275
1831. Ноября 4. Москва.
Еще раз благодарю вас за деньги; да нельзя ли устроить присылание их так, чтоб мне не нужно было всякий раз (что обыкновенно бывает давно и давно) с вами, мои почтеннейшие, об этом переписываться: распределите бюджет по срокам, дайте мне знать, когда эти сроки, и присылайте безо всяких оговоров, не то у меня, и без того беспорядочного по части житейского устройства, всегда выходят разные разности, неприятные вообще и следственно мне, по оной причине, еще более.
Максимович дарит тебе, Петр, свое новое сочиненьице.1 Это один из самых странных людей в нашем ученом мире: он не знает ни одного иностранного языка, а в его книгах встречаются мысли новейших философов. Вот как это: он таскается по домам и заводит разговор об том, о чем пишет, и всякую новость включает в статьи свои. Киреевские ему очень полезны в этом случае, хотя они теперь уже и осторожнее с ним разговаривают, заметив, что он многого не понимает и, перевирая, печатает непонятое.
На днях открылось его некоторое ухищрение: он переводит с французского какой-то словарь естественных наук и берет за это деньги с Ширяева.2 Что ж это? Он дает переводить студентам, нанимает кой-кого подешевле, а себе — и прибыль и славу! Вот как у нас дела делаются! Макс<имович> по-французски знает едва ли не меньше, чем Чухломской по-немецки!
Сосчитайте на всякий случай, сколько раз присылали мне денег со времени утверждения моего бюджета: ежели не дослано (чего бог дай), то благоволите пополнить или сопричислить сюда мной недавно полученное количество к моим издержкам необычным, официальным! Дотекающий
276
год был для меня необыкновенно дорог — и тем, что я долго был болен, и тем будет, что я определился в службу; но за то и другое — слава богу: первое меня освежило, сделало легче, мысленнее, бравее, а второе присадило к месту. Да, государи мои, я хочу выдать собрание моих стихотворений: вообще пора — и потому особенно, что пора переменить мне направление моей Поэзии. Так и будет с 1832 года. А что до сего времени написано, надобно напечатать особо, как своехарактерное, не имеющее сходствовать с будущими моими стихами и проч. Пришлите же мне зеленой книги! Теперь мое стихописание приостановилось по причине приезда Жуковского: все вечера уже не мои, а они-то и главное мне; утро годится только на правку того, что написано вечером, несмотря на то что оно слывет мудренее, чем сей последний. Посылаю вам еще тетрадку стихов. Свербеев восхищается статьями П<етра> Андр<еевича>3 в «Земледельческом журнале». Ему нельзя верить, ведь у него и об литературе мнение странное: первый поэт нашего времени — М. Дмитриев!4 А портрет-то мой что же?5 Присылайте: уж не думаете ли вы, что издам его, подобно Анчапову? Давайте-ка мне хоть по рублю за стих в награду труда и поощрение таланта!
Здесь теперь все скачет, пляшет и веселится: то и дело балы, театр и проч., украшенные присутствием венценосцев. Наследник тоже здесь. Я имею счастие всякий день видеть Жуковского; он написал очень много нового: скоро выйдут (уже напечатаны: дело остановилось за гравюрою) его баллады — прежние и много новых; кроме этого он рассказал стихами некоторые русские сказки: прелесть! Одна из них будет в первом № «Европейца».6 Пушкин печатает свои повести в прозе7 и написал тоже много нового и между прочим сказку под названием «Балда»! «Вечера на хуторе» — славная вещь. Полевой бранит их8 за то, что думает, будто их сочинитель Перовский.9 Ну уж, брат, какой вздор издал адмирал Шишков под скромным титулом «Кратких записок»:10 книга истинно калмыцкого достоинства. Неправда, что Пушкин сделан историографом Петра: он получил только дозволение от государя рыться в архивах и библиотеках!11 В Москве прибавят вечно втрое!12
Книги от Грефа13 получены, но ведь их нельзя отправить прежде пути зимнего. Здесь прилагается письмо Гр<ефа> к бр<ату> А<лександру>.
Благодарю Ив<ана> Ден<исовича>14 за сказки и присказки, для меня им собираемые: нетерпеливо жду их в Москву и сделаю <нрзб.> все, что можно! Два литератора, об которых упоминает «Пчела», что они собирают русские песни, — это мы.15 Комовский сказал об этом Очкину16 — а тот и тиснул! Свербеев хочет, чтобы ты, Ал<ександр>, посылал к нему письма через меня! Не знаю, что уж тут за счет! Напиши подробнее, в чем дубровское дело: мы справимся. Вчера я был на службе, поздравлял моего начальника с днем его ангела; вот и все!
Прощайте покуда.
Весь ваш Н. Языков.
<Вверху одного из листов приписка:> С Ширяевым я счелся: ты должен ему только за «Вечера на хуторе». Вот все дело прилагаю.