохранившихся в тетради).
Однако к этому времени у Пушкина уже назрел замысел не дневника, а автобиографических записок (мемуаров), о которых он свидетельствовал в 1830 г. (цитируем далее первоначальный, неправленный текст, более откровенный): «Несколько раз принимался я за ежедневные записки, в 1821 году начал я писать свою автобиографию и продолжал до 1825 года заниматься ею. В конце 1825 года, когда был открыт несчастный заговор, я принужден был сжечь свои тетради, которые могли бы замешать многих и, может быть, увеличить число жертв. Не могу не сожалеть о потере сих записок: они были бы любопытны,
- 232 -
я в них говорил о людях, коие после сделались историческими лицами, со всею откровенностию дружбы или короткого знакомства» (XII, 310, 432).
Под «автобиографией» Пушкин и подразумевал, по-видимому, здесь собственно мемуары, началом которых, по мнению многих пушкинистов, служили так называемые «Заметки по русской истории XVIII века», дошедшие до нас в черновых автографах в составе тетради ПД № 831, а также в беловой редакции, помеченной 2 августа 1822 г., и в снятой с нее Н. С. Алексеевым копии, озаглавленной «Некоторые исторические замечания».18
Черновые автографы этих «замечаний» находятся в тетради ПД № 831 на л. 62, 64, 63 об. (на двух последних страницах до «замечаний» шел черновик стихотворения «Наполеон»), 67 об. (выше — начало черновика стихотворения «Овидию») и 68. Тетрадь ПД № 831 заполнялась в основном в 1821 г., но с обычным для Пушкина пропуском пробельных листов (и их частей), которые предполагалось использовать для развития намеченных на них различных замыслов. Впоследствии эти листы заполнялись другими записями. Так, на л. 51 об. мы находим помету: «31 (сначало было «30») mars. Harting»; на наш взгляд, эта дата относится к 1822 г., хотя обычно данную помету относят к 1821 г. (см.: РП, с. 292) (ср. даты на предыдущих листах: 18 июня 1821 г. — л. 45 об., 26 июля 1821 г. — л. 46 об., 23 августа 1821 г. — л. 47 об.). На л. 53 мы находим перечень стихотворений, написанных в 1821 и в начале 1822 г. (см.: РП, с. 274—275) — примерно до марта. Как нам представляется, на пробельных листах и частях листов в тетради ПД № 831 весной — летом 1822 г. появились и «Некоторые исторические замечания».
Что же могло быть написано из «автобиографии» в 1821 г. (Пушкин был обычно точен в датировке своих замыслов)?
Для того чтобы приблизиться к решению этого вопроса, обратим внимание на черновую заметку о прозе, отмеченную нами на л. 9 об.—11 об. тетради ПД № 832 (написана вскоре после 26 марта 1822 г.): «Д’Аламбер сказал однажды Лагарпу: не выхваляйте мне Бюфона, [этот человек] пишет: „Благороднейшее из всех приобретений человека было сие животное гордое, пылкое“ и проч. Зачем просто не сказать — лошадь? Лагарп удивляется сухому рассуждению философа. Но д’Аламбер очень умный человек — и, признаюсь, я почти согласен с его мнением...» и пр. (XI, 18).
Едва ли можно сомневаться в том, что эта заметка связана с размышлениями Пушкина о собственной прозе. Примечательно, что примеры «изысканного слога» Пушкин приводит из прозы научной, критической, философской. Заметка обрывается на упоминании о прозе Карамзина (следующие листы в тетради вырваны) — не об исторической ли его прозе? Сделать такое предположение позволяет, между прочим, замечание о слоге Карамзина, сохранившееся в одном из немногих уцелевших фрагментов автобиографических записок: «Некоторые остряки за ужином переложили первые главы Тита Ливия слогом Карамзина. Римляне времен Тарквиния, не понимающие спасительной пользы самодержавия,
- 233 -
и Брут, осуждающий на смерть своих сынов, ибо редко основатели республик славятся нежной чувствительностью — конечно, очень смешны. Мне приписали одну из лучших русских эпиграмм; это не лучшая черта моей жизни» (XII, 306). Едва ли «некоторым остряком» был не сам Пушкин, написавший-таки «одну из лучших русских эпиграмм», в которой также идет речь об «изящном слоге» Карамзина («В его Истории изящность, простота...»).
«Точность и краткость, — заметит Пушкин, — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат» (XI, 19). Речь здесь идет о необходимости выработки «метафизического» (по выражению Пушкина) языка, на неразработанность которого пенял поэт в одном из писем к Вяземскому,19 но не только об этом. Мы полагаем, что пушкинское суждение о прозе близко по пафосу к заметке на л. 39 об. тетради ПД № 832 (она написана в конце 1822 г.): «Только революционная голова, подобная Мир<або?> и Пет<ру>, может любить Россию так, как писатель только может любить ее язык. Все должно творить в этой России на этом русском языке» (XII, 178).
Смысл этой заметки мы видим в контексте размышлений Пушкина над своими автобиографическими записками. Она же позволяет понять, что именно мог писатель относить к замыслу автобиографических записок 1821 г.
Как уже говорилось выше, после л. 33 в тетради ПД № 832 на нескольких (около десяти) вырванных листах шел какой-то французский текст. Не было ли это первоначальным наброском автобиографических записок Пушкина?20 Несомненно, что язык французской прозы в то время для поэта был более легким, чем «метафизический» русский язык. Не случайно даже дневниковые заметки 1821 г. Пушкин в тетради ПД № 830 (л. 40) набрасывает по-французски: «O<rloff> disait en 1820: „Révolution en Espagne révolution en Italie, révolution en Portugal, constitution par ci, constitution par la... Messieurs les souverains, vous avez fait une sottise en détrônant Napoléon“».21
Известны и пушкинские заметки на французском языке о греческой революции (см. XII, 190), которые также скорее всего входили в общий замысел его автобиографических записок, строившихся не как личная исповедь, а как повествование об исторической судьбе пушкинского поколения.
Если наши предположения верны, то намерение писать автобиографические записки на русском языке имело для Пушкина не формальное, а вполне концептуальное значение.
В начале 1823 г. работа над записками, по-видимому в самом их начале, застопорилась. Незавершенность в то время данного замысла (отражающая духовный кризис Пушкина) до некоторой степени объяснена
- 234 -
стихотворением, черновой набросок которого мы находим на л. 43 об. — 40 об. тетради ПД № 832:
Бывало, в сладком ослепленье
Я верил избранным душам,22
Я мнил их тайное рожденье
Угодно властным небесам,
На них указывало мненье —
Едва приближился я к ним...(II, 294)
Вернулся Пушкин к замыслу мемуаров и завершил их позже, в Михайловском.23
К первому этапу работы в тетради ПД № 832 (связанному с замыслом автобиографических записок) можно отнести, как нам кажется, и записи на л. 1. В РП (с. 294) перечень записанных здесь фамилий трактуется как обозначение лиц, которым Пушкин собирался отправить письма (см. с. 225). Однако о переписке Пушкина с Баратынским в это время мы не имеем никаких сведений (Пушкин общался тогда с ним через Дельвига). Примечателен сам отбор имен: все они (кроме последнего, Л. С. Пушкина) обозначают поэтов. Можно предположить, что Пушкин здесь наметил список лиц, которым собирался написать и частично написал (см. зачеркнутые фамилии) — вероятно, в ответ — стихотворные послания, а именно: «Катенину» («Кто мне пришлет ее портрет...»), «Вяземскому» («Язвительный поэт, остряк замысловатый...»), «Баратынскому» («Сия печальная страна...»), «Дельвигу» («Друг Дельвиг, мой парнасский брат...»), «Раевскому» («Не тем горжусь я, мой певец...»), «Брату» («Брат милый, отроком расстался я с тобою...»). В таком случае помету можно трактовать временем между 23 марта 1821 г., когда было послано Дельвигу письмо со стихами, и 5 апреля 1821 г. (помета на автографе стихотворения «Кто мне пришлет ее портрет...»).
Практика заполнения тетради с обоих концов одновременно (дневниковые записи также, как говорилось выше, начаты были, очевидно, в марте 1821 г.) обычна для Пушкина. С другой стороны, стихотворные послания могли как-то соотноситься с автобиографическими записками.
Под списком фамилий на л. 1 тогда же (тот же почерк, те же чернила) была сделана выписка из «Revue encyclopedique, fevrier 1821» — отзыв о поэме «Руслан и Людмила», которая также могла иметь отношение к мемуарам.
В развитие первой пометы на обороте л. 1 появляются черновые строки стихотворного послания Баратынскому, начало работы над которым, таким образом, допустимо датировать также концом марта — апрелем 1821 г. Общепринятая его датировка началом 1822 г. основана на том, что в стихотворении видят отражение впечатлений, почерпнутых в поездке Пушкина (в компании с Липранди) по Молдавии в конце 1821 г., но, как вполне очевидно, такая мотивировка времени создания стихотворения не может считаться сколько-нибудь основательной (живя и в Кишиневе, Пушкин мог себя ощущать находящимся в Бессарабии).
4
Со второго листа тетрадь ПД № 832 («Гроб юноши», как уже упоминалось выше, мог быть перебелен на л. 2—3 об. не раньше 18 июля 1821 г., когда была написана его черновая редакция) заполнялась последовательно
- 235 -
— очевидно, с февраля 1822 г. (дата на л. 6 об.: 1 марта 1822), и датировка записанных здесь текстов не вызывает затруднений, за исключением последних границ работы в этой тетради над «Бахчисарайским фонтаном». Общепринятое мнение о том, что она продолжалась здесь до июня 1822 г. — на основании помет на л. 33 об. «30 июня» и «1 июля», — не может считаться достоверным, так как отнесение пометы к 1822 г. возникло тогда, когда вся работа Пушкина в данной тетради относилась лишь к 1822 г., что впоследствии было опровергнуто.
История развития замысла поэмы «Бахчисарайский фонтан» проясняется при анализе всей совокупности дошедших до нас черновиков произведения с учетом их контекстов.
Автографы поэмы разбросаны по нескольким рабочим тетрадям Пушкина и дошли до нас далеко не полностью. Они наглядно свидетельствуют, что замысел, вылившийся в поэму «Бахчисарайский фонтан», вызревал на протяжении ряда лет и претерпел за это время существенные изменения.
Творческая история поэмы обследована Г. О. Винокуром, готовившим текст для академического издания, и изложена им в специальной статье.24 Его наблюдения над рукописями произведения в основном убедительны, если не считать уверенности исследователя в том, что «в течение летних месяцев 1822 г. возник черновой остов поэмы» и что «вероятно, только заключительная часть оставалась необработанной» (В., с. 232, 234).
На первый взгляд, такой вывод подтверждается дошедшими до нас автографами поэмы. Обратимся к их анализу.
Самые ранние наброски, относящиеся к этому замыслу, мы находим в тетради ПД № 831: на л. 39 об. — две отлившиеся после долгих исправлений строки (по тонкому наблюдению Г. О. Винокура, тема бахчисарайского фонтана первоначально возникла как лирическая):
Там некогда [мечтами упоенный]
Я посетил дворец уединенный;(IV, 382)
на л. 48 об.:
Давлет Гирей задумчиво сидит;
Драгой янтарь в устах его дымится
Угрюмый двор кругом его молчит;(IV, 382)
и, наконец, на л. 49 об.—50 написанные уже четырехстопным ямбом строки, которые соответствуют началу «Бахчисарайского фонтана»: «...рассеянно взглянул ~ Так море зыбкое стекло || Рисует ночью бурны тучи» (IV, 382—383).25
Первая из этих записей сделана незадолго до 5 июня 1821 г. (дата на л. 40 об.), последующие — вскоре после 24 августа 1821 г. (дата на л. 47 об.).
Следующая группа автографов поэмы находится в тетради ПД № 832, где на л. 19—29 (и отчасти на л. 8 об.) сохранились черновые строки, соответствующие стихам 31—79, 166—228, 482—558 окончательного текста поэмы (см. IV, 384—400). Здесь содержатся три последовательных эпизода поэмы (первое упоминание о женах Гирея и о евнухе; рассказ о судьбе Марии; лирический эпилог); между этими сохранившимися
- 236 -
фрагментами несколько листов Пушкиным вырвано. Отсюда и создается впечатление, что первоначально в тетради ПД № 832 вчерне был записан весь «остов поэмы».
Однако это впечатление обманчиво. Нетрудно подсчитать, что на двух сторонах одного листа в тетради ПД № 832 у Пушкина умещалось немногим более 20 строк чернового текста. Между тем один центральный эпизод поэмы (рассказ о встрече двух героинь и их гибели), без которого нельзя себе представить пушкинской поэмы, занимает около 200 строк, т. е. требует по крайней мере около десяти заполненных черновых листов, которые должны были бы быть между сохранившимися листами 23 и 24 тетради ПД № 832, если в ней когда-то существовал «остов поэмы». Но здесь было вырвано всего два листа. Характерно, что лицевая сторона л. 24 осталась незаполненной: после того как было рассказано о Марии, Пушкин в то время еще не нашел перехода к лирическому описанию фонтана, мысль о котором возникла у Пушкина раньше, на л. 8 об. (незадолго до 26 марта 1822 г.):
[Таится хладная] Журчит за мрамором вода
И каплет [вечными] тихими слезами
Не умолкая никогда(IV, 393)
Другими словами, ничто пока не намекало на драматические события, составляющие остов «Бахчисарайского фонтана». В редакции тетради ПД № 832 были только легенда о польской княжне, угасшей в гареме, и лирическое повествование о «брегах Салгира».26 Создается впечатление, что в таком виде стихи представляли собою какой-то фрагмент более общего замысла или же, по крайней мере, характерный для Пушкина жанр лирического «отрывка».27
Этот вывод подтверждает третий автограф поэмы, сохранившийся в тетради ПД № 834. Здесь на л. 1 переписывается набело текст (с заголовком «Отрывок») «Ты сердцу непонятный мрак...». В составе его, в конце второго столбца, следовал текст, позже отделенный от «Отрывка» и получивший заглавие (вписанное впоследствии) «Иностранке»:
На языке, тебе невнятном
Стихи прощальные пишу;
Но в заблуждении приятном
Вниманья твоего прошу:
Мой друг, доколе не увяну,
В разлуке чувство погубя,
Боготворить не перестану
Тебя, мой друг, одну тебя.(II, 271)
Черновой автограф этих стихов находится в ПД № 830, на л. 63 об. (на л. 64 дата: 22 июня 1821 г.) и имеет заголовок «Гр.». Обычно он расшифровывается «Гречанке», но ничто не противоречит другой возможной расшифровке: «Грузинке». В тетради ПД № 830 стихотворение имело такую концовку:
Я [буду] [помнить], друг любимый,
В [уединенной] тьме ночей
Твой поцелуй неутолимый
И жар томительных очей —(II, 786)
- 237 -
Это в свою очередь перекликалось со строками, которые мы находим на л. 47 об. той же тетради ПД № 830:
Чей голос выразит ясней
И нежность и тоску желаний
Чей страстный поцелуй живей
Твоих язвительных лобзаний(IV, 400)
Впоследствии эти строки (слегка измененные) войдут в текст «Бахчисарайского фонтана», характеризуя Зарему, но первоначальный их набросок в 1821 г. (в тетради ПД № 830) не был, по-видимому, связан с поэмой.
Как нам представляется, именно отброшенные строки первоначальной редакции стихотворения «На языке тебе невнятном...» стимулировали работу Пушкина над поэмой «Бахчисарайский фонтан» в тетради ПД № 834.
На обороте л. 1 этой тетради Пушкин набело переписывает следующие строки:
Исполню я твое желанье,
Начну обещанный рассказ.
Давно печальное преданье
Поведали мне первый раз.
Тогда я в думы углубился,
Но ненадого — резвый ум,
Забыв веселых оргий шум,
Невольной грустью омрачился.
Как быстро легкой чередой
Тогда сменялись впечатленья
Веселье — тихою тоской,
Печаль — восторгом упоенья.28По-видимому, строки эти непосредственно продолжали записанный на лицевой стороне листа «Отрывок» (ср.: «Боготворить не перестану || Тебя, мой друг, одну тебя» и «Исполню я твое желанье...»). Но дописав на л. 1 об. строки до конца, Пушкин тут же начинает их перерабатывать. И тогда среди черновых вариантов на л. 1 об. наконец возникает план поэмы:
Гарем
Мария
Гирей и Зарема
Монах — Зарема и Мария.
Ревность. Смерть М<арии> и Зар<емы>
Бахчисарай<ский> Ф<онтан>29
Ясно, что если бы поэма была в тетради ПД № 832 в «остове своем» уже оформившейся, она не нуждалась бы в плане. План понадобился только потому, что в поэму была введена новая героиня — Зарема (характер которой был предвосхищен в последнем, отброшенном в «Отрывке» четверостишии стихотворения «Гр<узинке?>), и это определило драматическую коллизию окончательной редакции произведения. План этот впоследствии был четко Пушкиным реализован — с характерной заменой, однако, второго и третьего пунктов (первоначально намечая «Гарем — Мария...», Пушкин по сути дела отражал текст, уже записанный в тетради ПД № 832).
- 238 -
Кроме отброшенного в окончательной редакции поэмы лирического вступления, в тетради ПД № 834 на л. 3 об. сохранилась концовка поэмы: «Я помню столь же милый взгляд ~ Вокруг утесов Аю-дага»,30 а весь остальной черновик новой редакции, следовавший за л. 1, был впоследствии вырван и до нас не дошел.
Когда была написана эта новая редакция? На этот счет мы имеем недвусмысленное свидетельство Вяземского (первое дошедшее до нас упоминание о поэме!), который со слов очевидца сообщал А. И. Тургеневу 30 апреля 1823 г., что Пушкин «пишет новую поэму „Гарем“ о Потоцкой, похищенной когда-то ханом; событие историческое».31 Заметим, что на л. 4 об. тетради ПД № 834 перед первой строфой «Евгения Онегина» имеются даты «9 мая» и «28 мая» 1823 г. — первая из них, по-видимому, относилась к ранним наброскам начала романа, до нас не дошедшим.
Но что же представляла собой первая редакция поэмы?
Чтобы понять это, следует вспомнить, что всего несколькими листами от рассказа о Марии в тетради ПД № 832 отделены черновые наброски, озаглавленные «Таврида» (л. 12—16 об.). Б. В. Томашевский, убедительно реконструировавший художественную соотнесенность этих отрывков, показал, что данный замысел должен был начинаться с фрагмента «Ты сердцу непонятный мрак» — того самого, которым в тетради ПД № 834 начинается перебеленный текст поэмы (сначала под названием «Отрывок»), позже перешедший в черновик и в связи с появлением нового плана замененный существенно иным замыслом.
Не связывая отрывков «Тавриды» с рассказом о Гирее и его пленнице Марии, Б. В. Томашевский утверждает: «Прежде всего мы видим, что в этих набросках совершенно отсутствует эпический сюжет. Но в то же время присутствие в них сюжета лирического не дает возможности предположить, что это — введение в эпическую поэму. Пристроить всю довольно сложную конструкцию лирических излияний к предполагаемому эпическому сюжету невозможно. Эти отрывки замкнуты в себе и могли развиваться только в пределах намеченной темы.32 Поэтому следует решительно отказываться от термина „поэма“ по отношению к „Тавриде“ Пушкина. Это, конечно, элегия, но развернутая до не совсем обычных размеров».33
Между тем в пушкиноведении уже обращалось внимание на то, что у Пушкина имелся образец «элегической поэмы» — «Таврида, или Мой летний день в таврическом Херсонесе. Лиро-эпическое песнопение, сочиненное капитаном Семеном Бобровым» (1798).34
Черновые записи Пушкина 1822 г. свидетельствуют, как настойчиво он пытался отделаться от байроновского «диктата» в своих поэмах, в полной мере обнаружившегося в «Кавказском пленнике». Пушкин готов даже возвратиться к «архаичным» формам поэмного повествования, отчасти уже преодоленным в «Руслане и Людмиле», снова принимаясь за «Бову» и обдумывая «Мстислава». В «Кавказском пленнике» опыт Байрона подчинял развитие всего замысла. Вместе с тем лирические описания кавказской природы и быта черкесов обнаруживали существенные потенции
- 239 -
собственно пушкинской музы — недаром впоследствии именно это Пушкин прежде всего ценил в своей поэме. Понятно поэтому его желание в «Тавриде» полностью довериться своему лирическому дару, не подменяя себя «байроническим» героем. Недаром, обозначая сразу же заглавие новой поэмы, «Таврида» (вспомним, что первая его южная поэма также первоначально называлась «Кавказ»), Пушкин берет для нее прежний, заготовленный для «Кавказа» эпиграф из Гете: «Верни мне мою молодость».
Однако лирический монолог приобретал аморфную форму, превращаясь в растянутую элегию, и, вероятно, по этой причине в апреле — мае 1823 г. Пушкин возвращается вновь к сюжетному повествованию, тем самым вновь подпадая под влияние Байрона, в то время бывшего властителем его дум. «Бахчисарайский фонтан слабее Пленника, — позже заметит Пушкин, — и, как он, отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил» (XI, 145).
Первоначально намеченный фрагмент о судьбе Марии, пленницы Гирея (в тетради ПД № 832), и был, вероятно, связан именно с замыслом «Тавриды»: описание бахчисарайского фонтана, воплотившего память о пленнице, выражало ту же мысль, которой пронизана вся «Таврида» Пушкина: «Любовь — сильнее смерти». В окончательной редакции эпическая природа пушкинской поэмы выступила на первый план. Дорожа энергией рассказа, Пушкин откинул лирическое вступление (соответствовавшее строфам «Тавриды»), начав по своему обыкновению (а не просто следуя «Абидосской невесте» Байрона, как обычно считается) повествование с массовой сцены; характерно, однако, что здесь она (ср. зачины поэм «Кавказский пленник», «Братья разбойники», «Цыганы») перенесена в интерьер и в ней крупным планом показан один герой. В фабуле поэмы тем не менее Гирей не играет главной роли, но он задает определенную лирическую тему, которая уже в авторской исповеди разрешается в эпилоге поэмы (поклонник чувственной любви, герой впервые прозревает ее духовное начало).
Пушкин решил напечатать поэму после долгих раздумий, которыми он поделился с Вяземским (письмо от 4 ноября 1823 г.): «Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма. Я выбросил, что цензура выбросила б и без меня, и то, что не хотел выставлять перед публикою.35 Если эти бессвязные отрывки покажутся тебе достойными тиснения, то напечатай <...> еще просьба: припиши к Бахчисараю предисловие или послесловие» (XIII, 73).
Черновик поэмы «Бахчисарайский фонтан», сохранившийся на л. 19—29 тетради ПД № 832, обычно датируется маем — июнем 1822 г. Вторая граница этой датировки, как было показано выше, ни на чем не основана. По положению автографа в тетради мы можем констатировать, что работа над поэмой начата здесь не ранее мая 1822 г., но могла быть закончена и через год, когда она, с выработкой нового плана, была перенесена в тетрадь ПД № 834.
5
Такой вывод в свою очередь позволяет по-новому подойти к трактовке письма к неизвестной (на французском языке), черновик которого записан на л. 30 в положении тетради верхом вниз. А. Де-Рибас, исходя из предположения, что письмо это писалось в 1822 г., относил его к Ек. Орловой.36 Т. Г. Зенгер (Цявловская) считает письмо одесским
- 240 -
(1823 г.) и сближает его с двумя письмами к неизвестной, написанными в начале 1830 г.,37 выстраивая «сюжет» истории «утаенной любви» Пушкина, которую он пронес чуть ли не через всю жизнь.
Между тем, если уж относить это письмо к одесской поре, то почему непременно к 1823 г.? Текст эпиграммы «Певец Давид был ростом мал» на л. 26 свидетельствует, что к тетради ПД № 832 Пушкин обращался и в 1824 г.. (ср. также шаржированный профиль Воронцова на л. 21а об.).
В таком случае можно высказать предположение, что письмо на л. 30 также написано в 1824 г. и, судя по его содержанию, адресовано Е. К. Воронцовой. Если отрешиться от всех легенд насчет взаимоотношений ее с поэтом, накопившихся в пушкиноведческой литературе, то такое предположение не покажется произвольным. Обратимся к свидетельству на этот счет, исходящему от близкого Пушкину человека, В. Ф. Вяземской: «Приходится начать письмо с того, — пишет она 1 августа 1824 г. к мужу, — что меня занимает более всего — со ссылки и отъезда Пушкина, которого я только что проводила до верха моей горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни, как это бывает. Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны...».38
Сравним это свидетельство, имеющее в виду влюбленность Пушкина в Воронцову, с его письмом к неизвестной (в переводе с французского и с пропуском черновых вариантов отдельных слов): «Не из дерзости пишу я вам, но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу объясниться откровенно. Не притворяйтесь, это было бы недостойно вас — кокетство было бы жестокостью, легкомысленной и, главное, совершенно бесполезной, — вашему гневу я также поверил бы не более — чем могу я вас оскорбить; я вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью — даже ваша гордость не может быть задета.
Будь у меня какие-либо надежды, я не стал бы ждать кануна вашего отъезда, чтобы открыть мои чувства. Припишите мое признание лишь восторженному состоянию, с которым я не мог более совладать, которое дошло до изнеможения. Я не прошу вас ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, — тем не менее я вас...» (XIII, 525).
Нам представляется, что так мог писать Пушкин Воронцовой накануне ее отъезда в Крым 14 июня 1824 г.
Очевидно, примерно в то же время (но после возвращения Воронцовой из Крыма 24 июля 1824 г.) Пушкин пишет несколько дальше в той же тетради ПД № 832, на л. 34 об.—34 (также в положении верхом вниз), стихотворение «Как наше сердце своенравно» — во всяком случае не раньше октября 1823 г., так как до начала работы над стихотворением здесь были записаны две строки из строфы XXXIV первой главы «Евгения Онегина». Черновик этой строфы находится в тетради ПД № 834 на л. 14 об. и написан в начале октября 1823 г. (на л. 16 — черновик письма к Вяземскому от 14 октября 1823 г.).
К исходу 1822 г. записи в тетради ПД № 832 — с конца ее, по современной нумерации (а фактически с начала, если учесть, что вырванные страницы с кишиневским дневником относятся к 1821 г.) — были доведены до л. 44 об.—43 (письмо к Плетневу), да еще была запись (в том же положении тетради) на л. 39 об. «Только революционная голова...». Вслед за письмом к Плетневу поперек листов пишется на л. 43—40 об. стихотворение «Бывало, в сладком ослепленье...» (конец
- 241 -
1822 — первая половина 1823 г.); далее в том же положении тетради, пропустив несколько пробельных листов, Пушкин на л. 36 об.—35 пишет письмо к Бестужеву от 13 июня 1823 г.; на следующей странице (л. 34 об.) после октября 1823 г. записывает упомянутые выше онегинские строки; около 14 июня 1824 г. (?) в том же положении тетради, но с другой стороны — письмо к неизвестной (Е. К. Воронцовой?) и, наконец, несколько позже (в конце июля 1824 г.?), на л. 34 об.—34, — стихотворение «Как наше сердце своенравно...». Таким нам представляется первоначальный процесс заполнения л. 44—30 тетради ПД № 832.
6
Остальные (оставшиеся тогда пробельными) листы тетради заполнялись Пушкиным в ином порядке — в порядке ныне принятой нумерации. Перечислим вновь эти записи:
Л. 30 об. — набросок «Чугун Кагульский, ты священ...» и программа сказки о царе Салтане.
Л. 31—33. — конспект из Женгене о поэме «Буова д’Антона».
Л. 33 об. — начало поэмы «Бова», предпринятое пятистопным ямбом.
Л. 37—38 — набросок стихотворения «Внемли, о Гелиос...».
По ряду косвенных признаков все эти записи, как нам представляется, можно отнести к михайловской поре, т. е. к 1824—1825 гг. Набросок «Чугун Кагульский, ты священ...» мог появиться по ассоциации со строками эпилога поэмы «Цыганы», написанными 8—10 октября 1824 г.:
В стране, где долго, долго брани
Ужасный гул не умолкал,
Где повелительные грани
Стамбулу русский указал,
Где старый наш орел двуглавый
Еще шумит минувшей славой...(IV, 203)
В обоих случаях здесь вспоминается победа русских над турками при Кагуле 21 июля 1770 г.
Известен и пробудившийся в это время под влиянием Арины Родионовны интерес Пушкина к сказкам. Поэтому именно в эту пору Пушкин мог обратиться вновь к замыслу «Бовы», уловив сходство этого популярного сюжета со средневековой итальянской поэмой «Буова д’Антона», о которой поэт вспоминал в письме к Вяземскому в июне 1825 г. (см. XIII, 184).
В Михайловском же обостряется интерес Пушкина к творчеству А. Шенье. Здесь было написано стихотворение «Ты вянешь и молчишь...», помеченное в издании стихотворений 1826 г. как «Подражание А. Шенье. 1824», а в феврале — апреле 1825 г. — элегия «Андрей Шенье».39 По смыслу своему стихотворение «Внемли, о Гелиос» довольно близко к «Подражаньям Корану» — это тоже рассказ о гонимом поэте (пророке), суровые испытания жизни которого не могут лишить его вдохновенного дара, предопределяющего неминуемое всеобщее признание.40
Но тогда и пометы на л. 33 об. «30 июня», «После обеда во сне видел Кхлбкр», «1 июля день щастливый» также можно отнести к михайловской
- 242 -
поре, а именно к 1825 г. — в этом случае последняя из них, очевидно, имеет в виду А. П. Керн (незадолго до ее отъезда из Михайловского 19 июля 1825 г. Пушкин был ею особенно увлечен). Отметим также, что не раньше марта 1825 г. Пушкин на л. 59 тетради ПД № 835 (на л. 59 об. начата работа над «Андреем Шенье») набрасывает стихотворение с пометой «Кхлбкр» (т. е. «Кюхельбекеру»):
Да сохранит тебя твой добрый гений
Под бурями и в тишине.(II, 475)
Таким нам представляется порядок заполнения тетради ПД № 832 (на отдельных этапах он восстанавливается лишь гипотетически).
СноскиСноски к стр. 224
1 Анализ этой тетради (в той части, которая была занята лицейскими стихотворениями) был предпринят М. А. и Т. Г. Цявловскими в составе комментария к первому тому большого академического Полного собрания сочинений А. С. Пушкина. Комментарии эти сохранились в виде гранок и хранятся сейчас в Рукописном отделе Пушкинского Дома (ф. 244, оп. 27, № 34, с. 35—51). Полистное описание тетради выполнено В. Е. Якушкиным, см.: Русская старина, 1884, т. XLI, февраль, с. 413—436; март, с. 647—662.
2 Краткое полистное описание тетради (по современному шифру это ПД № 830) см. в кн.: Модзалевский Л. Б. Рукописи Пушкина в собрании Государственной Публичной библиотеки в Ленинграде. Л., 1929, с. 19—24.
3 Полистное описание этой тетради (ПД № 831) осуществлено В. Е. Якушкиным, см.: Русская старина, 1884, т. XLII, апрель, с. 87—110.
Сноски к стр. 225
4 Русская старина, 1884, т. XLII, май, с. 325—354 (в дальнейшем ссылки на это описание даются в тексте сокращенно: Як., страница). В Румянцевский музей тетрадь была (в составе других рукописей поэта) передана в 1880 г. А. А. Пушкиным, сыном поэта.
5 См. упоминание об этом: Прометей. М., 1974, т. X, с. 353.
6 Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. М., 1951, т. 1 (в дальнейшем ссылки на эту работу даются в тексте сокращенно: Летопись страница).
7 На левой стороне листа — водяной знак АО/1817, на правой — изображение льва в овальном картуше под короной. См.: Клепиков С. А. Филиграни и штемпели. М., 1959, с. 40 (№ 51). Так как фабричный лист при брошюровке разрезался на две части, половина тетрадочных листов не имеет никаких водяных знаков.
8 Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. М.; Л., 1935 (далее ссылки на эту книгу даются в тексте сокращенно: РП, страница).
Сноски к стр. 226
9 См.: Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. М., 1980, с. 74.
Сноски к стр. 227
10 «Уже значительно позже окончания и переделки 1-й главы, во время работы над 3-й главой своего романа, Пушкин решает вставить в текст первой главы строфу, для которой хочет воспользоваться наброском „За нею по наклону гор“, возникшим не менее двух лет тому назад. В тетради № 2366 (ПД № 832, — С. Ф.), в близком соседстве с л. 13 об. (т. е. с л. 12 об. по архивной нумерации, — С. Ф.), где находился понадобившийся Пушкину набросок, Пушкин нашел чистую, незаписанную страницу — л. 17 об. (т. е. л. 16 об., — С. Ф.) (на лицевой стороне этого листа находится набросок плана неосуществленной поэмы о Мстиславе). На этой свободной странице Пушкин и стал перерабатывать старый набросок, придавая ему форму онегинской строфы и превращая его в эпизод своего „романа в стихах“. Весьма вероятно, что именно в это время на лицевой стороне л. 13 (т. е. л. 12, — С. Ф.) появилась упомянутая запись метрической формы онегинской строфы, оказавшаяся, таким образом, в совершенно случайном соседстве с заглавием ненаписанной и, может быть, только начатой поэмы „Таврида“» (Винокур Г. Слово и стих в «Евгении Онегине». — В кн.: Пушкин. Сборник статей. М., 1941, с. 159).
11 Текстологический и реальный комментарий к этому отрывку дан в статье: Листов В. С. Вокруг пушкинского отрывка «На тихих берегах Москвы...». — В кн.: Болдинские чтения. Горький, 1980, с. 164—174.
Сноски к стр. 229
12 В отрывке чернового письма к Катенину, записанного на этих листах, упоминается, в частности, его статья (письмо к Н. И. Гречу), напечатанная в журнале «Сын отечества» в 1822 г. (ч. 76, № 13; цензурное разрешение — 10 апреля 1822 г.).
13 В «Рукою Пушкина» эта помета отнесена к 1822 г. (РП, с. 295).
14 Заметим, что и письмо к неизвестной на л. 30 в последних собраниях сочинений относится к 1823 г. См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т. Л., 1979, т. X, с. 52.
Сноски к стр. 230
15 Сандомирская В. Б. Первый перевод Пушкина из Андре Шенье. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1974, т. VII, с. 183—184.
16 Ср. замечание Ю. Н. Тынянова о том, что тема эпиграммы могла быть навеяна стихотворением Грибоедова «Давид», напечатанным в 1-й части альманаха «Мнемозина» (цензурное разрешение — 17 января 1824 г.) (Тынянов Ю. Н. Заметки о Грибоедове. — Звезда, 1941, № 1, с. 124). По наблюдению А. Чернова, иллюстрацией к этой эпиграмме или же графическим наброском ее замысла является рисунок на л. 24 об. тетради ПД № 834 (воспроизведен в кн.: Эфрос А. Рисунки поэта. М., 1933, с. 141), рядом с черновиком II строфы второй главы романа «Евгений Онегин», записанным в конце октября 1823 г. (дата на л. 22 об.: 22 октября 1823).
17 Запись эта воспроизведена (несколько неточно) впервые В. Е. Якушкиным (см.: Як., с. 334—335), но в отличие от семи сказочных сюжетов в тетради ПД № 836 она обычно не помещается в собраниях сочинений Пушкина, в частности в «малых» академических изданиях под редакцией Б. В. Томашевского.
Сноски к стр. 232
18 Следует согласиться с Н. Я. Эйдельманом в том, что редакторское название «Заметки по русской истории XVIII века» в собраниях сочинений Пушкина следует заменить на заглавие, сохранившееся в копии Н. С. Алексеева (едва ли он сам придумал это заглавие), см.: Эйдельман Н. Я. Пушкин. История и современность в художественном сознании поэта. М., 1984, с. 35—38. Но выраженные Эйдельманом сомнения в том, что «замечания» по замыслу Пушкина входили в состав его автобиографических записок, нам не кажутся обоснованными. В данном случае мы присоединяемся к точке зрения, хорошо аргументированной в книгах: Томашевский Б. В. Пушкин, кн. 1 (1813—1824). М.; Л., 1956, с. 566—585; Фейнберг И. Читая тетради Пушкина. 2-е изд. М., 1981, с. 275—303. Заметим, однако, что даже в изданиях сочинений Пушкина, вышедших под редакцией Б. В. Томашевского, «Заметки» почему-то включаются в раздел «Историческая проза», а не в раздел «Автобиографическая проза».
Сноски к стр. 233
19 «Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас в диком состоянии. Дай бог когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного, точного языка прозы — т. е. языка мыслей)» (XIII, 187).
20 Т. Г. Цявловская полагает, что здесь следовали черновики писем к «неизвестной», к которой относится и послание на л. 30. Однако сохранившиеся у корешков вырванных листов слова свидетельствуют о беловом характере записей.
21 Перевод: «О<рлов> говорил в 1820 году: „Революция в Испании, революция в Португалии; конституция тут, конституция там... Господа государи, вы поступили глупо, свергнув с престола Наполеона“» (XII, 304, 486). Предыдущий лист (л. 39а) в тетради вырван — на нем также были французские записи. На л. 39 об. мы находим окончательный план «Кавказского пленника», который С. М. Бонди датировал 20-ми числами ноября — началом декабря 1820 г., временем пребывания Пушкина в Каменке (см. об этом в кн.: Селиванова С. Д. Над пушкинскими рукописями. М., 1980, с. 40). В таком случае лист 40 заполнялся в самом начале 1821 г., ср. выражение: «Орлов говорил в 1820 году...» (вполне очевидно, что к моменту появления этой записи 1820 год уже закончился).
Сноски к стр. 234
22 Ср. замечание Пушкина: «...я в них (записках, — С. Ф.) говорил о людях, коие после сделались историческими лицами» (XII, 310). Из этого стихотворного наброска впоследствии оформились два пушкинских стихотворения — «Свободы сеятель пустынный» (которое было послано в письме к Вяземскому от 1 декабря 1823 г.) и «Демон».
23 О работе Пушкина над записками см.: Левкович Я. Л. Пушкин в работе над «Записками». — Русская литература, 1982, № 2, с. 141—149.
Сноски к стр. 235
24 Винокур Г. Крымская поэма Пушкина. — Красная новь, 1936, № 3, с. 230—243 (в дальнейшем ссылки на эту статью даются в тексте сокращенно: В., страница).
25 В конце тетради, на л. 70 (это последний заполненный текстом лист), мы находим и беловой автограф (с немногими поправками) песни «Дарует небо человеку», но, по всей вероятности, она была занесена сюда значительно позже, когда в сюжет поэмы была уже введена Зарема (ср.: «Но всех блаженней, о Зарема» и пр.).
Сноски к стр. 236
26 Как уже упоминалось при описании тетради ПД № 832 (см. с. 228 настоящей статьи), на л. 26 стихи «Он кончен верный мой рассказ ~ О возраст» (см. IV, 394) появились позже последовательного заполнения тетради, одновременно с эпиграммой «Певец Давид был ростом мал», написанной здесь же, т. е., по всей вероятности, не раньше мая 1824 г.
27 Об этом жанре см.: Сандомирская В. Б. «Отрывок» в поэзии Пушкина двадцатых годов. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1979, т. IX, с. 69—82.
Сноски к стр. 237
28 Данному тексту предшествовали тщательно зачеркнутые Пушкиным буквы, которые (очевидно, по аналогии с посвящением «Кавказского пленника») расшифрованы в академическом издании как «[Н. Н. Р.]» (т. е. «Н. Н. Раевскому»), хотя уверенному прочтению они не поддаются. Г. О. Винокур (см.: В., с. 234—235) заметил, что эти строки оформились из лирического эпилога поэмы, но как указывалось выше, в эпилог аналогичные строки были вписаны в тетради ПД № 832 значительно позже, одновременно с эпиграммой «Певец Давид был ростом мал».
29 Очевидно, позже здесь же было набросано третье четверостишие («На чуждые черты взирая...» и пр.) новой редакции стихотворения «Иностранке», которое в таком виде было переписано в тетрадь ПД № 833 (л. 26).
Сноски к стр. 238
30 Строка «Вокруг утесов Аю-Дага» кончает страницу, но здесь нет знака концовки. Таким образом, текст «Бахчисарайского фонтана», очевидно, заканчивался в тетради ПД № 834 на следующей странице (л. 3а), но этот лист вырван; на обороте его с самого начала была проза (разбираются отдельные слова «лите<ратура>», «имение»).
31 Архив братьев Тургеневых. Пг., 1921, вып. 6, с. 16.
32 Тема эта определяется Томашевским так: «Любовь сильнее смерти».
33 Томашевский Б. В. «Таврида» Пушкина. — Ученые записки ЛГУ. Серия филологических наук, 1949, вып. 16, с. 113.
34 См. сообщение Н. В. Фридмана: Доклады и сообщения филологического факультета МГУ, 1947, вып. III, с. 77. Впоследствии Н. В. Фридман, очевидно под влиянием Б. В. Томашевского, заметил о «Тавриде» Боброва: «Но эта поэма не была „крымским“ источником для романтика Пушкина» (Фридман Н. В. Романтизм в творчестве А. С. Пушкина. М., 1980, с. 100).
Сноски к стр. 239
35 Это замечание тоже, между прочим, служит косвенным доказательством о единстве замыслов «Тавриды» и «Бахчисарайского фонтана». Действительно, именно в первоначальном замысле лирической поэмы содержались в обилии и мысли о бессмертии (чуждые христианской ортодоксальности), и «любовный бред».
36 Де-Рибас А. Письмо к «неизвестной». — В кн.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936, вып. 1, с. 227—231.
Сноски к стр. 240
37 Зенгер Т. Г. Три письма Пушкина к неизвестной. — В кн.: Звенья. М., 1933, кн. 2, с. 210—212.
38 Прометей, т. 10, с. 30 (подлинник по-французски).
Сноски к стр. 241
39 О датировке работы над элегией «Андрей Шенье» см.: Фомичев С. А. Рабочая тетрадь ПД № 835 (из текстологических наблюдений). — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1983, т. XI, с. 62.
40 Анализу (в том числе и текстологическому) этого стихотворения посвящена статья В. Б. Сандомирской в кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1964, т. VII, с. 167—184.