- 356 -

А. ГЛАССЕ

ПУШКИН И ГОГЕНЛОЭ

(ПО МАТЕРИАЛАМ ШТУТГАРТСКОГО АРХИВА)

По известному свидетельству В. А. Жуковского, Пушкин был знаком со всем дипломатическим корпусом в Петербурге.1 Публикуя книгу о дуэли и смерти Пушкина, П. Е. Щеголев посвятил особый отдел донесениям иностранных дипломатов.2 Однако авторы этих донесений (за исключением австрийского посла графа Фикельмона, французского посла барона де Баранта и голландского посланника барона Геккерна) были вне поля зрения исследователей.

Недавно в Архиве Министерства иностранных дел в Штутгарте был обнаружен архив вюртембергского посольства в Петербурге.3 В этом архиве сохранились депеши, корреспонденции и другие официальные бумаги князя Гогенлоэ-Кирхберга за 1825—1848 гг., когда он представлял при русском дворе Вюртембергское королевство.4

На основе материалов вюртембергского посольства, Центрального архива Гогенлоэ и домашнего архива вюртембергской королевской семьи мы попытаемся восстановить яркую и оригинальную личность вюртембергского посланника, а также придворный и светский мир, в котором он вращался и которому принадлежал Пушкин. Эта заметка задумана как одна из первых в серии, посвященной дипломатическому корпусу при дворе Николая I и его внеполитической роли.

———

Князь Христиан Людвиг Фридрих Генрих Гогенлоэ-Кирхберг родился 22 декабря 1788 г. в области, называемой Гогенлоэ, в потомственном замке Вайкерсгейм.5 Принадлежал он к одной из ветвей этого старинного рода — Кирхберг. Рано лишившись отца, талантливого художника и резчика по слоновой кости, Гогенлоэ получил первоначальное образование дома. В 1801 г., живя с матерью и сестрой в Ансбахе, мальчик обратил на себя внимание прусского короля, приехавшего на смотр войск, и был записан в прусскую королевскую армию. Вскоре после этого он поступил

- 357 -

в Военную академию в Берлине. Закончив через три года курс военной теории, Гогенлоэ был определен в прусскую армию адъютантом принца Фридриха Гогенлоэ-Ингельфингена. В 1806 г. в связи с военными событиями он, как и другие представители знатных вюртембергских фамилий, был отозван с военной службы в чужих краях на родину. С 1807 г. Гогенлоэ числится лейтенантом гвардейских кирасир в Штутгарте. «Располагающая внешность, образованность, изящные, приятные манеры привлекли к нему внимание и обеспечили покровительство нового монарха, и принц был быстро переведен на более высокие должности», — пишет неизвестный биограф. Это были, по-видимому, те качества, которые обеспечили Гогенлоэ долгую дипломатическую карьеру и завоевали любовь и уважение русского двора и общества на протяжении трех царствований. Все известные свидетельства современников — русских и иностранцев — характеризуют Гогенлоэ как человека умного, тактичного, приятного и веселого.6

Своей военной и придворной карьерой Гогенлоэ был обязан дружбе и привязанности короля вюртембергского — Вильгельма I. Уже в конце 1807 г. он был назначен штаб-ротмистром гвардейских конных егерей и флигель-адъютантом короля, а в начале 1808 г. был пожалован Командорским крестом королевского дома Голландских штатов. В конце этого же года он становится ротмистром, в 1810 г. его производят в майоры и через год в подполковники кавалерии.

Придворная карьера не удовлетворяла Гогенлоэ — он стремился в действующую армию. Биограф утверждает, что король не хотел отпускать молодого человека «частично из действительной привязанности к принцу, частично из беспокойства, что 24-летний молодой человек подвергнется опасности похода в Россию, о котором уже заранее знали, что он будет тяжелым. Все же в феврале 1812 г. Гогенлоэ был определен майором в третий конно-егерский полк. В июле 1812 г. он был тяжело ранен и привезен в Россию в числе других раненых пленных офицеров.7 В России он провел два года, приобретя, как пишет биограф, много друзей и знакомых.8 О его возвращении на родину хлопотали сам король и его сестра, императрица Мария Федоровна. Вернувшись в Штутгарт, Гогенлоэ продолжал придворную карьеру.

В 1822 и 1824 гг. Гогенлоэ отправляется в Россию курьером в связи с переговорами о женитьбе вел. кн. Михаила Павловича на вюртембергской принцессе Фредерике Шарлотте (потом вел. кн. Елене Павловне). Его миссия закончилась успешно и способствовала возобновлению дружеских отношений между Россией и Вюртембергом, нарушенных наполеоновскими войнами.9 Александр I «захотел видеть принца постоянным

- 358 -

представителем Вюртемберга в России». В декабре 1824 г. Гогенлоэ произведен в генерал-майоры и назначен вюртембергским посланником и полномочным министром при русском дворе. Должность эту он занимал 23 года.

В 1833 г. Гогенлоэ женился на Екатерине Ивановне Голубцовой, двоюродной сестре Н. П. Огарева и родственнице Льва Толстого. Женитьба принца на нетитулованной дворянке встретила препятствия. Ф. Ф. Вигель писал: «Катерина Ивановна была любовию и радостию всех родных и знакомых. Более десяти лет чувствовал к ней взаимную страсть вюртембергский посланник принц Гогенлоэ-Кирхберг».10 Однако брак стал возможен лишь после того, как король дал на него согласие и пожаловал Голубцовой титул графини вюртембергской. При дворе миловидная и живая Екатерина Ивановна пользовалась большим успехом. Царь часто выбирал ее в танцах и охотно с ней беседовал. На ужинах ее приглашали за стол императрицы. Все эти знаки внимания посланник описывал в депешах и официальных письмах.

В мае 1834 г. Гогенлоэ с женой отправились в длительную поездку по Европе.11 Об успехе Голубцовой в Вюртемберге свидетельствуют ее переписка с членами королевской семьи и письма короля и его дочерей к Гогенлоэ в связи со скоропостижной смертью его жены в марте 1840 г., хранящиеся в домашнем архиве вюртембергской королевской семьи (в частности, принцессы Марии Фридерики Шарлотты фон Вюртемберг, короля Вильгельма I фон Вюртемберга и др.).

После свадьбы супруги Гогенлоэ стали устраивать ужины, вечера и балы, а после возвращения из путешествия, в мае 1835 г., начали регулярно принимать по средам.12

Дипломатическая карьера Гогенлоэ была успешной. В 1827 г. он награжден Командорским крестом французского ордена почетного легиона, в 1830 г. — большим крестом ордена Фридриха; в 1837 г. он произведен в генерал-лейтенанты; в 1838 г. награжден русским орденом св. Анны первой степени с алмазами и год спустя большим крестом ордена Вюртембергской короны. В 1846 г. Гогенлоэ получил орден Александра Невского за переговоры, которые вел в связи с женитьбой принца Карла Вюртембергского на вел. кн. Ольге Николаевне.

В 1848 г. Гогенлоэ вышел в отставку и поселился в Петербурге, «который для него стал второй родиной и где у него было большое количество друзей и почитателей». В 1857 г. он женился на Анне Терезе Ландцерт, графине Лобенгаузен. Гогенлоэ умер в Петербурге 23 апреля 1859 г. На отпевании тела в церкви св. Петра присутствовали царь и наследник. Гроб несли, среди других, соученик Пушкина по Лицею и бывший посланник в Штутгарте князь А. М. Горчаков.

***

Депеши Гогенлоэ, которые он писал на протяжении почти четверти века, составляют своеобразную хронику царствования Николая I. Дипломат хорошо знал Россию и русское общество; у него было немало знакомых в Петербурге и Москве. Он сам признавался американскому посланнику Дж. М. Далласу: «Я был беспрерывно в обществе и был, вероятно,

- 359 -

знаком с пятью или шестью стами человек».13 Отличаясь крайней общительностью, Гогенлоэ был удивительно любознателен. Внимание его привлекали не только политические события, но и экономика, техника, наука, искусство, светские новости и пересуды. В своих депешах Гогенлоэ много отводит места отделам, которым дает заголовки: «Новости двора», «Новости Петербурга». Здесь содержатся краткие описания парадов, выставок, школьных экзаменов, а также салонов, балов и вечеров, которые он посещал. Обилие бытовых деталей, характеристики современников и вторжение авторского, личного и не всегда дипломатического «я» выделяют депеши Гогенлоэ на фоне известных дипломатических писем.

Гогенлоэ интересовался русской литературой и литературной жизнью — многие его депеши несут отпечаток этого интереса. Так, например, в одной депеше, посвященной истории Первого кадетского корпуса, который в феврале 1832 г. праздновал столетие, много места отведено А. П. Сумарокову и русскому театру, подробно описывается первая постановка «Хорева» во дворце и упоминаются все литераторы-драматурги, от Сумарокова до Озерова, имена которых связаны с корпусом. Депеша превратилась как бы в краткую историю русского театра, и Гогенлоэ — преданный театрал, как это видно из депеш вообще, — спохватясь, добавляет: «Посреди этих драматических увеселений занятиями никак не пренебрегали». Затем он кратко описывает военные заслуги воспитанников корпуса на протяжении ста лет.14 Эта депеша особенно примечательна тем, что на празднестве сам царь рассказывал Гогенлоэ историю корпуса, называя при этом совсем другие имена — Румянцева-Задунайского, Репнина, Прозоровского и сенатора Дивова, личного знакомого посланника.15

Так же неожиданно в дипломатических бумагах появляется впервые имя Пушкина. В приложениях к депешам, посвященным восстанию в Польше, среди официальных бумаг и расшифровок конфиденциального материала находится небольшая сшитая тетрадка с переведенными на немецкий язык стихотворениями — «Der Polen Aufstand und Warschau Fall in den Gedichten von A. Puschkin, W. Schukowski und A. Chomjakow. Aus dem Russischen».16 Стихотворения переписаны, по-видимому, с брошюры, вышедшей под этим названием в октябре 1831 г. В депеше № 82 от 10 октября/28 сентября 1831 г. Гогенлоэ писал: «J’ai l’honneur de joindre encore ci-après la traduction allemande de trois poèmes composés par les poètes russes Puschkine, Schukowsky et Chomjakow, à l’occasion de la dernière guerre avec les rebelles polonais, dont on fait grand cas ici et qui pourront avoir peut-être quelque intérêt pour votre majesté».17

Многих поэтов и писателей Гогенлоэ знал лично. Так, описание празднования в 1838 г. юбилея И. А. Крылова, с которым он был знаком, характеризует его осведомленность не только о творчестве и значении баснописца, но и о существующих литературных партиях и пристрастиях.18

Еще в начале своей дипломатической карьеры Гогенлоэ познакомился с близкими друзьями Пушкина. С Жуковским он часто встречался при

- 360 -

дворе, в салонах Марии Федоровны и вел. кн. Елены Павловны. В 1826 г. на время коронации Гогенлоэ снимал дом П. А. Вяземского в Москве. В этом ему помогли бывшие арзамасцы А. И. Тургенев, Д. П. Северин и С. П. Жихарев.19 С Тургеневым и Вяземским Гогенлоэ продолжал поддерживать знакомство в течение всей жизни.20 В 1839 г. через Тургенева Гогенлоэ познакомился с Лермонтовым, который неоднократно посещал салон посланника.21 О дуэли поэта с Эрнестом Барантом, сыном французского посла, Гогенлоэ сообщил в Вюртемберг. Тот факт, что Гогенлоэ, сам писавший стихи, интересовался и ценил литературную деятельность своих знакомых, подтверждается краткой характеристикой Вяземского-поэта в том же описании чествования Крылова и упоминанием о поэтической деятельности Лермонтова в депеше о его дуэли.22

Вполне возможно, что через близких друзей Пушкина Гогенлоэ познакомился и с самим поэтом. Точно установить факты знакомства и общения Пушкина с вюртембергским посланником очень трудно. Однако вюртембергский архив дает материалы, позволяющие сделать такую попытку, а также содержит новые данные об окружении поэта в придворном мире и среди дипломатов. Мы попытаемся наметить возможные точки соприкосновения поэта и дипломата.

***

Первая встреча Гогенлоэ с Пушкиным, вероятно, произошла в Москве в сентябре 1826 г. Вместе с другими членами дипломатического корпуса Гогенлоэ был приглашен в Москву на коронацию.23 Хотя о явном знакомстве говорить не приходится, дипломат несомненно имел много случаев видеть поэта: на коронационных торжествах, балах, в театре.24 Приезд Пушкина в Москву был сенсацией, дипломат же внимательно относился ко всяким сенсациям.

Можно указать на событие в жизни поэта в Москве, о котором дипломат мог быть хорошо осведомлен. Это один из ранних моментов, когда окружение Гогенлоэ и окружение Пушкина соприкасаются.

22 сентября 1826 г. Пушкин записал в альбом княгини Натальи Степановны Голицыной отрывок из «Разговора книгопродавца с поэтом»:

Она одна бы разумела
Стихи неясные мои,
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.25

Подобная запись в альбоме замужней женщины может показаться странной, особенно если эти строки проследить до конца монолога Поэта:

Увы, напрасные желанья!
Она отвергла заклинанья,

- 361 -

Мольбы, тоску души моей:
Земных восторгов излиянья,
Как божеству, не нужно ей!

Очевидно, что запись подразумевает и эти, известные в печати строки, однако хозяйка дома не была столь близка поэту, чтобы относить эти строки к ней. Кто же эта «она», которая отвергла поэта?

Обстоятельства, которые привели к этой альбомной записи, неизвестны, но можно с уверенностью сказать, что как написанные строки, так и подразумеваемые относятся к С. Ф. Пушкиной.

Приехав 6 сентября в Москву, Пушкин в доме В. П. и А. Ф. Зубковых встретил сестру хозяйки, Софью Федоровну Пушкину, начал за ней ухаживать и сделал ей предложение. Известное заявление поэта в письме к Зубкову: «Я вижу ее раз в ложе, в другой на балете, в третий сватаюсь» (XI, 311)26 — по-видимому, вполне соответствует действительности. О бурном темпе этого романа свидетельствует дата записи в альбоме Голицыной: две недели спустя после приезда в Москву!

Знакомство Пушкина с Натальей Степановной и Сергеем Сергеевичем Голицыными относится еще ко времени перед ссылкой Пушкина на юг.27 Как егермейстер двора, Голицын должен был присутствовать на коронации в Москве, и поэт возобновил это знакомство. Сестры А. Ф. и С. Ф. Пушкины воспитывались в доме матери Голицыной, Екатерины Владимировны Апраксиной, и были подругами юности Натальи Степановны. Она не могла не знать о сватовстве поэта, тем более что разрешение на женитьбу Пушкин должен был получить от ее матери.28 Дом графа Степана Степановича Апраксина и Екатерины Владимировны — один из самых богатых в Москве. Брат Апраксиной — московский генерал-губернатор, князь Д. В. Голицын. Ее мать — знаменитая Н. П. Голицына, представительница высшего петербургского общества, в которое С. Ф. Пушкина, несмотря на скромное положение воспитанницы, имела доступ.29 Зубков служил при Д. В. Голицыне, и с семьей, воспитавшей его жену и ее сестру, у него были семейно-дружеские связи.

Запись Пушкина в альбоме Н. С. Голицыной является примером использования «чужого слова» (в данном случае самого поэта), приуроченного к определенной ситуации или разговору. Софья «отвергла заклинанья» поэта, и он жаловался ее подруге и своей старой знакомой и просил замолвить за него доброе слово. Стихи записаны намеренно: поэт был уверен, что альбом будет показан девушке, за которой он ухаживал. «Разговор книгопродавца с поэтом», напечатанный как вступление к первой главе «Евгения Онегина», вышедшей в 1825 г., был хорошо известен. Пушкин мог полностью рассчитывать, что если монолог Поэта будет оборван, адресат все же поймет его. Одновременно он соблюдал альбомный и светский этикет, прерывая стихотворение на строке, которая могла компрометировать владелицу альбома.

Как известно, предложение Пушкина принято не было. По свидетельству А. О. Россет, Н. С. Голицына находила Пушкина «не совсем приличным», и этим можно частично объяснить отказ в сватовстве.30 Пушкин

- 362 -

в это время вообще не воспринимался как серьезный жених.31 Апраксина была женщина высокомерная и могла считать, что ее воспитанница может сделать более выгодную партию. Уже в декабре 1826 г. она была просватана за В. А. Панина.32

Апраксины и их ближайшие родственники — Голицыны, Строгановы, Щербатовы — среда С. Ф. Пушкиной. Но одновременно это ближайшая среда, светская и служебная, Гогенлоэ. В апреле 1827 г. Екатерина Владимировна Апраксина была пожалована в статс-дамы и произведена в гофмейстерины вел. кн. Елены Павловны.33 Необходимо заметить, что Гогенлоэ виделся с Еленой Павловной почти ежедневно. Соблюдение церемониала требовало, чтобы дипломат представлялся великой княгине через ее гофмейстерину. Отношения между Еленой Павловной и Апраксиной были вполне дружескими. «Я ее люблю, как мою дочь», — заявила Апраксина однажды врачу великой княгини, М. Мандту.34 Между Еленой Павловной, Апраксиной и Гогенлоэ были установлены светско-интимные связи, основанные на постоянном общении. Через Екатерину Ивановну Голубцову эти связи еще более укрепились, а через Юшковых и Толстых стали родственными, московскими.

Еще до женитьбы Гогенлоэ пришлось столкнуться со сложными и запутанными московско-петербургскими связями. Как уже было отмечено, он снимал у Вяземского его московский дом. Н. С. Голицына в это время заботливо доставляла поэту необходимые ему книги.35 Апраксины — старинные друзья и родственники Вяземского.36 Дочь Е. В. Апраксиной, Софья, замужем за А. Г. Щербатовым, который в первом браке был женат на сестре Вяземского. Отсюда связи и с Карамзиными.37 Переехав в Петербург, Вяземский часто встречается с Апраксиной, Щербатовыми и Голицыными в доме старой княгини Н. П. Голицыной.38 Здесь часто бывают Гогенлоэ и другие члены дипломатического корпуса, здесь охотно принимают иностранцев вообще. Леди Лондондерри сделала любопытную запись в дневнике о салоне кн. Голицыной. Особенно интересен портрет старой княгини, прототипа графини в «Пиковой даме», которая из-за

- 363 -

плохого зрения играла в бостон «картами огромного размера». Маленькая любопытная деталь, до сих пор неизвестная39

Гогенлоэ с большим интересом наблюдает все эти светские и родственные связи. Он сам происходит из огромной семьи и генеалогическая история людей, с которыми он встречается, его интересует. В одной из его депеш мы встречаем упоминание о графе Борхе, именем которого был подписан анонимный диплом.40 В «Заметке о Пушкине» он пишет о предках поэта.

Мы подробно остановились на возможных московских встречах дипломата и поэта, так как в «Заметке» есть одно место, которое свидетельствует о том, что дипломат интересовался поэтом еще в 1826 г. Это — описание разговора царя с министром двора, П. М. Волконским, во время которого царь якобы сказал: «Это уже не прежний Пушкин, это Пушкин раскаявшийся и чистосердечный; словом, это мой Пушкин, и отныне я хочу быть цензором его произведений». Разговор мог быть передан дипломату самим Волконским, однако не исключено, что это один из тех анекдотов, которые распространялись в обществе.

Таким образом, результатом первой попытки установить знакомство и возможные встречи дипломата и поэта является установление общности их окружения. По личным обстоятельствам, сложившимся в 1826—1827 гг., дипломату пришлось общаться с людьми, наиболее близкими к поэту (арзамасцы) и хорошо осведомленными о его личной жизни (Голицына, Апраксина).

***

Если в 1826 г. и в последующие годы Гогенлоэ мог знать Пушкина только в лицо, то можно с уверенностью сказать, что после производства поэта в камер-юнкеры в 1834 г. они были представлены друг другу. С этого времени они регулярно встречаются при дворе, в салоне вел. кн. Елены Павловны, в доме австрийского посла и других салонах великосветского Петербурга.

Попытки сближения поэта и дипломата приобретают особенный интерес в тех случаях, когда имеются свидетельства самого поэта. Наиболее плодотворным в данном случае является, на наш взгляд, сопоставление дневника Пушкина 1833—1835 гг. и депеш Гогенлоэ за эти же годы. Исследование, учитывающее психологию, социальное положение поэта и дипломата, стилистические и жанровые различия депеши и дневника, не входит

- 364 -

в цель данной заметки. Здесь мы только попытаемся собрать материал и провести параллели в текстах обоих документов (записи из дневника Пушкина приводятся с сокращениями).

1. 24 ноября 1833 г. «<...> Вечером Rout у Фикельмонт. — Странная встреча: ко мне подошел мужчина <...> Это был Суццо, бывший молдавский господарь. Он теперь посланником в Париже; не знаю еще, зачем здесь <...> Государь уехал нечаянно в Москву накануне в ночь» (XII, 314).

У Гогенлоэ эта информация появляется в нескольких депешах. В депеше от 23/11 ноября он отметил приезд и миссию Михаила Суццо, его разговор с баварским посланником и свидание с вице-канцлером. Суццо упоминается во все время его пребывания в Петербурге, и Гогенлоэ отмечает, с кем тот встречается, о чем говорит с царем, придворными и т. д. (депеша № 70, от 23/11 ноября; № 71, от 27/15 ноября, и т. д.).

Гогенлоэ был на рауте у Фикельмона, но вместо обычного описания вечера он записывает длинный разговор с австрийским послом о политике (депеша № 74, от 9 декабря/27 ноября). О неожиданном отъезде царя посланник пишет: «Je m’empresse d’avoir l’honneur de mander à votre majesté, que dans la matinée d’hier l’empereur a quitté cette capitale, pour se rendre à Moscou. Des personnes bien instruites m’assurent que sa majesté impériale, tenant à coeur de faire cette année encore une visite à ses moscovites, a pris d’un moment à l’autre et sans que personne n’en a rien su, cette résolution, puis qu’elle voulait entreprendre ce voyage avant l’arrivée du prince royal de Prusse qui, a ce qu’il paraît, viendra plutôt à St.-Pétersbourg, que l’on a présumé jusqu’à présent. Sa majesté impériale sera de retour dans cette capitale le 15/3 et au plus tard le 16/4 décembre» (Nr. 73, 7 décembre/25 novembre 1833).41

2. 27 ноября. «Обед у Энгельгарда — говорили о Сухозан<ете>, назначенном в начальники всем корпусам <...> Осуждают очень дамские мундиры — бархатные, шитые золотом — особенно в настоящее время, бедное и бедственное <...>» (XII, 314).

Гогенлоэ отмечает назначение И. О. Сухозанета: «L’aide de camp général Souchosaneth, directeur en chef du Corps des pages, de tous les Corps de cadets d’infanterie et du régiment noble, vient d’être nommé membre du Conseil des Ecoles militaires» (Nr. 66, 2 novembre/21 octobre 1833).42 Имя Сухозанета упоминается в его депешах к королю в течение 1834 г. неоднократно.43

В депешах Гогенлоэ есть много описаний балов и раутов с упоминаниями об элегантности интерьеров, богатстве бальных нарядов, красоте мундиров. Он любуется императрицей, ее внешностью, нарядами и драгоценностями. О русских костюмах в это время он дает только краткую заметку, но в более поздних депешах неоднократно о них упоминает: «A la cour, sa majesté l’empereur fait prendre aux dames pour le grand gala le costume russe à dater du 1-er janvier 1834. On prétend que ce changement

- 365 -

se fait pour flatter la nation et principalement la noblesse» (Nr. 74, 9 décembre/27 novembre).44

3. 28 ноября. «Раут у В. С. Салтыкова. Гр. Орл.<ов> говорит о тур.<ецком> посл<аннике>: „ — C’est un animal. — Il a donc un secrétaire? — Oui, un Phanariote, et c’est tout dire“» (XII, 315).45

Приезд турецкого посла Мушира-Ахмета-Паши и прием в Михайловском дворце по этому поводу отмечаются и в депешах Гогенлоэ (№ 77, от 18 декабря 1833 г.).

4. 29 ноября. «<...> Вчера играли здесь Les Enfants d’Edouard <...>» (XII, 315).

Гогенлоэ сообщил королю о присутствии во французском театре Елены Павловны и о том, что он посетил ее в ложе (№ 75, от 11 декабря/29 ноября).

5. 6 декабря. «Именины гос<ударя>. Мартынов комендант. 4 полных генералов. — Перовский — генерал-лейтенант. — Меншиков — адмирал <...>» (XII, 317).

Гогенлоэ весь день принимал участие в этом ежегодном придворном празднестве: «Le soir au bal à la magnifique Salle blanche l’empereur daigna danser une polonaise avec mon épouse et madame la grande-duchesse Hélène me fit l’honneur de m’engager pour la même danse <...> On m’assure qu’Achmed Pacha a fait dire par son interprète et le conseiller d’état de Fonton, des choses remplies d’esprit et d’amabilité à l’impératrice, qui a dansé avec lui une polonaise et l’ambassadeur de la Porte Ottomane s’en est très bien acquitté.

A l’occasion de la fête de l’empereur, sa majesté impériale a daigné faire des promotions et gratifications nombreuses tant dans les armées que dans le civil» (Nr. 78, 21/9 décembre 1833).46

6. 14 декабря. «<...> Кочубей и Нессельроде получили по 200 000 на прокормление своих голодных крестьян. — Эти четыреста тысяч останутся в их карманах» (XII, 317).

Об этом пишет и Гогенлоэ: «Je crois vous avoir mandé, sire, les résultats peu favorables de la distribution d’argent dans les provinces affligées par la disette. La plupart de ces sommes exorbitantes est venue entre les mains de propriétaires riches et de personnes de quelqu’influence, et ceux qui en avaient réellement besoin et dont la position fut digne de la pitié et des secours accordés avec tant de générosité par l’empereur, furent frustrés des bienfaits du Gouvernement. Voici un exemple; le prince Kotchubey, président du Conseil de l’Empire, un des nobles les plus riches de la Russie, demanda à l’empereur une avance de deux cents mille roubles pour l’entretien de ses paysans, non seulement qu’on lui payât de suite cette somme, mais elle

- 366 -

le fut sans la déduction des 10%, qui est retenue toujours au bénéfice du fonds des invalides.

On me dit qu’à l’occasion de la fête de l’empereur, sa majesté impériale a daigné faire un présent de deux cents mille roubles au vice-chancelier de l’Empire» (Nr. 2, 7 janvier 1834/26 decembre 1833).47

7. 15 декабря. «Вчера не было обыкновенного бала при дворе; имп<ератрица> была не здорова <...>» (XII, 317).

Гогенлоэ отмечает, что в городе многие болеют из-за простуды, в том числе императрица, император и греческий посланник Суццо.

8. 1 января 1834 г. «Третьяго дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам) <...> Скоро по городу разнесутся толки о семейных ссорах Безобразова с молодою своей женою. Он ревнив до безумия <...> Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он кажется сошел с ума <...>» (XII, 318).

О Пушкине Гогенлоэ сообщил королю в депеше № 6 от 22/10 января: «Sa majesté impériale a daigné nommer gentilhomme de la chambre le poète et historiographe Pouschkine».48

С этого момента сопоставление текста дневника и депеш становится особенно интересным, так как дипломат и поэт записывают не только привлекающие их общее внимание слухи и события, но и функционируют в пределах одного и того же придворного мира с его формальностями и этикетом, которые легко и привычно переносит дипломат и которые так тяжело даются поэту.

О Безобразовых Гогенлоэ писал много и подробно, начиная с их свадьбы (№ 70, от 23/11 ноября 1833 г.).49 Последний раз он упоминает о них в депеше № 8, от 25/13 января 1834 г.:

«Mon No. 5 vous a préalablement instruit, sire, de l’histoire fatale qui s’est passée entre mr. de Besobrasoff et son épouse. Cet officier, qu’on a cru au premier moment privé de sa raison, ne l’est nullement, et l’on prétend que la jalousie terrible qu’il a montrée se datait de la <нрзб.> de son mariage; on va même si loin d’assurer que mr. de Besobrasoff avait alors engagé la princesse Hilkoff, sa promise, de le refuser, mais que celle-ci n’avait jamais pu se rejoindre à cette démarche. Madame de Besobrasoff a quitté la capitale il n’y a pas longtemps pour se rendre à Moscou auprès de son frère le lieutenent général prince Hilkoff, et son mari est parti avant-hier pour le Caucase, par ordre de l’empereur, où quelques expéditions contre les montagnards

- 367 -

donneront occasions à cet officier de calmer son ardeur» (Nr. 8, 25/13 janvier).50

9. 7 января. «<...> Великий кн<язь> намедни поздравил меня в театре» (XII, 319).

Гогенлоэ отмечает в эти дни только один спектакль, на котором присутствовали члены царской семьи. Это премьера оперы Д. Обера «Фенелла, или Немая из Портичи». Эта опера имела большой успех, и не только из-за популярной увертюры и арий и удачно исполненной роли Фенеллы М. Д. Новицкой.51 Сюжет оперы — революция в Нидерландах и отделение Бельгии — был в Петербурге сенсацией, так как премьера постановки совпадала с приездом в столицу принца Оранского.52 Гогенлоэ отмечает именно этот неловкий момент:

«S<on> a<ltesse> r<oyale> monseigneur le prince d’Orange est toujours avec l’empereur et l’impératrice et il fréquente avec leurs majestés souvent les spectacles de la capitale. II y a trois jours qu’on a donné ici pour la première fois «La Muette de Portici», et même à la représentation de cet opéra l’on voyait le prince et monseigneur son fils dans les loges impériales, chose qui a assez fait jaser le public et qui a donné occasions à quelques bons mots sur le choix de l’époque où l’on avait mis en scène cette pièce. Il est à présumer que cet opéra aura réveillé des souvenirs bien pénibles dans le coeur du prince d’Orange» (Nr. 9, 28/16 janvier 1834).53

10. 26 января. «<...> Барон д’Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет <...>» (XII, 319).

Гогенлоэ записывает эту новость почти на месяц позже, так как очень занят балами и приемами, которые устраивала и посещала Елена Павловна со своим братом, принцем Августом. «Deux jeunes officiers français de très bonnes familles à savoir le baron d’Anthès et le marquis Pina, qui tous les deux n’ont pas voulu servir le gouvernement actuel de France et qui ont suivi dans le temps madame la duchesse de Berry dans la Vendée, sont venus chercher du service en Russie. Après avoir passé leur examen on les a placés le premier aux gardes et le marquis Pina dans un régiment de chasseurs à pied, garnisoné à Odessa» (Nr. 20, 7 mars/23 février).54 Эта заметка входит в серию

- 368 -

наблюдений дипломата, касающихся отношений Николая I к правительству Луи-Филиппа. В данном случае Гогенлоэ дает знать королю, что французы, противостоящие современному правительству Франции, будут хорошо приняты в России.

11. 28 февраля. «Протекший месяц был довольно шумен. — Множество балов, раутов etc. Масленица. Государыня была больна и около двух недель не выезжала. — Я представлялся <...> В воскресение на бале, в концертной, г.<осударь> долго со мною разговаривал: он говорит очень хорошо, не смешивая обоих языков, не делая обыкновенных ошибок и употребляя настоящие выражения <...> Сегодня бал у австр<ийского> посл<анника>» (XII, с. 320).

Бал в концертной зале был дан 15/3 февраля в честь принцессы Оранской. Гогенлоэ и его секретарь были приглашены в качестве почетных гостей принца Августа, Геккерн и Геверс — как представители нидерландского посольства:

«Samedi dernier, fête de son altesse impériale et royale madame la princesse d’Orange <...> le soir bal dans la salle des concerts, pour lequel outre les personnes de la cour et les hauts fonctionnaires civils et militaires l’empereur a daigné faire inviter encore le ministre des Pays-Bas, baron de Heeckeren, son secrétaire Mr. de Gevers, mon épouse, moi et le comte Degenfeld.

Durant la soirée leurs majestés impériales, monseigneur le grand-duc Michel et madame la grande duchesse Hélène ont daigné m’adresser quelques paroles gracieuses et l’illustre nièce de votre majesté m’a fait l’honneur de danser une polonaise avec moi.

A l’heure la fête se termina à cause d’une légère indisposition de sa majesté l’impératrice. L’auguste souveraine déjà souffrante le matin d’un rhume assez fort, sentit le soir augmenter le mal. C’est pour cela qu’elle se retira de si bonne heure. Son état de santé n’est pas encore plus rassurant, sa majesté impériale garde le lit et a même eu un peu de fièvre, et pour cette raison, un bal que le vice-chancelier de l’empire comte de Nesselrode voulut donner aujourd’hui, a dû être remis à un autre jour» (Nr. 15, 19/7 fevrier 1834).55

Бал у Фикельмона, на который Пушкин «не явился, потому что все были в мундирах» (дневниковая запись от 8 марта — XII, 321), Гогенлоэ описывает так: «Avant-hier il y a eu grand bal chez l’ambassadeur d’Autriche, comte de Ficquelmont, que leurs majestés l’empereur et l’impératrice, son altesse impériale le grand-duc Michel et messeigneurs le prince d’Oldenbourg et le duc Ernest de Wurttemberg ont honoré de leur présence.

L’empereur portant le grand uniforme du régiment de hussards, que l’empereur Francois lui a donné lors de l’entrevue de Munchengraetz. Ce costume magnifique allait à merveille à sa majesté impériale; la noblesse

- 369 -

de ses traits, sa tournure aussi majestuesse que belle et élégante relevaient encore la beauté de l’uniforme. Aussi tous les regards étaient-ils tournés vers le monarque.

Leurs majestés impériales ont beaucoup dansé, sont restées fort tard dans la nuit et furent d’une très grande affabilité envers tout le monde. Au souper l’empereur a appelé l’ambassadeur à lui pour boire avec le comte de Ficquelmont à la santé de sa majesté impériale et royale apostolique» (Nr. 22, 14/2 mars 1834).56

12. 6 марта. «Слава Богу! Масленица кончилась, а с нею и балы. Описание последнего дня масленицы (4-го мар.) даст понятие и о прочих. Избранные званы были во дворец на бал утренний к половине первого. Другие на вечерний, к половине девятого. Я приехал в 9 <...>. Было пропасть недовольных: те, которые званы были на вечер, завидовали утренним счастливцам. Приглашения были разосланы кое-как и по списку балов князя Кочубея; таким образом, ни Кочубей, ни его семейство не были приглашены, потому что их имена в списке не стояли <...>» (XII, 320).

Депеша Гогенлоэ дополняет строки Пушкина. Он очень взволнован, что не был приглашен во дворец, и уверяет короля, что это не могло произойти по его вине: «Dimanche le 16/4, dernier jour du carnaval, on a été rassemblé toute la journée à la cour; le matin il y avait déjeuner dansant, puis dîner et le soir théâtre français, après lequel on a derechef dansé.

Monsieur le prince August a assisté à cette fête, toute aussi brilliante qu’animée. En fait etrangers il n’y avait que l’ambassadeur d’Autriche et son epouse, le lieutenant colonel de Rauch, et le major Beyer. On m’assure que leurs majestés voulant donner au comte et à la comtesse Ficquelmont une marque de leur contentement du bal, qu’ils ont donné et à l’occasion duquel j’ai eu l’honneur de dire à votre majeste que l’uniforme de hussards autrichiens allait si bien à l’empereur, ils ont été honorés les seuls du Corps diplomatique d’une invitation. Je ne doute pas que cela ne soit la raison pour laquelle moi, j’ai été privé du bonheur d’être à la cour ce jour, puisque jusqu’ à présent chaque fois qu’in prince étranger a été à Pétersbourg, le ministre de la cour à laquelle le prince appartient, fut de toutes les fêtes données chez l’empereur ou chez l’impératrice. Je crois pouvoir me permetre cette supposition avec quelque assurance, puisque peu de jours avant le dit bal sa majesté l’impereur avait encore daigné me parler avec infinement de grâce et de bonté et que je suis fermement persuadé de n’avoir depuis en rien pu déplaire à l’auguste souverain, pour lequel je ne manque jamais d’agir conformément aux instructions de votre majesté. C’est-a-dire de ne faire que ce qui peut avoir la haute approbation de sa majesté impériale» (Nr. 23, 19/7 mars 1834).57

- 370 -

13. 17 марта. «<...> Много говорят о бале, который должно дать дворянство по случаю совершеннолетия государя наследника <...>» (XII, 322).

В депеше Гогенлоэ: «Pour le 5 mai/23 avril jour auquel on va célébrer cette année-ci l’anniversaire du jour de naissance de monseigneur le grand-duc héritier, au lieu du 17 avril v. st., à cause du carême, il se prépare de grandes fêtes, que la noblesse du gouvernement de St. Pétersbourg se propose de donner à son altesse impériale à l’époque de sa majorité <...>» (Nr. 25, 16/14 mars 1834).58

Между мартовской датой в дневнике Пушкина и записью о концерте для бедных 14 апреля прямых параллелей между дневником и депешами нет. Гогенлоэ был занят отъездом принца Августа и сам вскоре собирался уезжать; он, по-видимому, мало бывал в обществе и посвящал свои депеши более широким темам: дорогам в России, образованию и т. д., писал об С. С. Уварове и «Журнале Министерства народного просвещения», из первого номера которого даже приводил цитаты. И все же две записи в дневнике соотносятся с бумагами Гогенлоэ.

7 апреля Пушкин записал: «<...> Моя Пиковая дама в большой моде <...>» (XII, 324). В конце 1834 г. вышел французский перевод повести, сделанный принцем Петром Григорьевичем Ольденбургским. Следует подчеркнуть, что этот перевод вышел из ближайшего окружения Гогенлоэ и отражает его литературные интересы. Принц Ольденбургский — один из самых близких друзей Гогенлоэ в Петербурге. Это знакомство началось как официальное: принц был сыном королевы вюртембергской (вел. кн. Екатерины Павловны) от первого брака. Со времени приезда принца в Петербург Гогенлоэ регулярно сообщает королю о его деятельности. Из депеш видно, что Гогенлоэ искренне привязался к молодому человеку, они навещают друг друга почти ежедневно и принц проявляет нежную, почти сыновью внимательность к супруге дипломата. Примеров общения принца с дипломатом в депешах Гогенлоэ довольно много. Гогенлоэ подробно осведомлял короля о благотворительной деятельности принца и основании им Училища правоведения (№ 52, от 8 июля/26 июня 1835 г.; № 79, от 5 декабря/23 ноября 1835 г.).

После производства в камер-юнкеры Пушкин стал более известен иностранцам из придворных кругов. Перевод «Пиковой дамы» является первым конкретным примером интереса Гогенлоэ и его окружения к творчеству Пушкина.

Другая заметка в дневнике Пушкина, от 10 апреля, касается продажи коллекции рукописей и предметов русской старины П. П. Свиньина: «Говоря о Свиньине, предлагающем Р.<оссийской> Академии свои манускрипты

- 371 -

XVI-го века, Ув<аров> сказал: Надобно будет удостовериться, нет ли тут подлога. Пожалуй, Свиньин продаст за старинные рукописи тетрадки своих мальчиков <...>» (XII, 325). Весной 1830 г. Свиньин обратился к Гогенлоэ, предлагая продать эту коллекцию вюртембергскому королю. В приложениях к депешам 1830 г. сохранились два письма Свиньина, от 25 и 3 марта 1830 г., и переписка Гогенлоэ с министром иностранных дел об этой коллекции. Гогенлоэ ходил к Свиньину, осматривал его «Русский музеум», находил некоторые вещи интересными и ценными, но покупать коллекцию не советовал.59

14. 16 апреля. «<...> Говорят, будто бы на днях выдет указ о том, что уничтожается право русским подданным пребывать в чужих краях. Жаль во всех отношениях, если слух сей оправдается» (XII, 326). Об этом указе Пушкин пишет еще раз 3 мая: «Он есть явное нарушение права, данного дворянству Петром III; но так как допускаются исключения, то и будет одною из бесчисленных пустых мер, принимаемых ежедневно к досаде благомыслящих людей и ко вреду правительства» (XII, 328).60

В депеше № 36 от 7 мая/25 апреля Гогенлоэ сообщает королю, что принц Ольденбургский избран в сенат. В следующей депеше он пишет о заседании сената, на котором было прочитано это избрание. «Après avoir annoncé la nomination du prince Pierre, on passa à la lecture de plusiers oukases et entre autres à celui qui fixe le temps que tout Russe pourra désormais résider à l’étranger à cinq ans et oblige les indigènes qui à l’avenir se marient à des étrangers, de vendre toute possession en Russie au bout de dix mois et de payer 10% au gouvernement en transportant leurs biens-fonds hors du pays».61

Этот указ интересует Гогенлоэ еще и потому, что он касается его лично. Он продолжает: «Cette loi n’a heureusement pas de force rétroactive, car sans cela une quantité de personnes, donc mon épouse aussi ferait partie, se trouveraient réduites à la moitié de leur revenu».62

Копию указа во французском переводе Гогенлоэ приложил к депеше № 37.

15. 25 апреля. «Середа на святой неделе. Праздник совершеннолетия совершился. Я не был свидетелем».

Гогенлоэ посвятил целую депешу празднованию совершеннолетия наследника (№ 36, от 7 мая/25 апреля 1834 г.). К этой и другим депешам, в которых говорится о приготовлениях к празднеству, даны многочисленные приложения: церемониал праздника, официальные приглашения, вырезки из газет.

В этой же записи Пушкина читаем: «Милостей множество, Кочубей сделан Государственным канцлером. Мердер умер — человек добрый и честный — незаменимый. В<еликий> Кн<язь> еще того не знает. От него таят известие, чтобы не отравить его радости. — Откроют ему после бала 28-го. Также умер Аракчеев, и смерть этого самодержца не произвела никакого впечатления. Губернатор новогородский приехал в П<етер>б<ург> и явился к Блудову с известием о его болезни и для принятия приказаний насчет бумаг, у графа находящихся. „Это не мое дело, — отвечал Блудов, — отнеситесь к Бенкендорфу“. В Грузино посланы Клейнмихель

- 372 -

и Игнатьев. Петербург полон вестями и толками об минувшем торжестве. Разговоры несносны» (XII, 327). К смерти Мердера Пушкин возвращается еще раз в записи от 3 мая (XII, 328); подробности, связанные со смертью Аракчеева, записывает 12 мая (XII, 329).

Гогенлоэ в депеше № 36 от 14/2 мая сообщает о новом назначении Кочубея и приводит пространный список повышений и вознаграждений в связи с совершеннолетием наследника: «Les nominations et gratifications accordées par sa majesté l’empereur à l’occasion du jour mémorable de la majorité du grandduc Alexandre, les suivantes sont venues à ma connaissance:

Le Président du Conseil de l’Empire prince Kotchubey est nommé Chancelier pour les affaires de l’intérieur...».63 Далее Гогенлоэ дает длинное перечисление повышений.

Смерти Мердера Гогенлоэ посвящает несколько депеш (№ 35, 36). «Le monarque fut à ce qu’on m’assura, très frappé de la nouvelle du décès de ce fidèle et digne serviteur, qui jouissait de toute sa confiance»64 (Nr. 36, 7 mai/25 avril 1834). Позднее, в депеше № 38 от 14/2 мая, он пишет: «La cour impériale doit se rendre aujourd’hui pour 8 jours à Czarskoe Selo, et c’est là qu’on fera connaître au grand-duc héritier la nouvelle si affligeante pour lui, de la mort de son ancien gouverneur, l’aide-de-camp général Mörder. Nouvelle que sa majesté l’empereur ne voulait point qu’elle fût connue à son illustre et bien-aimé fils avant que les fêtes données à l’occasion de sa majesté ne fussent passées, pour ne point accabler le coeur du jeune prince d’un sentiment douloureux dans un moment si intéressant pour lui».65

В депеше № 36 сообщается и о смерти Аракчеева: «J’ai encore à vous parler, sire, du décès d’un homme, qui dans le temps a fait beaucoup parler de lui; c’est le général d’artillerie comte Araktscheyeff, qui est mort dans la nuit du 3 mai/21 avril d’un coup d’apopléxie, dans sa terre de Grousina, gouvernement de Novogorod.

Le testament du défunt fut soumis à l’empereur et sa majesté impériale a daigné approuver son contenu sans l’ouvrir.

L’aide-de-camp général Kleinmichel, l’aide-de-camp de l’empereur, colonele Ignatyeff et le baronet Wilie, médecin en chef de l’armée, furent envoyés immédiatement à Grusina».66

В последующих депешах Гогенлоэ много пишет о наследстве и завещании Аракчеева. На этом кончается «отдел», который посланник посвящал временщику, начиная с первых депеш, которые посылал еще в январе 1825 г. Следует отметить, что запись Пушкина также иронична, как и заметка Гогенлоэ, который как бы небрежно замечает, что Аракчеев «в прошлом заставлял много о себе говорить».

- 373 -

16. «3 мая. Прошедшего апр<еля> 28 был наконец бал, данный дворянством по случаю совершеннолетия в<еликого> кн<язя> <...>» (XII, 327).

Гогенлоэ сообщал: «Dimanche le 11 mai/29 avril a eu lieu le grand bal que la noblesse du gouvernement de St. Pétersbourg a donné à sa majesté l’empereur à l’occasion de la majorité de son altesse impériale monseigneur le cézarewitsch, grand-duc héritier, cette fête ne laissait rien à désirer sous le rapport de l’élégance et du bon goût. De belles illuminations en face de l’hôtel du grand-veneur monsieur de Narischkine où le bal a eu lieu, et des gondoles avec des lampions transparents de différentes couleurs offrirent aussi au public un amusement duquel il a profité jusqu’au grand-jour. L’hôtel Narischkine était parfaitement arrangé pour cette charmante fête; le cabinet de l’impératrice et la salle du souper se distinguaient surtout par leur beauté et le luxe extraordinaire des plus belles fleurs. Dans la salle du souper nouvellement construite pour cette occasion plus de 600 personnes ont été servis avec un ordre parfait. Les superbes toilettes de sa majesté l’impératrice et de mesdames les grandes-duchesses, ainsi que celles des dames, qui avaient toutes pris le costume russe, augmenta encore la splendeur de ce bal. L’empereur et l’impératrice sont restés jusqu’à 4 heures du matin. L’illustre nièce de votre majesté, madame la grande-duchesse Hélène, c’est retirée avant le souper. Sa majesté l’empereur, sa majesté l’impératrice, monseigneur le grand-duc Michel et madame la grande-duchesse Hélène, ont daigné adresser des paroles remplies de bonté à moi et à mon èpouse. L’empereur lui a fait l’honneur de danser une polonaise avec elle.

Le maréchal de la noblesse, grand écuyer, prince Dolgoroucki et madame sa mère, la dame d’honneur de l’impératrice, ont fait les honneurs à cette lête» (Nr. 37, 11 mai/29 avril 1834).67

9 мая 1834 г. Гогенлоэ с супругой уехал в Германию и вернулся 6 июня/ 25 мая 1835 г. На протяжении этого времени его замещал граф Дегенфельд-Шорнберг. В дневнике Пушкина и депешах Дегенфельда также есть параллельные места, но эти депеши более короткие (у Гогенлоэ некоторые депеши занимают 10—15 страниц) и содержат гораздо менее информации. Наиболее интересное совпадение записей относится к истории с цензурой перевода Деларю. 22 декабря 1834 г. Пушкин записал: «Ценсор Никитенко на обвахте под арестом, и вот по какому случаю: Деларю напечатал в Библ.<иотеке> Смирдина перевод оды В. Юго, в которой находилась следующая глубокая мысль: Если-де я был бы богом, то я бы отдал свой рай и своих ангелов за поцелуй Милены или Хлои. Митрополит (которому досуг читать наши бредни) жаловался государю, прося защитить православие от нападений Деларю и Смирдина» (XII, 335).

- 374 -

Дегенфельд-Шорнберг рассказывает об этом так: «Le clergé Russe. L’anecdote suivante, et je puis confirmer son authenticité, fournira à votre majesté une preuve combien le clergé de l’église grecque a encore de l’influence en Russie.

Un employé du ministère de la guerre, qui s’occupe beaucoup de littérature étrangère, traduisit en langue russe „Les feuilles d’automne“ par Victor Hugo et entre autres aussi le poème suivant:

Enfants! Si j’étais roi, je donnerais l’empire,
Et mon char, et mon sceptre de mon peuple à genoux,
Et ma couronne d’or et mes bains de porphyre,
Et mes flottes, à qui la mer ne peut suffire,
              Pour un regard de vous?
Si j’étais Dieu, la terre et l’air auraient  les ondes.
Les anges, les démons courbés devant  la loi,
Et le profond chaos aux entrailles fécondes,
L’éternité, l’espace et  les cieux, et  les mondes,
              Pour un baiser de toi!

La censure accorde permission de la faire imprimer et la brochure tombe malheuresement entre les mains du métropolite de St. Pétersbourg. Celui-ci indigné du second couplet, dans lequel à son avis on s’exprimait comme si le Seigneur avant une maîtresse, se rend immédiatement chez l’empereur, porte plainte et le pauvre traducteur perd de suite sa place, tandis que le censeur négligent attend au corps de garde une punition, qui ne sera pas non plus trop douce» (Nr. 2, 7 janvier/26 décembre 1835/1834).68

Последняя запись в дневнике поэта сделана в феврале 1835 г., когда Гогенлоэ был еще за границей. Позднее он подробно описал в донесениях обстоятельства дуэли и смерти русского поэта.

От редакции.

Дневник Пушкина с момента своего появления в печати вызывает споры исследователей. Споры касались и жанровых особенностей дневника, и его общественной направленности, и его назначения, т. е. как предполагал Пушкин в дальнейшем использовать свои записи. В этих спорах прослеживаются две тенденции. Одни (П. В. Анненков, Б. Л. Модзалевский, Л. В. Крестова, И. Л. Фейнберг) на первый план выдвигали общественно-историческую ценность дневника, другие (В. В. Сиповский,

- 375 -

Б. В. Казанский, А. В. Предтеченский) недооценивали историческое значение и социальные мотивы записей Пушкина. Модзалевский, впервые опубликовавший текст дневника Пушкина по рукописи, называл его «памятником эпохи, в котором должны были отразиться не столько его собственная личность, сколько наиболее выдающиеся, характерные для времени события государственного и общественного значения, выступить виднейшие деятели эпохи».1 Сиповский полагал, что дневник Пушкина — «светские и придворные сплетни и ничего больше». Через 35 лет Казанский в несколько смягченной форме повторил эту мысль.

Публикация материалов Штутгартского архива, выполненная американской исследовательницей Антонией Глассе, вносит веские аргументы в этот спор. То, что называли «сплетнями» и «пересудами», вюртембергский посол считал необходимым и обязательным фиксировать в официальных депешах своему правительству. «Пересуды» включались в орбиту европейской политики. Вюртембергское королевство интересовалось внутренней и внешней политикой России и событиями, которые волновали общество. Предметом пристального внимания дипломата являлась политическая, светская и придворная жизнь столицы. В депешах Гогенлоэ отмечались и новые правительственные указы, и приезд иностранных послов, и отношение русского правительства к «шуанам», и кто присутствовал на официальных раутах, и какое внимание оказывали дипломату Николай I и члены царского дома, будь то короткая беседа или танцы.

Записи Пушкина делались не только для себя (своих «Записок»), но и для «будущего Вальтер-Скотта», т. е. поэт предполагал, что они могут послужить основой для исторического повествования, которое должно равно учитывать политические и бытовые факты, несущие отпечаток эпохи. Поэтому естественно, что наблюдения поэта и дипломата часто перекрещиваются, фиксируют одни и те же моменты.

Депеши Гогенлоэ иллюстрируют ритуал придворной жизни, обязательные формулы почтительности (а для русских и верноподданничества), принятые в придворных кругах, на приемах с присутствием членов царской семьи. Нагромождение титулов (такие формулы, как «его императорское и королевско-апостолическое величество», «его императорское высочество цесаревич, великий князь наследник» и т. п.) позволяют еще глубже понять поведение поэта, почему он с таким настойчивым постоянством, рискуя испортить отношения со двором, стремился избегать официальных приемов.

По-видимому, в депешах Гогенлоэ имеются параллели не только с дневниковыми записями Пушкина, но и с его размышлениями об экономике и политике России. К этому предположению нас ведет замечание А. Глассе, что в марте — апреле Гогенлоэ, «по-видимому, мало бывал в обществе и посвящал свои депеши более широким темам: дорогам в России, образованию и т. д., писал об Уварове и „Журнале Министерства народного просвещения“, из первого номера которого даже приводил цитаты». Известно, что все эти темы волновали Пушкина, и не исключено, что из бесед с поэтом Гогенлоэ мог черпать свои сведения. Но если разговоры с Пушкиным и не были источником информации, эти депеши, будь они приведены, могли свидетельствовать об экономической и политической прозорливости поэта. Будем надеяться, что данная публикация в недалеком будущем будет дополнена новыми материалами.

Сноски

Сноски к стр. 356

¹ См.: Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. М.—Л., 1928, с. 256.

² Там же, с. 371—409.

³ Hauptstaatsarchiv Stuttgart. Ministerium der Auswaertigen Angelegenheiten. E 72. Württembergische Gesandtschaft St. Petersburg 1808—1893; E 71, carton VIII. Verzeichniss 30. St. Petersburg Relationen. (Далее при ссылках на архивы указываются только номер и дата депеши).

⁴ Среди этого материала были найдены его депеши, касающиеся дуэли и смерти Пушкина и «Заметка о Пушкине». Эти документы в 1928 г. по копиям опубликовал П. Е. Щеголев. Публикацию подлинных документов см. в статье: Глассе А. Дуэль и смерть Пушкина по материалам вюртембергского посольства. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1977. Л., 1980, с. 5—35.

⁵ Основные биографические данные берутся из издания: Kurze Lebensbeschreibung des Hochseligen Prinzen Heinrich von Hohenlohe-Kirchberg. 14 S. Hohenlohe-Zentralarchiv, Schloss Neuenstein, Neuenstein, West Germany (цитаты даются в русском переводе без указания страниц документа).

Сноски к стр. 357

⁶ В 1829 г. французский посол де Монтмар так характеризовал Гогенлоэ: «Les officiers russes qui lui ont été opposés pendant la guerre, vantent son intrépidité, et il s’est concilié ici, par la loyauté de son caractère et par la sagesse de son esprit, l’estime et l’affection générale» («Русские офицеры, которые сталкивались с ним во время войны, превозносят его отвагу, он снискал всеобщее уважение и любовь достоинствами своего характера и глубиной ума») (Paris, Archives des Affaires étrangères, Russie, 178, 1829. Депеша от 20 октября 1829 г.).

⁷ См.: Записки графа Е. Ф. Комаровского. СПб., 1914, с. 189.

⁸ В биографии значится, что Гогенлоэ провел два года в Саратове, в доме некоего фон Крюднера, «который о нем по-настоящему заботился»; Гогенлоэ же «в свою очередь занялся образованием детей в доме». А. П. Бутенев вспоминает, что Гогенлоэ был в числе больных и раненых воинов, «которые в довольно значительном числе были привозимы в Петербург для излечения» (Русский архив, 1883, кн. I, с. 14).

⁹ О приеме Гогенлоэ вюртембергский посланник граф Берольдинген писал: «...la manière bienveillante et cordiale, dont l’empereur a reçu le prince de Hohenlohe lors de son audience de congé, a paru causer une satisfaction générale parmi les membres de la famille impériale, qui ont cru voir dans cet accueil gracieux, fait à un officier de votre majesté le signe précurseur du rétablissement prochain des anciennes relations d’amitié entre elle et son auguste beau-frère» («...приветливый и сердечный прием, который император оказал принцу Гогенлоэ во время его прощальной аудиенции, по-видимому, вызвал всеобщее удовлетворение членов императорского семейства, которое усмотрело в этом великодушном приеме, оказанном послу вашего величества, предзнаменование установления в ближайшем будущем старинных отношений между этим семейством и его августейшим шурином») (Nr. 22, 18/6 mai 1824).

Сноски к стр. 358

¹⁰ Вигель Ф. Ф. Записки, ч. 2. М., 1892, с. 35—36.

¹¹ С.-Петербургские ведомости, 1834, № 98, Прибавление № 2, с. 869.

¹² «...nous avons terminé nos réunions des mercredis vu que les grands bals commencent actuellement» («...мы прекратили наши собрания по средам, так как сейчас начинаются большие балы») (Nr. 81, 11 décembre/29 novembre 1835).

Сноски к стр. 359

¹³ Djary of George Mifflin Dallas. Ed. by Susan Dallas. Philadelphia, 1892, p. 153—154 (запись от 26 декабря 1838 г.).

¹⁴ Депеша № 26, от 7 апреля/26 марта 1832 г.

¹⁵ Депеша № 19, от 3 марта/20 февраля 1832 г.

¹⁶ «Польское восстание и падение Варшавы в стихотворениях А. Пушкина, В. Жуковского и А. Хомякова. С русского» (нем.).

¹⁷ «Имею честь приложить еще немецкий перевод трех стихотворений, сочиненных русскими поэтами Пушкиным, Жуковским и Хомяковым по поводу последней войны с польскими повстанцами, которой здесь придают большое значение; возможно, они будут представлять некоторый интерес для вашего величества» (франц.). Стихи Пушкина были хорошо известны в дипломатических кругах. Граф Фикельмон приложил их французский перевод в прозе в письме к Меттерниху, см.: Kauchtschischwili Nina. Il diario di Darj’a Fedorovna Ficquelmont. Milano, 1968, p. 51—52, 202—203. См. также: Раевский Н. Портреты заговорили, Алма-Ата, 1976, с. 278—279.

¹⁸ Депеша № 9, от 20/8 февраля 1838 г.

Сноски к стр. 360

¹⁹ См.: Остафьевский архив князей Вяземских, т. V, вып. 2. СПб., 1913. См. также: Архив братьев Тургеневых, вып. 6. Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским. Под ред. и с примеч. Н. К. Кульмана. Т. I. 1814—1833. Пг., 1921, с. 30—32, 35.

²⁰ См.: Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина, с. 276; Остафьевский архив, т. IV, с. 102.

²¹ См. «Дневник А. И. Тургенева»: ИРЛИ, ф. 309, № 319, сентябрь 1839—январь 1840. Ср.: Герштейн Эмма. Дуэль Лермонтова с Барантом. — Литературное наследство, т. 45—46. М., 1948, с. 399, 408.

²² Депеша № 13, от 3 апреля/22 марта 1840 г.

²³ Гогенлоэ приехал в Москву 18 июля 1826 г. См. депешу № 49, от 1 августа 1826 г.

²⁴ Посещение театров дипломатом и поэтом может быть предметом самостоятельного исследования. Например, Гогенлоэ посвящает бо́льшую часть одной из депеш премьере оперы М. И. Глинки «Иван Сусанин» и открытию Большого театра (депеша № 67, от 14/2 декабря 1836 г.). Пушкин был на этой премьере с А. И. Тургеневым. См.: Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина, с. 274.

²⁵ См.: Крестова Л. В. «Она одна бы разумела...». — В кн.: Прометей, т. 10. М., 1974, с. 167—175.

Сноски к стр. 361

²⁶ См.: Кони А. Ф. Первое сватовство Пушкина. — В кн.: Пушкин. [Соч.]. Под ред. С. А. Венгерова. Т. 3. СПб., 1909, с. 181—186; Тюнькин К. И. «Нет, не черкешенка она...». — В кн.: Прометей, т. 10. М., 1974, с. 176—181.

²⁷ См.: Шляпкин И. А. Граф А. Аракчеев и князь С. С. Голицын. — Русская старина, 1900, январь, с. 103.

²⁸ Мать сестер Пушкиных, урожденная княжна М. И. Оболенская, умерла около 1816 г. «...обе они воспитывались у Екатерины Владимировны Апраксиной, и она выдавала их замуж», — вспоминала Е. П. Янькова (Янькова Е. П. Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. СПб., 1885, с. 460).

²⁹ См. описание празднества в имении Н. П. Голицыной, Городне, в котором участвовала С. Ф. Пушкина: Сын отечества, 1825, ч. 104, № 22, с. 127—207.

³⁰ См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2. М., 1974, с. 314.

Сноски к стр. 362

³¹ В июле 1828 г. А. А. Оленина записала в дневник разговор о выборе женихов с И. А. Крыловым: «...уверена, что Вы не пожелаете, чтобы я вышла за Краевского или за Пушкина. — „Боже избави“, — сказал он...» (Дневник А. А. Олениной. (1828—1829). Предисловие и редакция О. Н. Оом. Париж, 1936, с. 9).

³² Щукинский сборник, т. IV. М., 1905, с. 161.

³³ См.: Карабанов П. Ф. Статс-дамы и фрейлины высочайшего двора. — Русская старина, 1871, т. 3, с. 280—281. См. также запись в дневнике Д. Ф. Фикельмон: «Le 28 <novembre>. J’ai été avant hier pour la première fois dans le salon de la princesse Woldemar Galitzin, autrement dite princesse Moustache. Il est un peu froide et cérémonieux, mais la vieille princesse est d’une grande politesse et très aimable. M-me Apraxin sa fille cause à merveille, mais avec froideur. Il y a dans ce salon encore la P<rince>sse Galitzin, fille de M-me Apraxin: c’est une personne prétentieuse et froide» («28 <ноября>. Позавчера я была в первый раз в салоне княгини Вольдемар Голицыной, иначе говоря княгини Усатой. Он несколько холодный и церемонный, но старая княгиня очень любезна и мила. Госпожа Апраксина, ее дочь, прелестно болтает, но с холодностью. В этом салоне есть еще княгиня Голицына, дочь госпожи Апраксиной: это претенциозная и холодная особа») (в кн.: Kauchtschischwili Nina. Il diario di Dar’ja Fedorovna Ficquelmont. Milano, 1968, p. 107). О салоне Голицыной Гогенлоэ пишет в приложениях к депешам 1827—1828 гг. (E 71, Verz. 30, Karton VIII. Beilagen 1827—1828).

³⁴ Ein deutscher Arzt am Hofe Kaiser Nikolaus’ I von Russland. Lebenserinnerungen von Professor Martin Mandt. Herausgegeben von Veronika Luehe. Mit einer Einfuehrung von Prof. Theodor Schiemann. München und Lepzig, 1917, S. 25 (см. там же характеристику Апраксиной, с. 4—5).

³⁵ См.: Остафьевский архив, т. V, вып. 2, с. 34.

³⁶ См.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. VIII. СПб., 1883, с. 470—474.

³⁷ См. письмо А. Н. Карамзина к брату в кн.: Пушкин в письмах Карамзиных 1836—1837 годов. М.—Л., 1960, с. 132. См. также: Письма Александра Тургенева Булгаковым. М., 1939 (по указателю — Е. В. Апраксина, С. В. Строганова).

³⁸ Вяземский П. А. Письма к жене за 1831—1832 гг. — В кн.: Звенья, т. 9. М., 1951, с. 247, 256, 344.

Сноски к стр. 363

³⁹ В дневнике упоминаются сын Н. П. Голицыной — московский генерал-губернатор Д. В. Голицын и ее дочь «госпожа Апраксина», которая была очень хороша собой, о чем можно судить «по оставшимся следам ее красоты и ее портрету, написанному мадам Ле Брен». Примечательно, что в «Пиковой даме» Пушкин поместил в спальне графини два портрета работы «M-me Le Brun». Леди Лондондерри «слыхала», что старую графиню рисовал Хогарт. Сообщая, что Н. П. Голицына с 15 лет вела дневник, мемуаристка восклицает: «Сколько царствований она видела, скольких замечательных людей, имена которых принадлежат прошлому, знала — все это возбуждает интерес к ней как к живой истории» (Rusian Journal of lady Londonderry. 1836—1837. Ed. by W. A. Z. Seamen and J. R. Sewell. London, 1973, p. 100—101). В депеше № 2 от 9 января 1831/28 декабря 1830 г. Гогенлоэ подробно сообщает об одном из балов у Голицыной. Приводим русский перевод этой записи: «Император открыл бал, танцуя полонез с княгиней Вольдемар, а затем с госпожой Апраксиной, дочерью княгини, и с графиней Фикельмон, супругой австрийского посла. Ее величество императрица тоже много танцевала; австрийский посол граф Фикельмон и прусский министр генерал-лейтенант де Шёлен имели счастье быть приглашенными ее величеством на полонезы. Послы Англии и Франции не присутствовали на этом балу по причине болезни».

⁴⁰ Приводим эту запись в русском преводе: «Журналист Лёв-Веймар, который женился в Москве на госпоже Галынской и которому король Франции пожаловал титул барона, несколько дней назад, возвращаясь во Францию, был проездом в Санкт-Петербурге. Госпожа Галынская принадлежит к очень хорошей русской семье и имеет порядочное состояние; одна из ее сестер замужем за графом де Борхом» (депеша № 61, от 8 ноября/27 октября 1836 г.).

Сноски к стр. 364

⁴¹ «Имею честь сообщить вашему величеству, что вчера утром император покинул эту столицу, чтобы отправиться в Москву. Хорошо осведомленные лица уверяют, что его императорское величество, стремясь всем сердцем еще раз в этом году посетить своих москвичей, принял это решение неожиданно и так, что никто об этом не знал; он хотел совершить эту поездку до прибытия прусского принца, который, кажется, приедет в С.-Петербург раньше, чем предполагалось до сих пор. Его императорское величество вернется в столицу 15/3 или самое позднее 16/4 декабря» (депеша № 73, от 7 декабря/25 ноября 1833 г.).

⁴² «Генерал-адъютант Сухозанет, главный начальник Пажеского корпуса, всех Кадетских пехотных корпусов и Дворянского полка, только что назначен членом Совета военных училищ» (№ 66, от 2 ноября/21 октября 1833 г.).

⁴³ Впервые Сухозанет упоминается в депеше № 61, от 28/16 сентября 1833 г. в связи с назначением его начальником Кадетского и Пажеского корпусов.

Сноски к стр. 365

⁴⁴ «Его величество император повелел придворным дамам начиная с 1 января 1834 г. носить в торжественных случаях русский костюм. Считают, что это изменение было сделано, чтобы польстить народу и преимущественно дворянству» (№ 74, от 9 декабря/27 ноября).

⁴⁵ «Это животное. — Значит у него есть секретарь? — Да, фанариот, и этим все сказано» (франц.).

⁴⁶ «Вчера на балу в великолепной Белой зале император соблаговолил танцевать полонез с моей супругой, а великая княгиня Елена оказала мне честь, пригласив меня на этот же танец <...> Меня уверяют, что Ахмет-Паша передал императрице, танцевавшей с ним полонез, через своего переводчика и статского советника де Фонтона слова, полные остроумия и любезности, и что посол Оттоманской Порты очень хорошо справился с полонезом.

По случаю именин императора его величество изволил дать многочисленные повышения и награждения, как среди военных, так и гражданских чинов» (№ 78, от 21/9 декабря 1833 г.).

Сноски к стр. 366

⁴⁷ «Я полагаю, что уже сообщал вам, государь, о мало благоприятных результатах распределения денег в губерниях, пострадавших от голода. Бо́льшая часть этих огромных сумм попала в руки богатых помещиков и влиятельных лиц, а те, кто в них действительно нуждались и положение которых заслуживало сострадания и помощи, столь великодушно предоставленной императором, были лишены благодеяний правительства. Вот пример: князь Кочубей, председатель Государственного Совета, один из самых богатых дворян России, испросил у императора ссуду в двести тысяч рублей для прокормления своих крестьян и чтобы ему не только тотчас выплатили эту сумму, но и без вычета 10%, которые обычно удерживаются в пользу фонда инвалидов.

Мне говорили, что по случаю именин государя его императорское величество соблаговолил подарить двести тысяч рублей государственному вице-канцлеру» (№ 2, от 7 января 1834/26 декабря 1833 г.).

⁴⁸ «Его императорское величество соизволил пожаловать в камер-юнкеры поэта и историографа Пушкина».

⁴⁹ Нам кажется, что в своих депешах Гогенлоэ иногда упоминает тех или иных людей только потому, что они имеют хотя бы отдаленное отношение к Вюртембергу. Так, в нескольких депешах речь идет об А. О. Смирновой-Россет, описывается ее свадьба (№ 7, от 25/13 января 1832 г.), упоминается, что она посетила салон Гогенлоэ (№ 15, от 9 апреля/29 марта 1838 г.). До замужества она была фрейлиной Марии Федоровны, сестры вюртембергского короля. Возможно, что детальное описание свадьбы Безобразовых связано с тем, что во время бракосочетания невесту благословлял вел. кн. Михаил Павлович.

Сноски к стр. 367

⁵⁰ «Мое донесение № 5 уже предварительно осведомило вас, государь, о трагической истории, происшедшей между господином Безобразовым и его супругой. Этот офицер, которого в первый момент считали потерявшим рассудок, оказался в полном разуме; полагают, что ужасная ревность, которую он проявил, началась <еще до?> женитьбы; доходят даже до утверждений, что господин Безобразов предложил тогда княжне Хилковой, своей невесте, отказать ему, но она не смогла решиться на этот шаг. Госпожа Безобразова недавно покинула столицу и отправилась в Москву, к своему брату, генерал-лейтенанту князю Хилкову, а ее супруг по приказу императора уехал позавчера на Кавказ, где вылазки против горцев дадут этому офицеру возможность умерить свой пыл» (№ 8, от 25/13 января 1834 г.).

⁵¹ См.: Вольф А. И. Хроника петербургских театров, ч. I. СПб., 1877, с. 36.

⁵² В депеше № 69, от 26/14 августа 1831 г., Гогенлоэ писал королю, что нидерландский посланник был крайне недоволен отношением русских к войне Голландии с Бельгией. Гогенлоэ очень интересовался визитом принца, стараясь узнать его настоящую цель (№ 3, от 8 января 1834/27 декабря 1833 г.).

⁵³ «Его королевское высочество принц Оранский постоянно проводит время с императором и императрицей и часто посещает с их величествами столичный спектакли. Три дня тому назад здесь впервые давали „Немую из Портичи“, и даже на представлении этой оперы можно было видеть принца и его сына в императорских ложах, что вызвало много разговоров в публике и дало повод для нескольких острот по поводу выбора момента для постановки этого спектакля. Можно предполагать, что эта опера вызвала в сердце принца Оранского очень тяжелые воспоминания» (№ 9, от 28/16 января 1834 г.).

⁵⁴ «Два молодых французских офицера из очень хороших семейств, а именно барон д’Антес и маркиз Пина, которые оба не хотели служить нынешнему правительству Франции и в свое время последовали за герцогиней Беррийской в Вандею, явились, чтобы искать службы в России. После того как они сдали экзамены, их определили — первого в гвардию, а маркиза Пина в полк пеших егерей, квартирующийся в Одессе» (№ 20, от 7 марта/23 февраля 1834 г.).

Сноски к стр. 368

⁵⁵ «В прошлую субботу были именины ее королевского высочества принцессы Оранской <...> вечером бал в концертной зале, на который кроме придворных и высокопоставленных штатских и военных лиц император изволил приказать пригласить еще посланника Нидерландов барона Геккерна, его секретаря госп. Геверса, мою супругу, меня и графа Дегенфельда.

Во время вечера их императорские величества, его высочество великий князь Михаил и великая княгиня Елена соблаговолили обратиться ко мне с несколькими любезными словами, а августейшая племянница вашего величества оказала мне честь танцевать со мной полонез.

В 1 час праздник закончился из-за легкого недомогания императрицы. Императрица, уже утром страдавшая довольно сильным насморком, почувствовала вечером, что болезнь усиливается, и потому ушла так рано. Состояние ее здоровья все еще не совсем удовлетворительное, ее императорское величество не встает с постели, она чувствовала даже небольшую лихорадку, и по этой причине бал, который государственный вице-канцлер граф Нессельроде хотел дать сегодня, пришлось перенести на другой день» (№ 15, от 19/7 февраля 1834 г.).

Сноски к стр. 369

⁵⁶ «Позавчера был большой бал у австрийского посла, графа Фикельмона, которого удостоили своим присутствием их величества император и императрица, вел. кн. Михаил и их высочества принц Ольденбургский и герцог Эрнест Вюртембергский. Император был одет в парадный мундир гусарского полка, который ему подарил император Франц во время их встречи в Минхенгрэтце. Этот великолепный мундир очень шел его императорскому величеству; благородство его черт, его осанка столь же величественная, как и изящная, еще больше подчеркивали красоту его мундира. Поэтому все взгляды были устремлены на монарха.

Их императорские величества много танцевали, оставались на балу до поздней ночи и были очень любезны со всеми. За ужином император подозвал к себе посла, чтобы выпить за здоровье его императорского и королевско-апостолического величества» (№ 22, от 14/2 марта 1834 г.).

⁵⁷ «Воскресенье 16/4, последний день масленицы, весь день при дворе было собрание; утром был завтрак с танцами, затем обед, а вечером французский театр, после которого снова танцевали.

На этом празднике, как блестящем, так и оживленном, присутствовал принц Август. Что касается иностранцев, то здесь были только австрийский посол и его супруга, подполковник Раух и майор Бейер. Меня уверяют, что их величества хотели показать графу и графине Фикельмон свое удовлетворение балом, который они дали и по поводу которого я имел честь сообщить вашему величеству, что мундир австрийских гусар очень идет императору; и потому им единственным из дипломатического корпуса была оказана честь быть приглашенными. Я не сомневаюсь, что именно по этой причине я был лишен счастья быть при дворе в этот день, так как до сих пор всякий раз, когда иностранный принц бывал в Петербурге, министр двора, к которому принадлежал принц, бывал на всех балах у императора или императрицы. Я думаю, что могу позволить себе это предположение с некоторой уверенностью, так как за несколько дней до упомянутого бала его величество император соблаговолил бесконечно милостиво и доброжелательно разговаривать со мною, и я твердо убежден, что с тех пор ничем не мог прогневать августейшего монарха, для которого я всегда рад действовать в соответствии с указаниями вашего величества, т. е. делать только то, что может заслужить высочайшее одобрение его императорского величества» (№ 23, от 19/7 марта 1834 г.).

Сноски к стр. 370

⁵⁸ «5 мая/23 апреля, в день, когда в этом году из-за поста будут отмечать день рождения его императорского высочества великого князя наследника, вместо 17 апреля ст. ст., готовится большое торжество, которое дворянство Санкт-Петербургской губернии предполагает устроить в честь его императорского высочества по случаю совершеннолетия...» (№ 25, от 26/14 марта 1834 г.).

Сноски к стр. 371

⁵⁹ E 71, Verz. 30, Karton VIII. Beilagen (письмо от 17 мая 1830 г.).

⁶⁰ Текст указа см.: Остафьевский архив, т. III, с. 346—348.

⁶¹ «После того как было объявлено избрание принца Петра, перешли к чтению некоторых указов, и в частности указа, ограничивающего пятью годами срок пребывания всех русских подданных за границей и обязывающего всех русских, которые будут вступать в браки с иностранцами, продавать всю свою собственность в России в течение десяти месяцев и уплачивать 10% казне при переводе своих состояний за пределы страны».

⁶² «Этот закон, к счастью, не имеет обратной силы, так как иначе некоторые, в том числе и моя супруга, лишились бы половины своего дохода».

Сноски к стр. 372

⁶³ «Повышения и вознаграждения, пожалованные его величеством императором по случаю празднования дня совершеннолетия великого князя Александра; мне стали известны следующие: председатель Государственного совета князь Кочубей произведен в канцлеры по внутренним делам...».

⁶⁴ «Царь, как мне сообщили, был потрясен кончиной этого верного и достойного слуги, который пользовался его полным доверием» (№ 36, от 7 мая/25 апреля 1834 г.).

⁶⁵ «Императорский двор должен переехать сегодня на 8 дней в Царское Село, а там великому князю наследнику сообщат столь прискорбную для него новость о смерти его бывшего воспитателя, генерал-адъютанта Мёрдера. Новость, о которой его величество государь не хотел извещать своего августейшего и горячо любимого сына, пока не пройдут праздники, устроенные в честь его высочества, чтобы не отягощать сердце молодого князя скорбным чувством в столь радостный для него момент».

⁶⁶ «Я должен еще сказать вам, государь, о кончине человека, который в прошлом заставлял много о себе говорить; это генерал от артиллерии граф Аракчеев, который умер ночью 3 мая/21 апреля от апоплексического удара в своем имении Грузино Новогородской губернии.

Завещание умершего было представлено императору, и его императорское величество соблаговолили одобрить его содержание, не вскрывая его.

Генерал-адъютант Клейнмихель, адъютант императора полковник Игнатьев и баронет Вилье, главный медик армии, были немедленно отправлены в Грузино» (№ 36, от 7 мая/25 апреля 1834 г.).

Сноски к стр. 373

⁶⁷ «В воскресенье 11 мая/29 апреля состоялся большой бал, который дворянство С.-Петербургской губернии давало его величеству императору по случаю совершеннолетия его императорского высочества государя цесаревича, великого князя наследника; этот праздник не оставлял желать лучшего в отношении элегантности и хорошего вкуса. Великолепные иллюминации напротив особняка обер-егермейстера Нарышкина, где происходил бал, и гондолы с прозрачными разноцветными лампионами развлекали публику вплоть до рассвета. Особняк Нарышкина был превосходно украшен для этого прелестного праздника; кабинет императрицы и зал для ужина особенно выделялись своей красотой и необычайной роскошью прекраснейших цветов. В зале для ужина, недавно сооруженном для этого случая, было обслужено более 600 человек при совершенном порядке. Роскошные туалеты ее величества императрицы и великих княгинь, так же как и туалеты придворных дам, которые надели русские костюмы, еще более увеличивали великолепие этого бала. Император и императрица оставались до 4 часов утра. Августейшая племянница вашего величества, великая княгиня Елена, удалилась до ужина. Его величество император, ее величество императрица, его высочество великий князь Михаил и великая княгиня Елена соблаговолили обратиться ко мне и моей супруге со словами, исполненными любезности. Император оказал ей честь танцевать с нею полонез. Предводитель дворянства, обер-шталмейстер князь Долгорукий и его мать, статс-дама двора императрицы, были хозяевами на этом празднике» (№ 37, от 11 мая/29 апреля 1834 г.).

Сноски к стр. 374

⁶⁸ «Русское духовенство. Следующий анекдот, а я могу подтвердить его достоверность, покажет вашему величеству, насколько в России еще имеют влияние духовенство и греческая церковь. Один чиновник Военного министерства, который много занимается иностранной литературой, перевел на русский язык „Осенние листья“ Виктора Гюго, где среди прочих есть следующее стихотворение:

Когда б я был  царем  всему земному миру,
Волшебница!  Тогда б поверг я пред  тобой
Все, все, что власть дает  народному кумиру:
Державу, скипетр, трон, корону и  порфиру, —
               За взор, за взгляд единый  твой!
И если б богом был, — селеньями святыми
Клянусь, — я отдал бы  прохладу райских струй,
И сонмы ангелов с их  песнями  живыми,
Гармонию миров и власть мою над  ними
               За твой единый поцелуй!

Цензор разрешает его напечатать, и брошюра, к несчастью, попадает в руки митрополита с.-петербургского. Приведенный в негодование вторым куплетом, который, по его мнению, способен навести на мысль, что у господа бога могла быть любовница, он немедленно отправляется к императору, жалуется ему и бедный переводчик сразу же теряет свое место, в то время как нерадивый цензор ожидает на гауптвахте наказания, которое вряд ли будет слишком мягким» (№ 2, от 7 января 1835/26 декабря 1834 г.). В этой депеше приведено стихотворение В. Гюго «Красавица», которое мы даем в переводе М. Д. Деларю (в кн.: Поэты 1820—1830-х годов, т. I. Л., 1972 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 512).

Сноски к стр. 375

¹ Пушкин. Дневник. 1833—1835. Под ред. Б. Л. Модзалевского. М.—Пг., 1923, с. IV. Подробно см.: Левкович Я. Л. Автобиографическая проза. — В кн.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. Л., 1966, с. 522—527.