64

«БОРИС ГОДУНОВ» — трагедия эта была задумана и написана П. в Михайловском. Прежде чем приступить к трагедии, П. сделал краткий конспект событий по «Истории государства Российского» Карамзина (тома Х и XI, вышли в свет в марте 1824 года) и набросал план. По положению в рукописях П. план следует отнести к декабрю 1824 года. Непосредственно после плана П. приступил к работе над первыми сценами. В начале 1825 года, вероятно, произошел перерыв в работе (к тому времени были написаны первые пять сцен), так как П. усиленно занялся четвертой главой «Евгения Онегина» и отделкой «Цыган». Возобновил свою работу над трагедией П. в мае 1825 года. В это время он выписал себе книги, необходимые для занятий трагедией, и сообщал о ходе работы своему другу Н. Н. Раевскому. Вероятно, первая часть трагедии (кончая сценой в корчме) была окончена к 13 июля, когда он сообщил о своей работе Вяземскому; ему он выписал полное первоначальное заглавие (находящееся в рукописях при списке действующих лиц первой части): «Комедия о настоящей беде Московскому Государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве — Летопись о многих мятежах и пр. Писано бысть Алексашкою Пушкиным в лето 7333, на городище Ворониче».

С особенным увлечением П. писал в августе и сентябре, сообщая о ходе работы Жуковскому и Вяземскому. В начале сентября в Лямонове около Михайловского был проездом товарищ П. по лицею Горчаков. Ему П. прочел первые сцены трагедии. К 15 сентября была закончена вторая часть (вероятно, кончая сценой у фонтана). Всего, по предположению П., трагедия должна была содержать четыре части. В действительности остальные 10 сцен составили третью и последнюю часть, законченную 7 ноября 1825 года. При этом в окончательном виде деление на части было отброшено. Выбор темы и формы «Б. Г.» был для П. не случаен. Еще на юге он предполагал написать трагедию на тему из русской истории «Вадим». Очевидно на темы из русской истории направили П. разговоры с южными декабристами (В. Раевским и др.), которые по своим литературным убеждениям считали необходимым обращаться к русской старине. «Вадим» был задуман в качестве классической трагедии. Споры о классической драме и о Шекспире, которые велись в начале 20-х годов в романтических кругах, заставили П. обратиться к изучению Шекспира и его исторических хроник, в результате чего он отказался от первоначального замысла классической трагедии. Тема, избранная им, — об узурпаторе, овладевшем властью путем преступления, — обычная тема трагедий: ее касались и французы-классики («Гофолия» Расина, «Китайский сирота» Вольтера и др.), и Шекспир («Макбет», «Генрих IV»). Тема эта была особенно жизненной в те годы, так как выдвигалась политической обстановкой: узурпатором называли Наполеона, обвиняя его в убийстве герцога Ангьенского (см. стих. Ламартина «Наполеон», обратившее на себя особенное внимание П. в 1824 году); таково же было положение Александра I, вступившего на престол после убийства его отца Павла I в результате заговора, к которому Александр был причастен. Некоторые сцены «Б. Г.» (например, сцена с юродивым) допускали применение к Александру I заключающихся в них намеков (П. писал: «Никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого, торчат!»). Исторический материал для изображения узурпатора П. нашел в истории Смутного времени в изложении Карамзина. «История Карамзина была главным источником исторической канвы произведения. Ход действия определялся изложением исторических событий в Х и XI томах «Истории государства Российского», указания на факты царствования Ивана Грозного заимствованы из Х тома. К другим источникам П. обращался мало. Он пишет, что изучал летописи, но только монолог Пимена (описание смерти Федора) содержит заимствования из жизнеописания царя Федора Ивановича, составленное

65

патриархом Иовом. Для замысла П. оказалось необходимым следовать мнению Карамзина об убийстве Дмитрия по приказанию Бориса, так как это давало возможность обрисовать образ узурпатора, преследуемого мыслью о совершенном преступлении. Впоследствии, прочитав в «Московском Вестнике» (1829 г., ч. III) статью Погодина, в которой оспаривалось мнение Карамзина и доказывалось, что Дмитрий как сын от седьмого брака не считался законным наследником, не был опасен Годунову, и что материалы следственного дела не дают оснований обвинять Годунова, П. сделал на самой статье ряд замечаний в защиту Карамзина. В личном разговоре с Погодиным на эту тему он отстаивал свое мнение. Некоторые сцены не основаны на исторических данных и представляют поэтический вымысел. Таковы сцены между Дмитрием и Мариной и две сцены с Курбским, в действительности не существовавшим. В некоторых местах П. отступает от исторических данных, переделывая факты в интересах драматического действия (см. Хрущев). Изобретенные П. сцены отсутствуют в первоначальном плане: они задуманы и выполнены в процессе работы. Сперва П. предполагал разделить свою трагедию на части. По рукописям можно восстановить первую и третью часть. Неизвестно, составляли ли промежуточные сцены отдельную законченную часть. Возможно, что они составились из сцен, разновременно написанных. Во всяком случае три сцены в Самборе (уборная Марины, ряд освещенных комнат, фонтан) представляли собой цельный эпизод и в рукописи имеют общий заголовок. Возможно, что П. первоначально не считал «Б. Г.» вполне замкнутым произведением. Есть известия, что он собирался продолжать свою хронику и написать «Лжедмитрия» и «Василия Шуйского». На одном листке с стихотворением 1826 года есть список рукой П. его драматических замыслов. Здесь имеются заголовки: «Дмитрий и Марина», «Курбский». Впрочем, возможно, что список этот сделан раньше и эти заголовки относятся к эпизодам, введенным в состав «Б. Г.» (они соответствуют как раз двум эпизодам, не основанным на «Истории» Карамзина). Работая над трагедией в пору оживленного обсуждения вопроса о преимуществе той или иной формы драмы (в борьбе романтиков против классиков), П., естественно, сам должен был обдумывать основные вопросы теории драмы. Он предполагал изложить свои мысли в предисловии к трагедии и придать им форму письма. К этой мысли он возвращался неоднократно, и в бумагах его сохранилось много заметок, написанных в разное время. Некоторые из них относятся уже к 30-м годам, когда предполагалось второе издание «Б. Г.». Когда трагедия была уже написана, друзья П. настойчиво просили его прислать ее им, но П. решительно всем отказывал. Только в 1826 году летом он читал ее приезжавшим в Тригорское Вульфу и Языкову, а осенью в Москве он несколько раз читал ее в разных местах. Чтения эти привлекали много слушателей, и слухи о том быстро разошлись по Москве. Дошли они и до Бенкендорфа, который сейчас же поставил на вид П. чтение произведения, не представленного на рассмотрение Николая I. В ответ на это П. послал Бенкендорфу свою рукопись (29 ноября 1826 года из Пскова). Прежде этого он дал для напечатания в 1-м номере нового журнала «Московский Вестник» сцену «Ночь. Келия в Чудовом монастыре». Номер этот вышел 1 января 1827 года. Между тем рукопись «Б. Г.» была дана Бенкендорфом на предварительный просмотр какому-то лицу (вероятно, Булгарину) и с его отзывом представлена Николаю. Тот на основании данного ему отзыва сделал резолюцию: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если бы с нужным очищением переделал комедию свою в исторический роман наподобие Вальтер Скотта». Об этом Бенкендорф известил П. при возвращении рукописи 14 декабря 1826 года. В ответ П. написал, что не может переделать раз написанное. Так как в отзыве Николая не было разрешения печатать трагедию, то тем самым она оказалась запрещенной. В 1829 году П. снова решил попытаться провести трагедию сквозь царскую цензуру. Для этого он обратился к Жуковскому, чтобы тот на основании пометок, сделанных на рукописи при первом просмотре, исключил то, что могло помешать разрешению. В июле эту исправленную рукопись Плетнев направил к Бенкендорфу.

66

Она была возвращена П. с требованием изменения некоторых «слишком тривиальных мест». Разрешения снова не было дано. В апреле 1830 года П. обратился к Бенкендорфу с подробным письмом, которым он просил наконец разрешить ему печатать «Б. Г.». Тогда наконец он получил разрешение печатать «под своею собственною ответственностию». Рукопись была сдана в печать и после некоторых цензурных сокращений и исправлений наконец появилась в свет в конце декабря 1830 года. Издание это П. хотел посвятить Жуковскому, принимавшему участие в подготовке к печати, но по просьбе дочерей Карамзина посвятил ее памяти их отца. В этом издании вопреки желанию П. были выпущены народные сцены. Книга продавалась по 10 рублей (счет на ассигнации). Гонорар за нее П. получил в размере 10 тысяч рублей. До появления трагедии полностью П. напечатал из нее несколько отрывков. Кроме упомянутой сцены с летописцем, были напечатаны в альманахе «Северные Цветы» на 1828 год (в декабре 1827) сцена «Граница Литовская» и в альманахе «Денница» (на январь 1830) две первые сцены. После выхода в свет «Б. Г.» сцена «Ограда монастырская», выпущенная по совету Дельвига и Мицкевича, была напечатана с немецким переводом Розена в дерптском журнале «Dorpater Jahrbücher für Litteratur und Kunst» кн. I, 1833 года. До этого вышел в Ревеле полный перевод трагедии на немецкий язык Кнорринга (1831). До выхода в свет «Б. Г.» в начале 1830 года появился роман Булгарина «Дмитрий Самозванец». П. усмотрел в нем заимствования из еще не напечатанной, но уже известной Булгарину своей пьесы. Как Булгарин ни оправдывался в письме к П. (18 февраля 1830), тот остался при своем мнении, что сыграло свою роль в дальнейшей их распре. Появление в свет «Б. Г.» вызвало много журнальных отзывов, в общем довольно строгих. Прежние поклонники байронических поэм П. (Полевой и др.) не принимали нового произведения, расходившегося с прежней манерой его. Некоторые рецензии даже были просто ругательными. Из благоприятных рецензий можно назвать предсмертный отзыв Дельвига и отзывы московских любомудров (Киреевского, Веневитинова).