216

Давно, очень давно, любезнейший мой, я о тебе ничего не знаю. Непрестанные твои поездки из Вологды в Ярославль, из Ярославля в Москву причиною тому, что письма мои до тебя не доходили.¹ В деревне живучи, я обременен был такими скучными делами, что не имел времени ни к приятелям писать, ни с Музами беседовать. В конце октября месяца я возвратился в Нижний,² а в будущем декабре надеюсь в Москве пировать с тобою. Как я тебе обрадуюсь! Много утекло воды с тех пор, как мы с тобой не виделись; много мы потерпели, и потери наши велики, но теперь тужить ни о чем не должно. Полнощный Орел раздавил мерзких коршунов, и французы никогда не дерзнут более вступить в Россию. Военные наши подвиги меня приводят в восхищение, и я надеюсь, что теперь все галломаны должны молчать. — Скажи мне, что ты делаешь и с кем ты чаще проводишь время? Бывают ли у тебя литераторы, и не в Москве ли Бард Жуковский? «Певец во стане русских воинов» есть, по моему мнению, лучшее произведение на российском языке.³ Что говорит о нем Алексей Пушкин? Бываешь ли ты у него, и так ли он весел и смешон, как бывал прежде? Надеюсь, что и я скоро буду посреди очень мне любезных. Елена Григорьевна не отвечала мне на последнее письмо мое. Я в нем говорил о тебе и просил ее уверить тебя в моей дружбе. Прости, любезнейший друг! Засвидетельствуй почтение мое кн. Вере Федоровне и скажи себе самому, что я тебя люблю сердечно.

Преданный тебе

В. Пушкин.

Н. Новгород.
Ноября 18. 1813.