Т. Г. ЦЯВЛОВСКАЯ

«ПОЭТ Ю.» В «ПУТЕШЕСТВИИ В АРЗРУМ»

В четвертой главе «Путешествия в Арзрум», рассказывая о действиях русских войск перед взятием Арзрума, Пушкин пишет:

«На другой день утром войско наше двинулось вперед. С восточной стороны Арзрума, на высоте Топ-Дага, находилась турецкая батарея. Полки пошли к ней, отвечая на турецкую пальбу барабанным боем и музыкою. Турки бежали, и Топ-Даг был занят. Я приехал туда с поэтом Ю. На оставленной батарее нашли мы графа Паскевича со всею его свитою. С высоты горы в лощине открывался взору Арзрум со своею цитаделью, с минаретами, с зелеными кровлями, наклеенными одна на другую».1

Долгое время оставалось неизвестным, кого Пушкин имел в виду под инициалом Ю. Фамилию Михаила Владимировича Юзефовича, о котором идет здесь речь, впервые раскрыл П. А. Ефремов в 1881 году,2 вскоре после того, как в печати появились воспоминания о Пушкине М. В. Юзефовича, позволившие сделать это отождествление.

В 1829 году Юзефович был молодым офицером и принимал участие в военных действиях на Кавказе; о своих частых встречах с Пушкиным (когда оба они находились при армии Паскевича) Юзефович впоследствии вспоминал не раз и подробнее рассказал в своей статье «Памяти Пушкина», напечатанной в «Русском архиве» (1880, т. III, стр. 431—446).3 Однако статья не разъяснила, почему Пушкин назвал Юзефовича «поэтом», и это долгое время вызывало недоумение исследователей.4 В настоящее время представляется возможным дать на это правдоподобный ответ.

Отметим прежде всего, что, независимо от интересующего нас упоминания Юзефовича в «Путешествии в Арзрум», в печати несколько раз глухо сообщалось, что он «писал стихи, которые частью помещал в периодических изданиях, а частью издавал маленькими сборниками»;5 однако

352

оставалось неизвестным, где именно и в какие годы Юзефович печатал плоды своих стихотворных досугов, публиковались ли они под его собственным именем или под псевдонимами.

Предпринятые нами разыскания позволили установить, что Юзефович, действительно, грешил занятиями поэзией и печатал стихи в течение более чем полустолетия, начав свою жизнь поэта при Пушкине, а окончив ее одновременно с Фетом.

Четыре стихотворения Юзефовича были напечатаны в 1831 году,6 одно в 1842 году.7 Последнее, в частности, обратило на себя внимание Белинского, горячо одобрившего неизвестного ему стихотворца, укрывшегося под никому не известными инициалами: Л. П. «Славные стихи в 7 № „Отечественных Записок“ „Петр Великий“..., — писал Белинский В. П. Боткину в конце лета 1842 года, — читаю и перечитываю их с наслаждением, — есть в них что-то энергическое, восторженное и гражданское, есть много смелого, как например, 16-й куплет...

Таков был ум его глубокий.
Но что́ чудесней, ум в Петре,
Иль гражданина дух высокий
В самовластительном царе?»

И далее, в том же письме: «А ведь, несмотря на несколько простодушное унижение Наполеона перед Петром и возвышение нашей борьбы с первым, стихи-то „Петр Великий“, право, хороши. Спросите Краевского, где он их взял?».8

Ответа на этот вопрос Белинский, очевидно, не получил, потому что допустил произвольную догадку, удержавшуюся в памяти его друзей: инициалы «Л. П.» под текстом стихотворения раскрывались как Лев Пушкин. Впоследствии И. С. Тургенев вспоминал: «Белинский часто читал между друзьями стихотворения Льва Пушкина, брата поэта и с особенным чувством произносил стихи <«Петр Великий»>, в которых преобразователь представлен был влачащим

Ряд изумленных поколений
Рукой могучей за собой».9

Хотя вскоре после появления в печати приведенных строк «Воспоминаний» Тургенева известный библиограф С. И. Пономарев разъяснил, что инициалы «Л. П.» под стихотворением «Петр Великий» в «Отечественных записках» 1842 года означают «Любитель Петра» и выбраны в качестве

353

псевдонима М. В. Юзефовичем, но это разъяснение10 проскользнуло мимо внимания исследователей русской литературы и забылось. Вслед за И. С. Тургеневым стихотворение «Петр Великий» было приписано Л. Н. Майковым,11 а затем и Н. Л. <Н. О. Лернером>12 перу Льва Сергеевича Пушкина. В настоящее время обнаружен автограф стихотворения «Петр Великий», написанный М. В. Юзефовичем с его сопроводительными словами.13

В конце жизни Юзефович напечатал небольшой сборник своих стихотворений,14 но все эти стихотворения поздние и представляют собой большей частью отклики на различные случаи общественной и политической жизни; несколько из них напечатано было в периодических изданиях.15 Кроме того, Юзефович является также автором пятиактной драмы в прозе «Мазепа», написанной в 60-х годах и не увидевшей света.16

354

Таким образом, поэтическое наследие М. В. Юзефовича невелико и не представляет особого литературного интереса; несомненно, впрочем, что в скромности своего поэтического дарования он и сам отдавал себе полный отчет. Тем не менее жизнь столкнула его со многими выдающимися литературными деятелями его времени, поэтому он мог рассказать немало интересного о встречах и беседах с ними.

Помимо Пушкина, Юзефович был лично знаком с Вяземским, Грибоедовым, Денисом Давыдовым, Подолинским, Ф. Туманским, Шевыревым, Плетневым, Погодиным, Максимовичем, Самариным, Аксаковыми, Гоголем, Тютчевым, А. Н. Майковым, А. К. Толстым, П. В. Анненковым и многими другими;17 известно также, что он был знаком с Бальзаком во время пребывания последнего в Киевской губернии.18

Из всех известных нам стихотворений Юзефовича наиболее интересным нужно признать «Удовольствия воображения», посвященное А. И. Подолинскому. В этом романтическом произведении поэт говорит о наслаждениях «в пустыне бытия», особенно близких гонимым судьбой:

Но не с людьми, не в душном их кругу
Те наслаждения живут и к сердцу сходят:
Они на теме гор, иль моря на брегу,
Иль в звездных небесах беседу с ним заводят.

Поэт описывает сладость воображения «в звездных небесах»:

Что зрел тогда мой взор, на землю обращенный?
Все горести ее, все блага жизни сей
Как малы для души казалися моей!
Не нужно было мне их счастья, их свободы:
Я не был сын земли; но сын другой природы...

Он переходит к поэзии гор:

О горы! и на вас, в моем воображеньи,
Внимать я восходил поэзию души.
Как вечной младостью снега их хороши!

355

На них не встретишься ни с чьими ты следами,
................
Там смерти не было, ни чья не тлеет кость,
И вихрь, единый вихрь, их буйный, звучный гость
Музыкою громов пиры их оглашает,
И смертный с трепетом музыке той внимает.
Но я, на тех пирах, я часто восседал;
Венчанный тучами, на землю я взирал.
...............

Есть основания предполагать, что строки многоточий — цензурные купюры, что за ними скрываются картины земной жизни, скованной, несвободной, невыносимой для человека с умом и сердцем.

В романтическом противопоставлении мрачной действительности идеальному надземному миру Юзефович был не оригинален. Сходные образы нередко встречаются в русской поэзии тех лет. Есть они и у Пушкина. Некоторые из стихотворений Пушкина, в которых мы находим аналогичное противопоставление, не только были известны Юзефовичу до их напечатания, но, вероятно, могли ему вспомниться при написании цитированного выше произведения.

В стихотворении «Надеждой сладостной младенчески дыша...» (1823) мы читаем у Пушкина такие строки:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,
И улетел в страну свободы, наслаждений,
В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений,
Где мысль одна плывет в небесной чистоте...

В черновых редакциях слова «где смерти нет» звучали более остро: «где нет оков», «где нет царей», что еще лучше оттеняло понятие «свободы» в предшествующей строке.

Очень может быть, что основная мысль стихотворения Юзефовича «Удовольствия воображения» была навеяна цитированными строками из стихотворения Пушкина, — Юзефович познакомился с этим произведением, вероятно, со слов самого поэта, незадолго до сочинения своего стихотворения.19

Известные нам произведения Юзефовича поздних лет не представляют для нас интереса. Многословные и лишенные поэтических достоинств, они являются, в сущности, декларациями воинствующего реакционера. В стихотворном предисловии к сборнику «На прощанье» обращает, однако, на себя внимание признание автора в былом своем свободомыслии, от которого он тут же патетически отрекается:

В былые дни, в младые годы
Иные песни я певал:
И мне знаком был бред свободы,
И мой он разум волновал. —
Путь отрицанья, путь сомненья
Прошел и я с конца в конец...

356

Свободолюбие молодого Юзефовича сказалось и в его стихотворении 1830 года «Удовольствия воображения», появившемся в печати (как указывалось выше) с купюрами, повидимому, цензурного происхождения.20

Ранние стихи Юзефовича были живее, поэтичнее, но не были оригинальны. Не превышая среднего уровня поэзии своего времени, они тем не менее были гладкими и звучными, как все стихи золотого века русской поэзии. Они принадлежали к тем стихам, о которых Пушкину пришлось однажды обронить такие слова: «...под известный каданс можно их наделать тысячи, и все они будут хороши. Я ударил об наковальню русского языка, и вышел стих — и все начали писать хорошо».21

Возвращаемся к вопросу о том, почему Пушкин, упомянув Юзефовича в «Путешествии в Арзрум» (в «Современнике»), назвал его «поэтом». Ни одно из стихотворений Юзефовича, как мы видели, не было напечатано ранее 1831 года. Возможно, что, увидев в «Одесском альманахе» на 1831 год четыре стихотворения с подписью М. Юз..., Пушкин узнал в авторе адъютанта Раевского, с которым он познакомился за полтора года до этого на Кавказе (может быть, обратил внимание поэта на эти стихи брат его Лев, который до конца дней своих сохранил дружбу с Юзефовичем). И Пушкину захотелось дать знать страстно влюбленному в поэзию молодому человеку, что он его помнит, читал его стихи в альманахе и считает автора достойным звания поэта. Не стал бы Пушкин для себя называть Юзефовича поэтом, даже если последний и показывал Пушкину свои стихи;22 ежедневное тесное общение с молодым офицером в лагере и на полях войны в течение полутора месяцев удержали в памяти Пушкина, конечно, не столько стихи среднего поэта, сколько образ пылкого, живого молодого человека,23 горячего поклонника пушкинского гения.

С другой стороны, если бы поэт адресовался к публике, он не назвал бы Юзефовича одной буквой Ю., а назвал бы его так, как тот подписывал свои стихи в печати: М. Юз... или же полной фамилией. Все это и приводит нас к заключению, что слова «поэт Ю.» в «Современнике» предназначались, повидимому, для самого Юзефовича.

Это служит еще одним свидетельством той удивительной благожелательности Пушкина к людям, того постоянного участия по отношению к начинающим писателям, которые столь характерны для великого поэта.