БИБЛІОГРАФИЧЕСКІЕ ТРУДЫ

о
ПУШКИНѢ,

ихъ общій характеръ и научное значеніе.

_______

I.

Археологическія и библіографическія увлеченія необыкновенно характерны для 50-тыхъ годовъ XIX в. Созданныя литературнымъ романтизмомъ стремленія къ старинѣ и народности, благодаря удушливости общественной атмосферы, запуганности университетскихъ и литературныхъ круговъ и неистовствамъ Бутурлинскаго комитета, въ большинствѣ случаевъ направлялись по мелкому руслу и вырождались въ то наивное и довольно забавное библіографическое крохоборство, которое такъ искусно пародировалъ Добролюбовъ, остроумно высмѣивала «Искра» и ядовито вышучивалъ Щедринъ.

Начало «великихъ реформъ», какъ извѣстно, шло при прежнихъ цензурныхъ условіяхъ и, конечно, не могло переродить людей, вполнѣ уже сложившихся при прежнемъ режимѣ.

Отъ тѣхъ далекихъ временъ вошелъ въ общественный обиходъ рядъ болѣе или менѣе смѣшныхъ анекдотовъ, курьезныхъ цитатъ — и легкая иронія при одномъ словѣ «библіографъ».

Дѣйствительно, при желаніи можно было набрать немало «монстровъ» и «раритетовъ» изъ тогдашней полемики библіграфовъ и ихъ иногда очень своеобразныхъ научныхъ работъ.

Какъ это часто случается, отдѣльныя, разрозненныя, но яркія комическія проявленія заслонили для общества серьезный смыслъ явленія и многіе изъ его плодотворныхъ результатовъ. Немногіе замѣтили,

4

что въ рядахъ этихъ осмѣиваемыхъ библіографовъ были люди съ большимъ общимъ образованіемъ, широкими интересами и тонкимъ эстетическимъ чутьемъ. Оставаясь въ тѣни или даже подвергаясь всевозможнымъ издѣвательствамъ, они постепенно сводили науку исторіи русской литературы съ высотъ широковѣщательныхъ, но мало обоснованныхъ обобщеній въ низины кропотливыхъ, детальныхъ частичныхъ изслѣдованій, этого необходимаго базиса прочныхъ научныхъ выводовъ.

Это были малозамѣтные, но достойные глубокаго уваженія піонеры научнаго реализма, смѣнившаго фразу и опиравшіеся на интуицію и дивинацію обобщенія.

Въ ихъ трудахъ до сихъ поръ для насъ — поучительный урокъ и рядъ драгоцѣнныхъ примѣровъ, совѣтовъ и указаній.

Они то и положили начало серьезному историческому изученію Пушкина, собиранію библіграфическихъ свѣдѣній о немъ и его сочиненіяхъ. Эти попытки находятся въ тѣсной связи съ первыми критическими изданіями сочиненій великаго поэта — Геннади и Анненкова.

Давно уже указаны недостатки этихъ изданій, но для историка вполнѣ ясно теперь ихъ громадное научное и общественное значеніе: они подняли въ обществѣ и въ печати интересъ къ Пушкину, опубликовали много до тѣхъ поръ неизвѣстнаго, исправили много старыхъ ошибокъ и во многихъ случаяхъ установили правильный текстъ.

Въ нихъ, какъ и въ позднѣйшихъ изданіяхъ П. А. Ефремова и литературнаго фонда, разсѣяно много драгоцѣнныхъ библіографическихъ указаній, которыя, конечно, по условіямъ изданія, и не могли быть приведены въ систему.

Первая попытка отдѣльнаго свода библіографическихъ свѣдѣній о Пушкинѣ принадлежитъ, насколько мы знаемъ, Геннади. Въ «Библіографическихъ Запискахъ» 1858 г. (I, 508—513, 604—606) имъ напечатанъ указатель (дополненный г. Кобеко): «Что писано о Пушкинѣ». Въ слѣдующемъ году тамъ же онъ даетъ обзоръ переводовъ сочиненій Пушкина1), по книгамъ Публичной и собственной библіотеки.

5

Конечно, эти указатели далеко неполны и случайны по своему составу: они всецѣло опредѣлялись тѣмъ небольшимъ запасомъ книгь который могли дать незадолго передъ тѣмъ возникшія попытки подбирать «Пушкиніану».

Но въ нихъ есть одна цѣнная черта, не усвоенная, къ сожалѣнію, позднѣйшими преемниками Геннади: онъ описываетъ изданія, очень обстоятельно, съ подлинниковъ, даетъ подробныя свѣдѣнія и характеристику переводовъ, ихъ образчики, свѣдѣнія относительно помощи переводчикамъ со стороны русскихъ и пр. Позднѣе начали ограничиваться одними голыми названіями, которыя часто рѣшительно ничего не говорятъ, и воспроизводить чужія ссылки, иногда ошибочныя, безъ всякой провѣрки.

Геннади описалъ немного — всего 78 номеровъ переводовъ (нѣмецкихъ, польскихъ, французскихъ, итальянскихъ, шведскихъ, голландскихъ, малорусскихъ и чешскихъ), но вполнѣ знакомитъ съ ихъ общимъ характеромъ, содержаніемъ и значеніемъ.

Въ 1860 г. онъ же выступаетъ съ новымъ трудомъ: «Приложенія къ сочиненіямъ А. С. Пушкина, изданнымъ Я. А. Исаковымъ. Библіографическій списокъ всѣхъ произведеній А. С. Пушкина, дополненія, черновые отрывки, не вошедшіе въ текстъ, и примѣчанія. Спб. 1860».

Въ первомъ отдѣлѣ перечислены изданія сочиненій Пушкина, указаны мѣсто и время ихъ изданія, сдѣланныя въ нихъ перемѣны ихъ заглавія, подписи, предисловія; кромѣ того, отмѣчены мѣста первоначальнаго напечатанія отдѣльныхъ произведеній и варіанты. Въ остальныхъ отдѣлахъ, съ такою же обстоятельностью и точностью, указаны — переводы (92 №), отрывки и исключенныя мѣста; затѣмъ напечатаны объясненія и примѣчанія, за которыми слѣдуетъ указатель біографическихъ свѣдѣній о Пушкинѣ (59 русскихъ статей и 10 иностранныхъ).

Въ «Библіграфическихъ Запискахъ» 1861 г. (№ 9 и 19) даны были поправки и дополненія къ нѣкоторымъ стихотвореніямъ Пушкина и перечислены его письма.

Такого же свойства и библіографическія замѣтки Русскаго (Н. В. Гербеля) въ его книгѣ: «Стихотворенія А. С. Пушкина, не вошедшія въ послѣднее собраніе его сочиненій» (Берлинъ, 1861).

6

Онъ даетъ свѣдѣнія о стихотвореніяхъ, несправедливо приписанныхъ Пушкину, и весь IV отдѣлъ своей книги посвящаетъ обстоятельной «библіографической статьѣ о сочиненіяхъ Пушкина» (стр. 133—235), которая даетъ дополненія, варіанты и примѣчанія къ послѣднему изданію сочиненій Пушкина, Геннади; стихотворенія, напетатанныя въ журналахъ, но не вошедшія въ послѣднее изданіе сочиненій Пушкина; стихотворенія, напечатанныя въ заграничныхъ изданіяхъ, и стихотворенія, напечатанныя въ книгѣ Гербеля въ первый разъ.

_______

II.

Слѣдующій моментъ въ развитіи Пушкинской библіографіи тѣсно связанъ съ возникновеніемъ при Александровскомъ Лицеѣ особой Bibliotheca Puschkiniana.

Мысль о ней возникла еще во время празднованія пятидесятилѣтняго юбилея Лицея, но осуществленіе ея относится къ 1879 г., когда начальство Лицея обратилось къ бывшимъ и настоящимъ лицеистамъ съ просьбой поддержать его начинаніе. Въ отвѣтъ на это обращеніе со всѣхъ сторонъ, отъ лицеистовъ и постороннихъ лицъ, послѣдовалъ рядъ приношеній, изъ которыхъ скоро, въ особенности благодаря энергіи В. В. Никольскаго, инспектора Лицея и черезчуръ, можетъ быть, бдительнаго хранителя Пушкинской библіотеки, — составилось значительное и цѣнное собраніе книгъ, портретовъ, рисунковъ и предметовъ, имѣющихъ отношеніе къ великому поэту.

Кажется, по его иниціативѣ Лицеемъ издавались и разсылались отъ времени до времени «Листки Александровскаго Лицея», въ которыхъ перечислялись новыя пріобрѣтенія Пушкинской библіотеки и ея desiderata. Они имѣютъ нѣкоторое библіографическое значеніе, такъ какъ многія указанія основываются на подлинникахъ и мѣстами отмѣчаютъ степень рѣдкости отдѣльныхъ изданій.

Къ 1880 г. Пушкинская библіотека была уже настолько богата, что понадобилось составленіе каталога. За это дѣло взялся В. В. Никольскій.

«Puschkiniana. Каталогъ Пушкинской библіотеки» (Спб., 1880) составленъ имъ тщательно. Онъ распадается на 4 отдѣла: 1) Сочиненія Пушкина, вышедшія въ отдѣльныхъ изданіяхъ, 2) сочиненія о Пушкинѣ, вышедшія въ отдѣльныхъ изданіяхъ, 3) альманахи и альбомы, въ которыхъ помѣщены произведенія Пушкина, статьи о

7

немъ и рисунки къ его произведеніямъ, 4) переводы сочиненій Пушкина (125 названій). Конечно, можно возражать противъ такого дѣленія: во второмъ отдѣлѣ смѣшаны сочиненія, біографическія свѣдѣнія и характеристики; признакъ дѣленія — чисто внѣшняго характера; хронологическое распредѣленіе матеріла и отсутствіе указателя сильно затрудняютъ всякія справки. Но каталогъ далъ возможность познакомиться съ богатствами и пробѣлами лицейскаго собранія, намѣтилъ desiderata для пополненія и, описывая по оригиналамъ, далъ прочную основу Пушкинской библіографіи.

Незначительные промахи его были указаны и исправлены г. Шульцемъ въ брошюркѣ (Sine loco et anno): «Нѣсколько исправленій и дополненій каталога Пушкинской библіотеки».

Дальнѣйшій ростъ библіотеки и смерть Никольскаго заставили начальство Лицея обратиться для составленія указателя къ другому лицу. Къ несчастью, это былъ пресловутый авторъ безконечнаго количества библіографическихъ пособій — Межовъ. Онъ не разъ «поднималъ руку» на Пушкина.

Въ 1885 году онъ издалъ: «Открытіе памятника А. С. Пушкину въ Москвѣ. Сочиненія и статьи, написанныя по поводу этого событія. Библіографическій указатель». (Спб.).

Какъ всегда у Межова, въ этомъ изданіи не оберешься ошибокъ и недоразумѣній, страннаго распредѣленія матеріала, существенныхъ пробѣловъ и захватыванія по пути совершенно лишнихъ и не идущихъ къ дѣлу фактовъ. Такъ какъ оно почти цѣликомъ вошло въ Puschkiniana1), то мы не будетъ входить о немъ въ особыя подробности.

Въ 1886 г. Александровскій Лицей издалъ объемистую Puschkiniana Межова — «Библіографическій указатель статей о жизни А. С. Пушкина, его сочиненій и вызванныхъ ими произведеній литературы и искусства» (Спб.). Она открывается очень торжественнымъ, хотя не особенно грамотнымъ предисловіемъ. «Необходимость собрать все (,) что только было печатано объ А. С. Пушкинѣ, не разъ высказывалось (sic) въ нашей литературѣ, особенно съ 1880 года, когда послѣдовало открытіе памятника нашему великому поэту въ Москвѣ. Трудъ2) далеко не легкій, такъ какъ приходилось пересмотрѣть

8

всю повременную литературу, начиная съ 1813 года до настоящаго года, т. е. за 73 года. Имѣя уже прежде огромный запасъ библіографическаго матеріала, я, съ половины прошлаго года, по приглашенію начальства Имп. Александровскаго Лицея, приступилъ къ собиранію и составленію по возможности полной библіографіи всего (,) что касалось Пушкина. Въ настоящій указатель вошло 4587 №№. Не могу сказать, чтобъ это было безусловно полная библіографія всего напечатаннаго о Пушкинѣ. Очень можетъ статься (,) кое(—) что и ускользнуло отъ моихъ самыхъ тщательныхъ поисковъ. Особенно это относится къ сочиненіямъ и статьямъ, въ которыхъ по заглавію (sic) нельзя было и подозрѣвать заключающихся въ нихъ свѣдѣній о Пушкинѣ. Кромѣ того, коллекція русскихъ повременныхъ изданій Имп. Публичной Библіотеки, которая служила основаніемъ настоящему моему труду, не полна (,) и мнѣ волею, (—) неволею приходилось ограничиться только тѣмъ что имѣется на(—)лицо въ драгоцѣнномъ нашемъ отечественномъ книгохранилищѣ. Даже немногіе указатели къ прежнимъ нашимъ повременнымъ изданіямъ, разсмотрѣнныя (sic) мною (,) не могли пополнить этого пробѣла. Утѣшительно только то (,) что число этихъ недостающихъ въ Имп. Публичной Библіотекѣ годовъ и №№ періодическихъ изданій невелико».

Такимъ образомъ Межовъ даетъ понять своимъ читателямъ, что онъ произвелъ тщательныя разысканія въ нашей журналистикѣ за 73 года, и что отъ него могло ускользнуть весьма немногое. Въ какомъ однако отношеніи къ этимъ новымъ «поискамъ» стоитъ прежде собранный «огромный запасъ», и какого онъ вообще достоинства?

Имѣемъ полное основаніе думать, что этотъ «запасъ» отличался обычными свойствами библіографическихъ матеріаловъ собранныхъ Межовымъ: онъ обыкновенно беретъ ссылки изъ вторыхъ и третьихъ рукъ, безъ провѣрки, очень небрежно просматриваетъ журналы и сборники, пропуская существенное и часто отмѣчая не идущее къ дѣлу.

Оть «самыхъ тщательныхъ поисковъ» ускользнуло не «кое-что», а очень и очень многое.

Собранный матеріалъ распредѣленъ очень странно; въ книгѣ вообще много повтореній и недоразумѣній, происходящихъ отъ полнаго незнанія и непониманія дела.

9

У Межова 6 отдѣловъ и 7 прибавленій: 1) жизнь Пушкина, его переписка, посвященныя ему стихотворенія, воздвигнутые ему памятники, празднованіе открытія въ 1880 году памятника, Пушкинская выставка; 2) сочиненія Пушкина; 3) его изданія; 4) критическія статьи, литературныя и библіографическія замѣтки объ его сочиненіяхъ; 5) переводы и статьи о нихъ; 6) сочиненія и статьи, относящіяся до исторіи Александровскаго Лицея, пропущенныя сочиненія и статьи и 5 указателей.

Почему переписка отдѣлена отъ сочиненій? Почему иностранныя статьи о Пушкинѣ отдѣлены отъ русскихъ и соединены съ переводами его сочиненій?

Недоумѣній будетъ еще больше, если мы приглядимся къ подробностямъ отдѣловъ.

Межовъ избралъ хронологическій порядокъ, хотя пользуется имъ очень странно. Извѣстное произведеніе онъ пріурочиваетъ не къ году написанія или напечатанія, а къ первой попавшейся датѣ, которую онъ встрѣтилъ случайно при немъ: если оно перепечатывалось нѣсколько разъ, оно будетъ помѣщено подъ разными годами, безъ оговорокъ; иногда берется только одна поздняя перепечатка; иногда отмѣчается не самое произведеніе о Пушкинѣ, а рецензія на него. Легко раскрываемые псевдонимы не раскрыты: пропусковъ и ошибокъ безъ конца; много лишняго. Чтобы не быть голословными, разберемъ первыя страницы этого изданія.

Подъ первымъ номеромъ (1815 г.) указано посланіе Жуковскаго къ Вяземскому и Пушкину, со ссылкой на стихотворенія Жуковскаго, изд. 1815 г. Но оно написано въ 1814 г., напечатано въ «Рос. Музеумѣ» 1815 г. и перепечатывалось въ изданіяхъ стихотвореній съ пріуроченьемъ къ 1814 г. Относится оно къ В. Л. Пушкину, а не А. С. Подъ 1835 г. Межовъ помѣщаетъ его вторично — со ссылкой на 4 изданіе стихотвореній, безъ всякихъ оговорокъ. То же самое сдѣлано со стихотвореніемъ Языкова, Тепловой, Фуксъ и т. д. Почему разныя изданія одного и того же произведенія не указаны подъ однимъ номеромъ? Зачемъ повторять нѣсколько разъ не относящееся къ Пушкину?

Въ 3-мъ № ссылка невѣрна: 35 поставлено вм. 33; въ № 5 — К. Ш. — въ не раскрыто: кн. Шаликовъ, какъ ниже (№ 9, 11, 18,

10

19) К. Ш.1); въ № 13 перепутанъ годъ: 1827 вм. 1828. Сюда же (№ 7) попали, за компанію, критическая статья Кюхельбекера, «Взятіе Карѳагена (изъ Карно). Пер. (евела) Пушкина» (№ 14) — дѣтскій прозаическій переводъ какой то Пушкиной, который подъ волшебнымъ перомъ Межова переродился въ «Перо Пушкина», — некрологъ В. Л. Пушкина и бар. Дельвига (№ 21 и 26), рецензія (Воейкова) Кораблинскаго (№ 24) вмѣсто указанія самого альманаха «Утренняя Звѣзда» — и некрологъ Пушкина (№ 36)... подъ 1836 г.! Послѣдній курьезъ объясняется тѣмъ, что запоздавшая книжка «Московскаго наблюдателя» за 1836 г. вышла въ слѣдующемъ году уже послѣ смерти Пушкина, съ его некрологомъ.

Въ первомъ отдѣлѣ перечислено много біографическихъ статей и характеристикъ Пушкина; многія изъ нихъ, съ нарушеніемъ цѣльности плана, вошли и въ 4-тый отдѣлъ.

Мѣстами не обозначены страницы (№ 23), мѣстами онѣ указаны невѣрно (напр., № 33); иногда Межовъ ссылается на несуществующія произведенія (№ 236)2) и приписываетъ Пушкину чужія произведенія (№ 1552). Такихъ фактовъ мы могли бы привести десятки, если не сотни, но и указаннаго, кажется, достаточно для характеристики всей недобросовѣстности указателя Межова.

Въ немъ нѣтъ перваго и главнаго условія библіографическихъ трудовъ — точности указаній и систематичности распредѣленія матеріала.

Въ немъ нѣтъ даже приблизительной полноты. Опущено многое пріуроченное прямо къ имени Пушкина въ общеизвѣстныхъ журналахъ, не говоря уже о томъ, въ чемъ «по заглавію нельзя было подозрѣвать заключающихся свѣдѣній о Пушкинѣ». До 1886 г., до котораго доведенъ указатель Межова, было напечатано свыше 200 стихотвореній о Пушкинѣ, а онъ насчитываетъ, со всевозможными ошибками и недоразумѣніями, только около 80!

Для того, чтобы нагляднѣе предоставить всю неполноту его труда, мы приводимъ перечень всего того, что было напечатано о Пушкинѣ въ «Дамскомъ Журналѣ» за все его существованіе3).

11

Крестами обозначено то, что указано Межовымъ; въ скобкахъ обозначены его невѣрныя указанія1).

Настолько же небрежно составлены и указатели.

Самоувѣренный тонъ Межова загипнотизировалъ почти всѣхъ его критиковъ. Не имѣя возможности или желанія провѣрить его указанія, они преклонились передъ ихъ количествомъ и поспѣшили расхвалить трудолюбіе и добросовѣстность собирателя.

Только «Вѣстникъ Европы» (1886, XI, 420—423) выразилъ недоумѣніе, почему былъ зарегистрованъ «Eugene Onaigin of our times» by D. Minaeff, да «Русская Старина» (1887, II) напечатала слишкомъ сдержанную замѣтку г. Сержпутовскаго стр. 495—506, въ которой онъ упрекаетъ Межова, за отсутствіе системы вообще и подъ — отдѣловъ въ частности, что сильно затрудняетъ справки, и указываетъ 46 ошибокъ и 109 пропусковъ2).

Спеціалистовъ книга Межова удовлетворила настолько мало, что вскорѣ послѣ ея выхода начинаютъ появляться попытки частичныхъ указателей, существенныхъ дополненій и поправокъ.

Въ 1888 году г. Пономаревъ напечаталъ «Пушкинъ въ родной поэзіи» (Спб., изъ Академическаго «Сборника») — библіографическій указатель стихотвореній о Пушкинѣ. Въ немъ почтенный библіографъ далъ нѣсколько поправокъ и дополненій къ Межову, въ общемъ тщательно составленныхъ. Мы нашли въ немъ немного ошибокъ: повторено стихотвореніе Дельвига, неточно указаніе относительно Я. Толстого и Рахманнаго и пр. Это во всякомъ случаѣ полезная и добросовѣстная работа, хотя и узкая по своей основной цѣли.

Въ 1895 году г. Витбергъ помѣстилъ въ «Сѣверномъ Вѣстникѣ» (IX, 324—328; X, 316—320; XI, 351—2; XII, 332—336) 4 статьи: «Литературно-библіографическія замѣтки, изъ старинныхъ газетъ и журналовъ. I. А. С. Пушкинъ». Вначалѣ приведены 24 выписки о Пушкинѣ изъ старыхъ журналовъ и газетъ, въ общемъ очень интересныхъ, хотя и расположенныхъ безъ всякой связи и порядка; затѣмъ слѣдуетъ 160 библіографическихъ указаній и дополненій къ Межову, тоже безъ всякой системы. Одни изъ нихъ относятся

12

ко времени послѣ выхода въ свѣтъ «Puschkiniana» Межова, другія восполняютъ его пропуски. Многія изъ нихъ взяты изъ рѣдкихъ и малоизвѣстныхъ изданій.

Въ 1898 году г. Францевъ значительно пополнилъ и исправилъ указанія Межова относительно чешскихъ переводовъ Пушкина: «А. С. Пушкинъ въ чешской литературѣ. Библіографическіе матеріалы. СПБ. 1898» (изъ академическаго «Сборника»)1). Онъ описалъ, безъ особыхъ подробностей и разъясненій, 201 переводъ и 35 библіографическихъ и біографическихъ статей (перечислены и портреты Пушкина), все съ подлинниковъ.

У Межова указано, съ ошибками, всего 6 переводовъ и 3 замѣтки о нихъ!

По отношенію къ польской литературѣ то же сдѣлалъ г. Дѣдовъ: «А. С. Пушкинъ въ польской литературѣ». (Варшава, 1899).

Авторъ указываетъ извѣстные ему переводы и характеристики поэта, даетъ извлеченія изъ нихъ и ихъ оцѣнку, такъ что его работа, наряду съ библіографическимъ, получаетъ и историко-литературное значеніе.

Стремительную и прямолинейную, хотя очень неловкую защиту Межова взялъ на себя г. Драгановъ, несмотря на сдѣланныя имъ же значительныя и существенныя, мѣстами, поправки и дополненія къ Межовскому списку переводовъ изъ Пушкина: «Пятидесяти-язычный Пушкинъ, т. е. переводы А. С. Пушкина на 50 языковъ и нарѣчій міра. Библіографическій вѣнокъ на памятникъ А. С. Пушкину, сплетенный къ столѣтію его рожденія»2).

Библіографическія замѣчанія пересыпаны у г. Драганова крайне неумѣстными лирическими изліяніями и злостными выходками, всегда неожиданными, противъ несимпатичныхъ ему людей.

Словоохотливый авторъ разсказываетъ намъ о преждевременной кончинѣ своей супруги, о покровительствѣ «своего высшаго начальства, Его Высокопревосходительства, Директора Императорской Публичной Библіотеки, Члена Государственнаго Совѣта, Ординарнаго Академика и Дѣйствительнаго Тайнаго Совѣтника, Аѳанасія Ѳедоровича

13

Бычкова, благодѣтеля всей моей (г. Драганова) семьи», объ отказѣ нѣкоторыхъ редакцій печатать его статьи и пр.

Личныя выходки г. Драганова (противъ Вл. С. Соловьева, кн. Волконскаго и пр.) выходятъ изъ границъ всякихъ приличій — вплоть до употребленія словъ «мошенническій» и «хамскій».

Голословно называя «Puschkiniana» Межова «книгой классической, образцовой по замыслу, плану и исполненію», трудомъ «безукоризненно распланированнымъ», «гигантскимъ», г. Драгановъ даетъ много аргументовъ противъ нея, указывая ея пробѣлы и недоразумѣнія. Свѣдѣнія о переводахъ (времени первоначальнаго ихъ появленія и количествѣ) и отчасти переводчикахъ расположены у него въ своеобразномъ порядкѣ: по языкамъ и по времени появленія переводовъ на нихъ. Языковъ, собственно, 51, хотя въ ихъ число включены «эсперантистскій» и «червонорусскій, или русинскій», т. е. «общерусскій литературный языкъ, но съ сохраненіемъ нѣкоторыхъ, впрочемъ, весьма незначительныхъ мѣстныхъ идіомовъ русской рѣчи въ фонетикѣ, главнымъ образомъ въ лексиконѣ и въ слабой степени даже въ правописаніи»: такъ въ число «переводовъ» Пушкина попали его дословныя заграничныя перепечатки, сдѣланныя галицкими руссофилами!

Книга г. Драганова вызвала рядъ журнальныхъ и газетныхъ отзывовъ и замѣтокъ1).

Было указано значительное количество пропусковъ и недоразумѣній.

Не повторяя уже указаннаго, отмѣтимъ нѣсколько сдѣланныхъ нами наблюденій надъ этою странною книгой.

Плохо справляясь съ русскою рѣчью, г. Драгановъ дѣлаетъ мѣстами свое изложеніе неудобопонятнымъ. У него заурядъ попадаются такія фразы: «этотъ списокъ, свидѣтельствующій о постепенномъ движеніи иноязычныхъ произведеній Пушкина по земной поверхности, притомъ о движеніи во времени и пространствѣ, указываетъ каждому переводившему его языку, какое именно мѣсто занимаетъ этотъ языкъ-народъ «по старшинству» со времени заключенія знакомства съ любимѣйшимъ русскимъ авторомъ, и списокъ этотъ можетъ служить показателемъ лишь степени любознательности иноязычныхъ литературъ и первоначальнаго ихъ рвенія среди множества

14

языковъ и народовъ міра по этой части; но вовсе еще не можетъ служить доказательствомъ дѣйствительнаго усердія и дѣйствительной распространенности произведеній Пушкина у того или иного народа, не говоря уже о тѣхъ иноязычныхъ переводахъ Пушкина, которые могли явиться въ свѣтъ лишь случайно» (стр. 3—4); «духовныя стихотворенія» А. С. Пушкина въ переводѣ на современный церковно-славянскій языкъ С. Пчельникова печатаются слѣдующія пьесы» (стр. 55) и пр.1).

Не давая почти никакихъ свѣдѣній, г. Драгановъ «попутно» дѣлаетъ много совершенно лишнихъ замѣчаній и впадаетъ въ многочисленныя ошибки.

Гете будто теперь назвали бы «парнасцемъ» (стр. 7); онъ, „вмѣстѣ съ Гердеромъ“ (умеръ въ 1803 году!), умѣлъ найти и дѣйствительно нашелъ большой родникъ свѣжей поэзія не только у Пушкина, но и въ ново-греческихъ пѣсняхъ клефтовъ и въ сборникѣ пѣсенъ Вука Караджича и Пропера (sic) Мериме» (ib.). Въ главѣ о польскихъ переводахъ (стр. 13) довѣрчиво повторяется фантастическій разсказъ Ковальскаго, давно уже опровергнутый, соединившій Пушкина и Мицкевича, вопреки достовѣрнымъ фактамъ, въ Одессѣ въ 1825 г. «Перебендя» Шевченка названъ (стр. 17) переводомъ Пушкинскаго «Пророка» (!!), и тому же поэту приписанъ небывалый переводъ стихотворенія «Поэтъ и Чернь» («Чернь»?). Объ одномъ изъ переводовъ (молдавскомъ) помѣщено удивительное замѣчаніе (стр. 21): «переводъ этотъ составляетъ величайшую библіографическую рѣдкость, быть можетъ, даже онъ и не былъ напечатанъ никогда».

Вся глава о персидскихъ переводахъ Пушкина свелась къ указанію на персидское стихотвореніе о Пушкинѣ Ахундова (стр. 26—28). Переводъ на русскій языкъ сдѣланъ самимъ авторомъ и подвергся двойнымъ измѣненіямъ — Клементьева и Марлинскаго. Въ 1880 г. нѣкто S. переложилъ русскій переводъ, не совсѣмъ удачно, въ стихи. Между тѣмъ г. Драгановъ говорить о трехъ переводахъ «съ рукописнаго подлинника, въ настоящее время затеряннаго», и послѣдній переводъ почему то называетъ «подстрочнымъ».

15

На стр. 34 «Мятель» названа «стихотвореніемъ»; заглавія другихъ Пушкинскихъ произведеній (къ нимъ г. Драгановъ почему то прибавляетъ эпитетъ «словесный» — стр. 43) цитируются въ искаженномъ видѣ: «Разговоръ купца съ поэтомъ», «Рославлева» (стр.34]; «анонимная повѣсть Дубровскій» (стр. 42); строфа систематически смѣшивается со строкой (стр. 44, 52). «Путешествіе въ Арзрумъ» якобы «классическій по краткости этнографическій очеркъ» (стр. 46).

Заглавія мѣстами цитируются такъ: «составилъ — отдѣлъ II. Одесса. П. Францовъ».

Часто авторъ пускается по поводу сообщаемыхъ библіографическихъ фактовъ въ своеобразныя умствованія.

Пушкинъ сказалъ про Гвадалквивиръ только то, что онъ «шумитъ, бѣжитъ». Это не помѣшало г. Драганову утверждать: «несмотря на то, что онъ (Пушкинъ) никогда не бывалъ за границей (то же (?!) было впослѣдствіи и съ М. Е. Салтыковымъ-Щедринымъ), благодаря лишь своему литературному знакомству съ внѣшнімъ міромъ, въ частности и съ Испаніей, Пушкинъ такъ описывалъ Гвадалквавиръ и испанскую жизнь, какъ будто онъ видѣлъ все это своими глазами» (стр. 46).

Авторитетность г. Драганова во всемъ, что касается Испаніи, ярко сказалась и на оцѣнкѣ одного изъ испанскихъ переводовъ (стр. 47): «переводъ знаменитой повѣсти, повидимому, весьма тщательный... По нѣкоторымъ признакамъ можно думать, что переводъ сдѣланъ не съ русскаго подлинника, а съ французскаго перевода, но работа весьма добросовѣстная. Самое интересное въ ней то, что многія характерныя русскія слова переданы латиницей и оставлены въ текстѣ безъ перевода».

Основываясь на своихъ очень неполныхъ свѣдѣніяхъ о первоначальныхъ переводахъ, г. Драгановъ распекаетъ отдѣльныя народности за слишкомъ позднее знакомство съ Пушкинымъ, говоритъ даже о «скандалѣ». Внимательныя библіографическія изысканія, несомнѣнно, измѣнятъ многія его даты первоначальныхъ переводовъ и поставятъ многорѣчиваго обвинителя въ комическое положеніе...

Отсутствіе подробностей относительно переводовъ, ненадежность многихъ указаній, довольно неожиданные экскурсы въ далекія отъ существа дѣла области, обиліе ошибокъ и недоразумѣній лишаютъ книгу г. Драганова всякаго научнаго значенія. Составителямъ будущей «Puschkiniana» она дастъ очень немного — послѣ тщательной провѣрки указаній, конечно, какъ и книга Межова.

16

Повидимому, неудовлетворительность Puschkiniana Межова и дальнѣйшій ростъ Пушкинскаго музея заставили Александровскій Лицей издать особое «Описаніе Пушкинскаго музея» (гг. Аснаша и Яхонтова, подъ ред. Шляпкина, Спб., 1899). Спеціальная критика отнеслась къ этому изданію не вполнѣ справедливо: къ нему предъявили несоотвѣтствующія требованія и слишкомъ выдвинули недостатки, забывая о крупныхъ достоинствахъ.

Предисловіе ясно указываетъ поставленную себѣ составителями цѣль: «являющееся нынѣ «Описаніе Пушкинскаго Музея» имѣетъ своею цѣлью дать точный перечень всего находящагося въ немъ. Это не библіографическій указатель, а каталогъ, назначеніе котораго — познакомить желающихъ съ теперешнимъ положеніемъ Музея, указать имѣющіеся въ немъ пробѣлы и такимъ образомъ облегчить возможность дальнѣйшаго пополненія нашего собранія» (стр. XIX—XX).

Такова скромная задача, выполненная вполнѣ добросовѣстно. Можно возражать противъ принятыхъ отдѣловъ и распредѣленія матеріала по нимъ, можно указать рядъ частныхъ промаховъ (напр., повторены нѣкоторыя ошибки Межова), но въ цѣломъ это не только хорошій каталогъ, но и цѣнные матеріалы для будущей полной Пушкинской библіографіи, какъ свѣдѣнія изъ первыхъ рукъ — съ подлинниковъ, а не изъ чужихъ указаній1). Отдѣловъ 10: 1) автографы, факсимиле, старинныя копіи писемъ и сочиненій Д. С. Пушкина, его рисунки, документы и письма къ нему и о немъ; 2) предметы и вещи, принадлежавшіе А. С. П., бюсты и модели памятниковъ поэта; предметы, ему посвященные; 3) портреты А. С. П. и его родныхъ друзей и знакомыхъ, сцены изъ жизни поэта; виды мѣстностей, гдѣ жилъ А. С. П., рисунки къ его сочиненіямъ

17

и пр.; 4) отдѣльно вышедшія сочиненія А. С. П., полныя собранія сочиненій А. С. П., изданія самого А. С. П. (на русскомъ языкѣ); 5) альманахи, сборники, газеты, повременныя и періодическія изданія на русскомъ языкѣ, заключающіе въ себѣ оригинальныя произведенія А. С. П., біографическія, критическія и библіографическія статьи о немъ и его произведеніяхъ, описанія торжествъ, стихотворенія, посвященныя его памяти и пр.; 6) сочиненія на русскомъ языкѣ, цѣликомъ или частями посвященныя Пушкину, вышедшія въ свѣтъ отдѣльно: біографіи, критики, библіографіи, учебники, описанія торжествъ, стихотворенія, посвященныя памяти поэта и т. д. 7) А. С. П. въ произведеніяхъ музыкальнаго и драматическаго искусства; стихотворенія А. С. П., положенныя на музыку; драматическія произведенія, повѣсти и поэмы, послужившія сюжетомъ для оперъ, балетовъ, комедій и драмъ; либретто оперъ и балетовъ; музыкальныя и драматическія произведенія, посвященныя памяти поэта; 8) переводы и передѣлки сочиненій А. С. П. на иностранные языки, статьи о П. и его сочиненіяхъ всевозможнаго (?) содержанія; 9) Lyceana, свѣдѣнія о Лицеѣ 1811—1817 гг.; біографіи лицеистовъ I-го курса и все до нихъ относящееся; памятныя книжки Лицея, 10) смѣсь.

Справки по каталогу нелегки благодаря сложности, запутанности и даже противорѣчивости дѣленія по отдѣламъ, а также вслѣдствіе не вполнѣ удачнаго указателя, въ которомъ, напр., письма Пушкина къ Туманскому поставлены (стр. 466) подъ словомъ два (по ихъ числу, какъ ниже двѣ повѣсти); попадаются такія туманныя обозначенія, какъ «дѣло по I экспедиціи IV отдѣленія Собственной Его Императорскаго Величества Канцеляріи» (стр. 467) и проч.

Это — самая слабая сторона «Описанія».

_______

III.

Значительное оживленіе въ Пушкинской библіографіи вызвалъ юбилейный 1899 г. Юбилейная литература быстро и сильно разрослась, захватила 1900—1901 гг. и выразилась въ рядѣ перечней и попытокъ подведенія итоговъ.

Въ петербургскомъ «Пушкинскомъ Сборникѣ» (стр. 673—674) г. Кульманъ далъ настолько бѣглый и неполный (безъ всякихъ поясненій)

18

«указатель Пушкинскій юбилейной литературы», что онъ оказался значительно меньше торговыхъ объявленій о Пушкинской литературѣ въ «Новомъ Времени» и «Московскихъ Вѣдомостяхъ» (юбилейнаго періода).

Въ іюльскомъ номерѣ «Вѣстника Европы» появился очеркъ г. А. П.: «Литературное обозрѣніе. Пушкинская литература. Новыя книги и брошюры» (стр. 408—428). Почтенный авторъ составлялъ свой обзоръ тогда, когда юбилейная литература только начала еще выходить: у него было подъ руками только 34 изданія.

Свидѣтель торжества 1880 г., онъ невольно сопоставилъ его съ новѣйшимъ юбилейнымъ празднованіемъ, о которомъ въ печати было выказано такъ много нелестнаго, — и сопоставилъ вполнѣ безпристрастно и справедливо.

«Празднества 26 мая были важнымъ фактомъ въ нашей общественной жизни. Литературное торжество вызвало сочувствія въ такихъ сферахъ, въ какихъ оно еще не проявлялось, и сочувствія получали реальный характеръ. Праздникъ 1880 года происходилъ, собственно говоря, въ тѣсномъ кругѣ общества: онъ былъ только литературный; нынѣшній праздникъ, по справедливому замѣчанію одного оратора1), былъ «педагогическій»: дѣйствительно, онъ распространился на всю школу и, слѣдовательно, обнималъ гораздо большій районъ, распространяясь на все школьное поколѣніе; тотъ же ораторъ выразилъ надежду, что придетъ время, когда этотъ праздникъ будетъ, наконецъ, народнымъ. 26 мая дало не малыя пріобрѣтенія въ историко-литературномъ и общественномъ смыслѣ: оно было новымъ шагомъ въ пониманіи Пушкина. Юбилейныя годовщины нерѣдко даютъ такія серьезныя пріобрѣтенія, потому что побуждаютъ снова пересмотрѣть вопросъ о дѣятельности историческаго лица, при чемъ въ историческомъ отдаленіи вѣрнѣе опредѣляются условія этой дѣятельности, трудности, какія ей приходилось побѣждать, и дальнѣйшій результатъ, въ которомъ сказывается ея вліяніе. На этотъ разъ не явилось цѣльной работы подобнаго рода, исчерпывающей вопросъ; но зато явились широкія начинанія, знаменательные отдѣльные этюды, которые завершаютъ сделанное до сихъ поръ и даютъ прекрасныя указанія для послѣдующихъ работъ надъ Пушкинымъ» (стр. 416). Цѣли автора выясняются слѣдующими его словами:

19

«мы не имѣемъ въ виду давать полнаго обзора литературы, вызванной 26-мъ мая; ее и не легко собрать въ эту минуту; но мы укажемъ нѣсколько фактовъ, которые дадутъ понятіе о томъ, какъ расширялся, съ одной стороны, біографическій и историко-литературный интересъ къ Пушкину, съ другой стороны — педагогическій и популярный» (ib.).

Разборъ отдѣльныхъ изданій и является дальнѣйшимъ развитіемъ и подтвержденіемъ этого общаго положенія.

«Извѣстія книжныхъ магазиновъ Вольфа» (1899, № 9—10, стр. 199—208) дали небольшую и безсодержательную статейку г. К. С—скаго1) «Пушкинская литература», охватившую очень небольшое количество изданій и обнаруживающую весьма небольшое знакомство съ ними.

Далеко не отличается полнотой, но недурно знакомитъ, хотя и въ поэтическомъ безпорядкѣ, съ содержаніемъ и общимъ характеромъ разбираемыхъ книгъ, въ общемъ немногихъ, статья г. Еленина: «Юбилейная литература о Пушкинѣ» («Историческій Вѣстникъ», 1899, VII, 264—282; VIII, 592—613). Особенно подробно останавливается авторъ на «Матеріалахъ» Майкова, статьѣ проф. Сумцова о «женской ножкѣ въ стихотвореніяхъ Пушкина», Пушкинскихъ сборникахъ (въ томъ числѣ и стихотвореній о великомъ поэтѣ) и проч. Онъ, собственно, и ставилъ себѣ цѣль выяснить «типы литературныхъ изданій, посвященныхъ поэту и вышедшихъ въ послѣднее время» (стр. 613). Свою основную точку зрѣнія и конечный выводъ онъ формулируетъ такъ: «литературно-издательская предпріимчивость не оказалась особенно изобрѣтательною, и наряду съ хорошими работами и изданіями появилась масса невѣжественныхъ и недобросовѣстныхъ, преслѣдующихъ грубо-спекулятивныя цѣли. Однако начавшееся академическое изданіе Пушкина, цѣлый рядъ біографическихъ и историко-литературныхъ матеріаловъ, критическая разработка нѣкоторыхъ вопросовъ Пушкинской поэзіи, — все это, вмѣстѣ взятое, позволяетъ высказать отрадную увѣренность въ томъ, что въ пережитые нами дни чествованія столѣтія со дня рожденія поэта положено прочное начало всестороннему изученію жизни и общественныхъ мотивовъ его творчества. Это изученіе привлечетъ

20

къ себѣ много научныхъ и литературныхъ силъ, которыя, надо надѣяться, выполнятъ лежащій на насъ общественный долгъ передъ памятью поэта и помогутъ проложить въ народной средѣ тотъ путь грамотности и просвѣщенія, по которому завѣты великаго учителя дойдутъ до сердца народа и сольются въ немъ съ глубочайшими основами его духовнаго быта и идеальныхъ стремленій» (ib.).

Изученіе отдѣльныхъ произведеній привело его къ такому общему выводу. «Закончилось чествованіе столѣтія со дня рожденія величайшаго изъ поэтовъ русскихъ; объединивъ въ общемъ чувствѣ признательности и восторга людей самыхъ различныхъ направленій, степеней образованія и рода занятій, оно отходитъ въ область воспоминаній, становится историческимъ фактомъ. То единодушіе, съ которымъ ученыя и образовательныя учрежденія, литературныя и художественныя общества, органы печати и частныя лица сдѣлали день 26 мая торжественнымъ праздникомъ русской мысли, заслуживаетъ высокаго общественнаго признанія и, несомнѣнно, будетъ отмѣчено свѣтлой чертой въ исторіи родного просвѣщенія. Немалая заслуга будетъ признана и за текущей литературой, которая много содѣйствовала уясненію историческаго значенія переживавшагося момента и внесла значительный вкладъ въ дѣло всесторонняго изученія сочиненій нашего поэта и опредѣленія характера и стремленій его эпохи. Въ самомъ дѣлѣ, къ 26 мая появилось огромное количество новыхъ книгъ, брошюръ и журнальныхъ и газетныхъ статей, связанныхъ съ именемъ Пушкина, раскрывающихъ или его сочиненія съ небывалой прежде полнотой и точностью, или обстоятельства, при которыхъ они создавались, или, наконецъ, освѣщающихъ ту или другую сторону его изумительнаго по разнообразію проявленій поэтическаго генія. Историкъ литературы найдетъ въ нихъ чрезвычайно цѣнныя указанія, которыя, быть можетъ, во многомъ измѣнятъ взгляды на нѣкоторыя особенности творчества поэта и на процессъ его духовнаго развитія; во всякомъ случаѣ ему придется считаться со всею наличностью новаго матеріала о Пушкинѣ, гдѣ онъ прежде всего увидитъ необходимость строгой критической оцѣнки каждаго «новаго слова» и, наряду съ цѣннымъ и существенно важнымъ, найдетъ много противорѣчивыхъ, а иногда и завѣдомо невѣрныхъ свѣдѣній и поверхностныхъ сужденій, принадлежавшихъ перу случайныхъ цѣнителей, критиковъ по недоразумѣнію. Сдѣлать это въ небольшой журнальной статьѣ невозможно, да и, пожалуй, еще преждевременно, но хотя въ общихъ чертахъ разобраться

21

въ обширномъ матеріалѣ этого рода и указать на его существенные признаки — можетъ, намъ думается, представить задачу, не лишенную извѣстнаго значенія и интереса».

До извѣстной степени эта задача и выполнена авторомъ.

Многія изъ юбилейныхъ изданій такъ запоздали, и ихъ въ общемъ накопилось такъ много, что явился рядъ попытокъ дать обзоръ всего напечатаннаго не только въ 1899, но и въ 1900—1 гг.

Самыя слабыя изъ нихъ принадлежатъ гг. Яворскому и Щеголеву1). Первый очень бѣгло и поверхностно характеризуетъ всего десять изданій, въ число которыхъ вводитъ и собственную ничтожную брошюрку о сказкахъ Пушкина; второй имѣлъ подъ руками гораздо больше матеріала, но воспользовался имъ очень странно.

Это — рядъ безсвязныхъ замѣтокъ объ отдѣльныхъ книгахъ, разбросанныхъ въ хаотическомъ безпорядкѣ. Иногда даже онѣ совсѣмъ не отдѣлены другъ отъ друга (напр., на стр. 223 отъ вліянія Пушкина на Майкова, Мея, Фета крутой переходъ къ выясненію значенія Пушкина въ музыкѣ»)2).

Авторъ не считаетъ для себя обязательными элементарныя правила критики и библіографіи: нигдѣ не указаны года и мѣста изданій; весь разборъ сводится къ выхваченной наудачу цитатѣ, стилистической придиркѣ, огульному и ничѣмъ не подтвержденному порицанію или ничѣмъ необоснованной похвалѣ, нѣсколькимъ случайнымъ замѣчаніямъ, часто не идущимъ къ дѣлу и ошибочнымъ; то, что указывается, даетъ, за рѣдкими исключеніями, очень мало понятія о содержаніи и общемъ характерѣ книги, хотя недурно рисуетъ самого г. Щеголева.

Вотъ кой-что, немногое изъ многаго, по части его фактическихъ свѣдѣній.

На стр. 186 онъ утверждаетъ (какъ всегда, очень рѣшительно), будто бы статья Л. Н. Майкова: «Знакомство Пушкина съ семействомъ Ушаковыхъ», до его сборника «Пушкинъ», «еще нигдѣ не была

22

напечатана, хотя ее нетрудно было разыскать — въ «Русскомъ Обозрѣніи». На стр. 195 сказано, что «слово Радша одинаково необъяснимо ни изъ нѣмецкаго, ни изъ литовскаго, ни изъ славянскихъ языковъ», хотя его уже давно сближали съ Ро(а)стиславъ (въ сокращенной формѣ) и ему подобными формами; германская кровь допускается у Пушкина только въ силу его происхожденія отъ легендарнаго Радши, хотя ее можно было бы найти гораздо ближе — по женской линіи. Особенно интересенъ примѣръ на стр. 199.

«Авторъ (свящ. Троицкій) приписываетъ Пушкину предсмертное стихотвореніе: Чудный сонъ мнѣ Богъ послалъ.... Ни въ одномъ собраніи сочиненій такого стихотворенія нѣтъ. По формѣ оно тоже едвали можетъ принадлежать Пушкину». Не безъ величественности онъ замѣчаетъ: «очевидно, автору статьи не хватаетъ историко-литературной подготовки и подробнаго знакомства съ твореніями Пушкина».

Увы! «врачу, исцѣлися самъ!» Г. Щеголевъ имѣлъ несчастье попасть на общеизвѣстное стихотвореніе Пушкина, которое, напр., въ изданіи П. А. Ефремова (1882) помѣщено въ III томѣ на стр. 444—445, Литературнаго Фонда — т. II, стр. 159.

Дѣло становится еще хуже, когда онъ пускается въ болѣе сложныя разсужденія. Запутанный и очень спорный вопросъ о причинахъ разлада между Пушкинымъ и современными ему читателями разрѣшается очень просто (стр. 215): «намъ кажется, что онъ происходилъ, такъ сказать, отъ недостатка времени: читатели, воспитанные на литературѣ псевдоклассической и на поэзіи (Державина) были слишкомъ мало подготовлены къ воспріятію поэзіи Пушкина, новой и вслѣдствіе этого чуждой имъ и по формѣ и по содержанію. А между тѣмъ одно произведеніе слѣдовало за другимъ. Гдѣ же тутъ съ непривычки разобраться? Отсюда то и происходило и то странное на нашъ взглядъ явленіе, что лучшія, по нашему мнѣнію, произведенія Пушкина отнюдь не считались такими, а пальма первенства отдавалась произведеніямъ второстепеннымъ. Да и такъ ли ужъ значителенъ былъ разладъ?» Не правда ли, слѣды хорошей «историко-литературной подготовки и подробнаго знакомства съ твореніями Пушкина»? Какъ извѣстно, первыя произведенія Пушкина, быстро слѣдовавшія другъ за другомъ, дали ему рядъ блестящихъ тріумфовъ; разладъ, и очень сильный, начинается около 1830 г. и объясняется главнымъ образомъ тѣмъ, что общество все болѣе и болѣе поворачивало къ романтизму, иногда въ его менѣе художественныхъ,

23

трескучихъ и крикливыхъ формахъ, а поэтъ все болѣе и болѣе сводилъ свое творчество на реальную почву.

Отдѣльныя критическія замѣчанія не лишены глубины и соли: «о выборѣ произведеній самого Пушкина можно сказать только, что составитель, очевидно, руководился мыслью дать все болѣе значительное по объему, вслѣдствіе чего сборникъ оказался наполненнымъ отрывками» (стр. 194), «къ достоинствамъ статьи надо отнести еще ея краткость» (стр. 203) и пр. Расхвалены затѣмъ совсѣмъ ничтожныя, переполненныя грубѣйшими ошибками книжонки (стр. 210, 216, 226, 233). Обзоръ достойно завершается перечнемъ: «библіографія 1899 г. (также книги, вышедшія вторымъ изданіемъ)». Въ немъ не обозначены, по усвоенной г. Щеголевымъ странной привычкѣ, мѣста и года изданій. Въ него включены почему то старыя изданія, не имѣющія никакого отношенія къ 1899 г. (Анненковъ, Архангельскій, Либровичъ, Незеленовъ, Острогорскій, Павлищевъ, Трубачевъ, Черняевъ, Южаковъ) — вѣроятно, потому, что объявленія о нихъ печатались въ газетахъ втеченіе юбилейнаго періода; попали и не существующія изданія: Буренинъ, критическіе этюды о Пушкинѣ, Острогорскій, Пушкинъ въ народной школѣ (если это не оттискъ изъ «Вѣстника Воспитанія»); Скабичевскій, Воспитательное значеніе Пушкина; Борзенковскій — вѣроятно, искаженное Борзаковскій, Владиміровъ — г-жа Владимірова; очень сомнителенъ, какъ авторъ Антокольскій (издатель?). Въ числѣ изданій сочиненій Пушкина упомянуты въ разныхъ мѣстахъ: А. И. Мамонтова въ 3-хъ т. т., Черноярова, художественное изданіе соч. Пушкина, хотя имѣется въ виду собственно одно изданіе. Въ число сочиненій включены и альбомы; «Пушкинскій уголокъ» почему то повторенъ дважды. Въ самомъ концѣ перечислены «сочиненія безъ имени автора»: «Поэтъ-Пушкинъ. Общедоступное чтеніе» — вѣроятно, старая и общеизвѣстная книга Филонова, «Сборникъ статей о Пушкинѣ» — повидимому, искаженіе заглавія сборника Романова, «Религіозные мотивы въ сочиненіяхъ Пушкина» — несомнѣнно, извѣстная брошюра г. Рункевича, «Шутки и остроты Пушкина» — или сборникъ г. Эгля (Спб., 1899), или сборникъ г. Козмана (Одесса, 1900). Такъ составляютъ у насъ библіографическіе труды!

Иное впечатлѣніе производитъ «Очеркъ Пушкинской юбилейной литературы» г. Лободы (Кіевъ, 1900, изъ «Чтеній въ Ист. Общ. Нестора Литописца», XIV).

24

Это — очень сжатый и довольно полный библіографическій обзоръ, мѣстами переходящій въ перечень и дающій вообще очень краткую характеристику указываемыхъ произведеній. Наряду съ отдѣльными изданіями указываются часто журнальныя и газетныя статьи. Въ основѣ изложенія нѣтъ опредѣленнаго плана, переходы отъ одного отдѣла къ другому иногда отличаются искусственностью, однородныя произведенія разсматриваются въ разныхъ мѣстахъ обзора.

Въ основной точкѣ зрѣнія автора нельзя не отмѣтить извѣстной широты и полнаго безпристрастія, между тѣмъ какъ большинство другихъ обзоровъ ударялось въ излишній (нѣсколько наивный) оптимизмъ или предвзятый пессимизмъ.

«Столѣтняя годовщина со дня рожденія Пушкина отпразднована была широко и разнообразно. Не обошлось, правда, безъ недочетовъ, шероховатостей, ненужныхъ фразъ и упрековъ; сквозила иногда искусственность и преувеличенность восторговъ,.. но это лишь тѣни, печальныя, досадныя, не закрывшія, однако, общей свѣтлой картины, о которой наглядно свидѣтельствуетъ юбилейная литература о Пушкинѣ» (стр. 5).

Въ юбилейной литературѣ, «пожалуй, нѣтъ тѣхъ вдохновенныхъ, полныхъ высокаго энтузіазма для рѣчей, какими сопровождалось, напр., открытіе памятника Пушкина. Быть можетъ, найдутъ, что нѣтъ въ ней и такихъ работъ, которыя проливали бы совершенно новый свѣтъ на Пушкина; не богата юбилейная литература и новыми находками. Повидимому, все главное уже найдено, и на очереди — разработка матеріала, а эта послѣдняя работа на юбилеѣ была представлена далеко не худо, ибо среди юбилейныхъ трудовъ есть такіе, которые надолго сохранятъ свое значеніе и даже станутъ необходимыми пособіями въ дальнѣйшемъ. Правда, наряду съ ними есть много и такихъ, гдѣ повторяется старое, гдѣ видно больше усердія и наивнаго преклоненія передъ памятью поэта, чѣмъ пониманія его; но вѣдь первая и главная цѣль юбилеевъ — освѣжить въ памяти общества вспоминаемое событіе, а эта цѣль во всякомъ случаѣ была достигнута и притомъ въ такихъ размѣрахъ, какъ никогда ранѣе. Осуществлена была и другая цѣль юбилея: былъ вызванъ подъемъ духа и интересъ къ чествуемому, родилось желаніе высказаться и внести хоть лепту въ общую сокровищницу, а это также не малое дѣло — и любопытно хотя бы въ статистическомъ отношеніи, такъ какъ свидѣтельствуетъ о томъ, какъ обширенъ кругъ почитателей поэта, какъ

25

обширны и разнородны тѣ вопросы, которые способна возбуждать его поэзія» (стр. 33—34).

Г. Ляцкій («Итоги Пушкинской годовщины» — «Образованіе», 1900, іюль — августъ, стр. 174—184) даетъ суммарную характеристику юбилейной литературы, проникнутую глубокимъ, но не вполнѣ обоснованнымъ пессимизмомъ, если не считать мимолетныхъ упоминаній о неудачѣ появившихся къ юбилею изданій сочиненій Пушкина1) и посвященныхъ ему сборниковъ.

По своему общему тону его «Итоги» примыкаютъ къ статьѣ г. Пѣшехонова: «Неудавшійся праздникъ» («Русское Богатство», сборникъ).

Для яркости общей картины г. Ляцкій пользуется даже преувеличенными газетными толками о почти полномъ незнакомствѣ псковскаго населенія съ Пушкинымъ, хотя они своевременно вызвали компетентныя возраженія и ограниченія, и сильно подчеркиваетъ общественное недовольство юбилеемъ, сводя все къ неудачности юбилейной литературы.

Мы думаемъ, что въ данномъ случаѣ крайній пессимизмъ такъ же далекъ отъ истины, какъ и крайній оптимизмъ, и въ значительной степени былъ предвзятымъ, зависѣлъ отъ неудачныхъ ожиданій таинственнаго вѣщаго слова, которое всѣхъ бы всколыхнуло, всѣмъ прожгло бы сердце — при чемъ заранѣе было рѣшено, что такихъ «глаголовъ» по нынѣшнимъ временамъ и быть не можетъ...

«Шумиха звонкихъ фразъ и трескотня газетныхъ статей, вызванная послѣдними Пушкинскими днями въ обѣихъ столицахъ, создали на унылой въ общемъ поверхности нашей общественной жизни бурную пѣну дешевыхъ восторговъ и лицемѣрнаго преклоненія, въ которой потонули скромныя проявленія искренней признательности къ памяти величайшаго русскаго поэта... Пѣна сплыла, личные счеты, столь обильно поднятые при такомъ удобномъ случаѣ, отошли на задній планъ, и въ литературѣ съ поразительной ясностью обнаружились жалкіе итоги того, чѣмъ встрѣтили скорбный ликъ поэта, вѣнчаннаго лаврами и цвѣтами, наша литература и наука, интеллигенція и ревнители народнаго просвѣщенія» (стр. 174).

26

Юбилейныя рѣчи, среди которыхъ были изящныя и глубокія характеристики А—ра Н. Веселовскаго, проф. Назимова и нѣк. др., вызвали такой рѣзкій отзывъ: «отсутствіе таланта, оригинальности, остроумія, своего рода поэзіи, всего того, что дѣлаетъ рѣчь художественнымъ произведеніемъ, каковымъ она только и можетъ быть по существу, когда предметомъ ея является поэзія и искусство» (стр. 175).

Характерная и цѣнная особенность юбилея — участіе въ немъ самыхъ разнообразныхъ спеціалистовъ, иногда подходившихъ къ великому поэту съ совсѣмъ неожиданныхъ и новыхъ сторонъ. Ихъ взгляды иногда бывали односторонними, но въ общей суммѣ, при сопоставленіи и общемъ сводѣ, способствовали уясненію личности и творчества Пушкина.

Автору «Итоговъ» она очень не понравилась: еслибы напечатать всѣ эти рѣчи подъ рядъ и затѣмъ прочитать, «то вмѣсто того, чтобы еще болѣе возлюбить Пушкина, его можно было бы навсегда возненавидѣть, подобно тому, какъ можно возненавидѣть собственное изображеніе, отраженное въ тысячѣ вогнутыхъ и выпуклыхъ зеркалъ»; «всѣ они были правы съ своей точки зрѣнія, насколько имъ виденъ былъ Пушкинъ, отвѣчавшій многосторонностью и глубиной своего генія самымъ разнообразнымъ запросамъ мысли и чувства; у всякаго былъ свой Пушкинъ, который и выдавался каждымъ за единственно вѣрно понятаго, единственно точно оцѣненнаго и охарактеризованнаго, словомъ, наиболѣе подлиннаго поэта, гражданина, человѣка» (ib.).

Но это — вполнѣ естественно и для общаго итога даже полезно, общая же формула, которая могла бы всѣхъ удовлетворить и примирить, врядъ ли теперь и возможна...

«Если въ рѣчахъ столичныхъ ораторовъ образъ Пушкина вышелъ кривымъ и мертвымъ, то не лучше обстояло дѣло и съ трудами нашихъ ученыхъ отъ литературы и исторіи по изученію подлиннаго Пушкина, какимъ онъ сказался въ своихъ сочиненіяхъ, письмахъ, біографическихъ и историческихъ данныхъ, имѣющихъ къ нему отношеніе» (стр. 177) — хотя среди нихъ были прекрасные труды Л. Н. Майкова, И. Н. Жданова, проф. Дашкевича, Истрина, Некрасова и мн. др.

«Двѣ-три книги біографическаго характера, дающія нѣсколько новыхъ матеріаловъ для біографіи поэта... нѣсколько болѣе чѣмъ посредственныхъ въ общемъ юбилейныхъ сборниковъ да сотни брошюръ

27

съ рѣчами и компилятивными статьями — вотъ изъ чего сложилась литература о Пушкинѣ, предназначенная спеціально къ тому, чтобы праздникъ юбилейныхъ обѣдовъ и разукрашенныхъ флагами улицъ сдѣлать праздникомъ русской мысли, потрудившейся надъ данью признательности національному поэту» (стр. 177—178). Въ университетскихъ сборникахъ «наглядно отразилось какое то безсиліе мысли, воспитанной сухой работой начетчика, который посѣдѣлъ въ искусствѣ разбирать знаки полуистлѣвшихъ рукописей, но утратилъ всякую способность творческаго увлеченія и поэтическаго восторга» (183). Нѣкоторое значеніе имѣютъ только труды лицъ, «сообщившихъ неизвѣстныя прежде документальныя данныя о Пушкинѣ» (184).

«Для юбилея 26 мая мало было сдѣлано полезнаго, ничего капитальнаго, что увѣковѣчило бы этотъ день въ родной литературѣ; отъ юбилея скорѣе «отдѣлывались», чѣмъ «дѣлали» для него во имя торжества русской художественной и научной мысли. Главное — не было могучей силы, которая могла скрасить и оживить мертворожденныя груды компилятивныхъ посвященій поэту, — не было таланта, не было неподдѣльнымъ восторгомъ рожденнаго слова, проникнутаго огнемъ и жизнью, а только такое слово могло бы всколыхнуть наше сонное общественное теченіе и хотя на мгновеніе пріобщить насъ къ тому источнику духа и свѣта, по которому «дорогою свободной» царственной поступью шелъ Пушкинъ, увлекаемый «свободнымъ умомъ» и томимый духовной жаждой. Не было порыва, увлеченія, оторванности отъ суеты злободневной, и потому флаги, громкія слова и обыденныя ликованія явились лишь ненужной и горькой ироніей» (ib.).

Мы нарочно подробнѣе остановились на этой статьѣ, потому что она, какъ и статья г. Пѣшехонова, очень характерна для одного теченія нашей общественной мысли, ярко сказавшагося въ «Пушкинскіе дни», но, по нашему мнѣнію, въ основѣ своей произвольнаго и не оправдываемаго фактами. Очень типичны — и это ожиданіе мистическаго «слова», и признаніе вялости общественнаго сознанія, и невозможность откликнуться даже на дѣйствительные «жгучіе глаголы» — въ силу предвзятаго къ нимъ недовѣрія!

Какъ все это напоминаетъ Пушкина:

Мы малодушны ....
..........

28

Мы сердцемъ хладные скопцы...
............
Ты можешь, ближняго любя,
Давать намъ смѣлые уроки,
А мы послушаемъ тебя...

Противъ такой точки зрѣнія сдѣланы подробныя возраженія въ статьѣ W: «Итоги Пушкинской юбилейной литературы» («Русская Мысль» 1900, VIII, 43—59; IX, 132—160; X, 82—110).

Въ библіографическомъ отношеніи этотъ обзоръ полнѣе всѣхъ предшествующихъ, хотя и въ немъ есть пробѣлы1). Въ него вошли только отдѣльныя изданія.

За общей характеристикой юбилея слѣдуетъ 7 отдѣловъ; 1) и 2) обзоры чествованій и сборники, 3) изданія сочиненій, 4) біографіи и біографическіе матеріалы, 5) характеристики, 6) драматическія изображенія, 7) библіографическія работы и альбомы.

Въ концѣ данъ такой итогъ — «Итоговъ» («Рус. Мысль», 1900, X, стр. 109—110).

«Передъ нами прошла пестрая вереница талантливыхъ и бездарныхъ, дѣльныхъ и ничтожныхъ, добросовѣстныхъ и наглоспекулятивныхъ изданій о великомъ поэтѣ. Много въ нихъ отталкивающаго, нечестнаго, невѣжественнаго и произвольнаго, но есть и крупные вклады въ многотысячную «Puschkiniana», цѣнные по фактамъ и высокоинтересные по выводамъ. Къ поэту пробовали, и часто удачно, подходить съ новыхъ, не тронутыхъ доселѣ сторонъ; для изученія его творчества открыли новыя, очень заманчивыя и широкія перспективы; мы лучше теперь знаемъ и откровеннѣе можемъ говорить объ условіяхъ личной, семейной, общественной жизни человѣка и дѣятеля; у насъ есть начало перваго научнаго, академическаго изданія, которое, можно надѣяться, будетъ продолжаться. Это во всякомъ случаѣ крупный результатъ юбилея 1899 г., который не забудется ни въ исторіи русской литературы вообще, ни въ исторіи изученія ея главной красы и гордости въ частности».

Двѣ библіографическихъ работы по Пушкину еще не кончены

29

Первая — г. Державина: «А. С. Пушкинъ и юбилейная литература» (библіографическая справка) — въ «Русскомъ Филологическомъ Вѣстникѣ» 1900 (I—II, 231—261).

Авторъ поставилъ себѣ цѣлью «напомнить наиболѣе интересные факты изъ Пушкинской юбилейной литературы, а затѣмъ сдѣлать нѣсколько замѣчаній по поводу наиболѣе оригинальныхъ юбилейныхъ работъ и ихъ отношенія къ поэту и его творчеству» (ib., 231—2).

Въ извѣстной намъ первой части этой работы пока очень мало «замѣчаній», въ общемъ неважныхъ, зато дано подробное изложеніе біографіи г. Венкстерна, написанной еще въ 1880 г. статей сборника Кіев. Педаг. Общ., статей «Недѣли», проф. Дашкевича, А—я Н. Веселовскаго и В. В. Сиповскаго.

Очень обстоятельнымъ, широко задуманнымъ и наиболѣе полнымъ обѣщаетъ быть только что начатый печатаніемъ «Критико-библіографическій обзоръ Пушкинской юбилейной литературы 1899 г.» В. В. Сиповскаго (Ж. М. Н. пр.», 1901, II, 455—488)1).

По словамъ автора, цѣль его работы — «дать, по возможности, полный обзоръ всего того, что было напечатано о Пушкинѣ въ юбилейномъ 1899 и 1900 годахъ. Въ предѣлы нашего обозрѣнія не вошли лишь газетныя статьи (за небольшими исключеніями), — вся же остальная литература, поскольку она была намъ доступна, будетъ исчерпана въ нѣсколькихъ главахъ: 1) чествованіе 100-лѣтняго юбилея со дня рожденія А. С. Пушкина, 2) матеріалы въ юбилейной литературѣ, 3) біографіи и біографическіе очерки, 4) характеристики Пушкина, 5) историко-литературная оцѣнка Пушкина въ 1899 и 1900 гг., 6) изъ литературной исторіи Пушкинскихъ произведеній, 7) изданія Пушкинскихъ сочиненій и библіографія юбилейной литературы» (стр. 455).

Пока напечатана только первая глава, представляющая очень подробную и продуманную общую характеристику юбилейныхъ чествованій и ихъ оцѣнокъ.

—————

30

Обзоръ библіографическихъ трудовъ о Пушкинѣ1) приводитъ насъ къ не очень утѣшительному выводу.

До сихъ поръ мы не имѣемъ сколько-нибудь удовлетворительной по полнотѣ и основательности указаній «Пушкиніаны», хотя для нея есть значительные матеріалы, очень неравнаго достоинства.

Они нуждаются въ тщательной провѣркѣ и осторожномъ систематическомъ сводѣ, которые, конечно, не по силамъ, въ виду размѣровъ, отдѣльнымъ лицамъ и которые могло бы взять на себя библіографическое общество (или группа спеціалистовъ-пушкиніанцевъ).

Будемъ надѣяться, что они дадутъ не голый перечень, который часто ничего не говоритъ ищущему справки читателю, а настоящій библіографическій указатель, полный, тщательно провѣренный и обстоятельный — какъ его понимали библіографы прежнихъ временъ, а не гг. Межовы.

Вл. Каллашъ.