147

Публикуемые два письма Григория Александровича Глинки к Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру1 не только дают богатый материал для характеристики будущего поэта-декабриста в лицейский период, но и содержат дополнительные сведения об обстановке в Царскосельском Лицее вообще.

Григорий Александрович Глинка (1776—1818), муж старшей сестры В. К. Кюхельбекера—Юстины Карловны (1789—1871), ученый филолог, был профессором русской словесности в Дерптском университете (1803—1810), затем одним из воспитателей великих князей Николая и Михаила. Публикуемые два письма его к лицеисту Кюхельбекеру вместе с более ранним письмом от 23 ноября 1812 г.2 дают прекрасное представление о характере их взаимоотношений. Г. А. Глинка неизменно играл роль наставника и руководителя своего юного шурина и в вопросах, касающихся русской словесности, более всего занимавших будущего поэта, и в вопросах морали. Однако Кюхельбекер развивался самостоятельно, и не во всем следовал указаниям своего старшего родственника. Письмо от 10 июня 1814 г. посвящено в основном очень актуальному тогда вопросу о возможности существования русского гекзаметра. Лицеист Кюхельбекер, как это видно из письма, включился в развернувшуюся в 1813—1815 гг. полемику о гекзаметре, вызванную переводом «Илиады» Гнедича. Кюхельбекер, делающий свои первые шаги на поприще русской литературы (упоминаемая Г. А. Глинкой ода его на взятие Парижа до нас не дошла), очень внимательно прислушивался ко всем предложениям литературных новаторов. Из письма Глинки видно, что уже в 1814 г. Кюхельбекер начал изучать греческий язык, сопоставлять русские и античные стихотворные размеры и сделал вывод о возможности употребления античных размеров в русском стихосложении. Хотя Глинка придерживался другого мнения, ему не удалось склонить на свою сторону Кюхельбекера, который, как известно, стал вскоре одним из активных пропагандистов русского гекзаметра, как в художественном творчестве, так и в критических статьях.

Литературные увлечения Кюхельбекера-лицеиста отличались оригинальностью, и, по мнению Ю. Н. Тынянова,3 в лицейской среде Кюхельбекер стоял особняком. Однако мы можем говорить и об определенном влиянии будущего поэта-декабриста на своих товарищей, в том числе

148

и Пушкина, в литературном отношении. Те познания в немецкой литературе, с которыми он пришел в Лицей, отличались от соответствующей подготовки Пушкина и других лицейских поэтов, воспитанных преимущественно на образцах французской литературы. Пушкин позднее в статье о Дельвиге отметил эту роль Кюхельбекера, «хорошо знавшего немецкий язык», делившегося своими познаниями с товарищами-лицеистами, и назвал его «живым лексиконом и вдохновенным комментарием» (XI, 518 и 273).

Кюхельбекер не только декламировал Клопштока и Шиллера, не только вдохновенно комментировал их. Он, видимо, усвоил уже и предромантическое отношение к античности, идущее от Винкельмана и Гердера; отсюда и занятия греческим языком, и попытка создать русский гекзаметр. Кюхельбекер был первым лицейским поэтом, практиковавшимся в этом размере. Подобные, весьма многочисленные опыты в гекзаметрах Дельвига и Пушкина, возможно, возникали отчасти не без его первоначального влияния.

Письмо Г. А. Глинки — еще одно подтверждение того, что все литературные занятия Кюхельбекера отличались серьезностью и основательностью, а там, где дело касалось его убеждений, он проявлял неизменное упорство и уверенность в своей правоте. Таким он был уже в Лицее, таким оставался всю жизнь (это не значит, разумеется, что взгляды его не подвергались изменениям).

Второе из публикуемых писем Г. А. Глинки дает нам представление о характере будущего поэта-декабриста, о его мечтательности, замкнутости, высоких моральных устоях, нетерпимости по отношению ко всему, что не соответствовало его представлениям об идеале.

Оно показывает также, что Кюхельбекер был в Лицее долгое время одинок, и, может быть, содержит некоторые коррективы к тому традиционно сложившемуся идиллическому образу Лицея и лицейской жизни, который был создан первоначально Е. А. Энгельгардтом и затем развит в трудах Я. К. Грота, Д. Кобеко и других историков Лицея.

Вместе с тем следует сказать, что одиночество Кюхельбекера было, по-видимому, временным. К 1817 г., последнему году пребывания в Лицее, относится ряд его стихотворений, обращенных к товарищам-соученикам, стихотворений, отличающихся теплотой и прочувствованностью тона. С этого времени сохранил Кюхельбекер благодарные воспоминания о лицейских товарищах и до конца дней своих оставался верным культу лицейской дружбы, связывающей всех выпускников этого учебного заведения.

Упоминаемый Глинкой «первый том» сочинения «любимого <...> философа и прямого знатока людей» — это, по всей вероятности, не что иное, как сочинение швейцарского философа Вейса «Принципы философии, политики и морали», которое оказало большое влияние на Кюхельбекера, а через него и на его товарищей и послужило основой знаменитого лицейского «Словаря».4

Сноски

Сноски к стр. 147

1 ЦГАЛИ, ф. 256, оп. 2, № 10.

2 Опубликовано, см.: Литературное наследство, т. 59. М., 1954, с. 481.

3 См. Тынянов Ю. Н. В. К. Кюхельбекер. — В кн.: Кюхельбекер В. К. Лирика и поэмы, т. I. Л., 1939 с. IX—Х (Б-ка поэта. Большая серия), с. IX—X.

Сноски к стр. 148

4 Вопрос о словаре исследован Ю. Н. Тыняновым, см.: Литературное наследство, т. 16—18. М., 1934, с. 332—338. См. также: Мейлах Б. С. «Словарь» В. К. Кюхельбекера (история замысла, идеи, структура). — В кн.: Декабристы и русская культура. Л., 1976, с. 185—204.