279
1831. Ноября 25. Москва.
Наконец я знаю, где ты находишься. Поздравляю тебя с приездом в твой любимый улус, в глушь непроходимую, хотя никак не приложу ума, что ты там делаешь, что тебя держит в оной пустыне, во всех смыслах сего неевропейского слова. Неужели ты вовсе и, так сказать, навсегда намерен проживать жизнь свою таким безжизненным образом? Что кидает тебя в сие нравственное оцепенение и безнравственное самозабвение, мироотвержение и несообразность всяческую? Нет, брат, это, ей-богу, не дело и не поэтическое безделье, а просто грех — и великий! Войди, сделай милость, в себя поглубже, побеспристрастнее, поразвязнее — смело и браво, — и твоя совесть скажет тебе, что делать: ты как-то с собой или церемонишься, или обходишься круто, можно сказать, варварски, рассуждая о себе бесталанно и приговаривая себя к обезглавлению ни за что ни про что. Ежели тебе нужен какой-нибудь рычаг для действования как следует и ежели Я хоть несколько гожусь тебе, то вот Я тебе. Прошу не принимать сего изречения ни за лесть, ни за великодушие: первой не может быть, а второго во мне вовсе нет. Еще говорю тебе: войди в себя и в меня и придумай, как бы нам идти, так сказать, рука с рукой, а куда, знаем и проч.
Видишь ли ты движение перста моего по части посылания к тебе книг? Теперь отправляется «Обзор русской истории от смерти Петра I до воцарения Елисаветы»1 — вещь довольно хорошая, потому что почти всего этого не бывало на русском. Прилагаю письмо Комовского.2 Из него ты увидишь, куда мое стремление: для оного торжественного перехода я уже готов, по крайней мере душою, — а прочее будет со временем. Пришли же мне все мои прежние стихотворения. Я хочу поступить совершенно противно известному попу, который продал книги и купил карты. Ах, господи, я все еще и без тех книг, которые уже имею! Когда-то с ними увижусь и соединюсь! Что ни говори, а из одной библиотеки для чтения Ширяева, где нет ни одной порядочной книги, не много почерпнешь и ничего не выпьешь. Какой знатный человек твой Комовский! Мне, ей-богу, совестно беспокоить его моими поручениями, видя, как он обо мне беспокоится. Благодарю тебя за удовольствие, что узнаю более и более душу его, исполненную изящества и блага, — и радуюсь, что ты с ним сблизился.
Что делает брат Петр? Я его не понимаю: что он делает? Попробую посылать ему книг литературных: не станет ли он читать их! А те, которые скоро к нему поедут, <нрзб.> для досуга и, следственно, все-таки могут только что еще более способствовать сидячей и дремучей жизни нашего постника и молчальника. Уж его-то, брат, ничем не расколыхаешь: плотно уселся он на мягкий стул бездействия и тесно сжился с халатом безмыслия!
Пиши к Свербееву (об дубр<овском> деле справляемся) через меня: так ему хочется. Не знаю, какой тут расчет и экономия! Жена его женщина очень прекрасная, образованная, умная и торжественная, его ты знаешь подробно и тонко; а со всем этим я не знаю места, где было бы так скучно, как у них в доме. Этому причина — учтивость самая чопорная
280
и чистоплотность духа хозяина, до того выдержанная, что к этому голландскому полотну боишься прикоснуться чем бы то ни было.
Ширяев чрезвычайно нежен со мною с тех пор, как я сказал ему, чтобы он со своими счетами прибыл ко мне. Это и для тебя лучше: здесь виднее (потому что ближе), чем из газет, что посылать к тебе. Погодин привез из Петерб<урга> приятные новости: Галич3 печатает свою психологию, Арсеньев4 составил статистику России для наследника, кто-то издал перевод логики Бахмана5 под заглавием «Соломонова голова» (где задевает Полевого), он же собирает подписку на роман свой в 2 ч. «Муромский Донкишот, или Честные сумасброды», истор<ический> нравст<венный> роман с портретом автора и изображением отрубленного лошадиного хвоста.6 Все это должно сердить наших романистов.
Едва ли есть под небесами — и дай бог, чтоб не было его, — человек, так сильно не умеющий домовничать, а следственно, и жить вообще, как я: видно, уж мне судьба такая — и не знаю, как помочь этому; а оно и скучно, и досадно, и проч., и проч.
В «Балладах» Жуковского много новых; я пришлю их тебе, на днях выйдут.7 Благодарю за русские песни. «Северные Цветы» явятся в начале декабря — это тризна по Дельвиге: они издаются в пользу его детей и брата, малолетних птенцов.8 Востоков9 издает и пространную русскую грамматику. Погодин собирается и уже пишет оперу «Гаральд смелый» (это тайна — бо́льшая, чем мои новые стихи) и меня зазывает с ним состихотворствовать??10
Прощай покуда.
Весь твой Н. Языков.
А что ты в Москву? Посмотреть на мой быт.