Н. П. Огаревъ1).

............
Что я писалъ вамъ въ этотъ разъ?
Письмо ли это, или ода,
Или элегія? У насъ
Послѣдняго не любятъ рода...               
А было время — развелась
На вздохи, слезы, стоны мода;
Всѣ вспоминали юны дни.
И лѣзли въ Пушкины они.
Да я и самъ... Но, Боже мой,
Кого я назвалъ?... Плачъ надгробный
Ужели смолкъ въ странѣ родной??
Гдѣ нашъ пѣвецъ, душой незлобный,
Гдѣ дивныхъ пѣсенъ даръ святой
И голосъ, шуму водъ подобный?
Гдѣ слава нашихъ тусклыхъ дней?
Внимайте повѣсти моей!
О, тамъ, въ тиши родной Москвы
Отъ бурь мірскихъ задвинувъ ставень,
И не предчувствуете вы,
Какъ душу здѣсь сжигаетъ пламень,
Но будьте вы, какъ ледъ Невы,
Или безчувственны, какъ камень,
Все жъ васъ растопитъ мой разсказъ
И выжметъ слезъ ручей изъ васъ.
Когда молву, что нѣтъ его
Въ столицѣ древней услыхали,
Всѣмъ было грустно отъ того.
Всѣ посердились, покричали,
Но черезъ день — какъ ничего,
Опять спокойно замолчали:
Такъ шумный рой спугнутыхъ мухъ,

124

Взлетѣвъ на мигъ, садится вдругъ.
Вчера я встрѣтилъ невзначай —
Два мальчика прошли съ лотками
Статуекъ. Туть былъ попугай,
Качали кошки головами,
Наполеонъ и Николай
Стояли, обратясь спинами,
И Пушкинъ — голову склоня,
Скрестивши руки, близъ коня.
И равнодушною толпой
Шли люди мимо безъ вниманья,
И каждый занятъ былъ собой,
Не замѣчая изваянья.
Да хоть взгляните, Боже мой,
На ликъ, исполненный страданья
И думъ, и грезъ... Вѣдь онъ поэтъ!
Да дайте жъ лептъ свой за портретъ.
Поэтъ ненадобенъ для нихъ,
Ему внимать имъ даже скучно,
И звонкій, грустный, яркій стихъ
Они услышатъ равнодушно,
Какъ скрипъ телѣгъ на мостовыхъ,
Пѣснь аматера въ залѣ душной.
Они согласны быть скорѣй
Часъ цѣлый у рѣзныхъ дверей —
Пока лакей имъ въ галунахъ
Отворитъ входъ жилищъ священныхъ,
Гдѣ можно ползать имъ въ ногахъ
Временщиковъ и баръ надменныхъ
И цѣловать ничтожный прахъ
Людей ничтожныхъ и презрѣнныхъ,
Которыхъ кознями поэтъ
Погибъ въ всей силѣ лучшихъ лѣтъ.
Ему досадой сердце жгли,
И дѣло быстро шло къ дуэли;
Предотвратить ее могли,
Но не хотѣли, не хотѣли...
Къ нему на похороны шли
Лишь люди въ фризовой шинели,
И тѣхъ обманомъ отвели,

125

И гробъ тихонько отвезли.
Поэта мучить и терзать,
Губить со злобою холодной,
На тѣло мертвое не дать
Пролить слезу любви народной —
Что жъ можно вамъ еще сказать,
Что бъ было хуже? Благородный,
Священный гнѣвъ въ душѣ моей
Кипитъ — чѣмъ скрытнѣй, тѣмъ сильнѣй.
Но только втайнѣ пару словъ
Могу сказать въ кругу собратій,
Боясь ...........
Боясь предательскихъ объятій.
А какъ бы на его враговъ
Я, сколько есть въ душѣ проклятій,
Собрать былъ радъ въ единый мигъ,
Чтобы въ лицо имъ плюнуть ихъ.
И вашъ еще спокоенъ духъ,
И не дрожите вы съ досады,
Что такъ безсильны мы, мой другъ,
И что намъ правду прятать надо,
И мнѣнью высказаться въ слухъ
Вездѣ поставлены преграды?!
Да, еслибъ кто чужой узналъ,
Онъ насъ бы трусами назвалъ!

1840.