128

Н. Маркевичъ3).

Русскіе поэты.

            Жуковскій, Пушкинъ, Карамзинъ!
О! въ этихъ именахъ такъ много славы, жизни.
Мнѣ грустно было бъ жить, когда бы я одинъ
            Быль преданъ вамъ въ моей отчизнѣ.
            Кто добръ, тоть ваши имена
            Съ любовью, съ вѣрой повторяетъ;
            И ваша пѣснь, души полна,
            На землю небо призываетъ.
            Вадимъ, Свѣтлана, Громобой, — 
            Ужели дѣва есть такая,

129

            Чтобы невинною душой
            Не поняла напѣвовъ?1)
            Всѣ отзывы твои къ друзьямъ
            Доступны, сладостны сердцамъ,
            Не зараженнымъ язвой свѣта;
            Надь грустной пѣснію твоей
            Слеза изъ дѣвственныхъ очей
            Есть добродѣтели примѣта:
            При сладкомъ голосѣ твоемъ
            Бывалымъ снова мы живемъ,
            И часто снова передъ нами
            «Съ алмазнымъ счастіе ключомъ,
            Любовь съ прелестными дарами,
            И съ яркимъ истина лучомъ».
            А другъ твой, этотъ благодѣтель
            Своей отчизны, исполинъ,
            Всего протекшаго свидѣтель,
            Великій, славный Карамзинъ...
            У всѣхъ насъ, мы должны сознаться,
            Сестра, невѣста, мать, жена
            И чувствовать, и выражаться
            Карамзинымъ научена.
Во мракъ протекшаго, сквозь покрывало ночи,
Вперивъ орлиныя, пронзительныя очи,
Во глубь вѣковъ проникъ; потомству передъ взглядъ
Далекихъ подвиговъ явилъ онъ длинный рядъ,
Клалъ неподкупною рукою, не блѣднѣя,
Печать проклятія на дѣйствія злодѣя;
Заставилъ насъ любить родную старину,
Воспѣлъ Наталью намъ, Борецкаго жену2),
И долго странствуя изъ мѣстъ чужихъ, далекихъ,
Привезъ намъ много думъ и новыхъ, и глубокихъ;
Нечистыхъ гадовъ клубъ, завистливыхъ и злыхъ,
Шипѣлъ у ногъ его, — не раздавилъ онъ ихъ.
И вотъ вашъ ученикъ: Евгеній и Татьяна,
Они родные намъ, живуть у насъ въ мечтахъ,

130

Нерѣдко заставалъ я русскихъ дѣвъ въ слезахъ
Надъ пылкими его страницами романа.
             Вотъ онъ, нашъ Пушкинъ, нашъ пѣвецъ;
             Надѣвъ Овидія вѣнецъ,
             Онъ зналъ судьбу его и горе.
Угрюмъ, уединенъ, на Черное онъ море
Въ раздумьи наклонясь, поетъ намъ про фонтанъ
Или разбойниковъ, или толпу цыганъ.
По Бессарабіи вдали отъ насъ скитаясь,
Въ горахъ заоблачныхъ Кавказа укрываясь,
Какъ мраморъ кажется холоднымъ межъ людей,
Но чувство пылкія таитъ въ душѣ своей:
Такъ знойны Африки тропическія степи.
Онъ въ городѣ не свой, онъ ненавидитъ цѣпи;
Безбреженъ онъ въ мечтахъ, какъ даль, какъ океанъ,
Когда на немъ лежитъ развившійся туманъ.
Въ немъ голосъ сладостенъ, какъ передъ бурей морѣ;
Съ нимъ изъ пѣвцовъ никто, никто не станетъ въ спорѣ.
Людмила и Русланъ съ Черкешенкой его
Пройдутъ и на пути не встрѣтятъ ничего,
Чтобъ быстрый ихъ полетъ въ вѣкахъ остановило.
Пѣснь благозвучная, гдѣ чувство говорило,
Въ потомствѣ не умретъ. Пусть зависть, клевета
Ея не чувствуютъ; пусть подлыя уста
Въ своемъ безуміи прекрасное поносятъ:
Жуковскій, Карамзинъ похвалъ себѣ не просятъ;
Они и Пушкинъ нашъ — всѣ три пойдутъ въ вѣка:
Ихъ лавровъ не сомнетъ нечистая рука.

Сноски

Сноски к стр. 128

3) „Москвитянинъ“, 1848, III, № 8, стр. 82—4.

Сноски к стр. 129

1) Повидимому, пропущено слово (рая?).

2) Герои сочиненій Жуковскаго.