118

Н. И. Куликовъ1).

Братья журналисты.

(Шутка-пародія на стих. Пушкина „Братья-Разбойники“).

Не стая птицъ, а какъ собаки,
Готовыя изъ-за костей
Загрызть и ближнихъ, и друзей,
Такъ алчные вина и драки,
Въ урочный изъ недѣльныхъ дней,
Къ Булгарину, въ числѣ гостей,
Сбирались разные писаки.
Какая смѣсь лицъ и умовъ,
Способностей и состоянья:
Изъ нѣмцевъ, поляковъ, жидовъ
Здѣсь русскихъ критиковъ собранье;
Здѣсь цѣль одна для всѣхъ сердецъ:
Не вѣрить никакимъ законамъ.
Межъ ними зрится панъ — бѣглецъ,
Что приставалъ ко всѣмь знаменамъ.
Песоцкій букинистъ — варягъ
И множество другихъ бродягъ —
Язымскій, Шпицъ, Межевичъ грязный,
И Греча сынъ и съ лѣнью праздной
Самъ Гречъ, дѣйствительный цыганъ.
Шпіонство, злость, подрывъ, обманъ,
Вотъ узы избранныхъ мерзавцевъ;
Тотъ ихъ, кто по міру пустилъ
Двухъ или трехъ книгопродавцевъ;
Кто ближняго изъ-за чернилъ
Передъ правительствомъ чернилъ;
Кому смѣшна прямая честность,
Что умъ и геній не щадитъ,
Кого безчестье веселитъ,
Какъ Греча, срамная извѣстность!
Раскрылись подлыя уста...

119

Рѣчь о писателяхъ заходитъ,
И на невинныхъ клевета
Изъ устъ въ другія переходитъ.
Но сплетенъ истощивъ запасъ,
Умолкли всѣ... Ихъ занимаетъ
Ѳаддея1) стараго разсказъ, —
И все вокругъ него внимаетъ.
«Насъ только двое: Гречъ и я;
Взросли мы розно; наша дружба —
Какъ баснь «Крестьянинъ и змѣя».
Наскучила намъ чести служба,
И согласились межъ собой
Мы издавать журналъ большой;
Въ сотрудники себѣ набрали
Пройдохъ такихъ, какъ мы — точь въ точь:
Свои грѣхи на нихъ слагали,
А пикнутъ — отгоняли прочь.
Бывало, въ пору ту глухую
Статейку пустимъ удалую,
Бранимъ иль хвалимъ подъ рукой
И вѣсъ имѣемъ надъ толпой.
Кто не забылъ меня и Греча?
Сберется ль гдѣ-нибудь родъ вѣча,
Туда, какъ братья, и кричимъ,
Всѣхъ громче судимъ, осуждаемъ,
На счетъ хозяевъ пьемъ, ѣдимъ,
Всѣхъ, какъ Іуды, продадимъ —
И сребренники получаемъ:
И что жъ? попались молодцы!
Мы съ Пушкинымъ не совладали,
Онъ насъ клеймилъ; какъ подлецы,
Съ тѣхъ поръ мы въ общемъ мнѣньи стали,
И я чуть не попалъ въ острогъ!
Но вынесть больше Греча могъ:
Я бѣгалъ подъ двумя орлами,
Онъ все гонялся за чинами!
Я уцѣлѣлъ, онъ изнемогъ!

120

Съ трудомъ поддерживая связи,
(Хоть и въ чинахъ а все изъ грязи),
И мнѣ во всемъ бывъ по плечу,
Онъ трусилъ всѣхъ, твердя всечасно:
«Мнѣ стыдно здѣсь... въ Парижъ хочу!»
Я тутъ ему себя напрасно
Въ примѣрь безстыдства выставлялъ:
Онъ въ Петербургѣ всѣхъ стыдился
И путешествовать пустился.
Оттоль статейки присылалъ;
Въ нихъ русскимъ льстилъ, другихъ ругалъ,
Но тѣмъ не выигралъ у трона..
Лишь за границею стяжалъ
Онъ имя русскаго шпіона.
Но ваша связь свое взяла!
Вновь съ Гречемъ мы соединились,
Стыдливость глупая прошла.
Съ ней честь и совѣсть удалились..
Возстали снова мы! Съ тѣхъ поръ
Росла въ насъ злость на всѣхъ извѣстныхъ,
Душа рвалась при видѣ честныхъ,
Алкала сплетенъ, лжи и ссоръ!
Намъ тошенъ былъ журналъ правдивый,
Редакторъ, критикъ справедливый,
Поэтъ, художникъ и актеръ,
И въ юношѣ талантъ счастливый, —
На всѣхъ двойной точили ножъ!
Всѣхъ подъ сюркупъ вели! И что жъ,
Изъ всѣхъ — лишь одного больного
Намъ страшно рѣзать старика:
На Николая Полевого
Не поднимается рука!
Разъ, помню, самъ въ войнѣ жестокой,
Въ измѣнѣ трижды уличенъ
(Какъ перебѣжчикъ двухъ сторонъ),
Я, съ чувствомъ подлости глубокой,
Кричалъ: vivat! Урра! Pardon!»

1842.