219

Р. В. ИЕЗУИТОВА

ПУШКИН И «ДНЕВНИК» В. А. ЖУКОВСКОГО 1834 г.

Дневники Жуковского, которые поэт вел на всем протяжении своей творческой жизни, являются ценнейшим документом для исследователей русской и европейской общественно-литературной и культурной жизни первой половины XIX в. Представляя источник разнообразных сведений, они заключают в себе информацию об общении поэта с огромным множеством современников: с выдающимися деятелями культуры, видными историческими лицами, ближайшими друзьями и знакомыми, связанными с Жуковским деловыми и повседневно-житейскими отношениями. Воссозданный в дневниках красочный калейдоскоп событий, происшествий и встреч не только всесторонне характеризует среду, в окружении которой протекала жизнь их автора, но и представляет во многих отношениях существенный интерес для пушкиноведения, так как содержит немало сведений, важных для изучения жизни и творчества Пушкина. Более чем двадцатилетняя история взаимоотношений Жуковского и Пушкина нашла свое отражение на страницах этих дневников, которые постоянно используются в качестве авторитетного документального источника.1

Дошедшие до нас дневники Жуковского охватывают в общей сложности четыре десятилетия: первые из них относятся еще к 1804—1806 гг., последние (1846) писались уже за пределами России, в Германии, куда переселился поэт в начале 40-х годов. Не сохранились, хотя и несомненно существовали, дневники за 1807—1813 гг.2

Внешние обстоятельства жизни поэта не получают освещения в дневниках 1804—1806 гг. Внимание их автора сосредоточено вокруг нравственных, психологических проблем. Подобно толстовским дневникам, «журнал» молодого Жуковского носит яркий отпечаток его личности, отражает его стремление к нравственному самоусовершенствованию, углубленному самоанализу. Размышления поэта о пройденном уже пути сочетаются с обширными планами на будущее, с программой самовоспитания. С течением времени самый тип дневников Жуковского претерпел заметную эволюцию. Подробные рассуждения заменились кратким перечнем происшествий; изменилась и самая структура дневников, которые, становясь все более лаконичными, одновременно впитывали в себя все большее количество внешней информации — о различных событиях, свидетелем и участником которых был Жуковский.

220

Начиная с 1817 г. дневник поэта приобретает свое основное, сохраняющееся и далее назначение: он становится по большей части журналом его путешествий. Кроме «московского дневника» (1817—1818), определившего новый тип записи, мы располагаем журналами многих путешествий поэта по Западной Европе (1820—1822, 1826—1827, 1838—1840), его поездок по России (1831, 1837 и 1839). Оседлая жизнь Жуковского оказывается освещенной в гораздо меньшей степени, и это, по-видимому, не случайно. Потребность обращения к дневнику возникает у Жуковского чаще всего в драматически напряженные ситуации. В таких случаях поэт делает свои записи чаще всего для памяти, но нередко и с целью анализа поразившего его чем-либо события. «Дневник его (Жуковского), — отмечает Вяземский, — не систематический и не подробный. Часто отметки его просто колья, которые путешественник втыкает в землю, чтобы означить пройденный путь, если придется на него возвратиться, или заголовки, которые он записывает для памяти, чтобы после на досуге развить и пополнить».3

Взятые в совокупности, дневники Жуковского представляют собой весьма существенную сторону его творческой деятельности, характеризуются широтой охвата жизненных впечатлений, многообразием затронутых на его страницах вопросов, связанных с литературой, политикой и историей. В них звучит голос внимательного и умного наблюдателя русской и европейской жизни того времени, доброжелательного ко всему, что достойно уважения и интереса, и резко отрицательно настроенного по отношению ко всякой несправедливости, неправде, насилию и злу.

Первым публикатором дневников Жуковского был Вяземский, напечатавший в «Русском архиве» выдержки из парижского дневника поэта 1827 г.4 Главный же их массив (1817—1846) появился сначала на страницах «Русского вестника» (1889—1890), затем в особом приложении к «Русской старине» (с присоединением упомянутого выше журнала 1804—1806 гг.).5 Последняя публикация составила основу отдельного комментированного издания дневников Жуковского под редакцией И. А. Бычкова. Отмечая в предисловии, что подлинные рукописи публикуемых дневников Жуковского хранятся в Публичной библиотеке, ученый подчеркнул, что «в этой позднейшей серии дневников имеются пробелы за целые годы».6 Так, в частности, среди этой серии нет дневников за годы 1823—1825, 1830 и 1834—1836. Последовавшие затем публикации П. К. Симони (дневник Жуковского за 1814—1815 гг. в форме писем, обращенных к М. А. Протасовой)7 и М. Л. Гофмана («Дерптский дневник» поэта 1815—1817 гг.)8 заполнили некоторые из этих пробелов, а главное показали, что поиски неизвестных ранее в печати и считавшихся утраченными дневников поэта продолжают давать результаты. Важное значение имела публикация (хотя и неполная) в 1916 г. конспективных заметок Жуковского о дуэли и смерти Пушкина,9 которые в сущности

221

также являются дневниковыми записями Жуковского, хотя и связанными лишь с его участием в истории последней дуэли Пушкина. Дополненная И. Боричевским10 и исправленная Я. Л. Левкович на основе нового прочтения автографа,11 эта публикация заполнила одно из «белых пятен» в общей хронологии дневников Жуковского, доведя ее до начала 1837 г.

Публикуемый в настоящем издании дневник Жуковского 1834 г. восполняет еще один, весьма ощутимый пробел в ряду известных ранее дневников поэта. Жуковский вел его летом этого года, которое было временем наиболее тесного общения с Пушкиным.

Что представляет собой дневник 1834 г. и какова его судьба? Речь пойдет о документе, на который еще в 1926 г. указал в своем описании «Пушкинского музея А. Ф. Онегина в Париже» М. Л. Гофман. Изучая автографы Жуковского в онегинском собрании, исследователь обратил внимание на документ, условно названный им «Дневником занятий Жуковского с наследником». Рассматривая его как сугубо учебный журнал, связанный исключительно с педагогическими занятиями поэта, М. Л. Гофман опубликовал из него несколько отрывков, посвященных беседам Жуковского с его учеником. Эта выборочная публикация, а главным образом самый характер интерпретации документа Гофманом ввели в заблуждение исследователей, считавших его публикацию исчерпывающей. После поступления онегинского собрания в Пушкинский Дом за дневником закрепилось первоначальное, неточное (как я постараюсь показать далее), не передающее его специфики название. Педагогическая деятельность Жуковского в послереволюционные годы не привлекала внимания исследователей, вследствие чего документ оказался полностью забытым. Обращение к рукописи показало, что в своей подавляющей части дневник этот остался неопубликованным. Гофман, исходя из ошибочного понимания характера и назначения этих записей, произвольно выбрал из них несколько более или менее законченных отрывков педагогического содержания (легко читаемых) и оставил без внимания основное содержание дневника.

Публикуемый документ представляет собой довольно большого формата переплетенную тетрадь, содержащую 96 листов. Записи, сделанные рукой самого Жуковского, имеются на 57 листах. Они производились чернилами. Тетрадь заполнялась подряд, охватывая собою почти целиком июнь и июль (включая 26 июля) 1834 г. На предпоследней странице — единичная запись за 9 сентября этого же года. На корешке переплета вытиснено золотом: «июнь, июль, август 1834». По своему внешнему виду и оформлению документ действительно напоминает учебный журнал. Очевидно, он был изготовлен по специальному заказу для учебных занятий наследника (типографским способом), переплетен и украшен сафьяном (уголки и корешок переплета). Жуковский никак не озаглавил этот журнал, хотя и дал ему порядковый номер, поставив его собственноручно карандашом на переплете (№ 14). Надо полагать, номер означает место этого журнала в ряду других журналов и дневников поэта. На первом листе рукою Жуковского означен год — 1834. В развернутом виде тетрадь выглядит следующим образом: страницы, расположенные слева (оборотные листы), разграфлены типографским способом и имеют следующие рубрики: «Часы», «Чем занимались», «Номера (А, В, П)», «Примечания», Первая графа, «Часы», содержит (по вертикали) почасовую роспись, начиная с 6 час. утра до 10 час. вечера (включительно). Страницы, находящиеся справа, не разграфлены и предназначены для развернутых записей.

222

Буквы в графе «Номера» (т. е. оценки) означают инициалы наследника (Александра) и двух его соучеников — Виельгорского и Паткуля.12

Гофман не придал никакого значения календарным, почасовым записям в этом журнале и даже не упомянул о них в своем описании. Между тем именно они и составляют главную документальную ценность дневника, и не только потому, что содержат ряд неизвестных ранее сведений о Пушкине и встречах Жуковского с ним (связанных с приходившимся как раз на эти месяцы «делом об отставке» Пушкина), но и потому, что они с точностью до часа фиксируют те события, участником которых был Жуковский в летние месяцы 1834 г. В них находим упоминания о встречах поэта с П. А. Вяземским, Мих. Ю. Виельгорским, И. И. Козловым, со многими из тех, кого хорошо знал и Пушкин (Т. С. Вейдемейер, В. И. Дубенская, П. Д. Киселев, Н. И. Кривцов и др.). Дневник дает, может быть единственное по своей наглядности и точности, представление о распорядке дня Жуковского: часах его работы, отдыха, прогулок, вечерних встреч. В нем отмечены его пребывание в Петергофе, поездки в Петербург, Царское Село, Гатчину, точно указаны все перемещения императорской семьи в различные летние резиденции, придворные празднества, балы, приемы, военные маневры. Некоторые из этих дворцовых «мероприятий» упоминаются в подробнейших письмах Пушкина к Наталье Николаевне (от июня — июля 1834 г.). Дневник вносит новые данные в комментарии к этим письмам. Такова, например, запись от 15 июля (воскресенье), в которой отмечается, что в 6—7 часов вечера в Красном Селе был ставший традиционным фейерверк. Возможно, что именно о нем писал Пушкин: «Сегодня фейворок, или фейерверк — Сергей Н<иколаевич> едет смотреть его, а я в городе останусь» (XV, 181).

Дневник позволяет установить источник целого ряда сведений Пушкина о придворных празднествах в тех случаях, когда поэт не был непосредственным участником тех или иных тяготивших его дворцовых церемоний. С этой точки зрения публикуемый ниже документ, видимо, даст исследователям творчества и жизни Пушкина материал для дальнейших сопоставлений и разысканий. Дневник содержит целый ряд новых данных для летописей жизни и творчества не только Пушкина, но и ряда близких ему литераторов и других исторических лиц.

Непосредственно связанный с придворным бытом, этот дневник, однако, не замкнут в кругу сугубо придворных впечатлений — он хранит на своих страницах следы живых дружеских общений, споров, размышлений о прошлом, настоящем и будущем России, о развитии ее литературы, о разнообразных вопросах морали и этики. Таково в самых общих чертах содержание развернутых, подробных записей в дневнике. Часть из них, как отмечалось выше, была опубликована Гофманом, опустившим, однако, ряд трудно читаемых мест и французских записей.

Наиболее существенная из записей была сделана 5 июня после разговора Жуковского с великим князем о Екатерине II. Поэт с поразительной в его положении наставника наследника смелостью судит о характере этой императрицы, касается тех вопросов, о которых умалчивают официальные источники. «Все упреки, которые она заслуживает от потомства, падают на нее от первого ее шага, принужденного, но неправого. От него начинают находить полезным убийство Петра III, в коем воля ее невинна» (л. 6). Последняя фраза была опущена в публикации Гофмана.

Весьма показателен для Жуковского, как воспитателя наследника, следующий, обращенный к нему совет: «Лучше, чтобы вам повиновались свободные люди, нежели рабы»; в противном случае «государь — это только господин, который держит их в узде, которому повинуются потому, что он могуществен, но втайне ненавидят, потому что власть его унизительна

223

и <...> переходит за пределы права» (л. 6; отрывок также опущен Гофманом).

Подобные записи представляют значительный интерес для понимания позиции, занимаемой Жуковским при дворе и в царской семье (многие из членов которой, подобно наследнику, были «учениками» поэта). Эта позиция до сих пор получает в литературоведческих и особенно в научно-популярных работах одностороннее и даже искаженное освещение. Глубоко справедливо замечание М. И. Гиллельсона о том, что исповедуемый поэтом идеал просвещенной монархии был бесконечно далек «от действительных беззаконных порядков самодержавной России». Исследователь прав, подчеркивая, что Жуковский «был намного проницательнее, чем это представляется его интерпретаторам. За шесть лет — с 1832 по 1838 год — Жуковский многое понял и отрекся от многих иллюзий. Понял он, в частности, что воспитать идеального монарха не в его власти».13

1834 год (время совершеннолетия наследника) — важнейшая веха постепенного, но неуклонного «прозрения» Жуковского. Если в 1826 г., приступая к воспитанию будущего монарха, поэт стремился в лице его образовать отца своих подданных, то теперь, после нескольких лет обучения наследника, он убедился в полной неспособности своего ученика воспринять подобные уроки. Недаром в одном из откровенных и сохранявшихся в глубокой тайне разговоров с А. П. Елагиной поэт назвал своего ученика «диким бараном».14 Глубокое сомнение в нравственных и интеллектуальных качествах великого князя выражается во многих дневниковых записях Жуковского. 4 июня он пишет о наследнике: «Посреди каких идей обыкновенно кружится бедная голова его и дремлет его сердце!» (л. 5).

6 июня поэт с возмущением описывает бесцеремонное обращение наследника со своим сверстником Паткулем. Великий князь, «лежа, протянул ноги и положил их на колени Паткуля» (л. 6). 9 июня Жуковский с горечью размышляет о духовной спячке, ограниченности ума будущего монарха и выражает глубокие опасения по поводу предстоящего ему управления всей Россией (л. 10). Жуковский с грустью констатирует не только равнодушие к учебе самого ученика, его душевную вялость и холодное безразличие ко всему, что кажется таким важным поэту-наставнику, но и полное неуважение к учебным занятиям сына со стороны августейших родителей. Уроки то и дело отменяются, прерываются по причине придворных праздников, приездов заграничных гостей, военных маневров и т. д.

Дневник 1834 г. приоткрывает завесу над внешне идиллической картиной взаимоотношений наставника и ученика,15 вскрывает глубокий драматизм положения поэта при дворе. Он помогает уяснить причины его отдаления от придворной жизни в конце 1830-х годов; показывает мучительные переживания Жуковского-наставника, пытавшегося противопоставить нормам самодержавно-крепостнической этики просветительские принципы, стремившегося, но так и не сумевшего привить наследнику возвышенные представления о своем гражданском и патриотическом долге перед Россией.

Откровенность педагогических записей Жуковского позволяет сделать важный вывод: журнал июня — июля 1834 г. не носил официального характера и не подлежал высочайшему контролю. Поэт вел его для себя, а следовательно, этот журнал выходит за пределы первоначального, учебного назначения и без всякой натяжки может быть назван личным дневником

224

Жуковского 1834 г., как он и будет именоваться нами далее.16 Знакомство с записями в дневнике 1834 г. в их полном объеме позволяет проследить, как постепенно меняется характер документа; учебные записи сначала отступают на второй план, а затем и вовсе исчезают со страниц дневника, уступая место размышлениям общественного деятеля, автора работ по истории России, писателя, озабоченного будущими судьбами отечественной литературы (например, запись от 6 июня, которая перекликается с пушкинскими оценками русского литературного развития в статье «О ничтожестве литературы русской», и др.).

Содержание публикуемого документа, обращенного к широкому кругу литературных, политических и этических проблем, его структура, его назначение дают все основания рассматривать его в ряду других, уже известных нам дневников Жуковского. Вместе с недавно обнаруженным дневником Жуковского 1835 г.17 он воссоздает почти непрерывную хронологическую канву жизни и творчества Жуковского на протяжении 30-х годов (1831—1840). Сопоставленный с известными ранее дневниками Жуковского, интересующий нас документ выявляет свою уникальность: содержащаяся в нем почасовая каждодневная роспись позволяет поставить на более прочную основу датировки целого ряда важных событий, о которых пойдет речь ниже. И здесь необходимо прежде всего напомнить, что на июнь — июль 1834 г. приходится ряд важных записей в «Дневнике» Пушкина.

Сопоставление одновременно сделанных записей Жуковского и Пушкина обнаруживает черты жанрового сходства. При этом дневники дополняют и корректируют друг друга. Но это сопоставление выявляет и принципиальное различие. Пушкин стремился в своем «Дневнике» стать «русским Данжо», летописцем и обличителем придворных нравов. Его отношение к придворному укладу проникнуто резким сарказмом, иронией, беспощадным осуждением Николая и его окружения. Жуковский тоже интересовался нравами, господствовавшими при крупных европейских дворах (Маргариты Валуа, Людовика XVIII и др.). Читая апокрифические записки Людовика XVIII (Mémoires de Louis XVIII. Paris, 1832), поэт замечает: «Какое бедствие для государя и государства двор: но французский двор был неизбежная беда, произведение веков. Нужна была бедств<енная> революция, чтобы уничтожить это бедствие».18 Дневник 1834 г. несомненно отражает критическое отношение и ко двору Николая I, внутренне чуждому Жуковскому, однако поэт нигде не выступает его обличителем. Функция его критики иная — учительная, исправляющая. Различия в характере и назначении дневников Жуковского и Пушкина отчетливо выступают уже при сравнении первых записей за июнь. Пушкин пишет: «3-го июня обедали мы у Вяз.<емского>: Жук.<овский>, Давыдов и Киселев. Много говорили о его (Киселева, — Р. И.) правлении в Валахии. Он, может быть, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая Ермолова, великого шарлатана» (XII, 330). Отметим попутно, что дневник Жуковского также содержит ряд упоминаний о встречах с П. Д. Киселевым в июне 1834 г. Далее у Пушкина следует фраза, казалось бы лишенная прямой связи с записью об обеде у Вяземского и звучащая в этом контексте несколько саркастически и фамильярно: «Цари уехали в Петергоф». Дневник Жуковского помогает

225

установить эту связь, так как в нем имеется запись о том же событии, но данная в более нейтральном, официальном тоне: «Переезд императорской фамилии в Петергоф 2 июня». Надо полагать, на дружеском обеде Жуковский сообщил друзьям эту последнюю придворную новость; ироническая ее интерпретация принадлежит уже Пушкину.

Дневник Жуковского содержит точную дату его собственного переезда в Петергоф, который состоялся 4 июня, на следующий день после дружеского обеда у Вяземского. В календарных записях с точностью до часа отмечаются все поездки Жуковского в Петербург, разъясняются обстоятельства, их вызвавшие. Данные эти оказываются в ряде случаев важными для пушкиноведения. Они, например, позволяют точно датировать одну из июньских записей в «Дневнике» Пушкина. Вот эта запись: «Тому недели две получено здесь известие о смерти кн. Кочубея. Оно произвело сильное действие; государь был неутешен. Новые министры повесили голову. Казалось, смерть такого ничтожного человека не должна была сделать никакого переворота в течении дел. Но такова бедность России в государственных людях, что и Кочубея некем заменить!» (XII, 331). В. П. Кочубей умер в Москве в ночь с 2-го на 3 июня. Известие о его смерти было получено в Петербурге 5 июня.19 Дневник Жуковского дает дату погребения канцлера в Александро-Невской лавре. Церемония похорон была пышной: на ней присутствовали император и весь придворный Петербург. Для участия в ней приезжал в Петербург и Жуковский, отметивший в дневнике, что 21 июня с 8 до 11 часов утра он был «на погребении Кочубея». Пушкин на церемонии не присутствовал и знал о ней из рассказов очевидцев. Одним из них несомненно был Жуковский. Погребение Кочубея вызвало еще один отзвук в пушкинском творчестве. В «Table-Talk» поэт включает следующий анекдот: «Графа Кочубея похоронили в Невском монастыре. Графиня выпросила у государя позволение огородить решеткою часть пола, под которой он лежит. Старушка Новосильцева сказала: „Посмотрим, каково-то будет ему в день второго пришествия. Он еще будет карабкаться через свою решетку, а другие давно уж будут на небесах“» (XII, 164—165).

В дневниковой записи Пушкин приводит эпиграмму, начинающуюся словами: «Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей» (XII, 331). Таким образом, запись могла быть сделана только после погребения канцлера (после 21 июня). Обращение к дневнику Жуковского позволяет и в этом случае внести несколько важных уточнений. После погребения Кочубея — 22 июня — в нем появляется запись о неизвестной ранее встрече с Пушкиным. С пяти до семи часов вечера Жуковский (как он пишет) «обедал у Вяземского с Пушкиным и Кривцовым» (речь идет о Н. И. Кривцове, старом петербургском приятеле Пушкина из числа вольнодумцев и родном брате декабриста С. И. Кривцова). Сведения об этом дружеском обеде отразились в письме П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу: «Жуковский здесь на минуту. Он будет писать к тебе. Он сказывал мне, что князь А. Н. Голицын очень к тебе расположен».20 Какой бы короткой ни была эта встреча, она заслуживает самого пристального внимания.

Во время этого обеда мог состояться обмен мнениями по поводу похорон В. П. Кочубея. Присутствие на этом обеде Жуковского объясняет также, почему Пушкин включает в свой дневник еще одну, последнюю «дворцовую новость»: «Здесь прусской кронпринц с его женою» (XII, 331). В дневнике Жуковского подробно рассказывается о церемонии встречи кронпринца (будущего прусского короля Фридриха-Вильгельма IV), которая состоялась 13 июня. Таким образом, запись в «Дневнике»

226

Пушкина о смерти В. П. Кочубея не могла быть сделана ранее 22 июня, так как ее содержание восходит к разговорам на дружеском обеде у Вяземского.

Через три дня — 25 июня — Пушкин, как известно, отправит Бенкендорфу свое прошение об отставке. На обеде же 22 июня поэт либо не смог (Жуковский торопился в Петергоф и был у Вяземского только в течение двух часов), либо не захотел посоветоваться с Жуковским. Эта встреча проясняет теперь, почему Жуковский упрекал Пушкина в неуместной скрытности. «Сожалею, что ты ничего не сказал мне предварительно о своем намерении, ни мне, ни Вяземскому», — писал Жуковский, называя тех друзей Пушкина, с которыми тот виделся почти накануне подачи прошения.

Как это известно из дошедшей до нас переписки, связанной с «делом об отставке», Жуковский был одним из основных участников драмы, разыгравшейся в июньские и июльские дни 1834 г. Он стал прямым и единственным посредником между Пушкиным, подавшим прошение об отставке, и Николаем I с Бенкендорфом, вынудившими поэта в конце концов взять свое прошение обратно. Жуковский положил немало сил, чтобы мирно, без необратимых для Пушкина последствий уладить конфликт с царем. Именно поэтому свидетельства, исходящие непосредственно от Жуковского, трудно переоценить. Дневник 1834 г. дает целый ряд новых данных, а главное — позволяет значительно конкретнее представить себе сложившуюся тогда ситуацию.

Из дневниковых записей Жуковского становятся очевидными и «расстановка» сил, и точное место (а в ряде случаев и время) происходивших в связи с «делом об отставке» событий. На всем протяжении этого дела (25 июня — 6 июля) Жуковский постоянно находился в Петергофе (а не в Царском Селе, как на это указывается в академическом собрании сочинений Пушкина), где царский двор оставался до конца июля. Переезд в Царское Село состоялся позднее, уже в августе. Последняя запись в дневнике Жуковского, от 9 сентября, указывает на пребывание двора в Царском Селе. Как мы сможем убедиться далее, это обстоятельство помогает объяснить стремительный ход событий. Официальные ответы Бенкендорфа направлялись Пушкину из Петергофа, где Жуковский имел возможность лично общаться с шефом жандармов по делу Пушкина, встречаться и разговаривать с Николаем I.

Некоторые, не принимавшиеся ранее во внимание обстоятельства, усилившие гнев императора при получении им прошения Пушкина, также выясняются через дневник Жуковского. Обратимся к его записям за 25 июня. Утро поэта началось в этот день с участия в церемонии «поздравления императора и императрицы». С чем именно? Многочисленные комментаторы писем Пушкина не обратили внимания на роковое стечение событий: оказывается, прошение об отставке было подано как раз в день рождения императора (25 июня 1796 г.). Близкий к царской семье Бенкендорф вполне мог обыграть это случайное совпадение, мог обратить на это внимание и сам император. О необычном раздражении Николая I Жуковский несколько раз писал Пушкину.

Получив прошение Пушкина об отставке, Бенкендорф ответил ему 30 июня. Поэт получил письмо шефа жандармов лишь 3 июля. Дни между подачей прошения и получением ответа наполнены рядом важных событий, приведших Пушкина к отказу от отставки. Дошедшие до нас документы (прошения Пушкина, ответное письмо Бенкендорфа с решением Николая I, переписка Пушкина и Жуковского, связанная с этим делом)21

227

лишь фиксируют результаты происходивших в эти дни событий: встречи и разговоры, как официальные, так и неофициальные, остаются за их пределами, и мы можем судить об их содержании лишь косвенно. Гипотетичны и наши хронологические приурочения (хроника этих дней строится нередко предположительно). Дневник Жуковского и в этом отношении оказывается исключительно ценным: он дает ряд абсолютно точных новых дат, вносящих важные коррективы в «дело об отставке».

Каждая из дневниковых записей, сделанных 30 июня — 6 июля, заслуживает самого пристального внимания, так как именно в этот промежуток времени Жуковский активно включается в хлопоты по улаживанию конфликта Пушкина с императором. По собственному, неоднократно подчеркиваемому признанию Жуковского, о решении Пушкина уйти в отставку он узнал непосредственно от самого Николая I. Обращение к дневнику позволяет определить время и место разговоров Жуковского с Николаем о Пушкине. Из записей от 30 июня мы узнаем, что в этот день в 8 часов вечера во дворце состоялся бал, которым открывался пышно празднуемый ежегодно петергофский праздник в честь дня рождения императрицы Александры Федоровны (1 июля 1798 г.). «Ввечеру бал и поздравление», — отмечает Жуковский в дневнике. Скорее всего именно на балу он узнал о поданном Пушкиным прошении. Весть эта застала Жуковского врасплох. Тот испуг, который сквозит в его записках Пушкину (от 2 и 3 июля), не оставляет сомнений в том, что разговор императора с Жуковским о Пушкине носил весьма угрожающий характер. Вмешательство Жуковского в «дело об отставке» было вызвано вовсе не стремлением внушить Пушкину «верноподданнические» чувства или же «сыграть на руку» царю (как об этом пишут некоторые современные исследователи).22 Оно вытекало из понимания сложившейся ситуации. Находясь долгие годы при дворе и близко наблюдая императора Николая, Жуковский прекрасно понимал, что Пушкину с самого начала был предъявлен жесткий ультиматум: или его прежнее, зависимое положение, делавшее столь удобным контроль за ним, или глубокая опала, новые политические преследования (одним словом, все то, с чем уже однажды столкнулся Пушкин, испытавший «гнев» Александра I). Не зная мотивов, побудивших Пушкина подать прошение об отставке, Жуковский поспешил предупредить Пушкина об опасности ссоры с Николаем I. Комментаторы справедливо приурочивают разговор Жуковского с Пушкиным к 1 июля, так как сохранились авторитетные свидетельства о том, что Пушкин присутствовал в этот день на большом петергофском гулянье.23 Кроме того, в своей записке к Пушкину от 2 июля 1834 г. Жуковский пишет: «Государь опять говорил со мною о тебе» (XV, № 966). Следовательно, о своем первом разговоре с Николаем I Жуковский уже рассказал Пушкину.

Дневниковые записи Жуковского от 1 июля могут также иметь отношение к Пушкину. В графе 8—9 часов сделана не совсем ясно читаемая пометка «Император», которую можно было бы связать с тревожными размышлениями поэта о раздражении Николая I на Пушкина. В свете происходивших в этот день событий весьма многозначительной представляется и последняя запись: «Ходил пешком по саду» (между 9 и 10 часами вечера), не совсем обычная по своему тону и характеру, передающая душевное смятение Жуковского.

228

Я. Л. Левкович на основе анализа упомянутой выше записки Жуковского (XV, № 966) пришла к справедливому заключению, что второй его разговор с Николаем I происходил 2 июля. Дневник поэта помогает уточнить, где и когда он состоялся. В этот день вечером в «Александрии» — личной даче императрицы — давался праздник, на котором присутствовал Жуковский. Как это следует из его письма от 3 июля, Д. Н. Блудов доставил Пушкину записку, написанную Жуковским 2 июля — видимо, сразу же после разговора Жуковского с Николаем I во время праздника в «Александрии».

Дневник поэта за 3, 4 и в особенности 5 и 6 июля показывает, что обычный ритм его жизни (с непременными занятиями утром) нарушился. Именно в эти дни идет интенсивная переписка с Пушкиным: письма отправляются по оказии (чтобы избежать вмешательства почты) и даже с нарочным. Не довольствуясь этим, Жуковский лично общается с Бенкендорфом по делу Пушкина, стремится во что бы то ни стало добиться от него, что же именно требуется от Пушкина, чтобы все осталось по-прежнему. Жуковский боится упустить время, не уловить важные для будущей судьбы Пушкина оттенки отношения к нему Николая I; он заставляет поэта трижды переписать письмо к Бенкендорфу с отказом от отставки, добиваясь такого объяснения, которое бы удовлетворило императора. 4 июля (как это следует из дневника Жуковского) во дворце снова состоялся вечер. А на следующий день — «5 июля. Четверг» — поэт заносит в свой журнал очень важные данные. В графе 9—10 часов записано: «У гр.<афа> Бенкендорфа о Пушк.<ине>». Напрашивается вывод о том, что накануне, увидев Бенкендорфа во дворце, Жуковский договорился с ним о встрече на следующее утро или был приглашен к нему для официального разговора о Пушкине. 6 июля Жуковский снова был у шефа жандармов, отметив в дневнике: «Поутру у Бенкендорфа о Пушкине». О встрече с Бенкендорфом в ходе «дела об отставке» было известно из последней записки Жуковского Пушкину (XV, № 973), датируемой 6 июля. Теперь мы знаем, что встреч было две, знаем их точные даты и даже часы, в которые они происходили, а следовательно, располагаем данными, вносящими уточнения в общий ход событий.

Почему потребовались два разговора с Бенкендорфом? 4 июля Жуковский получил от Пушкина письмо с разъяснением причин подачи прошения об отставке (XV, № 970). К этому времени Бенкендорфом было получено и письмо к нему Пушкина от 3 июля (XV, № 958) с отказом от отставки. 5 июля утром Жуковский лично передал Бенкендорфу полученное им от Пушкина письмо (XV, № 970).24 Так как это письмо Пушкина на имя Бенкендорфа оказалось слишком сухим («новой неприличностью») и независимым по тону, Жуковскому было дано разъяснение, каким именно образом должно быть составлено прошение, чтобы оно удовлетворило Николая.25 В течение дня Бенкендорф получил второе письмо Пушкина (XV, № 971), которое подробнее объясняло причины подачи прошения об отставке, но и оно не удовлетворило шефа жандармов. Оба письма Бенкендорф переслал Жуковскому. Ознакомившись с ними, последний нашел их неудачными и в записке от 6 июля посоветовал Пушкину переписать письмо еще раз. Записка заканчивается словами:

229

«Оба последние письма твои теперь у меня. несу их через несколько минут к Бенкендорфу» (XV, № 972). Таким образом, в этой записке идет речь о посещении Жуковским Бенкендорфа утром 6 июля.

По дневнику Жуковского заметно, как постепенно восстанавливается прежний ритм его жизни, возобновляются занятия. Последний след разговора Жуковского с Николаем I о Пушкине — неясно читаемая запись о вечере во дворце 6 июля, в которой речь идет о «письмах» и «роли». Надо полагать, Жуковский имеет здесь в виду свою роль в улаживании конфликта.

Итак, дневник 1834 г. дает несколько прямых упоминаний о Пушкине и целый ряд дат, важных для понимания «дела об отставке». Но его значение для пушкиноведения не ограничивается только этим. Нельзя забывать, что дружеское общение Пушкина и Жуковского было общением двух знаменитых поэтов, двух мыслящих современников. Оно не могло не оставлять следов в творчестве каждого из них. Особой неповторимой атмосферой этого общения проникнут «Дневник» Пушкина: на его страницах Жуковский является собеседником поэта, участником откровенных политических разговоров и дружеских споров. «Жук.<овский> поймал недавно на бале у Фикельмон <...> цареубийцу Скарятина, и заставил рассказывать его 11-ое марта. Они сели. В эту минуту входит гос.<ударь> с графом Бенкенд.<орфом> и застает наставника своего сына, дружелюбно беседующего с убийцею его отца» (XII, 321). Казалось бы, Пушкин рисует Жуковского с неожиданной стороны. Но знакомство с записями в дневнике 1834 г. убеждает в том, что тема цареубийства постоянно интересовала Жуковского. Недаром многие из его записей касаются другого умерщвленного придворными тирана — Петра III. Дневник 1834 г., обнаруживая пристальное внимание поэта к одному из наиболее нашумевших политических переворотов в России, позволяет наметить новую линию в истории литературных отношений Жуковского и Пушкина. 30-е годы характеризуются для писателей пушкинского круга широким и всесторонним интересом к русской истории, в особенности к ее переломным, кризисным моментам. Чтение в пушкинском кругу произведений знаменитых мемуаристов (Е. Н. Дашковой, Екатерины II, Дидро, Казановы, Маргариты Валуа, упоминаемых выше Жуковским апокрифических мемуаров Людовика XVIII и др.), известных исторических сочинений, обмен мнениями по их поводу, беседы с очевидцами нашумевших происшествий и событий становятся характерной приметой 30-х годов. Это помогает ощутить атмосферу живого общения литераторов пушкинского круга. В этой атмосфере не только вызревали многие исторические замыслы, но и складывались новые жанры исторической прозы. В 30-е годы получил исключительное развитие исторический анекдот, который из явления устной прозы становился жанром литературы. «Table-Talk» Пушкина складываются и вызревают в атмосфере этих исканий. Записанные Пушкиным со слов очевидцев тех или иных исторических происшествий, отмеченные живостью и блеском пушкинского ума, совершенством его мастерства, они становились одним из путей отражения литературой исторического прошлого. Этот процесс захватил и Жуковского, включившего в свой дневник записи четырех исторических анекдотов, сделанные со слов князя А. Н. Голицына. Они еще не появлялись в печати и не были также упомянуты в описании М. Л. Гофмана. Между тем они представляют несомненный интерес и со стороны своего содержания, и для прояснения путей формирования жанра исторического анекдота в русской прозе 30-х годов.26

230

Как известно, со слов князя А. Н. Голицына был записан Пушкиным «Славный анекдот об Указе» Петра I (XII, 162), а следовательно, князь несомненно входил в круг собеседников Пушкина и интересовал его как яркий рассказчик. Анекдоты, записанные Жуковским, имеют множество параллелей в исторической прозе Пушкина, и их опубликование безусловно даст интересный материал для сопоставлений.

Таким образом, дневник Жуковского, относящийся к лету 1834 г., включает в себя календарные записи, заметки педагогического назначения, размышления поэта на исторические темы, а также элементы его художественной прозы. Он представляет собой внутренне целостный документ, содержащий множество новых и важных сведений о Пушкине и его современниках. Предлагаемая публикация является полной: тексты, опубликованные в свое время М. Л. Гофманом, проверены по рукописи и напечатаны в более точном виде. В примечаниях к дневнику разъясняются более подробно те сведения, которые связаны с Пушкиным. В них также содержатся краткие данные о лицах, упоминаемых в документе.

<ДНЕВНИК>

л. 1			1834
л. 1 об.			1 июня. Суббота.1
л. 2 об.			Июня 2. Воскресенье.
	Часы
	6—7 7—8		Переезд импер<аторской> фамилии в Петергоф.
л. 3 об.			Июня 3. Понедельник.
л. 4 об.			Июня 4. Июнь. Вторник.
	Часы
	11—12 1—2		Мой переезд в Петергоф. Арсеньев.2 О ратном деле до Петра.
	2—3 3—4		Плетнев3 Плетнев		Чтение статьи <о> Екатерине и Павле.
			см. ни<же>
л. 5			Чтение Пеллико.4
	Во время лекций разговор о Екатерине. Великий князь слушал с каким-то холодным недовольным невниманием, я спросил о причине оного; ответ был уклонительный. Должно об этом переговорить после. Я напомнил ему, что он должен бояться предубеждений и что в сношении со мною должен наблюдать совершенную искренность. — После обеда он поспешил уехать. — Наша жизнь раздроблена совершенно. Мое влияние на него ничтожно. Бываю и могу быть с ним только в часы учебные; во все другие я ему чужой. Отчего это? Не нужно ли бывать с ним чаще? Но когда? Только во время прогулок? — Во всякое другое время или уроки, или занятия для уроков. Все же свободное время принадлежит не ему. Я для него только представитель скуки. А сколько помехи во всем остальном. Посреди каких идей обыкновенно

231

	кружится бедная голова его и дремлет его сердце! Что же делать, чтобы иметь более хорошего на него действия? Чем произвести с ним свычку?
л. 5 об.			Июня 5. Июнь. Середа.
	Часы
	6—7		По болезни великого князя учения-не было.
	12—1		Разговор с Нефом.5
	1—2		Чтение записок Пеллико, продолжавшееся недолго. В<еликий> к<нязь> заснул.
	2—3		История <?> Ж. и кн<язь> Волконский.6
	5—6		Чтение [Записок Пеллико] описания путешествия во Флоренцию.
	7—8		Прогулка с Ушаковым <?>7
	8—9		На молитве с Крейтоном<?>8
	9—10		Письмо от Виельгорского.9 У Рауха.10 Вечером с Дубенскою.11
л. 6	Был разговор с великим князем о Екатерине. Все упреки, которые она заслуживает от потомства, падают на нее от первого ее шага, принужденного, но не правого. От него начинают находить полезным убийство Петра III, в коем воля ее невинна. Убийство Иоанна Антоновича есть необходимое следствие преступления, до нее совершившегося. Вражда с Павлом есть также следствие первой неправды: за трон заплатила она чувством матери. Но ее развратная жизнь принадлежит уже совершенно ей самой. Сколько ж за то с другой стороны и великого. La reconnaissanse qu’on ressent pour un grand Souverain est un sentiment sublime, car il est desinterressé et entouré <?> en même temps d’idées grandes.а Во время чтения, при котором присутствовал Паткуль,12 великий князь забылся: он, лежа, протянул ноги и положил их на колени Паткуля. Я взглянул на эти ноги; в<еликий> к<нязь> почувствовал неприличие и переменил положение. Правила: N’exposez pas ceux qui sont près de vous à rien qui peut les abaisser: vous les blaissez et les éloignez de vous et vous vous abaissez vous même ras ces marques d’une fause supériorité, qui ne consiste pas à faire sentir aux autres leur petitesse, mais à leur inspirer par votre présence le sentiment de votre dignité et de la leur. — Il n’y a qu’une âme basse qui croit s’élever au dessus des autres par leur abaissement: l’élément ou vit une âme grande est pur; elle ne se plait que là ou tout lui ressemble; elle aime la noblesse des autres parce qu’elle est noble elle même. — Il vaut mieux être obéi par les hommes libres que par les esclaves. Pour les uns le Souverain est le représentant d’une puissance divine, indispensable pour les choses humaines comme Dieu lui-même l’est pour l’univers; pour les derniers le Souverain n’est qu’un maitre que les tient en bride, obei parce qu’il est puissant, mais haï secrètement, parce que sa puissance est avilissante et parait être une <нрзб> parce gu’elle passe les bornes du droit.б

232

	В<еликий> к<нязь> недослушал чтения; это было неприлично. Чтение не могло долго продолжаться. Если бы он дал мне его докончить, то доказал, что слушал с удовольствием. Такого рода принуждение необходимо: не подобно привыкать употреблять других только для себя: надобно к ним иметь внимание. А ко мне и подавно. Избави бог от привычки видеть одного себя центром всего и считать других только принадлежностию, искать собственного удовольствия и собственной выгоды, не заботясь о том, что это стоит для других: в этом есть какое<-то> сибаритство, самовольство, эгоизм, весьма унизительный для души и весьма для нее вредный.
л. 6 об.			Июня 6. Четверг.
	Часы
	7—8 8—9   9—10  10—11  11—12		Выписки из Ансильона.13
	12—1		У императрицы в Монплезире.
	1—2   2—3		Варанд<?>
	3—4   8—9     9—10		Эртель. Чтение Валленштейна.14 Чтение Пеллико. У меня Виельгорский.
л. 7	Народ, не имеющий литературы, — это ребенок, еще не научившийся говорить. Бывает долгое, бывает и вечное ребячество. Народ необразованный, быстро вступающий в среду образованных, чрез то заимствует у них без приготовления их образованность: его литература не может иметь оригинальности или терять ее. Для нас не было ни классической литературы, ни собственно народной: первой лишила нас греческая вера и татары; последняя почти вся погибла; теперь начинают добираться до народности; но и это подражание. Климат, однообразная природа, политические причины, равнодушие правительства или его невежество, нестойкость, расположение все пренебрегать и над всем издеваться. Вопрос: какою должна быть судьба России, если взять в рассуждение ее историю, ее политическую жизнь и характер ее народа?
л. 7 об.			Июня 7. Пятница.
	Часы
	7—8 8—9		Чтение Ансильона.
	10—11 11—12		Лекция Арсеньева. Разговор о письмах <?>
	12—1		Прогулка.
	1—2 2—3		Чтение в лекции Плетнева сочинений Екатерины.
	3—4		Обедал у в<еликих> княжен.
	7—8		Прогулка.
	9—10		У Дубенской.

233

л. 8	Я дал совет великому князю... Записывать в особенную книжку все те вопросы касательно государственного управления и России, которые надлежит разрешить подробнее со временем или на которые надлежит обратить большее внимание для улучшения, изменения или учреждения.
л. 8 об.			Июнь. 8. Суббота.
	Часы
	7—8 8—9		Выписки из Ансильона.
	10—11 11—12 12—1  1—2 2—3 3—4		Лекций не было от приезда принца Оранского.15
	8—9  9—10		Выписки из Ансильона. У меня Виельгорский.
л. 9			L’individu agit par principe, la masse par impulsion.в
л. 9 об.			Июня 9. Воскресенье.
	Часы
	6—7 7—8 8—9   9—10 10—11		Выписки из Ансильона.
	11—12 12—1   3—4		У обедни. Прогулка с Виельгорским. Обед во дворце.
	4—5 5—6		У Киселева.
	9—10		Вечер во дворце. Маленький бал.
л. 10	Нынче на бале императрица послала в<еликого> кн<язя> вальсировать. Он вальсирует дурно оттого, что, чувствуя свою неловкость, до сих пор не имел над собою довольно сил, чтобы победить эту неловкость и выучиться вальсировать как должно. Будучи принужден вальсировать и чувствуя, как смешно быть неловким, он в первый раз вальсировал порядочно, потому что взял над собою верх и себя к тому принудил. Самолюбие помогло. — Все это можно отнести к его учению. Он учится весьма небрежно; собственные занятия идут весьма вяло, то есть такие собственные занятия, коих от него требуют и коих избежать нельзя; но собственных произвольных занятий и не требуй. Ум его спит, и не знаю, что может пробудить его? Иной скажет, что у него нет ума или что он имеет весьма ограниченный ум, и это будет несправедливо. То же, что неловкость в вальсах. Придет минута, в которую подобно будет необходимо действовать умом. Но удастся

234

	ли это так, как вальс? Не думаю. А самолюбие пробудится, и ему будет тогда жестоко больно. И хорошо бы, когда бы только кончилось одним огорчением самолюбия. А угрызение совести? А раскаяние? А чувство своей неспособности перед другими, которыми надобно руководствовать? а чувство, что делаешь свое дело не так, как следует, и пр. и пр.
л. 10 об.			Июня 10. Понедельник.
	Часы
	8—9   9—10		Выписки <из> Ансильона.
	10—11 11—12		Лекция Липмана.16
	4—5 5—6		Чтение Герена.17
	6—7 7—8		Прогулка на ферму бульваром.
	8—9   9—10		У меня Муравьев.18 Вечер в Александрии.
л. 11	Лекция началась получасом позже оттого, что императрица взяла в<еликого> к<нязя> с собой. Вот что замечательно: в<еликий> к<нязь> никогда не найдет средства отговориться, когда ему кто бы то ни было помешает приняться в назначенный час за свое дело. А кажется, просто бы сказать: нельзя! время за дело. Зато всегда есть готовая отговорка для того, когда спросишь: для чего вы опоздали? Теперь эта расточительность на время вредит успеху ученья и в то же время обращается в привычку. После, обратясь в привычку, она будет вредна царскому делу, которое сверх того и потому уже не будет столь успешно, что теперь делом юношеских лет занимались лениво. Что бы кто ни говорил, а пословица: дело мастера боится — есть глубокая мудрость. Мастером быть нельзя, не знав ремесла своего. И дровосеку надобно знать топор свой и уметь владеть им. Он может сказать: выучусь рубить, когда рубить начну. Да сколько же деревьев перекрошишь понапрасну; а чего доброго и еще себе руку перерубишь. — Я слышал слово: les gens d’ésprit ne valent rien. По-французски еще это сказать можно в ином случае. Но попробуй перевести на русский. Умные люди никуда не годятся. Кто же годится? Дураки? Умники — это другое дело. Но умничать не значит быть умным, а только портить ум...
л. 11 об.			Июня 12. Вторник.г
	Часы
	6—7 7—8 8—9   9—10		Чтение Герена. Лекций не было по причине праздника.
	1—2 2—3		Лекция Арсеньева.
	3—4 6—7 7—8 8—9		Начало ваканций. Поездка в Стрельну с императрицею. Час потом вместе с Дубенскою. Возвратился с Сухтелен.19
	9—10		Письмо от Дуняши.20 Обознались.

235

л. 12	Рассказы князя Голицына.21
	Мы читаем Сегюра22 [Сегюровы записки]. Наш слушатель — князь Александр Николаевич. Он дополняет своими рассказами записки остроумного французского экс-министра, и надобно признаться, что в его рассказах гораздо более жизни, нежели под пером Сегюра, впрочем, весьма искусным. Буду записывать, что вспомню. Петр III, говорит Сегюр, потерял свой трон как ребенок, которого посылают спать. Екатерина, спасая себя, лишила его короны.23 Но она не имела никогда ужасной мысли быть его убийцею. Орлов сделался им пьяный. Убийство было полезно похитительнице. Известие о нем приняла она с горестию: есть письмо Орлова к ней, в коем он просит у нее прощения и складывает вину на пьянство. И он был прощен. Злодейству Орлова Россия обязана веком славы; но Екатерина заплатила за него стыдом (незаслуженным) перед современниками и потомством: ибо всякое зло оплачивается. Петр был презрительно малодушен и ограничен. Он не понял великого характера жены своей, не умел ни воспользоваться им, ни с ним бороться. При первом признаке опасности он признал себя побежденным. Миних говорил ему: Государь, надень мундир Преображенского полку, возьми в руки крест и иди за мною; я с одним взводом солдат приведу тебя в Петербург и заставлю войска положить ружье. Петр не послушался. Хотел бежать в Кронштадт. У него спросили с пристани, кто он, и на ответ его: я государь! отвечали: государя у нас нет, а есть государыня Екатерина вторая — и начали махать зажженными факелами, как будто готовясь стрелять из пушек; а в самом деле не имели боевых снарядов. Петр испугался и, возвратясь в Ораниенбаум, тотчас послал в Петербург уведомить Екатерину, которая уже шла в Петер<гоф> с гвардиею, что уступает ей корону.
л. 13	Его привезли в Петергоф [Оран<иенбаум>]. Он остановился под Ораниенбаумом <?>, где и подписал отречение; оттуда его отправили в Робшу, и через три дня его не стало. Барон Черкасов24 был умный и образованный человек, но вспыльчивый и упрямый. Екатерина очень его любила. Она послала его в Дармштадт к невесте в<еликого> к<нязя> Павла Петровича, бывшей в<еликой> к<нягине> Наталии Алексеевне. В одном из писем своих к нему она говорит: я вас рекомендовала принцессе, сказала ей почти все, что об вас думаю, следовательно, много хорошего; но ни слова о <нрзб>. И в самом деле, императрица любила играть с б<ароном> Черкасовым в <нрзб>, и он за игрою всегда горячился. Наконец он поссорился с императрицею, уехал из Петербурга и уже не возвращался. Перед окнами императрицы в Царском Селе была группа деревьев, которые портили вид, и императрица часто на это жаловалась, но она не хотела велеть срубить эти деревья. Черкасов вздумал это взять на себя, надеясь тем угодить Екатерине. По его приказанию деревья были срублены; но императрица была тем весьма недовольна. Она отомстила очень забавным образом Черкасову за его своевольство. Он чрезвычайно любил порядок: в горницах его была чистота необыкновенная. По приказанию
л. 14	императрицы несколько фрейлин, воспользовавшись отсутствием Черкасова, забрались в его комнаты и все в них поставили вверх дном: несколько стекол в окнах было разбито: чернила разлиты по столу, стулья опрокинуты; пуховики распороты и пух рассыпан по полу. Черкасов взбесился, когда, возвратясь к себе, нашел такое разорение. Он долго дулся на императрицу. Вы сердитесь

236

	напрасно, барон, сказала ему она: Вы со мной поступили гораздо хуже: в моем доме вздумали вы хозяйничать и срубили мои деревья, которых уж мне возвратить нельзя; а я в ваших горницах перебила свои стекла и переломала свои стулья. Эта беда может быть легко поправлена. Видите ли, что моя вина гораздо менее вашей.
л. 14	Письмо Екатерины к Мамонову.25
	Ecoutez, mon cher ami, vous m’avez dit hier que les avancements etc. ne dépendait point от посторонного доклада или запамятования, но от моей власти. Dans un sens sans doute oui, mais dans un autre non pas oui. J’ai pris pour but de mon Règne le bien de l’Empire, le bien public, le bien particulier, mais le tout à l’unisson. Les grands avancements ont eu lieu chaque fois quand une liste poussait l’autre on qu’il y avait des places vuides à remplir. Listes, j’appelleд список военный, как морской, так и сухопутной, список штатской, список повальной - где по старшинству, а не по роду службы все вписаны, в обеих военных службах все счетом положено, как-то: три фельдмаршала, шесть генер<ал>-пол<ковников>; двадцать два ген<ерал>-пору<чика>; и проч. Много сверх комплета отягощает военную сумму, штатская служба счетом лиц по мере мест, сверхкомплет отягощает равномерно казначейство.
л. 15	Я думаю, что ты все сие знаешь так, как я, но пишу сие, чтоб ты мог видеть мои поводы и что у меня порядок в управлении, а не capricioзное хотение. Синых лент я давала как возможно реже, Алекс<андровских> я редко давала par faveur,е a чаще по службе в награждение. Егорие и Владимир имеют штатуты. При дворе места главные наполнены. Теперь отдаю тебе на суд, что на сей раз осталось делать. J’ai cru nécessaire d’entrer dans ce compte-rendu, si vous avez des objections ou des questions à me faire, je vous prie de me les dire parce que j’aime à rendre raison de ce que je fais ou ai fait.ж
л. 12 об.			Июня 13. [середа] [вторник] Середа.з
	Часы
	7—8		Журнал.
	11—12 12—1   1—2 2—3 3—4		Поездка на пароходе для встречи кронпринца. К<рон>-п<ринц>. К<рон>принцесса. Граф Реде, Борстель, Вердек, Гребен, Шлифен, Маслов, Денгоф, Стош.26
	4—5 6—7 7—8 8—9   9—10		Обедал с Кавелиным.27 Прогулка на линейках. К Шлифену. К Гребену, к Маслову. Прогулка к Монплезиру. У Дубенской с Жиллем.28

237

л. 13	На пароходе была императрица с великими княжнами. Графини Моден и Тизенгаузен, князь Волконский, Воронцов, Лобанов, Будберг Барятинский, Литке, принц Оранский с гувернером и я.29 Встретились по сию <?> сторону Кронштадта. Прелесть встречи на море; что-то магическое в этом приближении, в постепенном открытии сперва судна, потом людей, потом лиц, наконец видишь знаки, потом узнаешь черты, наконец внешность. Встретились с государем на половине возвратного пути. Грустно было смотреть на кронпринца, которому при всей радости свидания должно было стеснить душу его от многочисленного семейства государева при обидном его одиночестве <нрзб> <нрзб>. Я получил лестное письмо от Бутенева30 — вечер провел один, лишь с Дубенскою и Жиллем.
л. 13 об.			14 июня. Четверг.
	Часы
	7—8 8—9   9—10 10—11 11—12		Писал письма.
	1—2 2—3		Чтение Чтение		у в<еликого> к<нязя> Записок Туманского.31
	3—4		Обед во дворце.
	5—6 6—7 7—8		Вместе к Реде, Борстель и Вердек.
	8—9   9—10		Гулянье в линейках. Вечер у графини Тизенгаузен.
л. 14 об.			15 июня. Пятница.
	Часы
	9—10 10—11		Прогулка. На разводе.
	11—12 12—1		Писал письма.
	1—2 2—3		Чтение у в<еликого> к<нязя> Записок Туманского.
	3—4		Обед у в<еликого> князя с вел<икими> княж<нами>.
	4—5 5—6 6—7		Дома.
	7—8		У меня Маслов.
л. 15 об.			16 июня. Суббота.
	Часы
	11—12 12—1		Чтения не было по причине поездки в Кронштадт.
	2—3 4—5 5—6 6—7   9—10		У меня Кеттерлиц. Обед за маршальским столом. У Дубенской. У Кавелина. О Кеттерлице. Вечер в собрании. Концерт.

238

л. 16 об.			17 июня. Воскресенье.
	Часы
	7—8 8—9   9—10 10—11 11—12 12—1  1—2 2—3		Чтение Герена.
	4—5   9—10		Обед во дворце. Бал во дворце.
л. 17 об.			18 <июня>. Понедельник.
	Часы
	7—8 8—9   9—10 10—11 11—12 12—1		Чтение Герена.
	1—2		Чтения не было. В<еликий> к<нязь> на маневрах.
	4—5		Обедал у вел<иких> княжен.
	8—9		Прогулка в линейках.
	9—10		Вечер дома.
л. 18			О Кеттерлице. О падении артиллериста.
л. 18 об.			Июня 19. Вторник.
	Часы
	7—8 8—9   9—10 10—11 11—12 12—1   1—2		Чтение Герена.
	2—3 3—4		Переезд на пароходе в Петербург.
	4—5 5—6		У Смирнова.32
	7—8		В театре.
л. 19 об.			20 июня. Середа.
	Часы
	8—9		Чтение Герена.
	1—2 2—3		Чтение Пеллико.
	3—4 5—6 7—8 8—9		Обедал у в<еликих> княжен. В Смольном. [Театр] У Плюсковой.33 <?>

239

л. 20 об.			21 июня. Четверг.
	Часы
	8—9   9—10 10—11		На погребении Кочубея.
	4—5 6—7		Обедаю у Сперанского.34 У Смирновой.
	7—8 8—9		У Дашкова с Блудовым.
л. 21 об.			22 июня. Пятница.
	Часы
	7—8 8—9		Чтение Ансильона.
	9—10 10—11		У Шиллинга.35
	12—1   1—2		Не было чтения. В<еликий> к<нязь> с кадетами в Стрельне.
	5—6 6—7		Обедал у Вяземского с Пушкиным и Кривцовым.36
	7—8 8—9    9—10		Чтение Ансильона.
л. 22 об.			23 июня. Суббота.
	Часы
	6—7 7—8 8—9		Весь день дома. Чтение Герена и «Mémoires de Marguerite de Valois».
	11—12		В<еликий> к<нязь> в Стрельне.
	8—9   9—10		Вечер у Козлова37 с Т. Вейдемейер.38
л. 23 об.			24 июня. Воскресенье.
	Часы
	7—8 3—4 7—8 8—9		Приезд из Петергофа <Петербурга?>. Обед во дворце. Росси.39 Лорд Моор. Худое известие о графе Виельгорском. Бал во дворце.
л. 24 об.			Июнь. 25. Понедельник.
	Часы
	9—10		Поздравление императора и императрицы.
	3—4 4—5		Обед во дворце за маршальским столом.
	6—7   9—10		У кронпринца. Вечер дома. Болен.
л. 25 об.			Июнь. 26. Вторник.
	Часы
	9—10 2—3 3—4 6—7 7—8		Все утро дома. Чтение с великим князем Ансильона. Вступление. Пустил кровь. Лучшее известие о графе Виельгорском.

240

л. 26 об.			Июня 27. Середа.
	Часы
	9—10		Чтение Ансильона.
	1—2 3—4		Чтение с в<еликим> к<нязем> Ансильона.
	4—5		Обедал у великого князя. Ссора<?> с Дубенской.
	7—8		Прогулка с Масловым.
	8—9		Хорошее известие о гр<афе> Виельгорском.
	9—10		Чтение Ансильона.
л. 27 об.			Июня 28. Четверг.
	Часы
	1—2		Атака кадетов.
	2—3 3—4		Урок Весселя.40
	4—5 7—8		Обедал у в<еликих> княжен. Гулял на <линейке>.
л. 28 об.			Июня 29. Пятница.
	Часы
	7—8   8—9     9—10   10—11   11—12 12—1		Чтение Ансильона.
	1—2   2—3		Вессель.
	3—4		Чтение у в<еликого> к<нязя> Ансильона.
	5—6   6—7		Прогулка с кронпринцем.
	7—8   8—9     9—10		Вечер у Дубенской.
л. 29 об.			30 июня. Суббота.
	Часы
	7—8 8—9    9—10 10—11		Чтение Ансильона.
	11—12		У меня Александр.41
	1—2 2—3		Чтение у в<еликого> к<нязя> Ансильона.
	4—5		Обедал у в<еликого> кня<зя>
	8—9    9—10		Ввечеру бал и поздравление.
л. 30 об.			1 июля. Воскресенье.
	Часы
	8—9 4—5 8—9   9—10		Поздравленье. <нрзб> Обед за маршальским столом. Император <?> Ходил пешком по саду.

241

л. 31 об.			2 июля. Понедельник.
	Часы
	8—9   9—10 10—11 11—12 12—1		Чтение Ансильона.
	1—2 2—3		Вел<икий> к<нязь> заним<ался> с Весселем.
	3—4 8—9		Обед за маршальским столом. Прием в Александрии.
л. 32 об.			3 июля. Вторник.
	Часы
	1—2 2—3		В<еликий> к<нязь> занимался с Христиани.42
	3—4		Обед за маршальским столом.
л. 33 об.			4 июля. Середа.
	Часы
	2—3 3—4		Чтение с в<еликим> к<нязем> Ансильона.
	4—5 7—8		Обед на ферме. Гулял в Англ<ийском> саду.
	8—9   9—10		Вечер во дворце.
л. 34 об.			5 июля. Четверг.
	Часы
	9—10		У гр<афа> Бенкендорфа о Пушк<ине>.
	10—11 11—12 12—1   1—2 2—3 3—4 4—5 5—6 6—7		Поездка в Кронштадт.
	8—9		Вечер дома.
л. 35 об.			6 июля. Пятница.
	Часы
	10—11   11—12   3—4   8—9		В<еликий> к<нязь> в лагере. Поутру у Бенкендорфа о Пушкине. Обед у в<еликого> к<нязя> в лагере. Вечер во дворце. <нрзб> письма <?> о жертве<?>. Роль.
л. 36 об.			Июля 7. Суббота.
	Часы
	12—1   1—2		Читал в<еликому> к<нязю> Ансильона.

242

	Часы
	3—4 4—5		Обед у в<еликих> княжен с пруссаками.
	5—6		У кронпринцессы.
	6—7 7—8		Поездка в Стрельну.
	8—9   9—10		У меня Гребен.
л. 37 об.			Июля 8. Воскресенье.
	Часы
	8—9		У обедни в Александрии.
	9—10   10—11   11—12		У Киселева.
	12—1   3—4   8—9		Отъезд государя в Петербург. Обедал у в<еликого> князя. Читаю Вильменя о церковных ораторах.
л. 38 об.			Июля 9. Понедельник.
	Часы
	12—1 1—2		Чтение у в<еликого> к<нязя> Ансильона.
	3—4		Обед у вел<иких> княж<ен>.
л. 39 об.			Июля 10. Вторник.
	Часы
	11—12 3—4		Не было чтения. Христиани. Обед<ал> у в<еликой> кн<яжны> Алек<сандры> Никол<аевны>.
л. 40 об.			Июля 11. Середа.
	Часы
	6—7 8—9 4—5		Отъезд в<еликого> к<нязя> в Петербург. Отпустил Федора. Обедал у вел<иких> княж<ен>.
	7—8 8—9		У Бека.43
л. 41 об.			Июля 12. Четверг.
	Часы
	3—4 7—8		Обед<ал> у в<еликих> княжен. У Дубенской.
л. 42 об.			Июля 13. Пятница.
	Часы
	6—7 3—4 7—8		В<еликий> князь в Крас<ном> Селе. Обедал у в<еликих> княжен. Катанье на линейках.
л. 43 об.			Июля 14. Суббота.
	Часы
	6—7 3—4		В<еликий> к<нязь> в Красном Селе. Обедал у в<еликих> княжен.
	7—8 8—9		В молитвенную час<овню>. Прогулка с Дубенскою; у Бутенева.

243

л. 44 об.			Июля 15. Воскресенье.
	Часы
	3—4		Обедал у в<еликой> к<няжны> Алек<сандры> Ник<олаевны>.
	6—7		В Красном Селе. Фейерверк.
	9—10		Возвратился в два часа.
л. 45	Сказать в<еликому> к<нязю> о неприличности того, что при малейшем признаке болезни он пугается и жалуется.
л. 45 об.			Июля 16. Понедельник.
	Часы
	11—12		Возвращение великого князя.
	3—4		Обедал у в<еликого> князя.
	7—8		Вечер с Гребеном и др.
л. 46 об.			Июля 17. Вторник.
	Часы
	10—11		Чтение с в<еликим> князем.
	6—7		У Кронпринца.
	7—8		Вечер во дворце.
л. 47 об.			Июля 18. Середа.
	Часы
	10—11		У в<еликого> к<нязя> Христиани.
	3—4		Обед у в<еликого> кня<зя>. Сухтелен.
	8—9		Вечер у <нрзб>
л. 48 об.			Июля 19. Четверг.
	Часы
	10—11		У в<еликого> к<нязя>. Вессель.
	3—4		Обед<ал> у Крейтона.
	6—7		У Дубенской.
	7—8		Вечер на собств<енной> даче.
л. 49 об.			Июля 20. Пятница.
	Часы
	3—4		Обед у великих княжен.
	4—5		После обеда у Крейтона. Бруммер.
л. 50 об.			Июля 21. Суббота.
	Часы
	6—7		Отъезд в Гатчину.
л. 51 об.			22. Июль. Воскресенье.
	Часы
	7—8		В Гатчине.
	7—8 (вечер)		Театр. Гуляние <?>. Елена Павловна.44
	8—9		Отъезд в Петербург.
л. 52 об.			23 июля. Понедельник.
	Часы
	7—8		В Петергофе.
	9—10		В<еликий> к<нязь> в Гатчине.
	3—4		Обед у Крейтона.

244

л. 53 об.			24 июля. Вторник.
	Часы
	3—4		Обедал у в<еликого> князя.
	7—8		У кронпринца.
	9—10		Вечер во дворце.
л. 54 об.			25 июля. Середа.
	Часы
	12—1		Чтение Pellico.
	3—4		Обедал на биваках.
л. 55 об.			26 июля. Четверг.
	Часы
	3—4		Обедал за марш<альским> столом.
	4—5		У Борстеля <?> Львов.45
	9—10		У Орлова.46
л. 56 об.			9 сентября. Воскресенье. Царское Село.
	Часы
	6—7		В середу отбывает государь.
	7—8		В четверг отъезд императрицы с детьми. В [субботу] пятницу после обеда я ездил в Петербург, пробыл субботу (обед с Дубенскою у Бобринской)47 и воскресенье. В воскресенье ввечеру бал у Константина Николаевича.
л. 57	К<нязь> А<лександр> Г<олицын> рассказывал, что однажды в Царском Селе играл перед окнами императрицы в бары. Он должен был на минуту выйти из игры, чтобы поправить башмак; он зашел для этого за куст, и в это время импер<атрица> Екатерина шла мимо его с гр<афом> А. С. Строгановым.48 — Граф, — сказала Екатерина Строганову, — мы теперь одни и я бы вас могла поцеловать, но вы так дурны лицом <...> —— Фиц Герберт49 еще жив. Он не может без трогательного чувства говорить о Екатерине, которая его любила, и в особенном обществе, когда он находился с Сегюром, Кобенцелем50 и Делинем <...>51

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Ошибка в записи: суббота приходилась не на 1 июня, а на 31 мая 1834 г. Далее с 1-го по 10-е июня все записи оказались сдвинутыми на один день вперед (см.: Месяцеслов и общий штат Российской империи на 1834 год. СПб., 1833). Ошибка была замечена лишь 15 июня. Числа 12, 13, 14 и 15 переправлены, запись за 11 июня при этом оказалась выпавшей.

² Арсеньев Константин Иванович (1789—1863) — историк и географ, профессор Петербургского университета, преподававший наследнику русскую историю и статистику. Арсеньев был знакомым Пушкина, который беседовал с ним, встречаясь у Плетнева, «о лицах и событиях времен Петра Великого» (см.: Русский архив, 1908, № 10, с. 292).

³ Известный поэт и критик Петр Александрович Плетнев (1792—1865) преподавал наследнику грамматику и русскую словесность.

⁴ Пеллико Сильвио (1789—1854) — итальянский писатель и публицист, автор известных мемуаров «Мои темницы» (1833) и трактата «Об обязанностях человека» (1834). Обе книги вызвали огромный интерес в России (см.: Гиллельсон М. И. Из истории итальяно-русских литературных связей. — Русская литература, 1966, № 2, с. 246—250). Пушкин напечатал в «Современнике» рецензию

245

на книгу Пеллико «Об обязанностях человека» (XII, 99—100). Дневник Жуковского отражает самую раннюю стадию знакомства с произведениями Пеллико в России. Надо полагать, речь идет о «Моих темницах», так как в записи за 5 июня Жуковский упоминает «Путешествие во Флоренцию» — одну из глав этой книги. Подробнее см.: Kauchtschischwili N. Silvio Pellico e la Russia. Un capitalo sui rapporti culturali russo-italiani. Milano, 1963 (в книге подробно охарактеризованы переводы произведений Пеллико на русский язык). В библиотеке Пушкина имеются обе упомянутые книги Пеллико, см.: Пушкин и его современники, вып. IX—X. СПб., 1910, № 1250, 1251.

⁵ Нефф Тимофей Андреевич (1804—1876) — профессор исторической живописи, член Академии художеств.

⁶ Волконский Петр Михайлович (1776—1852) — министр двора.

⁷ Ушаков Павел Петрович (1779—1853) — генерал-адъютант, состоявший при наследнике.

⁸ Крейтон Василий Петрович — придворный медик, лечивший императорскую семью. Жуковский был дружен с Крейтоном и постоянно упоминает о нем в дневниковых записях за 1820, 1829, 1838 гг. (см.: Дневники Жуковского, с. 85, 87, 208 и др.). В начале 30-х годов Жуковский лечился у Крейтона (см. письмо Жуковского к вел. кн. Александру Николаевичу от 7 июня 1833 г.: Русский архив, 1883, № 1, с. XXVI).

⁹ Упоминания в дневнике 1834 г. о Михаиле Юрьевиче Виельгорском (1788—1856) связаны с болезнью его сына Иосифа, умершего в 1839 г. от туберкулеза. При дворе Виельгорский занимал должность шталмейстера.

¹⁰ Раух Егор Иванович (1789—1864) — лейб-медик императрицы.

¹¹ Дубенская Варвара Ивановна (ок. 1812—1901) — фрейлина, была в числе наиболее близких друзей Жуковского в придворной среде. Отзывы о ней см. также в «Письмах Жуковского к А. И. Тургеневу» (М., 1895, с. 281, 284) и в письмах Жуковского к Пушкину: приглашая Пушкина на свои именины, Жуковский перечисляет гостей, в их числе и «привлекательную Дубенскую» (XV, 107).

¹² Паткуль Александр Владимирович (1817—1877) — сверстник наследника, воспитывавшийся вместе с ним, участник его путешествия по России в 1837 г. Впоследствии Паткуль занимал ряд видных государственных и военных постов.

¹³ Ансильон Иоганн-Фридрих (1767—1837) — видный прусский государственный деятель, писатель, воспитатель кронпринца прусского Фридриха-Вильгельма. Автор известного педагогического сочинения «Penseés sur l’homme ses rapparts et ses intérêts» (vol. I, II. Berlin, 1829) («Мысли о человеке, его отношениях и его стремлениях»), которое имеется в коллекции книг библиотеки Жуковского, хранящейся в Пушкинском Доме. Об этой книге постоянно идет речь на страницах публикуемого дневника Жуковского 1834 г. Жуковский был лично знаком с Ансильоном и общался с ним во время своего путешествия в Германию в 1820—1821 гг. (см.: Дневники Жуковского, с. 87, 89, 100). Упомянутая книга была известна и Пушкину, получившему ее в подарок от П. Я. Чаадаева в 1829 г. (XIV, 44, 394). Экземпляр с многочисленными пометами Чаадаева сохранился в библиотеке Пушкина (см.: Пушкин и его современники, вып. IX—X. СПб., 1910, № 540).

¹⁴ Эртель Василий Андреевич — преподаватель немецкого языка. В данном случае речь идет об учебном переводе драматической трилогии Шиллера «Валленштейн», который выполнял под наблюдением Эртеля наследник.

¹⁵ Вильгельм II, принц Оранский (1792—1849), будущий король Нидерландов. был женат на сестре Николая I Анне Павловне.

¹⁶ Липман Федор Иванович (1784—1854) — историк, читавший наследнику курс всеобщей истории.

¹⁷ Геерен Арнольд-Герман-Лудвиг (1760—1842) — немецкий историк, профессор философии и истории в Геттингенском университете, у которого в свое время учился А. И. Тургенев (см.: Тургенев А. И. Хроника русского в Париже. М.—Л., 1964, по указателю имен). Автор многочисленных работ по истории и праву («Ideen über Politik den Verkehr und den Handel der vernehmsten Völker der alten Welt», 1824—1826; «Geschichte der Staaten des Alterthums», 1823, и др.). В дневнике Жуковского речь идет скорее всего о книге Геерена «История европейских государственных систем» («Geschichte des europäschen Staatensystem»), которая должна была познакомить наследника с различными формами государственного устройства. Сочинения Геерена имеются в коллекции книг библиотеки Жуковского, хранящейся в Томском университете.

¹⁸ Муравьев Андрей Николаевич (1806—1874) — писатель, автор книг духовного содержания (см. отзыв Пушкина о его книге «Словарь о святых»: XII, 101).

¹⁹ Сухтелен Ольга Павловна — фрейлина.

²⁰ Имеется в виду Елагина Авдотья Петровна (1789—1877), племянница, близкий друг Жуковского.

²¹ Голицын Александр Николаевич (1763—1844) — министр просвещения и обер-прокурор Синода, личный друг Александра I. В 1824 г. по настоянию архимандрита Фотия был удален от дел. В царствование Николая I был снова приближен ко двору и пользовался большим влиянием. Жуковский, знакомый с Голицыным

246

еще с конца 1810-х годов, неоднократно прибегал к его посредничеству при ходатайстве за декабристов и других лиц, пострадавших от произвола властей. Свидетель пяти царствований, воспитывавшийся вместе с Александром I, А. Н. Голицын был живым хранителем дворцовых тайн и преданий, близко знал многих исторических деятелей времен Екатерины и Павла. Его устные рассказы и анекдоты о Потемкине, Суворове, Екатерине II, М. С. Перекусихиной, графе А. С. Строганове и других лицах пользовались громкой известностью у современников (см. об этом: Дивов П. Г. Дневник. — Русская старина, 1900, № 7—9, с. 195; Гетц П. П. Записки. — Русский архив, 1902, кн. III, с. 66—68; Мердер М. К. Дневник. — Русская старина, 1900, № 2, с. 434; Бартенев Ю. Н. Из крымского дневника. 1843. — Русский архив, 1909, кн. II, с. 607—608, 670, и др.). Князь Голицын был крупнейшим знатоком и собирателем исторических документов, в частности владел уникальной коллекцией писем и мемуаров исторических лиц. По его поручению такого рода материалы собирал для него и А. И. Тургенев (см.: Остафьевский архив, т. IV. СПб., 1899, по указателю имен). Записанные со слов Голицына исторические анекдоты связаны главным образом с Екатериной II. Они ярко характеризуют своеобразие и стиль этого рассказчика.

²² Сегюр Луи-Филипп (1753—1830) — известный французский дипломат, автор известных мемуаров «Mémoirés, ou Souvenirs et Anecdote» (vol. I—III) («Мемуары, или Воспоминания и анекдоты»), выдержавших несколько изданий. В 1783 г. граф Сегюр был назначен послом в Россию, где провел несколько лет, близко наблюдая Екатерину II и ее приближенных. Эти впечатления нашли отражение во II и отчасти III томах его мемуаров. В библиотеке Пушкина имеется два издания мемуаров Сегюра (Paris, 1826—1827; Bruxelles, 1827). См.: Пушкин и его современники, вып. IX—X, №№ 1378, 1379. В издании 1827 г. разрезаны все три тома, в издании 1826—1827 гг. — тома II и III, посвященные описанию пребывания Сегюра в России. Это свидетельствует о несомненном интересе Пушкина к личности мемуариста и к его описанию придворных нравов екатерининского времени. Мемуары Сегюра, касающиеся времени его пребывания в России, неоднократно переводились на русский язык. Наиболее полное их издание см.: Русский архив, 1907, кн. III, вып. 9, с. 11—118; вып. 10, с. 193—266; вып. 11, с. 298—416. Первые переводы на русский язык отдельных фрагментов мемуаров Сегюра появились в конце 1820 — начале 1830-х годов (их перечень см. в кн.: История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях, т. I. XV—XVIII века. М., 1976, с. 170).

²³ Имеются в виду следующие слова Фридриха II, сказанные им Сегюру: «Петра III погубило то, что, несмотря на совет храброго Миниха, в нем не оказалось достаточно мужества; он позволил свергнуть себя с престола как ребенок, которого посылают спать. Екатерина, коронованная и свободная, вообразила, как молодая неопытная женщина, что все кончено; столь малодушный неприятель казался ей неопасным. Но Орловы, более смелые и более прозорливые, боясь, как бы не восстановили этого государя против них, покончили его» (Русский архив, 1907, кн. III, с. 18).

²⁴ Черкасов Александр Иванович (ум. 1788) — барон, сын статс-секретаря Елизаветы Петровны, президент медицинской коллегии. Входил в интимный кружок императрицы Екатерины II. Ему посвящена вторая часть ее записок (см.: Записки Екатерины Второй. СПб., 1907, с. 73: «Барону Александру Черкасову, из тела которого я честью обязалась извлекать ежедневно по крайней мере один взрыв смеха, или же спорить с ним с утра до вечера, потому что эти два удовольствия для него равносильны, я же люблю доставлять удовольствие своим друзьям»). Отставка А. И. Черкасову была дана в 1778 г.

²⁵ По-видимому, имеется в виду фаворит Екатерины II граф Дмитриев-Мамонов Александр Матвеевич (1758—1803), принимавший некоторое время участие в управлении делами. В 1788 г. Мамонов был назначен генерал-адъютантом Екатерины II, с чем и могло быть связано приведенное Жуковским письмо императрицы.

²⁶ Речь идет о приезде кронпринца Фридриха-Вильгельма (1795—1861), будущего прусского короля, и его жены, кронпринцессы Елизаветы Баварской (1801—1873), брак которых был бездетен. Это объясняет смысл записи за 13 июня. Жуковский перечисляет придворных кронпринца, прибывших вместе с ним в Петергоф, среди которых находилось несколько знакомых поэта. Во время поездки в Германию 1820—1822 гг. он постоянно общался с Гребеном Карлом-Иосифом (1788—1876), прусским генералом, адъютантом кронпринца Шлифеном, Стошем (см.: Дневники Жуковского, с. 92—112, 219, 379 и др.). Кронпринца сопровождал В. И. Маслов (1787—1861), генерал-лейтенант, строитель кронштадтских укреплений.

²⁷ Кавелин Александр Александрович (1793—1850) — воспитатель наследника.

²⁸ Жилль Флориан Антонович (ум. 1865) обучал наследника исторической географии.

²⁹ Со стороны русского двора на этой встрече присутствовали фрейлины Моден Софья Гавриловна (либо ее сестра Мария Гавриловна) и Тизенгаузен Екатерина Федоровна (дочь Е. М. Хитрово), князь П. М. Волконский, генерал-адъютанты

247

Барятинский Владимир Иванович (ум. 1875) и Лобанов-Ростовский Алексей Яковлевич (1795—1848), адмирал Литке Федор Петрович (1797—1882), известный путешественник, с 1832 г. воспитатель великого князя Константина Николаевича. «Принц Оранский с гувернером» — имеется в виду будущий Вильгельм III, сын принца Вильгельма (см. выше, примеч. 15). В 1834 г. ему было 17 лет (1817—1891).

³⁰ Бутенев Аполлинарий Петрович (1780—1868) — видный русский дипломат, знакомый Жуковского. См. о нем: Русский архив, 1883, № 1, с. 62.

³¹ Имеется в виду книга: Туманский Ф. О. Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полного сведения о жизни и деятельности государя императора Петра Великого. СПб., 1787. Книга эта служила Пушкину одним из источников при работе над историей Петра I.

³² Смирнов Николай Михайлович (1808—1870) — муж А. О. Смирновой-Россет, близкой к пушкинскому петербургскому кругу. 18 июля 1834 г. Смирнова родила двойню. Таким образом, посещение Жуковским дома Смирновых было связано с желанием навестить больную. О тяжелых последствиях этих родов писал жене и Пушкин (XV, 183, 185).

³³ Плюскова Наталья Яковлевна (ок. 1780—1845) — давняя знакомая Жуковского, фрейлина имп. Елизаветы Алексеевны. Ей адресовано стихотворение Пушкина «На лире скромной, благородной» (1818).

³⁴ Сперанский Михаил Михайлович (1772—1839) — известный государственный деятель.

³⁵ Шиллинг Павел Львович (1787—1837) — дипломат и ученый, петербургский знакомый Жуковского и Пушкина.

³⁶ Кривцов Николай Иванович (1791—1843) — приятель Пушкина и Вяземского, участник войны 1812 г.

³⁷ Козлов Иван Иванович (1779—1840) — известный поэт.

³⁸ Вейдемейер Татьяна Семеновна (1792—1868) — знакомая Жуковского и Пушкина.

³⁹ Росси и Моор (Мур) — английские офицеры.

⁴⁰ Вессель Егор Христофорович (1796—1853) обучал наследника искусству артиллерии.

⁴¹ По всей вероятности, имеется в виду Александр Ваттемар (ум. в начале 1850-х годов) — французский артист, мим и чревовещатель.

⁴² Христиани Христиан Христианович (1786—1835) — генерал-майор, учивший наследника фортификации.

⁴³ Бек Христиан Андреевич (1768—1853) — старший советник Министерства иностранных дел. Знакомый Жуковского (Дневники Жуковского, с. 196, 232).

⁴⁴ Елена Павловна (1806—1873) — великая княгиня, с сочувствием относившаяся к русскому искусству, принимавшая участие в Пушкине и Жуковском.

⁴⁵ Львов Алексей Федорович (1799—1870) — композитор, директор певческой капеллы.

⁴⁶ Орлов А. Ф. (1787—1862) — генерал-адъютант, будущий шеф жандармов.

⁴⁷ Бобринская Софья Александровна (1799—1866) — приближенная императрицы, давняя знакомая Жуковского, адресат его стихов.

⁴⁸ Строганов Александр Сергеевич (1738—1811) — президент Академии художеств.

⁴⁹ Фитцгерберт А., барон (1753—1839) — английский дипломат, с 1783 г. посланник при Екатерине II, входивший в интимный кружок императрицы.

⁵⁰ Кобенцель Людвиг, граф (1753—1809) — австрийский посланник в Петербурге, также принадлежавший к интимному кружку Екатерины II.

⁵¹ Линь Ш.-Ж., де (1735—1814) — бельгийский принц, в 1782 г. послан австрийским императором Иосифом II к Екатерине II с важным дипломатическим поручением. Принадлежал к кружку императрицы. Мемуары принца де Линя имелись в библиотеке Пушкина (см.: Пушкин и его современники, вып. IX—X, № 1103).