288

Л. Н. Трефолевъ1).

Сто лѣтъ назадъ.

(26 мая 1799—1899 г.).

Сто лѣтъ назадъ у насъ царила мгла;
Все замерло, дышало черезъ силу;
Казалось всѣмъ — Россія погребла
Съ Екатериной въ темную могилу
Великія и славныя дѣла!
Державинъ «пѣлъ», но пѣлъ онъ «пѣснь унылу».
Покорствуя карающей судьбѣ,
Онъ ожидалъ «наслѣдника» себѣ.
И родился «наслѣдникъ» — въ злотоглавой
Святой Москвѣ — назадъ тому сто лѣтъ.
Былъ это мальчикъ смуглый и кудрявый.
Ему судьба сказала: «Будь поэтъ!»
«Какъ Петръ разбилъ врага передъ Полтавой
И указалъ для русскихъ славный слѣдъ, —
Такъ побѣждай и ты, въ сіяньѣ новомъ,
Сердца людей своимъ могучимъ словомъ!
Пророкомъ будь для страждущей земли,
Воспой ее въ дни счастья и печали,
Родной земли преданіямъ внемли
И пожелай, чтобъ внуки повстрѣчали
Иную жизнь; чтобы для нихъ — вдали —
Лучи свободы ярко освѣщали
Тернистый путь! Его ты долженъ ждать
И для себя, «чтобъ мыслить и страдать»!
И все сбылось! Когда въ садахъ Лицея
Онъ «съ музой безмятежно расцвѣталъ»,
Когда «читалъ охотно Апулея,
А Цицерона «Рѣчи» не читалъ, —
Онъ и тогда, силъ юныхъ не жалѣя,
Былъ вдохновленъ: младой орелъ взлеталъ,
Къ Державину — въ лицейскій свѣтлый праздникъ,—

289

А послѣ самъ шутилъ надъ нимъ, проказникъ!
Игриво онъ проказилъ... Наконецъ,
Онъ испыталъ величіе изгнанья;
Но не погибъ въ «Михайловскомъ» пѣвецъ, —
Пѣвецъ любви, свободы и страданья:
И тамъ будилъ онъ множество сердецъ,
И тамъ творилъ безсмертныя созданья.
Онъ музою народной былъ хранимъ,
И «Годуновъ» явился передъ нимъ!
Какъ дикій звѣрь, сердито выла вьюга;
Пріютъ пѣвца былъ тѣсенъ, бѣденъ, малъ;
Въ немъ, съ нянюшкой дѣля часы досуга,
Любовно онъ рѣчамъ ея внималъ
И, услыхавши колокольчикъ друга, —
Пріѣзжаго съ восторгомъ обнималъ...
Но хлынулъ валъ — и утонули вскорѣ
Его друзья въ житейскомъ бурномъ морѣ.
Онъ уцѣлѣлъ... И царская рука
Ему пожала руку крѣпко, честно.
Была минута эта высока,
Изобразилъ ее поэтъ чудесно, —
И изъ души — живого родника —
Вновь полилась поэзія прелестно.
Въ ней не было ни лести, ни мольбы:
Поэтъ — не льстецъ, пророки — не рабы!
Гордится Русь, что никому въ угоду
Не продавалъ поэтъ перо свое,
Не льстилъ толпѣ, но преданъ былъ народу,
Изображалъ его житье — бытье,
Тоскливую, но милую природу,
И барскій бытъ, и, наконецъ, ее —
Прелестную Татьяну, — образъ нѣжный,
Таившійся въ душѣ его мятежной...
И о́бразы иные жили въ ней,
Въ его душѣ славянско-африканской,
И съ каждымъ днемъ поэта взоръ яснѣй
Во все вникалъ. Онъ въ «Дочкѣ Капитанской»
Нарисовалъ картину буйныхъ дней.
И «Донъ-Жуанъ», герой чужой, испанскій,

290

Пылающій избыткомъ страстныхъ силъ,
На свѣтлый югъ всю Русь переносилъ.
Гармоніей и силою созвучій,
Какъ чародѣй, онъ русскій слухъ плѣнялъ.
Онъ былъ вездѣ. Какъ властелинъ могучій,
На берегу пустынныхъ волнъ стоялъ
Съ царемъ Петромъ. Онъ и съ послѣдней тучей
По небесамъ носился и гулялъ.
Онъ напиталъ всю Русь духовнымъ хлѣбомъ, —
Землѣ былъ милъ и примирился съ небомъ!
Онъ не терпѣлъ ни рабства, ни оковъ,
Стѣсняющихъ какъ душу, такъ и «слово».
Онъ презиралъ однихъ клеветниковъ
Родной земли: онъ ихъ громилъ сурово!
Онъ не погибъ для будущихъ вѣковъ,
Безсмертіе давно ему готово!
Намъ вѣрится, что Пушкинъ не умретъ,
Что, вслѣдъ за нимъ, вся Русь пойдетъ впередъ!
Теперь онъ спитъ на родовомъ кладбищѣ,
Въ «Святыхъ горахъ», близъ стѣнъ монастыря, —
И бывшій рабъ въ послѣднее жилище
Къ нему идетъ, судьбу благодаря —
Что воздухъ сталъ отраднѣе и чище,
Что вспыхнула, «по манію царя»,
Та зорюшка, которой ждалъ восхода
Младой пѣвецъ великаго народа.
Поклонимся могучему уму
Въ великій день — день славный и великій, —
Поклонимся съ любовію тому,
Кто не внушалъ намъ мысли злой и дикой,
Кто свѣтъ любилъ и ненавидѣлъ тьму,
Кто «памятникъ воздвигъ нерукотворный
Себѣ навѣкъ, увидя бѣлый свѣтъ, —
Нашъ русскій свѣтъ, — назадъ тому сто лѣтъ!