16

Б. С. МЕЙЛАХ

О ЗАДАЧАХ ИЗУЧЕНИЯ И ПРИНЦИПАХ ПОСТРОЕНИЯ
БИОГРАФИИ ПУШКИНА

(ДОКЛАД НА XIII ВСЕСОЮЗНОЙ ПУШКИНСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ)

Достижения в области исследования биографии Пушкина весьма значительны. Накоплен огромный и разнообразный документальный материал, подвергнут критике ряд неверных, искажавших понимание жизненного пути поэта концепций. Поставлены и разрабатываются на новой теоретической основе важнейшие вопросы его мировоззрения. Однако при всем этом остаются серьезные задачи, без решения которых невозможно построение целостной научной биографии Пушкина. Одним из препятствий в этой области является неразработанность общих методологических вопросов, связанных с биографическими исследованиями и определением места биографии писателя в истории литературы.

Недостаток этот во многом объясняется имевшей место до недавнего времени недооценкой изучения индивидуальности писателя. Здесь сказались непреодоленные влияния вульгарного социологизма, который вообще зачеркивал эту проблему, считая, что писатель, по существу, конденсатор идей определенного класса, лишенный какого-либо индивидуального своеобразия. Школа формалистов также игнорировала проблему личности художника, поскольку искусство оказывалось не более чем «суммой приемов», «технологией творчества». Опасливое отношение к изучению индивидуальности писателя в какой-то мере было вызвано тем, что долгое время именно в этой области подвизались фрейдисты и представители других идеалистических течений, объявивших исследование личности художника своей монополией.

Так или иначе положение создалось странное. У нас есть немало удачных и интересных опытов создания биографий отдельных писателей, интерес к этому жанру все возрастает, но уже десятки лет не появлялось теоретических работ по вопросам изучения и построения биографии.1 В последние годы внимание к самой проблеме несколько усилилось, она затрагивается в ряде статей, посвященных творческой индивидуальности писателя.2 Но ни исследований по вопросам методологии биографических работ, ни статей, подытоживающих сделанное в этой области, нет.3

17

Надо полагать, что XIII Всесоюзная Пушкинская конференция, посвященная целиком обсуждению вопросов биографии Пушкина, своими результатами не только будет способствовать дальнейшей разработке этой важной области пушкиноведения, но привлечет внимание литературоведов и к общей теоретической стороне данной проблемы.

Как мне кажется, нашу дискуссию следует начать прежде всего с определения сущности биографии писателя как самостоятельной проблемы науки о литературе и вместе с тем как жанра литературоведческих исследований.

Биография писателя, история его жизни входит в том или ином объеме, в тех или иных элементах почти во всякий литературоведческий труд. Это закономерно. Но наряду с этим биография писателя является и должна рассматриваться как самостоятельная область литературоведческих изучений. В чем значение и задачи биографии писателя? Она должна дать картину формирования личности художника как совокупности общественных отношений, развития ее в связи с общественной и литературной жизнью определенной эпохи. Какому бы писателю биограф ни посвящал свой труд, он обязан показать, как соотносится деятельность писателя с историческими традициями нации, в какой степени отразились в его личности своеобразие народа, его духовный, психологический склад, национальная специфика. Цель биографии — прежде всего раскрыть эволюцию мировоззрения писателя, личный жизненный опыт, преломленный в его творчестве, осветить характер его деятельности, условия, в которых она протекала, ее историческую роль. Биограф должен вскрыть отношение писателя к современной ему действительности, его позицию в общественно-политической и литературной борьбе. Естественно, что большое место в биографической работе должна занимать характеристика среды, в которой находился писатель, его современников и — еще шире — его эпохи. «Типологическое», так сказать, освещение личности писателя должно сочетаться с важнейшей задачей изучения ее неповторимого своеобразия. В биографии писателя должна освещаться не эпоха сама по себе, не хроника событий как таковая или как внешняя канва, а индивидуальная особенность отражения в мировоззрении данного писателя закономерностей действительности, своеобразие его откликов на процессы и явления эпохи. Все эти моменты входят и в любую монографию, посвященную тем или иным сторонам творчества писателя, но в биографии они служат предметом специального обстоятельного изучения.

В связи с этим заслуживает обсуждения и вопрос о биографии как литературоведческом жанре, особом типе исследования. В биографии упомянутые выше проблемы объединены общей задачей освещения личности писателя в ее социально-исторической обусловленности и индивидуальном своеобразии. Материалом биографии или «жизнеописания» являются факты, характеризующие путь, пройденный писателем, и его деятельность. Но следует определить границы биографии как жанра, который не может быть заменен исследованиями другого типа. В задачи биографии как таковой не входят, например, специальные экскурсы, посвященные, скажем, исследованию стиля, поэтики, образной системы, стихосложения и т. д. Конечно, тот или иной литературовед или целый коллектив может поставить перед собою задачу синтетического (и, вероятно, многотомного) исследования жизни и творчества того или иного писателя, где будет дан энциклопедический охват всех сторон его биографии и творчества, освещены и специальные вопросы художественного метода, поэтики, усвоения предшествовавших традиций и т. д. Но такую работу было бы неправильно называть биографией. Разграничение литературоведческих жанров необходимо по ряду причин. Прежде всего биография писателя, как научная

18

проблема, существенна не только сама по себе, но и для более полного понимания закономерностей общественно-исторического процесса и для более глубокого раскрытия творчества поэта. Далее, вряд ли (по крайней мере в ближайшее время) возможно создание такого многотомного труда, который обстоятельно, исчерпывающе осветил бы все стороны жизни, деятельности, метода, стиля, эстетики, мирового значения Пушкина (или Льва Толстого). Творчество, деятельность, значение писателя освещается литературоведением в различных аспектах, которые, конечно, соприкасаются между собою; лишь в результате монографических исследований отдельных проблем достигается освещение всей деятельности писателя и его значения. Отсюда следует, что биография писателя, имеющая право на самостоятельность и как научная проблема, и как жанр, входит в качестве компонента в общую сумму задач литературоведения (что нисколько не противоречит сохранению функции биографических элементов во всяком исследовании). Поэтому в биографической работе аспекты освещения творчества писателя во многом должны иметь свою особенность. Но об этом речь пойдет ниже.

Говоря о биографии как научной проблеме, следует подчеркнуть, что в нашем понимании она ничего общего не имеет с так называемым биографическим методом в литературоведении. Об этом следует сказать и потому, что в пушкиноведении биографический метод снискал многих сторонников.

Родоначальником этого метода был, как известно, Сент-Бёв. Французский исследователь, оказавший в свое время столь большое влияние на литературоведение и имевший известные заслуги (в частности, своей пропагандой необходимости изучать личность писателя), строил, однако, свое понимание биографии на неверных исходных основах. Личность писателя для Сент-Бёва и его продолжателей конструируется преимущественно на основе суммы фактов быта и так называемой «интимной жизни». Литературоведы этого направления считали, что изучение биографии — если не единственный, то главнейший путь постижения смысла творчества, стремлений и идей писателя, что нельзя понять художественное произведение, если не расшифровать его как прямое отражение жизни писателя (в узком смысле этого понятия). Поэтому приверженцы биографического метода стремились к поискам прототипов каждого образа в окружении писателя, пытались в каждом лирическом произведении найти отражение конкретного биографического факта. Так биографический метод приводил в одних случаях к субъективной психологической расшифровке произведения (большей частью субъективистской), а в других — к бескрылому эмпиризму. О результатах, к которым привели эти попытки в литературоведении, вряд ли нужно подробно говорить, достаточно вспомнить хотя бы пухлый комментарий к старому академическому изданию Пушкина, многие из статей в издании «Пушкин и его современники» или зарегистрированные в старой пушкиниане сотни «изысканий» на самые незначащие темы, порой основанные на анекдотах, фиксирующие внимание на деталях, бьющих на сенсацию (например, штудии, касающиеся так называемого «донжуанского списка» Пушкина). Но рецидивы биографического метода встречаются (в частности, в пушкиноведении) и сейчас, поэтому разговор о нем небесполезен.

Надо сказать, что видные сторонники биографического метода сами ощущали его ограниченность и даже ошибочность, хотя и не знали других путей. Один из последователей Сент-Бёва — Лакомб писал в своем «Введении в историю литературы», что в одном произведении невозможно найти никаких указаний на то, каким человеком был автор на самом деле: «был ли бескорыстен или жаден, скромен или требователен и проч., каково

19

было его честолюбие и тщеславие за пределами литературы, домогался ли он высокого положения, могущества или власти, искал ли он официальных должностей, знаков отличия или титулов; любил ли он женщин, был ли он гуляка или если и не примерный супруг, то, может быть, спокойный любовник?... Конечно, многие литературные произведения выявляют нам любовное воображение автора, его любовные или эротические грезы. Но грезы — не жизнь и могут совсем не совпадать с нею».4 И Лакомб заключает, что без биографических сведений нельзя даже предполагать, каким был автор как друг, гражданин и т. п. Здесь характерно признание, что даже в пределах столь увлекавших сторонников биографического метода односторонне-узких вопросов личности писателя нельзя рассматривать произведение как единственный источник представлений об авторе.

Другой приверженец биографического метода — Ренар, по существу, пришел к полному его отрицанию. Его критика пристрастия к методам биографии писателя как своеобразной болезни на самом деле обращена против «материальной базы» исследователей данного направления. В книге «Научные методы изучения литературы» Ренар утверждал: «Эта болезнь унесла в наши дни немало жертв, — я говорю также и о читателях. Погоня за неизданным извлекла из чердаков и старых ящиков огромное количество бумаги, которая могла бы там и оставаться без всякого ущерба; всякий хлам, не имеющий никакой цены, стали выдавать за важные документы и опубликовывать с непогрешимой точностью».5 По словам Ренара, у великих людей появились биографы-жрецы, идолопоклонники, фанатики, затевавшие споры по поводу самых незначительных событий жизни облюбованных авторов, комментировавшие каждое их слово как священное писание, причем эта смешная мания может иметь серьезные последствия, так как забота о мелочах часто мешает замечать главное.

Дальнейшее развитие «биографического литературоведения» продемонстрировало полную его бесперспективность, как и всякой отрасли знаний, если она лишена подлинно научной методологической базы. Количество работ, посвященных проблемам биографии, в современном идеалистическом литературоведении является весьма значительным. Эти проблемы затрагиваются и в общих трудах по теории литературы, и в обзорах. Симптоматичны, однако, итоги, подведенные в этой области профессором Максом Верли, поставившим задачу характеристики состояния литературоведения: от первой мировой войны до 1950 года. Автор отмечает трудности и противоречия в трактовке сущности и принципов биографии писателя. В самом деле, состояние этого участка литературоведения представляется хаотическим, лишенным руководящей нити. Наряду с высказываниями продолжателей метода Сент-Бёва (например, Виктора Жиро) раздавались настойчивые утверждения, что биография «потеряла свою необходимость» (Хорст Оппель); выдвигаются также предложения строить ее как «символическую», вне «социологических» формул (Вальтер Мушг), на основе экзистенционализма и других модных философских течений. Самая возможность создания научной биографии, по-видимому, ставится Максом Верли под сомнение, поскольку он считает, что «едва ли возможно создать чисто личную биографию как историю».6 Ко всему этому следует прибавить все более крепнущую в идеалистическом литературоведении тенденцию отрицания роли писателя как личности (ср., например, одно из наиболее прямолинейных заявлений Д. Штольница: «Познание личности нисколько

20

не прибавляет к нашему пониманию искусства»7). Одновременно и в теоретических работах, и в биографиях писателя очень сильным является стремление резко противопоставить писателя как творческую личность писателю как человеку. Это не значит, конечно, что биографические работы современных буржуазных литераторов ничего не могут дать. Даже книга Моруа «Байрон», которая полна пикантных подробностей, содержит, помимо неизданных ранее интересных писем Байрона, много ценного в характеристике великого поэта как участника греческого восстания. Но если говорить о методологии подобных работ, то ее следует признать безусловно неприемлемой и ведущей к искажению облика писателя.

В этом отношении марксистское литературоведение находится на принципиально иных позициях, рассматривая жизнь писателя как воплощение и отражение определенных исторических закономерностей. Положительные итоги в изучении биографии Пушкина красноречиво свидетельствуют о плодотворности этого метода.

Задача заключается в том, чтобы на примерах некоторых опытов биографии Пушкина поставить вопросы о принципах и задачах дальнейшего движения в этой области. Причем речь должна идти не только о весьма важной, но пока еще отдаленной задаче написания большой (вероятно, коллективной) биографии Пушкина в нескольких томах. Нужно наметить общие принципы изучения и построения биографии Пушкина независимо от ее разновидностей. Создание на научной основе биографии великого поэта для широких читательских кругов и для учащихся — дело первостепенной важности. Понятие научной основы нельзя относить здесь ни к объему, ни к степени обстоятельности изложения: оно относится прежде всего к концепции, на которой основана биография, к умению выбрать главнейшие и определяющие моменты жизни Пушкина, к точности и достоверности фактов. Поэтому мы можем сказать, что принципы построения научной биографии вырабатывались и в так называемых научно-популярных биографиях Пушкина и даже в многочисленных кратких жизнеописаниях.

Пушкиниана насчитывает большое число разнотипных биографий, начиная от кратчайших очерков и кончая обстоятельными характеристиками жизненного пути поэта. Опыт создания этих биографий, разных по уровню, как положительный, так и отрицательный, недостаточно обобщен. Между тем из анализа биографических работ следуют выводы, важные и для разработки принципов построения биографии Пушкина, и для пушкиноведения в целом. На основе изучения существующего опыта должны быть определены типы биографий, рассчитанные на разные круги читателей, для средней и высшей школы и т. п.

Нет необходимости говорить сколько-нибудь подробно о биографиях Пушкина, выпущенных в дореволюционное время: в существующих обзорах и статьях они оценены в общем верно.8 Правильно критикуя дореволюционное пушкиноведение, надо, однако, преодолеть излишний скептицизм, который еще встречается у некоторых пушкинистов. У нас установилось правильное отношение к книгам П. В. Анненкова, где, несмотря

21

на ошибочность ряда исходных положений, есть тонкие наблюдения, ценные фактические сведения, источники которых для нас утеряны. Но вот есть старая биография Пушкина, которая у нас недооценивается. Это великолепная для своего времени и во многом не устаревшая книга В. Я. Стоюнина «Пушкин», написанная в конце 70-х годов. В книге Стоюнина есть ошибки (в частности, в понимании роли «арабского происхождения» поэта). Но в целом это удивительное явление и с точки зрения освещения пути Пушкина, и как образец искуснейшей борьбы с царской цензурой. Несмотря на все трудности, на эзопов язык, Стоюнин сумел высказать ряд принципиальных положений, касающихся мировоззрения Пушкина, его роли и личности, которые весьма близки нашему современному пушкиноведению.

Стоюнин стремился доказать, что, вопреки установившейся тогда точке зрения, Пушкин после разгрома декабристов не «капитулировал», не смирился перед лицом николаевской реакции, сохранил стойкость убеждений. Биограф впервые использовал материалы о Пушкине, опубликованные за рубежом. Большой интерес здесь представляет тонкий анализ стихотворений Пушкина «Стансы» и «Друзьям», предвосхищающий нашу трактовку этих важнейших деклараций поэта, а также отношения Пушкина к Радищеву, к Белинскому и т. д. Стоюнин первым осмелился опровергнуть (в пределах цензурных возможностей) созданную Жуковским реакционную легенду о том, что перед смертью Пушкин будто бы заявил: «Скажи государю, что мне жаль умереть; был бы весь его». Осторожно полемизируя с этой легендой, Стоюнин так заключает свою книгу о Пушкине: «Стремясь вырваться из своих сетей, он все равно нашел бы себе гибель».9

Если к этому добавить, что Стоюнин уделил большое внимание своеобразию личности поэта, его характера, то мы должны будем признать его работу самым выдающимся достижением в изучении биографии Пушкина в XIX веке. Об этом необходимо сказать и для того, чтобы подчеркнуть, как неверен бытующий еще (особенно среди молодежи) взгляд на дореволюционное пушкиноведение как нечто бесплодное. Впрочем, и у виднейших советских пушкинистов эта книга Стоюнина не всегда получает справедливую оценку.10

Но как ни велики достоинства биографии Стоюнина, они являются следствием проницательности исследователя, здравости тех или иных его суждений, догадок, а не осознанной методологической системы. Этой системы не хватало и такому замечательному пушкинисту, как П. Е. Щеголев.

Именно стремлением к такой системе, поисками и осознанием ее принципов отмечена история создания биографии Пушкина в советское время. Советские пушкинисты посвятили основное свое внимание не «боковым», второстепенным моментам и мелочам, а изучению факторов, оказавших решающее влияние на эволюцию мировоззрения и творчества Пушкина. Пристально изучались национальные традиции, формировавшие характер величайшего из поэтов России, влияние на него Отечественной войны 1812 г. и русской национальной культуры, его роль и место в декабристском освободительном движении, его отношение к крестьянским восстаниям, влияние на него важнейших событий русской и западноевропейской жизни, его позиции в общественно-политической и литературной борьбе,

22

условия, в которых он совершал свой творческий подвиг, и другие важнейшие вопросы. Специальному исследованию подвергались отдельные периоды биографии Пушкина: заново обследованы материалы и факты, характеризующие годы Лицея, пребывания Пушкина в Петербурге, «южная ссылка», положение и деятельность поэта после декабрьской катастрофы и т. д. Все это — узловые моменты жизни Пушкина. Изучение их обусловило возможность появления большого количества биографий Пушкина, работ со своими недостатками, но все же в большинстве сыгравших свою роль в борьбе с вульгарно-социологическими и другими ошибочными представлениями о поэте.

Пожалуй, ни одному писателю не посвящено столько биографических трудов, как Пушкину. Особенно много принесли в этом отношении пушкинские даты — 1937 и 1949 годы.

Были изданы биографии разного типа. Среди них обширная биография, написанная Н. Л. Бродским,11 менее подробные, но относительно обстоятельные биографии, принадлежащие Л. П. Гроссману,12 Г. Чулкову,13 краткие биографические очерки Н. К. Гудзия,14 В. Я. Кирпотина,15 И. В. Сергиевского16 и других, однолистные, совсем короткие биографические книги, предназначенные для широкого читателя, мало знающего о Пушкине (например, брошюры И. А. Новикова17 или И. А. Оксенова18), кратчайшие журнальные и газетные биографические очерки. Кроме того, имеются очерки жизни и творчества Пушкина В. А. Мануйлова,19 С. М. Петрова,20 но этот жанр, который справедливо именуется критико-биографическим очерком и имеет свои особенности, выходит за рамки нашего рассмотрения. Много работ посвящено отдельным проблемам биографии, особенно теме «Пушкин и декабристы», вопросу об отношении Пушкина к крестьянским восстаниям. Накоплен огромный документальный материал.

До сих пор наиболее обстоятельной и документированной биографией является названная выше работа Н. А. Бродского «Пушкин». В ней обобщены многочисленные факты, характеризующие не только деятельность поэта, но и окружавшую его среду, его время.21

Сильные и слабые стороны этой работы во многом поучительны и сегодня. Достоинство книги Бродского прежде всего в том, что жизненный путь Пушкина раскрывается на широком фоне русской и западноевропейской жизни его времени. Повествование ведется на основе хронологической канвы, притом зачастую синхронно: исследователь стремится к постоянному соотнесению исторических событий и событий личной жизни поэта. Описываются разнообразные ситуации общественно-литературной борьбы, связи с современниками. Ценно, что Бродский не пытается доказать (в отличие

23

от некоторых других литературоведов), что Пушкин дал окончательный ответ на все поставленные им вопросы.

«Опыты действительности сплетались в мировоззрении Пушкина в сложный и противоречивый клубок», — пишет Бродский, показывая, что при этом одна система мнений сталкивалась с противоположной, что порой «мысль наталкивалась на тупики»,22 ибо сама историческая действительность не давала ответов на острейшие вопросы, требовавшие разрешения.

Характеризуя могучий ум Пушкина, его проницательность, его историзм, Бродский вместе с тем говорит о свойственных поэту политических иллюзиях, сомнениях и колебаниях, выделяя при этом основную линию его эволюции — рост и укрепление демократических тенденций, «коренные убеждения», оставшиеся неизменными, — ненависть к тиранам, требование социальных преобразований с постановкой во главу угла крестьянского вопроса. В книге Бродского немало спорного, устаревшего, но сила ее в том, что в ней нет бескрылого эмпиризма: весь материал пронизан определенной концепцией.

К слабым сторонам работы Бродского относится свойственная и другим биографиям Пушкина неравномерность освещения различных периодов его жизни; наименее разработанными оказались 30-е годы. Не найдены нужные аспекты освещения отдельных произведений; зачастую в книге встречается неуместный здесь и отвлекающий внимание от основных узлов биографии анализ семантики. Но главный недостаток — это слабое внимание к личности поэта, к его индивидуальному своеобразию.

Важнейшая задача биографов заключается в том, чтоб раскрыть национальный характер Пушкина, выражение в нем типических особенностей русской нации, показать его как великого сына своего народа, опередившего свое время. Но при этом необходимо показать эти типические особенности в их индивидуальном выражении, в их повседневном преломлении в жизни поэта и его деятельности.

Читая многие биографии, ощущаешь, что их авторы, верно характеризуя Пушкина как выразителя передового поколения всей эпохи, вместе с тем не решаются, по-видимому, говорить о нем как о личности исключительной. Определение Пушкина как гениальной личности употребляется часто, но лишь как эпитет, а не как формула, обязывающая исследователя к определенным выводам. Возможно, что обход биографами этой стороны вопроса объясняется тем, что гениальность в качестве проблемы личности раньше вообще считалась монополией фрейдистов, что она трактовалась в субъективистском идеалистическом плане. Но марксизм рассматривает гениальность — высшую степень одаренности — в ее социально-исторической детерминированности, как порождение своего народа и своей эпохи, изучает ее историческое значение для нации и всего человечества.

Гений выдвигает вопросы, которых люди его времени еще не видят. Деятельность гениального писателя — это цепь новаторских открытий, для которых характерно единство аналитической и живописно-изобразительной сторон. Раскрыть гениальность личности Пушкина значит конкретно показать эти ее черты.

До сих пор дает еще себя знать неверное понимание задач освещения личности Пушкина. Считается, что все, связанное с его мировоззрением или участием в общественном движении, не относится к «личной жизни»: «личная жизнь» — это связи с друзьями, особенно любовные увлечения, семейный быт и т. п. Конечно, и эти стороны жизни Пушкина должны

24

входить в его биографию, если их не гипертрофировать. Нельзя считать правильным, что есть биографии Пушкина, которые содержат только характеристику политических взглядов поэта и совершенно не говорят о том, каким он был в жизни. Но суть вопроса заключается в том. что любое событие, к какой бы сфере оно ни относилось, входило в его опыт художника.

Любовные чувства к Анне Петровне Керн вызвали у Пушкина переживания и раздумья, которые (как мы знаем из стихотворения «Я помню чудное мгновенье...») вели к переосмыслению сложнейших вопросов смысла жизни.

С другой стороны, такие события, как например Отечественная война, восстание декабристов, французская революция 1830 года, также стали событиями личной жизни Пушкина, обозначили вехи его идейной эволюции, его душевного мира, переживались им как сыном своей эпохи и поэтом. Те стороны жизни, которые иногда оцениваются раздельно в качестве «общественной» и «личной», объединялись в мировосприятии Пушкина, становились неразрывными. Об этом свидетельствует прежде всего его лирика. Вспомним стихотворение:

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит  —
Все же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой.

По обычной жанровой классификации — это альбомное стихотворение, «мадригал», посвященный А. Олениной. А ведь здесь дана изумительно глубокая и тонкая характеристика Петербурга, аристократического, ненавистного Пушкину города, хотя и прекрасного своей «стройностью», но олицетворяющего контраст богатства и нищеты. Однако это восприятие Петербурга преображается иными чувствами поэта, освещается воспоминанием, согревающим сердце, воспоминанием о женщине, самым своим существованием преображающей и «свод небес зелено-бледный», и холодный гранит.

Раскрытие свойственного Пушкину широчайшего взгляда на мир, который позволял ему даже интимные переживания возводить до степени глубочайших обобщений, — это раскрытие поможет понять личность поэта в ее действительно неповторимом своеобразии.

И в то же время нельзя не признать ошибочными убеждения некоторых биографов, считавших, что для воссоздания облика «живого Пушкина» нужно сообщить читателю всякого рода пикантные подробности, будто бы доказывающие, что в обыденной жизни поэт среди «детей ничтожных мира» «всех ничтожней». В. В. Вересаев в книге «Пушкин в жизни» привел наряду с ценными достоверными материалами множество отрывков из мемуаров (большей частью, кстати, не заслуживающих доверия) для иллюстрации утверждений о том, что Пушкин хотя «в общем итоге невыразимо привлекательный и чарующий человек», но «часто действительно ничтожный, прямо пошлый».23 Эта же установка сказалась и в написанной В. В. Вересаевым работе «Жизнь Пушкина»,24 вышедшей в 1936 году в Гослитиздате стотысячным тиражом и переизданной рядом

25

местных издательств. Выдающийся писатель, искренно любивший Пушкина и сделавший немало для его изучения, оказался в плену ложной методологии и не только исказил его идейную эволюцию (утверждая, например, что Пушкин никогда не стоял на такой правой позиции как в ... 1830—1831 годах25), но счел возможным использовать анекдоты о нем сомнительного свойства. Многое от подобного понимания принципов раскрытия личности «живого поэта» сказалось и в книге Георгия Чулкова «Жизнь Пушкина». Книга эта, не имеющая определенной концепции, игнорирующая многие важнейшие факты жизни Пушкина, в то же время сообщает читателю о «жертвах», которые он приносил «вечно юному Бахусу», или о том, что он обучал принадлежавшего генералу Инзову попугая «неприличным словам».26 И это тоже должно было служить воссозданию облика «живого Пушкина»!

Разумеется, наше литературоведение должно бороться против «иконописности» в обрисовке личности поэта, против «хрестоматийного глянца». Но разве коллекционирование такого рода анектодов может хотя бы в какой-то мере приблизить к пониманию личности Пушкина? Оно лишь принижает ее.

Изучение многостороннего внутреннего мира Пушкина в его реакциях на бесконечно разнообразные явления окружающей действительности — вот что приблизит нас к пониманию пушкинского гения. При этом следует учитывать, что личный жизненный опыт Пушкина, воплощаясь в творчестве, приобретал огромное познавательное значение не только для современников, но и для грядущих поколений.

Заслуживает особого внимания биографов героическая трагедийность судьбы Пушкина, ее драматизм, обусловленный «жестоким веком». Пушкин был создан для открытой борьбы, а между тем возникали мучительные ситуации, когда «сила вещей» оказывалась могущественней его героизма, когда его порывы и стремления наталкивались на непреодолимые препятствия. К этому присоединялись и многие другие тягчайшие обстоятельства. В рукописи одного из самых сильных стихотворений — «Воспоминание» (исповеди поэта) он говорит о своей жизни, о «неволе», «бедности», «изгнании», о «жужжанье клеветы», «шопоте зависти», о «предательском привете» друзей. Но, быть может, трагичнее всего звучат здесь слова

Вновь сердцу ‹моему› наносит хладный свет
[Неотразимые обиды]

—  обиды, которые невозможно отразить! Они были для Пушкина особенно мучительными. Сопоставьте эти строки с торжествующим восклицанием в пушкинском стихотворении «Наполеон»:

И до последней все обиды
Отплачены тебе, тиран!

Вспомните мужественные слова в стихотворении «Памятник»: «Обиды не страшась...». Нужно проанализировать на реальном фоне биографии Пушкина проходящий через всю его лирику один из наиболее устойчивых мотивов — мотив борьбы и драматизма этой борьбы с ее взлетами, минутными слабостями («Жизнь, зачем ты мне дана...») и все-таки победой великого, несокрушимого духа, победой мужества и веры в жизнь. Такого рода изучение раскроет полнее, чем самые пространные декларации, характер Пушкина, его необыкновенный дар свою индивидуальную судьбу осмыслять в широком историческом плане.

26

В числе интересующих нас вопросов одним из наиболее трудных является упомянутый выше вопрос о месте и аспектах освещения художественного творчества Пушкина при построении его биографии. Конечно, неудачны и неприемлемы некоторые из существующих биографических работ, в которых творчество почти не рассматривается. Ведь деятельность Пушкина как художника составляет весь смысл, всю основу его жизни. Большинство биографов, естественно, характеризуют в той или иной степени художественное творчество Пушкина. Одни включают освещение произведений в общее повествование о жизненном пути поэта (например, Н. Л. Бродский, И. В. Сергиевский), другие посвящают произведениям отдельные главы, третьи говорят о них в специальных экскурсах, затрагивая при этом вопросы метода, поэтики и т. д. Мне представляется, что творчество должно освещаться в биографических работах в тех аспектах, которые связаны именно с жанром биографии. Пушкин однажды заметил: «Поэзия бывает исключительной страстью немногих, родившихся поэтами; она объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления их жизни».27 Задача биографа — охарактеризовать жизненный опыт Пушкина, показать, как отразились в его творческой деятельности мучившие его проблемы, «все усилия, все впечатления жизни». Биограф должен также раскрыть импульсы создания того или иного произведения, раскрыть характер отражения в нем исторической действительности, а также резонанс, вызванный этим произведением, его значение и влияние. В таком плане изучение творчества Пушкина более соответствует жанру биографии. Особой задачей является исследование творчества как источника наших знаний о жизни поэта, источника очень важного.28 Синтетическое изучение Пушкина достигается пушкиноведением в целом, в том числе монографическим изучением отдельных проблем творчества, тогда как жанр биографии имеет свои границы и задачи. Этого, к сожалению, часто не учитывали и не учитывают критики биографических работ, требующие от них освещения вопросов, не входящих в сферу собственно биографии, вплоть до специальных вопросов художественной формы.

В связи с обсуждением принципов и аспектов освещения художественного творчества в биографиях хочется сказать об одном из последних опытов решения этой задачи — о книге Л. П. Гроссмана «Пушкин». Книга вышла недавно вторым изданием в серии «Жизнь замечательных людей». В работе Л. П. Гроссмана много положительного. Она читается самыми широкими кругами, особенно молодежью. Ее разбору было посвящено значительное место в статье Виктора Шкловского о серии «Жизнь замечательных людей».29 Нельзя не согласиться со Шкловским, что, при всех достоинствах книги, в ней мало выделены главные узлы. Вызывают возражение и те страницы, где живость стиля переходит в беллетризацию. Но возвращаюсь к вопросу, который нас интересует в данном случае, — какое место отведено художественному творчеству в этой биографии?

В предисловии ко второму изданию своей книги Л. П. Гроссман пишет: «...в отличие от прежней редакции мы значительно расширили теперь изучение творчества Пушкина. Всем его крупнейшим произведениям уделены

27

специальные главы».30 К сожалению, определенного принципа в решении этого вопроса при построении книги мы не видим. В тех случаях, когда характеристика произведения дана в контексте биографии, когда выясняются импульсы, вызвавшие замысел, жизненные впечатления, определившие его, ход работы (например, в главе об «Истории Пугачева»), она является вполне уместной. Но когда биограф пытается осветить в специфически историко-литературном плане образы отдельных произведений, метод, композицию и т. д., все это большей частью оставляет здесь впечатление чего-то чужеродного, сказанного бегло, мимоходом. Так, «Евгению Онегину» посвящено 16 страниц; говорится обо всем понемногу, но почти ничего не сказано о лиризме романа, о том, как отразился в нем сам Пушкин, его мысли, чувства, его духовная эволюция, а ведь именно это особенно важно в биографии. Ощущая, по-видимому, неполноту характеристики творчества в своей книге, Л. П. Гроссман ввел в нее главу «Поэт-мастер», и она ощущается здесь как нечто инородное, изобилует общими тезисными формулами, иногда весьма приблизительными.31 Во всем этом сказывается, безусловно, и нарушение законов жанра, вернее — его неопределенность, что является не столько виной автора, сколько общей бедой литературоведения, которое занимается методологическими проблемами вообще мало.

Я не имею возможности останавливаться на биографиях различных типов. Хочется лишь подчеркнуть, что нам нужны биографии, рассчитанные на различные круги читателей: и такие, как биография Н. Л. Бродского, написанная для подготовленного читателя, и популярные биографические очерки, как например очерк И. В. Сергиевского, и маленькие однолистные книжки, как брошюра Ивана Новикова «Жизнь Пушкина». Задача заключается в том, чтобы биографии любого типа были основаны на продуманной концепции и точных фактах, чтобы были выбраны узловые темы и соблюдены необходимые пропорции, чтобы не было увлечения ненужными мелочами.32

В дальнейшей работе над биографией Пушкина возникает необходимость преодоления стандартной схемы ее построения. Биографические работы в большинстве строятся так: детство, Лицей, Петербург, «южная ссылка», Михайловское, Москва, Петербург. Внутри этой схемы есть еще градации: пребывание в Кишиневе, Одессе, Болдине и т. д. Но мы знаем, что вехи биографии Пушкина, его эволюцию определяет не то, что одно время он жил в Одессе или провел осень 1830 года в Болдине (хотя и это имеет свое значение), а события русской и мировой истории, сложное переплетение обстоятельств общественной и личной жизни. Является ли «болдинская осень» самостоятельной научной проблемой (как ни интересна и ни заслуживает объяснения беспримерная, необычайная его творческая продуктивность в этот период)? Ведь следуя по такому пути, можно без особого труда сконструировать понятия «Михайловской зимы», «петербургского лета» и т. п. В дальнейшем, когда настанет время для работы над большой академической биографией Пушкина, несомненно, будет пересмотрена

28

и привычная стандартная схема, которую заменит периодизация его биографии в зависимости от этапов идейной и творческой эволюции, от событий в жизни страны и народа и обстоятельств личной жизни.

Препятствием к созданию такой биографии является неравномерность изучения отдельных «отрезков» жизненного пути Пушкина.

К числу наименее освещенных периодов относятся годы 1822—1823, сопровождавшиеся для него идейным кризисом, и в особенности 30-е годы. Необходимо также изучение неясных мест в биографии поэта,33 критический пересмотр ряда утверждений, которые без проверки перекочевывают из одной работы в другую. Необходимо усилить борьбу с произвольным отбором фактов, при котором определенные факты, мешающие искусственному «выравниванию» политической биографии Пушкина, отбрасываются вопреки марксистской методологии, требующей следовать исторической правде и не игнорировать обусловленные временем противоречия исторического деятеля.

Преодоления требуют и существующие в ряде биографий догматический подход к проблеме «Пушкин и декабристы», антиисторическая трактовка отношения Пушкина к стихийному крестьянскому движению и к нарождавшейся разночинско-демократической идеологии и т. д. В одних биографиях мы читаем, что Пушкин — один из выдающихся идеологов декабризма, т. е. что он, следовательно, разрабатывал тактику и идеологию декабризма.34 Из других работ можно составить представление о декабризме Пушкина как о результате влияний на него отдельных членов тайного общества — Пестеля, Пущина, В. Ф. Раевского, Давыдова и других. Мы видим в первом случае преувеличение, во втором — преуменьшение роли Пушкина в истории декабризма, самостоятельности его как мыслителя и деятеля. Если сопоставить синхронно эволюцию Пушкина и развитие декабристского движения с его кризисами, падениями и взлетами, то обнаружится, что мировоззрение Пушкина и мировоззрение декабристов: определяли те же факторы, что, как художник, он чутко воспринимал колебания общественных группировок, изменения в жизни, в настроениях общества, страны. Односторонность сказывается и в трактовках этапов биографии Пушкина после декабря 1825 года. Встречаются утверждения, что Пушкин после поражения восстания оказался в совершенном одиночестве. Конечно, он потерял многих друзей, потерял вольнолюбивое окружение. Но подспудно оппозиция существовала и зрела. Вольнолюбивые настроения постепенно крепли, возникали — пусть узкие — кружки и содружества, имевшие своим девизом призывные строки пушкинских стихов. Это движение после декабрьского восстания очень мало освещено, а в исторической науке период 30-х годов почти не изучен. Мало внимания уделено и тому очевидному факту, что Пушкин после декабрьского восстания до самой смерти был единственным из уцелевших деятелей освободительного движения, к нему прислушивались, его творения воспитывали тех, кто этого даже не сознавал (в том числе таких людей, как Белинский). На его долю выпала историческая миссия не только хранителя, но и продолжателя декабристских традиций в этот период.35 Надо подробнее изучить также настроения и движения в народе в 1826—1837 годах, а также тот

29

реальный фон, который сопутствовал столь энергичному выдвижению Пушкиным проблематики крестьянского восстания, темы социальных низов, образа «ничтожного героя». Хочется обратиться к научной молодежи и призвать ее изучать прессу, архивы, в частности фонды бывшего Министерства внутренних дел, для того чтобы полнее и точнее документировать изменения в жизни последекабрьской России, столь важные при изучении биографии Пушкина.

Наконец, пора вспомнить, что борьба с вульгарным социологизмом не означает борьбы с социологизмом вообще. Было время, когда говорить о классовых моментах мировоззрения Пушкина почиталось за неприличие, но это так же неверно, как и объяснение его взглядов принадлежностью к старинному дворянскому роду. Методологические шатания сказались и в опенке отношения Пушкина к крестьянскому стихийному движению. В 1920-е и 1930-е годы появлялись работы, где Пушкин объявлялся в этом вопросе чуть ли не единомышленником реакционного историка пугачевского движения Броневского, а в последние годы (особенно в периоды юбилейных пушкинских дат) нередки были попытки представить его революционным демократом. Подобные проявления и рецидивы вульгарного социологизма и догматизма нужно окончательно преодолеть на пути к подлинной, действительно научной биографии, которая должна базироваться на анализе всей суммы объективных, строго взвешенных исторических фактов. В этой связи хочется обратить внимание на то, что до сих пор не прекращается выдвижение без достаточного обоснования всякого рода гипотез и догадок, связанных с биографией Пушкина, и в частности с обстоятельствами его дуэли, врачебного ухода за ним в предсмертные дни и т. д. Особенно недопустимо, что эти гипотезы широко пропагандируются в печати прежде, чем доказано право на их популяризацию.36

В заключение следует сказать, что наряду с дальнейшей разработкой методологических принципов изучения и построения биографии Пушкина необходимо под руководством Пушкинской комиссии Академии наук СССР и Группы пушкиноведения Института русской литературы наметить широкую программу работ.

Прежде всего надо заполнить зияющие пробелы в пушкинской библиографии. Некоторые новые выпуски ее, по существу, готовы и требуют доработки, после которой могли бы быть напечатаны, другие надо еще составлять.

Далее. Необходимо произвести фронтальное обследование документальных фондов, связанных с Пушкиным и его временем. Не только в республиканских и областных, но даже в центральных, московских и ленинградских архивохранилищах предстоит немалая работа в этом направлении. Публикации последнего времени свидетельствуют о перспективах новых находок. Надо составить планы этой работы с помощью пушкинистов на местах, с помощью литературных кафедр университетов и педагогических институтов, привлечь к этому делу аспирантов, способных студентов под руководством преподавателей.

Внушает серьезное беспокойство состояние подготовки очередных томов «Летописи жизни и творчества Пушкина». Без нее весьма затруднительно создать действительно обстоятельную, подробную биографию Пушкина. Необходимо всемерно ускорить завершение этого труда, быть может, путем сокращения некоторых его аспектов (например, регистрации всех прижизненных откликов на произведения Пушкина в печати; это дело библиографов).

30

Группа пушкиноведения Института русской литературы с участием пушкинистов Москвы работает над коллективной монографией «Итоги и проблемы пушкиноведения», которая должна способствовать также дальнейшему изучению всех сторон биографии Пушкина, его деятельности.

Одной из ближайших задач является научный свод воспоминаний о Пушкине. Существующие сборники являются не вполне удовлетворительными с точки зрения полноты и достоверности текста.

Следует отметить, что проект «Пушкинской энциклопедии» теперь получил реальные перспективы. Есть надежда в ближайшие годы начать подготовку этого издания. Оно должно представить собою полный свод сведений о биографии Пушкина, его творчестве, о его влиянии на русскую и мировую культуру, о его жизни в искусстве и т. д. Эта большая работа привлечет многих литературоведов-пушкинистов и потребует участия ученых различных специальностей.

Задачи изучения биографии Пушкина требуют привлечения широкого круга литературоведов, особенно научной молодежи. Хочется обратиться с призывом ко всем работникам научно-исследовательских институтов и вузов, заведующим кафедрами литературы с предложением поручать аспирантам, диссертантам и дипломантам темы, связанные не только с творчеством Пушкина, но и с его биографией. Не следует думать, что на разработке вопросов биографии молодой ученый не сможет получить необходимых навыков. Здесь много нерешенных вопросов, которые требуют новаторского подхода.

Нет сомнения, что все эти мероприятия будут способствовать успешному исследованию биографии Пушкина на том уровне, которого достоин великий поэт, гений русского народа и всего человечества.