- 206 -

ПИСЬМО
ПИСАТЕЛЯ
ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА
МАЯКОВСКОГО
ПИСАТЕЛЮ
АЛЕКСЕЮ МАКСИМОВИЧУ
ГОРЬКОМУ

Алексей Максимович,

как помню,

между нами

что-то вышло

вроде драки

или ссоры.

Я ушел,

блестя

потертыми штанами;

10 взяли Вас

международные рессоры.

Нынче —

и́наче.

Сед височный блеск,

  и взоры озарённей.

Я не лезу

ни с моралью,

ни в спасатели,

без иронии,

20 как писатель

говорю с писателем.

- 207 -

Очень жалко мне, товарищ Горький,

что не видно

 Вас

на стройке наших дней.

Думаете —

с Капри,

с горки

Вам видней?

30 Вы

       и Луначарский —

похвалы повальные,

добряки,

 а пишущий

бесстыж —

тычет

целый день

свои

похвальные

40 листы.

Что годится,

чем гордиться?

Продают «Цемент»

со всех лотков.

Вы

      такую книгу, что ли, цените?

Нет нигде цемента,

а Гладков

написал

50 благодарственный молебен о цементе.

Затыкаешь ноздри,

нос наморщишь

и идешь

верстой болотца длинненького.

Кстати,

говорят,

что Вы открыли мощи

этого...

Калинникова.

60 Мало знать

  чистописаниев ремёсла,

- 208 -

расписать закат

или цветенье редьки.

Вот

когда

к ребру душа примерзла,

ты

     ее попробуй отогреть-ка!

Жизнь стиха —

70 тоже тиха.

Что горенья?

Даже

  нет и тленья

в их стихе

холодном

 и лядащем.

Все

входящие

срифмуют впечатления

80 и печатают

  в журнале

в исходящем.

А рядом

молотобойцев

ана́пестам

учит

профессор Шенге́ли.

Тут

не поймете просто-напросто,

90 в гимназии вы,

 в шинке ли?

Алексей Максимович,

у вас

 в Италии

Вы

      когда-нибудь

подобное

 видали?

Приспособленность

 100 и ласковость дворовой,

- 209 -

деятельность

  блюдо-рубле- и тому подобных «лиз»

называют многие

 — «здоровый

реализм». —

И мы реалисты,

 но не на подножном

корму,

  не с мордой, упершейся вниз, —

110 мы в новом,

грядущем быту,

помноженном

на электричество

и коммунизм.

Одни мы,

как ни хвали́те халтуры,

но, годы на спины грузя,

тащим

историю литературы —

120 лишь мы

  и наши друзья.

Мы не ласкаем

ни глаза,

ни слуха.

Мы —

это Леф,

без истерики —

   мы

по чертежам

130 деловито

и сухо

строим

завтрашний мир.

Друзья —

поэты рабочего класса.

Их знание

невелико́,

но врезал

инстинкт

140 в оркестр разногласый

- 210 -

буквы

  грядущих веков.

Горько

  думать им

о Горьком-эмигранте.

Оправдайтесь,

гряньте!

Я знаю —

 Вас ценит

   150 и власть

 и партия,

Вам дали б всё —

 от любви

 до квартир.

Прозаики

сели

пред Вами

  на парте б:

— Учи!

160 Верти! —

Или жить вам,

как живет Шаляпин,

раздушенными аплодисментами оляпан?

Вернись

 теперь

  такой артист

назад

на русские рублики —

я первый крикну:

170 — Обратно катись,

народный артист Республики! —

Алексей Максимыч,

из-за ваших стекол

виден

 Вам

еще

парящий сокол?

Или

с Вами

  180 начали дружить

- 211 -

по саду

ползущие ужи?

Говорили

(объясненья ходкие!),

будто

Вы

не едете из-за чахотки.

И Вы

в Европе,

190 где каждый из граждан

смердит покоем,

жратвой,

валютцей!

Не чище ль

 наш воздух,

разреженный дважды

грозою

двух революций!

Бросить Республику

 200 с думами,

с бунтами,

лысинку

 южной зарей озарив, —

разве не лучше,

как Феликс Эдмундович,

сердце

отдать

временам на разрыв.

Здесь

210 дела по горло,

 рукав по локти,

знамена неба

 алы́,

и соколы —

сталь в моторном клёкоте —

глядят,

чтоб не лезли орлы.

Делами,

кровью,

  220 строкою вот этою,

- 212 -

нигде

не бывшею в найме, —

я славлю

взвитое красной ракетою

Октябрьское,

руганное

и пропетое,

пробитое пулями знамя!

[1926]