194

Ф. И....в

Ответ молодого книгопродавца
старому книгопродавцу,
на статью сего последнего под заглавием
«Еще несколько слов о "Бахчисарайском
фонтане" не в литературном отношении»,
напечатанную в 9 нумере журнала
«Благонамеренный» и № 9 «Дамского журнала»

Усердие и ревность, оказанные вами, милостивый государь г-н И. П-въ, при защищении выгод книгопродавцев, возлагают на меня обязанность поблагодарить вас и вместе с тем изложить мой образ мыслей пред публикою к обороне нашего общего дела. Но во всяком рассуждении, точно так, как в процессе, когда одно заключение несправедливо, когда один закон приведен не кстати, тогда самое существо дела подвергается сомнению и рождает подозрения насчет справедливости оного. И потому-то (прошу не прогневаться) вознамерился я исправить некоторые ваши предположения, которые мне показались ошибочными.

Арифметическое ваше исчисление, чего стоит каждый стих «Бахчисарайского фонтана», доказывает, что вы некогда занимались торговлею полезных книг математических, но что вы не занимаетесь нынешними журналами, ибо вы пропустили имя книгопродавца, купившего вместе с г. Ширяевым «Бахчисарайский фонтан». Это было напечатано в нумере 7 «Литературных листков» на стр. 2811. Итак, имя книгопродавца г. Пономарева должно замениться не одним именем г. Ширяева, как вы говорите (на 176 стр. «Благ<онамеренного>», 120 «Д<амского> ж<урнала>»), но именами гг. Ширяева и Александра Филипповича Смирдина, нынешнего владельца Библиотеки покойного Плавильщикова.

Что касается до вашей защиты книгопродавцев, то мы сперва выпишем ваши слова, а после того будем отвечать. Вот что напечатано на 176 и 177 стр. «Благон<амеренного>» и 120 и 121 «Д<амского> ж<урнала>».

«Такой пример (т. е. покупка «Бахчисарайского фонтана»), не говоря о других, доказывает ложность мнения некоторых (?), будто книгопродавцы причиною жалоб публики и писателей.

Книгопродавец — купец, он торгует книгами, как другие торгуют сахаром, перцем, корицею, т. е. в гражданском обществе он делается посредником, который берет у производителя (писателя) его изделье, передает потребителю (читающей публике) и берет проценты за труд. Не вините посредника, если изделие нейдет у него с рук и он худо платит производителю, — виноват производитель и потребитель, а, верно, не посредник их...»

Что книгопродавец — купец, это не есть ваше новое открытие, ибо самое производство сего слова достаточно изъясняет его значение. Но чтобы книжный торг уподоблялся торговле сахаром, перцем и корицею, в этом я вам не верю (прошу не прогневаться). Цена всех пряных кореньев, равно

195

как всех земных произведений и мануфактурных изделий, устанавливается урожаем, потребностью, изобильным или недостаточным привозом и пр. Эта цена не зависит от прихоти одного или нескольких человек, но бывает следствием многосложных обстоятельств, которых весьма часто купцы не могут ни предвидеть, ни отвратить. Напротив того, книгопродавцы наши, которых в целой России очень немного, весьма редко имеют коммерческие сношения с производителями, т. е. писателями, покупают сочинения в рукописи весьма редко, а довольствуются продажею книг по комиссии. Лишь только вышла в свет новая книга и покупатели начинают спрашивать ее в лавках, тотчас один из наших собратий является к сочинителю или издателю и предлагают ему выгодное условие — дать в лавку па комиссию десяточек экземпляров с уступкою двадцати процентов за труд, т. е. за переноску книги из дома сочинителя в лавку книгопродавца. Деньги уплачиваются сочинителю тогда только, когда еще понадобится пяточек экземпляров; в противном случае вырученная сумма поступает на другой оборот. Даже «Полярная звезда», о которой вы говорите, что с нею полилось золото с похвалами к гг. издателям, у нас в Петербурге возбудила внимание только в И. В. Сленине и А. Ф. Смирдине, которые взяли вдруг по нескольку сот экземпляров: почти все мы, прочие книгопродавцы, не получив на комиссию, покупали оную пяточками, десяточками или выменивали на книги у вышеупомянутых двух книпродавцев.

Со времен Новикова, которого имя должно быть столь же почтенно в российской словесности, как имена отличнейших наших писателей, один только И. В. Сленин заслужил истинную похвалу за второе издание «Истории государства Российского», соч. Н. М. Карамзина. Этот торговый оборот исполнен истинно по-европейски (прошу не прогневаться за это слово, которое вам не нравится). Г. Похорский, издавший творения Озерова и басни Крылова, не есть книгопродавец, и потому мы не ставим его в пример. Впрочем, все почти классические книги изданы правительством; все сочинения отличных наших писателей изданы или ими самими, или любителями отечественной словесности. Книгопродавцы же предпринимали издания полезных книг в таком только случае, когда они доставались им даром или за весьма малую цену от сочинителей или, по большей части, от их наследников. Исключения из сего правила столь маловажны, что даже не заслуживают внимания. — Употребления трех или четырех тысяч рублей на издание чего-нибудь необыкновенного нельзя назвать великим подвигом и провозглашать об оном как о дивном явлении, когда сотни тысяч рублей обращаются во мраке, без ведома Аполлона и девяти чистых сестер. Повторяю: несколько редких примеров суть не правило, но исключение из оного.

Но если читатель спросит меня: чем же занимается большая часть нашей братии, книгопродавцев? Я, вместо ответа, сделаю также вопрос: кто же наводняет ярмарки и книжные лавки множеством переводов ужасных немецких романов, песенников, сонников, гадательных книжек или так называемых исправленных переводов старых книг, в которых не обращается никакого внимания на успехи языка, на очищение и обогащение словесности? Все достоинство подобных книг состоит в пышных газетных объявлениях! — Это средство и продажа книг по комиссиям составляют весьма выгодное занятие в книжной

196

торговле, и в таком только случае я согласен с вами, что все равно, торговать ли книгами или по мелочи перцем, сахаром и корицею. — Но и здесь есть небольшая разница: купец не смеет объявить в газетах и представить покупателю мелис за рафинад или вымоченную корицу за лучшую цейлонскую; а книгопродавец не отвечает никому за похвалы своим книгам и даже имеет право обвинять гг. критиков в пристрастии, если они докажут ему в журнале, что в изданной им книге нет ни пользы, ни удовольствия для читающей публики.

Вот, милостивый государь, разница между купцом, торгующим сахаром, перцем и корицею, и книгопродавцем: вот истинное состояние нашей книжной торговли, которая ожидает своих Дидотов, Новиковых, Брокгаузов, чтобы причислить писателей к выгодам торговли и, доставляя им средства к пропитанию себя литературными занятиями, составить, как в других странах, особый класс литераторов, которые посвятят все свое время на литературные труды и возбудят в молодых недостаточных людях охоту учиться в университетах и трудиться для пользы общей. Издание полезных книг переменит в короткое время вкус публики и возбудит в оной доверие к газетным объявлениям о книгах. Таким образом, просвещение, выгоды книгопродавцев и писателей возвысятся от взаимного согласия, ибо, говоря вашими словами, доброта изделия зависит от искусства производителя, а число потребителей умножается по мере совершенства и доказанной пользы изделий. Потребители на кофе, сахар, чай умножились в Европе оттого, что люди нашли в сих вещах вкус и пользу: вспомните, что сначала эти предметы продавались только в аптеках!

Но в ожидании, пока на горизонте нашей книжной торговли появится поболее Новиковых и Дидотов, мне кажется несправедливою ваша просьба к гг. литераторам от имени нашей братьи, книгопродавцев. Вы говорите на стр. 177 и 178 «Благон<амеренного>» и на стр. 122 «Д<амского> ж<урнала>»: «Если бы мы могли, от лица всех книгопродавцев в разрешение разных сочинений (?) упросить русских авторов писать не думая о расчетах, внимать звону лиры, а не звону денег, верить, что хорошее оценится и без стараний автора, пусть только будет оно хорошо». — Просить гг. авторов, чтобы они не думали о расчетах, значит просить их, чтобы они предоставили нам, книгопродавцам, право пожинать посеянные авторами плоды и пользоваться их трудами, оставляя авторам — славу. Не знаю, на чем основана ваша просьба, но мне кажется, что каждый имеет право рассчитывать своею собственностью без посредства или с посредничеством купцов и продавцов так точно, как хозяин сахарного завода или плантации коричных деревьев (т. е. производитель) волен продавать у себя в доме оптом или по частям свои произведения. Вы советуете гг. авторам внимать более звону лиры, нежели звону денег, но не худо было бы, если б и мы, книгопродавцы, внимали почаще звону лиры, от чего чувство слуха сделается у нас нежнее и мы будем в состоянии лучше ценить хорошее. Чтобы ценить вещь, надобно знать ее; следовательно, чтобы ценить труд авторский, надобно быть самому человеком образованным, и тогда рукописи будут цениться не по числу печатных страниц, а по достоинству содержания.

В продолжении вашей просьбы вы говорите: «Просим всех вообще хороших и худых литераторов — не делать литературных лиг, спекуляций и откупов; если бы мы могли им доказать, что голова, занятая расчетом какого-нибудь

197

дела, не вместит эстетических его отношений, то... но пример всего убедительнее: Бестужев и Рылеев, может быть, не думали о расчетах, издавая "Полярную звезду"; лучшие поэты и прозаики наши, без сомнения, даром отдавали произведения свои для сего издания — и золото полилось к ним* с похвалами». — Окончание или последствие сего периода находится в совершенной противоположности с началом или предложением оного, и потому целый период не имеет логической формы и не есть силлогизм. — Если издание, предпринятое гг. литераторами, имело столь блестящий успех в литературном и коммерческом отношениях, почему же гг. литераторам отказываться от составления литературных лиг и спекуляций, которые не только не похожи на откупы, а, напротив того, служат к уничтожению оных по части книжной торговли? Если б одни только книгопродавцы (которых число в целой России не превышает десяти) занимались изданием книг, тогда существовал бы настоящий откуп. Но совершенная свобода в издании книг рождает соревнование и производит благие последствия, ибо золото льется вместе с похвалами, как вы говорить изволите. Сверх того, для автора гораздо приличнее иметь дело с литератором-издателем, который в состоянии оценить достоинство его произведения, нежели с нашим братом, книгопродавцем, который обыкновенно начинает словами: «ныне худые торги; публика не читает книг в этом роде и проч.» — и заключает предложением: «не угодно ли напечатать книгу пополам, и поделиться пополам выручкою? — Итак, я, хотя книгопродавец (не весьма громкий, см. № 13 «Нов<остей> рус<ской> лит<ературы>»), но, желая всевозможного блага моему отечеству, решился сказать истину вопреки собственным моим выгодам и не только не намерен отвращать гг. литераторов от литературных лиг и спекуляций; напротив того, для уничтожения вредных книжных откупов предлагаю гг. литераторам составить сотоварищество или компанию для издания полезных классических книг и нравственных сочинений и для ободрения молодых писателей покупкою у них сочинений. Из сих благородных подвигов я ничего не предвижу, кроме славы России и пользы словесности, а потому готов и сам жертвовать небольшим моим капиталом.

В заключение моего письма осмеливаюсь сказать вам откровенно, что я не верю вашим предсказаниям насчет упадка альманахов в будущем году. Если альманахи будут столь же хороши, как «Полярная звезда», то их раскупят; если будут дурны, то упадут и без предсказанья, а, наконец, прошу вас покорно в будущих ваших коммерческих сочинениях ставить прописную букву глаголь перед собственными именами гг. авторов и книгопродавцев, ибо сего требуют вежливость и общее употребление.

Ваш покорный слуга

Ф. И....в.

С. Петербург.

Сноски

Сноски к стр. 197

* При сем слове издатель «Дамского журнала» сделал пояснение, сказав: «т. е. к издателям, а не поэтам и прозаикам». — Я думаю, г. издателю «Дамского журнала» известно, что не все литературные произведения имеют магнетическую силу притягивать к себе золото и что хотя многие произведения продаются на вес — однако ж весьма немногие на вес золота. Пр<имечание> из<дателя>.