76. П. А. КАТЕНИН — НЕУСТАНОВЛЕННОМУ ЛИЦУ
<Шаево. Конец января — начало февраля 1831 г.>
...Никогда не жил я так уединенно и независимо, как в нынешнюю зиму, и от того много мыслей, чтений, писаний, планов накопилось. Все это en bloc* хотел бы предать на суд Ваш — но сегодня много писать не хочу <...> На сей раз ограничусь новостью: «Годуновым», которого при сем посылаю1. Нетерпеливо желаю знать, как об нем посудите.
Меня здесь совсем с толку сбили. Не знаю, что думать не только о «Годунове», но даже об самом себе. Или в моем организме какой-нибудь недостаток скрывает от меня красоты «Годунова», или же вся, стихами и прозою пишущая, братия ошибается. — Вот в чем дело: Вяземский, Давыдов, Баратынский etc., etc. (коих мнения мне известны от Муханова) восхищены и решают, что Пушкин себя превзошел и мир изумил2. Мое же мнение совершенно этому противоположное. Полагаю, что чрез несколько месяцев суждение об нем установится. Но, тем не менее, и на такой срок оставаться в сомнении скучно. Освободите меня от оного, если можете.
Вот некоторые замечания.
Испытание, которому я и всякий, впрочем, подвергает новое поэтическое произведение, — это первоначальное, почти физическое впечатление, в котором по крайней мере ум наш весьма мало участвует. Когда никакой теплоты, никакой тревоги, никакой живости не производит чтение, это обыкновенно худой признак.
После двух и трех громкогласных чтений «Годунова» — я остался совершенно <спокоен?> и ежели приуныл, так разве только от обманутой надежды. Стал думать, чего же в нем нет. Кажется, главные недостатки:
1. Стихосложение. — Думаю, что из всех систем для сочетания русских слов это самая невыгодная. Она утрачивает и полноту, точность, непринужденность прозы и благозвучие стихов более скандованных или звучной рифмой заплетенных. Подозреваю, что это можно строго вывести из метафизики нашей грамматики, из природных качеств нашего языка, который, как и всё наше, отнюдь не сходствует со всеми языками европейскими, которые, напротив того, имеют большое между собою сходство. Я на эту мысль напущу и напустил уже кой-кого.
2. Отсутствие всякого действия и, следовательно, того интереса, которое от него происходило бы в сих исторических сценах. Сцены между собою ничем не связываются. Говорят, характеры выдержаны; да им некогда держаться. Так легки, неполны абрисы, что невозможно отыскать ни одной картины. Представлять характеры — два способа: или (и это, конечно, лучший) заставлять людей действовать, когда они волнуемы страстями, но для сего необходимо какое-либо пространство и время. В «Годунове» в том и другом отказано всем действующим лицам. — Или просто описывать характер, но это не принадлежит драме. Что же в «Годунове»? Между сими двумя способами какая-то средина, самый неприятный compromis. Каждому лицу, за недостатком времени и пространства, автор влагает в уста описание собственного характера; так, например, всё, что говорит Марина, варияции на текст: я женщина, не в пример прочим честолюбивая. Годунов: я честолюбец, мучимый совестью. Шуйский: я придворный и хитрейший etc., etc. От сего много чего-то грубого, обнаженного,
102
неестественно неловкого (qui blesse*) и производящего какое-то самое неприятное чувство — почти стыд.
3. Наконец мелкие недостатки: разных родов анахронизмы. В слоге. Славянский и новейший, высокий и площадной — соединяются в одних лицах, на одной странице, часто в одной строчке. — В чертах характера. — Выход Димитрия — прочтите описание о выходе (petit lever**) Наполеона, когда он возвратился с Эльбы. — Подлые слова. Многие сцены ледяные <?>, наполнены общими местами.
Черновой автограф. ЛБ. (О. Р. 138, № 34). Принадлежность публикуемого письма Катенину устанавливается по почерку.
Павел Александрович Катенин (1792—1853) — поэт, переводчик и критик, член Союза Спасения. Характеристику его отношений с Пушкиным см. во вступительной статье и примечаниях Ю. Г. Оксмана к «Воспоминаниям о Пушкине» Катенина («Лит. наследство», т. 16—18, 1934, стр. 619—656).
Переворот в драматургии, совершенный Пушкиным, остался недоступен пониманию архаиста Катенина. Из-за отсутствия классических пяти актов, единства времени и места, Катенин видел в «Борисе Годунове» — трагедии глубоко реалистической — лишь нагромождение сцен, как ему казалось, ничем не связанных между собой. Тот же взгляд был высказан им в письме к неустановленному лицу (В. А. Каратыгину?), опубликованном впервые в сборнике «Помощь голодающим» (М., 1892). Это письмо общим характером суждений о «Борисе Годунове» совпадает с публикуемым в настоящем издании, но в деталях расходится с ним и даже кое в чем ему противоречит.
Основания для датировки: Катенин говорит о «Борисе Годунове» как о «новости» (трагедия вышла в январе 1831 г.), упоминает о карантинах, окружавших Петербург и Москву по случаю холеры 1830—1831 гг., высказывает о «Борисе Годунове», в общем, те же мысли, что и в письме к неизвестному лицу от 1 февраля 1831 г. Зиму 1830—1831 г. Катенин проводил в своей деревне Шаево, Костромской губернии.
Адресат же письма остался неустановленным, хотя в обращении имеются его инициалы: «Лю<безный> Я. И.» <Я. Н.?>. Из текста ясно, что адресат живет не в Петербурге («мне удобнее будет оттуда [из Петербурга] прислать Вам такого рода [о своих планах] отчет»), и не в Москве (Катенин сообщает ему мнение москвичей-писателей), а где-то, куда Катенин находит нужным послать ему из деревни только что вышедшего «Бориса Годунова». Катенин очень считается с мнением и оценкой адресата. Можно предположить, что это был или Яков Иванович Ростовцев или Яков Николаевич Толстой. Оба, как и Катенин, в двадцатых годах служили в гвардии, оба были причастны к общественно-литературным кругам, в которых вращался и Катенин. Я. Н. Толстой — член кружка «Зеленой лампы», издал в 1821 г. сборник своих стихотворений. Я. И. Ростовцеву принадлежит несколько пьес, отрывки из которых появились в «Полярной звезде» и в «Московском вестнике».
1 Трагедия Пушкина вышла в свет в последних числах декабря 1830 г.
2 Друзьями и единомышленниками поэта «Борис Годунов» был встречен восторженно (см. сводку отзывов в примечаниях Л. Б. Модзаловского к изд.: Пушкин. Письма, т. III. М. — Л., 1935, стр. 146). Но далеко не все поняли пушкинскую трагедию. «Кривые толки, косые взгляды, шиканье, дурацкий смех — вот чем приветствовали „Годунова“, творец коего во времена Петрарки и Тасса был бы удостоен торжественного в Капитолии коронования», — писал в июле 1831 г. Е. Ф. Розен С. П. Шевыреву («Русский архив», 1878, кн. II, стр. 47).
А. В. Веневитинов в письме к А. С. Хомякову от 5 мая 1832 г. советовал ему не продавать дорого трагедию «Ермак» и добавлял: «А если „Ермак“ не разойдется, то это в продаже может повредить „Самозванцу“ Пушкина; последняя часть <стихотворений Пушкина> очень мало покупается, потому что она так дорога. У нашей братьи чиновников в Петербурге денег мало. Для кондитерских и для книг отделяем мы самую малую часть сего малого числа, а потому мы любим покупать дешево и потом уже дорожим своею покупкою» (неизд. — Копия. ГИМ, ф. 178, ед. хр. 33, л. 44—44 об.).