158

Четверг. 12 апреля 1823.

Как смеешь ты, бессовестный, безбожный племянник! не признавать ума и любезности в исковерканном Сеньке? (А он так мило коверкается и перевел недавно на французский язык отрывок из «Кавказского пленника» так хорошо, что и Сен-Тома сделался без ума²³) (Sous la lime mordante etc.^д А? Каково?), — ловкости в Борьке <Федорове> (А он пишет дамам и девицам в альбомы и как мило, с каким чувством читает свои стихи!), — поэтического таланта в малорослом?²⁴ (А когда он читал у соревнователей псалмы и прозаическую галиматью о незнакомых и неведомых, то родственник Державина, bel esprit^е Скимнин невольно восклицал: «тьфу, как хорошо! Черт знает, как хорошо!»). — Нехорошо, племянник, нехорошо! А это уже очень худо, неизвинительно, непростительно, что ты называешь горьким, кислым и плоским изданное под именем почтенного И. И. Б. сочинение, посвященное знаменитому сочинителю и декламации учителю уездному стихотворцу. Этот скромный молодой человек и старший член Общества несчастных, довольных собою гений, гений! Спроси товарищей его харьковских студентов, писарей в канцелярии К., спроси самого двоюродного братца²⁵ <...>

Первый раз как буду у соревнователей, или у соревущих, предложу в члены-корреспонденты члена Уголовной ниж<егородской> палаты Павла Лукьяновича Яковлева, писателя вроде Жуи.²⁶ Тотчас примут и станут посылать безденежно Соревнователя в Нижний к новому члену-корреспонденту. Сам великий Булгарин называл тебя, любезный племянник, умненьким; а граф Хвостов в восхищении от «Уездного Стихотворца»,²⁷ хотя Катенин приходится ему как-то сродни, кажется cousin. В VII № напечатан отрывок из бумаг NN, в котором граф расхвалил объявление твое о стихотворениях моего приятеля и мою басню «Макарьевнина уха». — Обругаем-ка его — хоть во «Всякой всячине» или в «Сатирической газете».

Что за дьявольщина! И я, как малорослый поэт, пишу с курсивом. Он пустился теперь в псалмы, и гр. Хвостов тоже. На следующей страстной неделе оба наши цензора будут вторично говеть. А на фоминой неделе соревнователи хотели сделать публичное чтение в зале Державина, где прежде была Беседа. Просили Карамзина и Крылова, чтобы первый прочел отрывок из Х тома своей Истории, а последний — новые басни. Не знаю, будет ли читать Карамзин,²⁸ а Крылов не будет. С ним случилось несчастие — удар апоплексический, который, как говорят, покривил ему несколько рот и глаз. Хотели бросить ему кровь, но не нашли жилы в жиру, и так приставили ему несколько десятков пиявиц. Вчера видел я барона Дельвига, который видел его, И. А. Крылова, вчерашний же день и сказывал мне, будто ему лучше и он уже вне опасности. — Кн. Цертелев приготовил очень хороший, как говорят, разбор некоторых од Державина.²⁹ Сомов-редактор — трактат о романтической поэзии.³⁰ Рылеев готовит «Думы»; Бестужевы, Булгарин, Греч и пр. и пр. также пишут что-то, пишут. От меня, Русского Тениера, потребовали не басен, а сказок, и я написал две новых сказки да представил три прежних, которые не были еще напечатаны³¹ <...>