Томашевский Б. В. Пушкин и Петербург // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — Т. 3. — С. 37—45.

http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/is3/is3-037-.htm

- 37 -

Б. В. ТОМАШЕВСКИЙ

ПУШКИН И ПЕТЕРБУРГ1

Стержневой темой, к которой тяготеют доклады нашей конференции, является Петербург. Однако эта тема сама по себе необычайно широка и представляет несколько очень различных аспектов.

Первый аспект — это аспект биографический, та самая основа, на которой возникает тема «Пушкин и Петербург».

Во многих своих произведениях Пушкин пересматривает свой жизненный путь. Такие пробеги всегда начинаются с темы лицея и трехлетнего пребывания в столице. Все эти годы, с 1811 до мая 1820, можно назвать первым петербургским периодом жизни Пушкина. Этот период лучше всего охарактеризован в восьмой главе «Евгения Онегина». Лицейские годы характеризуются так:

В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.

Годы после окончания лицея обрисовываются иначе:

И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я Музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров...

Мы вспоминаем встречи Пушкина в эти годы, его увлечения, его знакомства, все впечатления, послужившие материалом для первой главы «Евгения Онегина», а кроме того, всё то, о чем нельзя было писать и что послужило причиной, по которой Пушкин сжег свои записки после событий декабря 1825 года. Мы помним, как и почему оборвался первый петербургский период жизни Пушкина. Эта тема нашла отражение в отрывках десятой главы «Онегина».

Мы помним и те противоречия страстей, которые характеризуют создание «Кавказского пленника», и те измены «питомцев наслаждений», «Минутной младости минутных друзей», о которых говорится в «Посвящении» «Кавказского пленника» и в элегии «Погасло дневное светило».

И вот наступают долгие годы изгнания — сперва на юге, затем в деревенском

- 38 -

заточении в Михайловском. И через все эти годы проходит тоска о Петербурге, окрашивающая и письма Пушкина этой поры и его стихи и придающая горький привкус иронии Пушкина в описании Петербурга в первой главе «Евгения Онегина».

Семь лет не видал Пушкин Петербурга. Только в мае 1827 года он приезжает в этот город. Новый период петербургской жизни можно условно ограничить 1830 годом. В это время Пушкин то и дело покидает Петербург то для Москвы, то для Михайловского, то для Малинников, то для поездки на Кавказ и, наконец, в Болдино. Это годы разочарований и иллюзий, за которыми следуют новые разочарования, годы беспокойных поисков чего-то, годы смутные и непоседливые.

Это годы, когда Пушкин, распрощавшись с романтическими восторгами, приглядывается к будничной жизни со всеми ее невзгодами и радостями. Именно в эти годы Пушкин создает свою характеристику города, в которой подчеркнуты противоречия и контрасты в его облике и в его быте:

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит —
Всё же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой.

Именно в итоге петербургских впечатлений этих лет появляются произведения, отражающие быт петербургских маленьких людей: «Домик в Коломне» и др.

Наконец, последний период, начиная с мая 1831 года, когда Пушкин после женитьбы окончательно поселился в Петербурге. Это трагический период его жизни, закончившийся катастрофой 1837 года, и в то же время это годы наибольшей зрелости Пушкина. Это годы серьезных размышлений и глубоких наблюдений. Впечатления этих лет отразились в ряде произведений, в которых ставится тема Петербурга. Всё углубляется тема «петербургского света», уже разработанная в последней главе «Евгения Онегина»; в этом аспекте тема Петербурга осложняется историческими и психологическими размышлениями. Окончательной формы эти замыслы Пушкина не получили. До нас дошли только планы намеченных им произведений и незаконченные наброски так называемых «светских повестей». Но наблюдения над светским обществом дали Пушкину материал для его «Дневника» — произведения своеобразной формы. Этот «Дневник» вызывал споры в среде литературоведов и до сих пор не получил общепризнанного и общепринятого истолкования. Между тем он содержит много материалов, характеризующих отношение Пушкина к окружавшему его петербургскому обществу и ко всему тому, что связано было с жизнью столицы, государственного центра. Законченными произведениями на петербургскую тему являются «Пиковая дама» и «Медный всадник».

Все эти впечатления от жизни в Петербурге до известной степени определили и отношение Пушкина к теме Петербурга и отражение города в его произведениях.

Перечислять и анализировать все произведения Пушкина, в которых так или иначе отразился образ Петербурга, было бы и долго и утомительно; исчерпать такой обзор в кратком вступительном слове было бы невозможно. Я отмечу только основные моменты и постараюсь кратко охарактеризовать основные аспекты этой темы.

- 39 -

Уже первые, еще детские, впечатления от города, относящиеся к 1811 году, получили отражение в поэзии Пушкина. Правда, это не прямое описание города, каким он его видел, а описание, в какой-то степени приспособленное к сюжету произведения. Но во всяком случае это впечатления, основанные на воспоминании о приезде. Я имею в виду стихотворение «Городок»:

На тройке пренесенный
Из родины смиренной
В великий град Петра,
От утра до утра
Два года всё кружился
Без дела в хлопотах,
Зевая, веселился
В театре, на пирах...

Мы знаем, что два года Пушкин не жил в городе и в этом возрасте вряд ли он так много «веселился» на пирах и в театрах, особенно на пирах. Но дело не в фактическом сюжете, а в впечатлении, которое производит город.

Характерно здесь сопоставление с Москвой. Москва — патриархальная «родина смиренная». Речь идет о той Москве, которую помнил Пушкин: о Москве до пожара 1812 года. Очень долго, пока он в 1826 году не увидел новую, отстроенную Москву, сюжет Москвы ассоциируется у Пушкина с Москвой допожарной. По сравнению с Москвой Петербург кажется ему пышным. Эта пышность жизни поражает молодого москвича. Мы не можем найти в творчестве лицейского периода такого произведения, которое бы полностью отражало все впечатления от кратковременного пребывания в Петербурге, но мы имеем произведения, в которых отражается пышный блеск города, в которых появляются черты одического отношения к городу. Такой Петербург появляется в стихах Пушкина и позднее. Собственно, такое отношение к Петербургу завершается очень поздно, в том гимне городу, который мы находим в прологе к «Медному всаднику». Но если обратиться к ранним впечатлениям, мы услышим в стихах, посвященных Петербургу, высокий тон, торжественную стилистику даже тогда, когда Пушкин выражает отнюдь не восторженное отношение к столице.

Мрачные черты примешиваются к торжественному облику города уже в строфе «Вольности», посвященной Михайловскому замку:

Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец...

Это очень мрачно, и эта мрачность еще более сгущается в дальнейших строфах, посвященных обстоятельствам убийства Павла, но это высоко и торжественно, как только и может быть в оде.

Но вот сравнение Петербурга с Москвой, являющееся своеобразным продолжением темы, поставленной в «Городке». И здесь характеристика города убийственна — это прямое обвинение столице деспотического государства, в которой сосредоточены все аксессуары самодержавного строя:

Итак, от наших берегов,
От мертвой области рабов,

- 40 -

Капральства, прихотей и моды
Ты скачешь в мирную Москву...

     («Всеволожскому», 1819).

Или в послании В. В. Энгельгардту, где облик города противопоставлен пасторальной, идиллической картине сельской жизни:

От суеты столицы праздной,
От хладных прелестей Невы,
От вредной сплетницы молвы,
От скуки, столь разнообразной,
Меня зовут холмы, луга,
Тенисты клены огорода,
Пустынной речки берега
И деревенская свобода.

    («N. N.» — «Я ускользнул от Эскулапа». 1819).

И вот первое и разительное противоречие: в городе соединено и благо и зло, и красота и безобразие, почти уродство.

Но чаще мы слышим оптимистические ноты. С первым петербургским периодом связывается тема дружбы, тема тех свободных собраний молодых друзей, где свободный ум не чувствует плена и готов вступить в борьбу со злом. В городе два общества, два круга: мрачный круг правителей и свободный круг протестующей молодежи. Эти два общества хорошо описаны Пушкиным в его статье «Мои замечания об русском театре», где говорится о двух родах театральных зрителей. Встречается эта тема и в стихах:

Как ты, мой друг, в неопытные лета,
Опасною прельщенный суетой,
Терял я жизнь и чувства и покой;
Но угорел в чаду большого света
И отдохнуть убрался я домой.
И, признаюсь, мне во сто крат милее
Младых повес счастливая семья,
Где ум кипит, где в мыслях волен я,
Где спорю вслух, где чувствую живее,
И где мы все — прекрасного друзья,
Чем вялые, бездушные собранья,
Где ум хранит невольное молчанье,
Где холодом сердца поражены...

(«Послание к кн. Горчакову», 1819)

И вот у Пушкина появляется тема молодого человека, современника, такого же, как он сам, посетителя дружеских сходок, спектаклей в Большом театре, пирушек, где велись смелые и задушевные беседы, собраний «Зеленой лампы», вечеров в домах Всеволожского, Тургенева, Муравьева. Этот образ появляется в разном освещении и на разном стилистическом фоне. В поэме «Руслан и Людмила» в авторских отступлениях уже достаточно характеризуется молодой петербуржец, современник Пушкина. Завершенный портрет его дан, конечно, в «Евгении Онегине», в первой главе, но не забудем, что он претерпел к тому времени серьезную трансформацию. В предисловии к первой главе «Евгения Онегина» Пушкин отметил генетическую связь Онегина с героем «Кавказского пленника». Романтический герой был своего рода сублимацией того же образа молодого современника Пушкина, представителя именно петербургского общества. Но в романтическом своем варианте он был беглецом из породившей его

- 41 -

среды, путником, ищущим неясного идеала в экзотической, необычайной обстановке, на лоне природы, где господствуют естественные отношения, естественный уклад жизни. Будничному Петербургу романтик противопоставлял вожделенный золотой век, куда герой приходил со всеми своими противоречиями, со своими трагическими страданиями, — и о нем говорилось в высоком стиле, он возведен был на высокий пьедестал, хотя и являлся жертвой страстей и страданий.

Для поэта-романтика Петербург — это знакомый образ большого города, общества, живущего особой жизнью, образ европейской цивилизации, воспринимаемый не без руссоистского осуждения.

Но достаточно было рассеяться романтическому туману, чтобы тот же герой предстал в свойственной ему среде, чтобы о нем можно было говорить не возвышенно, не восторженно или гневно, а языком дружеской беседы, даже слегка насмешливо, тоном приятельским и шутливым.

«Евгений Онегин» — вот первая реалистическая картина Петербурга. И здесь характеристика города связана с темой молодого человека — современника. Любопытна манера описания. Картины города даны в действии рассказа. Пушкин не останавливается, чтобы с неподвижной точки рисовать городской пейзаж или характерный для столичного города интерьер (театр, ресторан, бал). Эти зарисовки появляются попутно, но даже в легком замечании, в придаточном предложении, в самых простых словах чувствуется концентрация наблюдений и воспоминаний зрительного порядка:

Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе...

Уж темно: в санки он садится.
«Пади, пади!» раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.

(Гл. 1, стр. XV—XVI).

Наиболее подробные описания даны как бы глазами героя:

Что ж мой Онегин? полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик...

(Гл. 1, стр. XXXV).

И следует перечень бытовых зарисовок на темы, значительно позднее популяризованные в литературе физиологическими очерками натуральной школы.

Или вот лирически приподнятое описание белой ночи, особенно близкое Пушкину. Именно это описание он просил иллюстрировать и прислал в письме брату проект рисунка:

Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,

- 42 -

Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!

    (Гл. 1, стр. XLVIII).

И только охарактеризовав настроение зрителя (мы — это автор и его герой), Пушкин приступает к четкому рисунку городского пейзажа:

Всё было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке...

(Гл. 1, стр. XLVIII).

Что касается до городских интерьеров, то Пушкин дает их сразу с нескольких точек зрения (и топографически и психологически). Он обрисовывает театр и в его зрительном зале, и из вестибюля, где спят лакеи, и с улицы, где

Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони...

(Гл. 1, стр. XXII).

Описывая бал, Пушкин предварительно бросает взгляд на празднично украшенный дом снаружи, с точки зрения сторонних прохожих:

Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.

(Гл. 1, стр. XXVII).

Зарисовки Пушкина в каком-то смысле полифоничны, многоголосы Мы всегда чувствуем присутствие людей, притом людей весьма разных.

В ином аспекте выступает тема города в следующий период.

После «Бориса Годунова» Пушкин всё чаще обращается к историческим сюжетам. Чисто политические размышления (о судьбах русского самодержавия, вышедшего победителем из столкновения 1825 года, подготовленного оппозицией тайных обществ, столь знакомой Пушкину еще с последних лет пребывания в лицее) приводят Пушкина к теме Петра. Петербург становится своеобразным историческим символом, знаком новой России, России петровской.

Действие романа «Арап Петра Великого» начинается в Париже, где обрисовано общество, характерное для последних десятилетий перед крушением, общество одряхлевшее. Развивается действие в молодой и сильной России, в Петербурге, знаменующем победу человеческой воли над сопротивлением стихий. Здесь уже слегка намечена тема, развитая впоследствии в «Медном всаднике».

- 43 -

Тема города осложняется историческими ассоциациями. Это город, определивший русскую историю XVIII века, центр борьбы между феодальным дворянством, стремившимся к олигархии, и самодержавием петровского типа, с новой аристократией и высокой, всесильной бюрократией. Город не только Петра, но и Анны, Елизаветы, Екатерины, город дворцовых переворотов и официальных празднеств и в то же время современный большой торговый и промышленный город европейского типа; город со своими захолустьями, мещанством и беднотой, лишь изредка, хотя и сильно, напоминавшими стране о том, что существуют иные, чем самодержавие и аристократия, исторические силы, определяющие ход вещей. Так было в пугачевщину, так было и во время холерных бунтов 1831 года.

В произведениях Пушкина последних лет мы встречаем разнообразные зарисовки города: и общая торжественная панорама в «Медном всаднике» и (там же) тихий уголок в Гавани — в соответствии с резкой антитезой: Петр, воплощенный в фальконетовском монументе, «кумир» «с простертою рукою», стоящий на страже своего города, и бедная Параша, о которой мы знаем только из размышлений смиренного героя. Богатые кварталы изображены в «Пиковой даме», коломенское захолустье — в «Домике в Коломне» и в отрывке «На углу маленькой площади», пышные и вечно праздничные острова — в неоконченной повести «Гости съезжались на дачу» и, в противопоставление светским салонам и роскоши богачей, смиренный номер плохонькой гостиницы, в котором поселился итальянский импровизатор из «Египетских ночей», и пригородное кладбище в стихотворении «Когда за городом, задумчив, я брожу» (1836).

Но для 30-х годов характернее не объективные акварельные картинки из жизни города, а размышления о судьбах города, размышления исторические, получившие наиболее яркое выражение в «Медном всаднике». В этой поэме город является на правах действующего лица и судьба города определяет движение действия. Но с начала до конца читатель чувствует какую-то символичность действия, недосказанность формулировок, наполнение картин и эпизодов какими-то важными социально-историческими размышлениями и намеками. Вот почему поэма воспринимается не как изложение объективного сюжета, а как образное отражение философских раздумий, с подсказкой какого-то ответа и какой-то исторической и социальной оценки происходящего. Поэма тревожит.

Первый читатель, которого поэма настроила на тревожный лад, был Николай I. Но его тревога была охранительного порядка. Он не много понял, понаставил на рукописи вопросительных знаков, кое-что отчеркнул, кое-что зачеркнул и — испугался. Он понял, что за торжественным и трагическим тоном поэмы слышен голос какого-то суда, и хотя приговор не был расслышан российским самодержцем, но он угадывал, что приговор этот не в его пользу. Он пережил то, что в иной психологической обстановке, в наивной форме пережила Татьяна, разгадывая значение сна:

Но сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.

   (Гл. 5, стр. XXIV).

Вероятно, Николай подумал, что в этом приговоре отведено место и ему. И он поступил так, как мог поступить глава полицейского аппарата: отогнать мрачный и назойливый сон запрещением, зажать рот обвинителю, которого он инстинктивно почувствовал в авторе поэмы, и тем призвать его к субординации по принятому политическому этикету.

- 44 -

Но тревогу, хотя и иного рода, поэма возбудила и в критиках, и до сих пор ведутся споры о смысле поэмы Пушкина.

Исторические и социально-политические размышления о роли столицы в жизни страны отразились не только в художественных произведениях этих лет, но и в публицистических записках, статьях, набросках, планах. Я уже упоминал «Дневник». Большое место тема Петербурга занимает в полемическом произведении «Путешествие из Москвы в Петербург». В этом произведении, остающемся в некоторых отношениях загадочным до сих пор, а поэтому требующем новых и новых разысканий, несколько страниц отведено Петербургу и, в частности, его соревнованию с Москвой.

Пушкин глубоко любил Петербург, тосковал о нем, когда дорога туда была ему преграждена, и вряд ли представлял себе свою жизнь вне Петербурга.

И однако тот же город давал ему много пищи для ненависти. Тот «свет», в котором он принужден был жить, фальшивое положение поднадзорного, постоянные стычки с представителями «света» в лице самого царя, Бенкендорфа или кругов, близких к министрам Уварову, Нессельроде и многим другим, вызывали в нем желание бежать из Петербурга:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

          («Пора, мой друг, пора!..», 1834?).

И враги достигли своего. Они замучили своего пленника и привели его к катастрофе 1837 года.

И всё же Пушкину не свойственно было уныние. Он любил жизнь и свободу, которую он отождествлял с жизнью, и эту свободу он ощущал в себе:

                         Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи...

    («Из Пиндемонти», 1836).

И вот — жить, жить вопреки несчастиям, вопреки врагам, вопреки угрозам смерти:

        ...умереть,
Идти неведомо куда, во гробе тлеть
В холодной тесноте... Увы! земля прекрасна
И жизнь мила...
Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете,
В печалях, в старости, в неволе... будет раем
В сравненьи с тем, чего за гробом ожидаем.

     («Анджело», 1833).

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.

     Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать...

(«Элегия», 1830).

Пушкин глубоко чувствовал

       все блага жизни сей,
Веселый мир души, беспечные досуги...

    («К***», 1832).

- 45 -

И это была врожденная черта Пушкина. Еще в 1821 году он писал:

    ...в волнении страстей
Я тайно изнывал, страдалец утомленный;
В минуту гибели над бездной потаенной...
Терпенье смелое во мне рождалось вновь;
Уж голос клеветы не мог меня обидеть:
Умел я презирать, умея ненавидеть...
К печалям я привык, расчелся я с судьбою
И жизнь перенесу стоической душою.

(«Чаадаеву», 1821).

Этому Пушкин остался верен до конца дней своих. Свое чувство жизни Пушкин питал сознанием своей непримиримости, готовностью к борьбе. Бунтарем он вошел в жизнь, бунтарем сошел в могилу.

—————

Сноски

Сноски к стр. 37

1 Вступительное слово при открытии Девятой Всесоюзной Пушкинской конференции 6 июня 1957 года — последнее публичное выступление Бориса Викторовича Томашевского. Печатается по стенограмме заседания. — Ред.