- 135 -

ПРО ЭТО

- 136 -

- 137 -

ПРО ЧТО — ПРО ЭТО?

В этой теме,

  и личной

и мелкой,

перепетой не раз

и не пять,

я кружил поэтической белкой

и хочу кружиться опять.

Эта тема

сейчас

10 и молитвой у Будды

и у негра вострит на хозяев нож.

Если Марс,

и на нем хоть один сердцелюдый,

то и он

сейчас

  скрипит

про то ж.

Эта тема придет,

калеку за локти

20 подтолкнет к бумаге,

прикажет:

— Скреби! —

И калека

 с бумаги

срывается в клёкоте,

только строчками в солнце песня рябит.

Эта тема придет,

позвонѝтся с кухни,

- 138 -

повернется,

30   сгинет шапчонкой гриба,

и гигант

постоит секунду

и рухнет,

под записочной рябью себя погребя.

Эта тема придет,

прикажет:

— Истина! —

Эта тема придет,

велит:

40 — Красота! —

И пускай

перекладиной кисти раскистены —

только вальс под нос мурлычешь с креста.

Эта тема азбуку тронет разбегом —

уж на что б, казалось, книга ясна! —

и становится

— А —

недоступней Казбека.

Замутит,

50 оттянет от хлеба и сна.

Эта тема придет,

вовек не износится,

только скажет:

— Отныне гляди на меня! —

И глядишь на нее,

и идешь знаменосцем,

красношелкий огонь над землей знаменя.
Это хитрая тема!

Нырнет под события,

60 в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,
и как будто ярясь

— посмели забыть ее! —

затрясет;

посыпятся души из шкур.

Эта тема ко мне заявилась гневная,

приказала:

— Подать

дней удила! —

Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное

- 139 -

70 и грозой раскидала людей и дела.

Эта тема пришла,

остальные оттерла

и одна

безраздельно стала близка.

Эта тема ножом подступила к горлу.

Молотобоец!

От сердца к вискам.

Эта тема день истемнила, в темень

колотись — велела — строчками лбов.

80 Имя

этой

теме:

...... !

- 140 -

I
БАЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ

Стоял — вспоминаю. Был этот блеск. И это тогда называлось Невою. Маяковский, «Человек». (13 лет работы, т. 2, стр. 77)

О балладе и о балладах Немолод очень лад баллад,
но если слова болят
и слова говорят про то, что болят,
молодеет и лад баллад.
Лубянский проезд.

  Водопьяный.

90 Вид

вот.

 Вот

фон.

В постели она.

Она лежит.

Он.

На столе телефон.

«Он» и «она» баллада моя.
Не страшно нов я.
100 Страшно то,

  ч то «он» — это я

и то, что «она» —

моя.

- 141 -

При чем тюрьма?

Рождество.

Кутерьма.

Без решеток окошки домика!
Это вас не касается.

Говорю — тюрьма.

110 Стол.

На столе соломинка.

По кабелю пущен номер Тронул еле — волдырь на теле.
Трубку из рук вон.
Из фабричной марки —
две стрелки яркие
омолниили телефон.
Соседняя комната.

  Из соседней

сонно:

120 — Когда это?

Откуда это живой поросенок? —

Звонок от ожогов уже визжит,
добела раскален аппарат.
Больна она!

 Она лежит!

Беги!

Скорей!

Пора!

Мясом дымясь, сжимаю жжение.
130 Моментально молния телом забегала.
Стиснул миллион вольт напряжения.
Ткнулся губой в телефонное пекло.
Дыры

 сверля

 в доме,

взмыв

 Мясницкую

 пашней,

рвя

140 кабель,

номер

- 142 -

пулей

летел

 барышне.

Смотрел осовело барышнин глаз —
под праздник работай за двух.
Красная лампа опять зажглась.
Позвонила!

 Огонь потух.

150 И вдруг

как по лампам пошло́ куролесить,

вся сеть телефонная рвется на нити.

— 67—10!

Соедините! —

В проулок!

Скорей!

 Водопьяному в тишь!

Ух!

А то с электричеством станется —

160 под Рождество

 на воздух взлетишь

со всей

со своей

телефонной

  станцией.

Жил на Мясницкой один старожил.

Сто лет после этого жил —

про это лишь —

сто лет! —

170 говаривал детям дед.

— Было — суббота...

под воскресенье...

Окорочок...

 Хочу, чтоб дешево...

Как вдарит кто-то!..

Землетрясенье...

Ноге горячо...

Ходун — подошва!.. —

Не верилось детям,

180 чтоб так-то

 да там-то.

- 143 -

Землетрясенье?

Зимой?

У почтамта?!

Телефон бросается на всех Протиснувшись чудом сквозь тоненький шнур,

раструба трубки разинув оправу,

погромом звонков громя тишину,

разверг телефон дребезжащую лаву.

Это визжащее,

190 звенящее это

пальнуло в стены,

старалось взорвать их.

Звоночинки

тыщей

от стен

рикошетом

под стулья закатывались

и под кровати.

Об пол с потолка звоно́чище хлопал.

200 И снова,

звенящий мячище точно,

взлетал к потолку, ударившись о́б пол,

и сыпало вниз дребезгою звоночной.

Стекло за стеклом,

 вьюшку за вьюшкой

тянуло

звенеть телефонному в тон.

Тряся

ручоночкой

210 дом-погремушку,

тонул в разливе звонков телефон.

Секундантша От сна

чуть видно —

 точка глаз

иголит щеки жаркие.

Ленясь, кухарка поднялась,

идет,

кряхтя и харкая.

Моченым яблоком она.

- 144 -

220 Морщинят мысли лоб ее.

— Кого?

Владим Владимыч?!

А! —

Пошла, туфлёю шлепая.

Идет.

Отмеряет шаги секундантом.

Шаги отдаляются...

  Слышатся еле...

Весь мир остальной отодвинут куда-то,

230 лишь трубкой в меня неизвестное целит.

Просветление мира Застыли докладчики всех заседаний,

не могут закончить начатый жест.

Как были,

рот разинув,

сюда они

смотрят на Рождество из Рождеств.

Им видима жизнь

от дрязг и до дрязг.

Дом их —

240 единая будняя тина.

Будто в себя,

в меня смотрясь,

ждали

смертельной любви поединок.

Окаменели сиренные рокоты.

Колес и шагов суматоха не вертит.

Лишь поле дуэли

да время-доктор

с бескрайним бинтом исцеляющей смерти.

250 Москва —

за Москвой поля примолкли.

Моря —

за морями горы стройны.

Вселенная

вся

как будто в бинокле,

в огромном бинокле (с другой стороны).

Горизонт распрямился

ровно-ровно.

- 145 -

260 Тесьма.

Натянут бичевкой тугой.

Край один —

я в моей комнате,

ты в своей комнате — край другой.

А между —

  такая,

какая не снится,

какая-то гордая белой обновой,

через вселенную

270 легла Мясницкая

миниатюрой кости слоновой.

Ясность.

Прозрачнейшей ясностью пытка.

В Мясницкой

деталью искуснейшей выточки

кабель

тонюсенький —

ну, просто нитка!

И всё

280 вот на этой вот держится ниточке.

Дуэль Раз!

Трубку наводят.

Надежду

брось.

Два!

Как раз

остановилась,

не дрогнув,

 между

290 моих

мольбой обволокнутых глаз.

Хочется крикнуть медлительной бабе:

— Чего задаетесь?

 Стоите Дантесом.

Скорей,

скорей просверлите сквозь кабель

пулей

любого яда и веса. —

- 146 -

Страшнее пуль —

300  оттуда

сюда вот,

кухаркой оброненное между зевот,

проглоченным кроликом в брюхе удава

по кабелю,

вижу,

слово ползет.

Страшнее слов —

из древнейшей древности,

где самку клыком добывали люди еще,

310 ползло

из шнура —

скребущейся ревности

времен троглодитских тогдашнее чудище.

А может быть...

Наверное, может!

Никто в телефон не лез и не лезет,

нет никакой троглодичьей рожи.

Сам в телефоне.

Зеркалюсь в железе.

320 Возьми и пиши ему ВЦИК циркуляры!

Пойди — эту правильность с Эрфуртской сверь!

Сквозь первое горе

  бессмысленный,

ярый,

мозг поборов,

проскребается зверь.

Что может сделаться с человеком! Красивый вид.

Товарищи!

Взвесьте!

330 В Париж гастролировать едущий летом,

поэт,

почтенный сотрудник «Известий»,

царапает стул когтём из штиблета.

Вчера человек —

единым махом

клыками свой размедведил вид я!

- 147 -

Косматый.

Шерстью свисает рубаха.

Тоже туда ж!?

340 В телефоны бабахать!?

К своим пошел!

В моря ледовитые!

Размедвеженье Медведем,

когда он смертельно сердится,

на телефон

 грудь

на врага тяну.

А сердце

глубже уходит в рогатину!

350 Течет.

Ручьища красной меди.

Рычанье и кровь.

Лакай, темнота!

Не знаю,

плачут ли,

нет медведи,

но если плачут,

то именно так.

То именно так:

360 без сочувственной фальши

скулят,

заливаясь ущельной длиной.

И именно так их медвежий Бальшин,

скуленьем разбужен, ворчит за стеной.

Вот так медведи именно могут:

недвижно,

задравши морду,

как те,

повыть,

370 извыться

и лечь в берлогу,

царапая логово в двадцать когтей.

Сорвался лист.

Обвал.

Беспокоит.

Винтовки-шишки

не грохнули б враз.

- 148 -

Ему лишь взмедведиться может такое

сквозь слезы и шерсть, бахромящую глаз.

Протекающая комната Кровать.

Железки.

Барахло одеяло.

Лежит в железках.

  Тихо.

Вяло.

Трепет пришел.

  Пошел по железкам.

Простынь постельная треплется плеском.

Вода лизнула холодом ногу.

390 Откуда вода?

Почему много?

Сам наплакал.

Плакса.

Слякоть.

Неправда —

столько нельзя наплакать.

Чёртова ванна!

 Вода за диваном.

Под столом,

400    за шкафом вода.

С дивана,

сдвинут воды задеваньем,

в окно проплыл чемодан.

Камин...

 Окурок...

Сам кинул.

Пойти потушить.

Петушится.

 Страх.

410 Куда?

К какому такому камину?

Верста.

За верстою берег в кострах.

Размыло всё,

даже запах капустный

с кухни

всегдашний,

приторно сладкий.

- 149 -

Река.

420 Вдали берега.

Как пусто!

Как ветер воет вдогонку с Ладоги!

Река.

Большая река.

  Холодина.

Рябит река.

Я в середине.

Белым медведем

взлез на льдину,

430 плыву на своей подушке-льдине.

Бегут берега,

за видом вид.

Подо мной подушки лед.

С Ладоги дует.

Вода бежит.

Летит подушка-плот.

Плыву.

Лихорадюсь на льдине-подушке.

Одно ощущенье водой не вымыто:

440 я должен

не то под кроватные дужки,

не то

под мостом проплыть под каким-то.

Были вот так же:

ветер да я.

Эта река!..

Не эта.

Иная.

Нет, не иная!

450 Было —

стоял.

Было — блестело.

Теперь вспоминаю.

Мысль растет.

Не справлюсь я с нею.

Назад!

Вода не выпустит плот.

Видней и видней...

  Ясней и яснее...

- 150 -

460 Теперь неизбежно...

Он будет!

Он вот!!!

Человек из-за 7-ми летВолны устои стальные моют.

Недвижный,

страшный,

упершись в бока

столицы,

в отчаяньи созданной мною,

стоит

470 на своих стоэтажных быках.

Небо воздушными скрепами вышил.

Из вод феерией стали восстал.

Глаза подымаю выше,

выше...

Вон!

Вон —

    опершись о перила моста̀...

Прости, Нева!

Не прощает,

480    гонит.

Сжалься!

Не сжалился бешеный бег.

Он!

Он —

у небес в воспаленном фоне,

прикрученный мною, стоит человек.

Стоит.

Разметал изросшие волосы.

Я уши лаплю.

490 Напрасные мнешь!

Я слышу

мой,

 мой собственный голос.

Мне лапы дырявит голоса нож.

Мой собственный голос —

 он молит,

он просится:

- 151 -

— Владимир!

Остановись!

500 Не покинь!

Зачем ты тогда не позволил мне

броситься!

С размаху сердце разбить о быки?

Семь лет я стою.

   Я смотрю в эти воды,

к перилам прикручен канатами строк.

Семь лет с меня глаз эти воды не сводят.

Когда ж,

когда ж избавления срок?

510 Ты, может, к ихней примазался касте?

Целуешь?

Ешь?

  Отпускаешь брюшко?

Сам

в ихний быт,

  в их семейное счастье

наме́реваешься пролезть петушком?!

Не думай! —

Рука наклоняется вниз его.

520 Грозится

сухой

в подмостную кручу.

— Не думай бежать!

Это я

вызвал.

Найду.

Загоню.

Доконаю.

Замучу!

530 Там,

в городе,

 праздник.

Я слышу гром его.

Так что ж!

Скажи, чтоб явились они.

Постановленье неси исполкомово.

Му̀ку мою конфискуй,

отмени.

- 152 -

Пока

540 по этой

по Невской

 по глуби

спаситель-любовь

не придет ко мне,

скитайся ж и ты,

и тебя не полюбят.

Греби!

Тони меж домовьих камней! —

Спасите! Стой, подушка!

550  Напрасное тщенье.

Лапой гребу —

 плохое весло.

Мост сжимается.

Невским течением

меня несло,

 несло и несло.

Уже я далёко.

Я, может быть, за́ день.

За де́нь

560 от тени моей с моста.

Но гром его голоса гонится сзади.

В погоне угроз паруса распластал.

— Забыть задумал невский блеск?!

Ее заменишь?!

Некем!

По гроб запомни переплеск,

плескавший в «Человеке». —

Начал кричать.

 Разве это осилите?!

570 Буря басит —

не осилить вовек.

Спасите! Спасите! Спасите! Спасите!

Там

на мосту

на Неве

  человек!

- 153 -

II
НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО

Фантастическая реальность Бегут берега —

за видом вид.

Подо мной —

580 подушка-лед.

Ветром ладожским гребень завит.

Летит

льдышка-плот.

Спасите! — сигналю ракетой слов.

Падаю, качкой добитый.

Речка кончилась —

море росло.

Океан —

большой до обиды.

590 Спасите!

Спасите!..

Сто раз подряд

реву батареей пушечной.

Внизу

подо мной

растет квадрат,

остров растет подушечный.

Замирает, замирает,

замирает гул.

600 Глуше, глуше, глуше...

Никаких морей.

   Я —

на снегу.

- 154 -

Кругом —

вёрсты суши.

Суша — слово.

  Снегами мокра.

Подкинут метельной банде я.

Что за земля?

610 Какой это край?

Грен-

лап-

люб-ландия?

Боль были Из облака вызрела лунная дынка,

стену̀ постепенно в тени оттеня.

Парк Петровский.

  Бегу.

Ходынка

за мной.

620     Впереди Тверской простыня.

А-у-у-у!

К Садовой аж выкинул «у»!

Оглоблей

или машиной,

но только

мордой

 аршин в снегу.

Пулей слова матершины.

«От нэпа ослеп?!

630 Для чего глаза впря̀жены?!

Эй, ты!

Мать твою разнэп!

Ряженый!»

Ах!

Да ведь

я медведь.

Недоразуменье!

   Надо —

прохожим,

640 что я не медведь,

только вышел похожим.

- 155 -

Спаситель Вон

от заставы

идет человечек.

За шагом шаг вырастает короткий.

Луна

голову вправила в венчик.

Я уговорю,

чтоб сейчас же,

650   чтоб в лодке.

Это — спаситель!

Вид Иисуса.

Спокойный и добрый,

  венчанный в луне.

Он ближе.

Лицо молодое безусо.

Совсем не Исус.

Нежней.

Юней.

660 Он ближе стал,

  он стал комсомольцем.

Без шапки и шубы.

 Обмотки и френч.

То сложит руки,

будто молится.

То машет,

будто на митинге речь.

Вата снег.

Мальчишка шел по вате.

670 Вата в золоте —

чего уж пошловатей?!

Но такая грусть,

  что стой

    и грустью ранься!

Расплывайся в процыганенном романсе.

Романс Мальчик шел, в закат глаза уставя.
Был закат непревзойдимо желт.
Даже снег желтел к Тверской заставе.
Ничего не видя, мальчик шел.
680 Шел,
вдруг

- 156 -

встал.
В шелк
рук
сталь.
С час закат смотрел, глаза уставя,
за мальчишкой легшую кайму.
Снег хрустя разламывал суставы.
Для чего?

690 Зачем?

Кому?

Был вором-ветром мальчишка обыскан.
Попала ветру мальчишки записка.
Стал ветер Петровскому парку звонить:
— Прощайте...

 Кончаю...

Прошу не винить...

Ничего не поделаешь До чего ж

на меня похож!

700 Ужас.

Но надо ж!

Дернулся к луже.

Залитую курточку стягивать стал.

Ну что ж, товарищ!

  Тому еще хуже —

семь лет он вот в это же смотрит с моста.

Напялил еле —

  другого калибра.

Никак не намылишься —

710  зубы стучат.

Шерстищу с лапищ и с мордищи выбрил.

Гляделся в льдину...

бритвой луча...

Почти,

почти такой же самый.

Бегу.

Мозги шевелят адресами.

Во-первых,

 на Пресню,

   туда,

по задворкам.

- 157 -

Тянет инстинктом семейная норка.

За мной

всероссийские,

теряясь точкой,

сын за сыном,

дочка за дочкой.

Всехные родители — Володя!

На Рождество!

730 Вот радость!

Радость-то во!.. —

Прихожая тьма.

Электричество комната.

Сразу —

наискось лица родни.

— Володя!

Господи!

Что это?

  В чем это?

740 Ты в красном весь.

Покажи воротник!

— Не важно, мама,

дома вымою.

Теперь у меня раздолье —

вода.

Не в этом дело.

Родные!

Любимые!

Ведь вы меня любите?

750 Любите?

Да?

Так слушайте ж!

Тетя!

Сестры!

Мама!

Туши́те елку!

Заприте дом!

Я вас поведу...

 вы пойдете...

760 Мы прямо...

- 158 -

сейчас же...

   все

возьмем и пойдем.

Не бойтесь —

это совсем недалёко —

600 с небольшим этих крохотных верст.

Мы будем там во мгновение ока.

Он ждет.

Мы вылезем прямо на мост.

770 — Володя,

родной,

 успокойся! —

Но я им

на этот семейственный писк голосков:

— Так что ж?!

Любовь заменяете чаем?

Любовь заменяете штопкой носков?

Путешествие с мамой Не вы —

не мама Альсандра Альсеевна.

780 Вселенная вся семьею засеяна.

Смотрите,

мачт корабельных щетина —

в Германию врезался Одера клин.

Слезайте, мама,

уже мы в Штеттине.

Сейчас,

мама,

несемся в Берлин.

Сейчас летите, мотором урча, вы:

790 Париж,

Америка,

Бруклинский мост,

Сахара,

и здесь

 с негритоской курчавой

лакает семейкой чай негритос.

Сомнете периной

и волю

и камень.

- 159 -

800 Коммуна —

  и то завернется комом.

Столетия

жили своими домками

и нынче зажили своим домкомом!

Октябрь прогремел,

карающий,

 судный.

Вы

под его огнепёрым крылом

810 расставились,

разложили посудины.

Паучьих волос не расчешешь колом.

Исчезни, дом,

родимое место!

Прощайте! —

Отбросил ступѐней последок.

— Какое тому поможет семейство?!

Любовь цыплячья!

  Любвишка наседок!

Пресненские миражи Бегу и вижу —

   всем в виду

кудринскими вышками

себе навстречу

 сам

  иду

с подарками подмышками.

Мачт крестами на буре распластан,

корабль кидает балласт за балластом.

Будь проклята,

830  опустошенная легкость!

Домами оскалила ска̀лы далекость.

Ни люда, ни заставы нет.

Горят снега,

  и го̀ло.

И только из-за ставенек

в огне иголки елок.

Ногам вперекор,

   тормозами на быстрые

вставали стены, окнами выстроясь.

- 160 -

840 По стеклам

  тени

фигурками тира

вертелись в окне,

зазывали в квартиры.

С Невы не сводит глаз,

   продрог,

стоит и ждет —

   помогут.

За первый встречный за порог

860 закидываю ногу.

В передней пьяный проветривал бредни.

Стрезвел и дернул стремглав из передней.

Зал заливался минуты две:

— Медведь,

медведь,

медведь,

медв-е-е-е-е... —

Муж Феклы Давидовны со мной и со всеми знакомыми Потом,

извертясь вопросительным знаком,

хозяин полглаза просунул:

— Однако!

Маяковский!

Хорош медведь! —

Пошел хозяин любезностями медоветь:

— Пожалуйста!

   Прошу-с.

Ничего —

я боком.

Нечаянная радость-с, как сказано у Блока.

870 Жена — Фекла Двидна.

Дочка,
точь-в-точь

  в меня, видно —

семнадцать с половиной годочков.

А это...

Вы, кажется, знакомы?! —

Со страха к мышам ушедшие в норы,

из-под кровати полезли партнеры.

Усища —

880    к стеклам ламповым пыльники —

- 161 -

из-под столов пошли собутыльники.

Ползут с-под шкафа чтецы, почитатели.

Весь безлицый парад подсчитать ли?

Идут и идут процессией мирной.

Блестят из бород паутиной квартирной.

Все так и стоит столетья,

как было.

Не бьют —

и не тронулась быта кобыла.

890 Лишь вместо хранителей ду́хов и фей

ангел-хранитель —

жилец в галифе.

Но самое страшное:

по росту,

по коже

одеждой,

сама походка моя! —

в одном

узнал —

900 близнецами похожи —

себя самого —

сам

я.

С матрацев,

вздымая постельные тряпки,

клопы, приветствуя, подняли лапки.

Весь самовар рассиялся в лучики —

хочет обнять в самоварные ручки.

В точках от мух

910 веночки

 с обоев

венчают голову сами собою.

Взыграли туш ангелочки-горнисты,

пророзовев из иконного глянца.

Исус,

приподняв

венок тернистый,

любезно кланяется.

Маркс,

920  впряженный в алую рамку,

и то тащил обывательства лямку.

- 162 -

Запели птицы на каждой на жердочке,

герани в ноздри лезут из кадочек.

Как были

сидя сняты

на корточках,

радушно бабушки лезут из карточек.

Раскланялись все,

осклабились враз;

930 кто басом фразу,

кто в дискант

дьячком.

— С праздничком!

С праздничком!

С праздничком!

С праздничком!

С праз-

нич-

ком! —

940 Хозяин

то тронет стул,

то дунет,

сам со скатерти крошки вымел.

— Да я не знал!..

Да я б накануне...

Да, я думаю, занят...

Дом...

Со своими...

Бессмысленные просьбы Мои свои?!

950 Д-а-а-а —

  это особы.

Их ведьма разве сыщет на венике!

Мои свои

с Енисея

да с Оби

идут сейчас,

   следят четвереньки.

Какой мой дом?!

Сейчас с него.

960 Подушкой-льдом

плыл Невой —

мой дом

- 163 -

меж дамб

стал льдом,

и там...

Я брал слова

то самые вкрадчивые,

то страшно рыча,

то вызвоня лирово.

970 От выгод —

на вечную славу сворачивал,

молил,

  грозил,

просил,

 агитировал.

— Ведь это для всех...

для самих...

для вас же...

Ну, скажем, «Мистерия» —

980 ведь не для себя ж?!

Поэт там и прочее...

Ведь каждому важен...

Не только себе ж —

ведь не личная блажь...

Я, скажем, медведь, выражаясь грубо...

Но можно стихи...

Ведь сдирают шкуру?!

Подкладку из рифм поставишь —

и шуба!..

990 Потом у камина...

там кофе...

курят...

Дело пустяшно:

ну, минут на десять...

Но нужно сейчас,

пока не поздно...

Похлопать может...

Сказать —

надейся!..

1000 Но чтоб теперь же...

чтоб это серьезно... —

Слушали, улыбаясь, именитого скомороха.

Катали по̀ столу хлебные мякиши.

- 164 -

Слова об лоб

и в тарелку —

горохом.

Один расчувствовался,

вином размягший:

— Поооостой...

1010   поооостой...

Очень даже и просто.

Я пойду!..

Говорят, он ждет...

  на мосту...

Я знаю...

Это на углу Кузнецкого мо́ста.

Пустите!

Нукося! —

По углам —

1020 зуд:

— Наззз-ю-зззюкался!

Будет ныть!

Поесть, попить,

попить, поесть —

и за 66!

Теорию к лешему!

Нэп —

практика.

Налей,

1030 нарежь ему.

Футурист,

налягте-ка! —

Ничуть не смущаясь челюстей целостью,

пошли греметь о челюсть челюстью.

Шли

из артезианских прорв

меж рюмкой

слова поэтических споров.

В матрац,

1040  поздоровавшись,

 влезли клопы.

На вещи насела столетняя пыль.

А тот стоит —

 в перила вбит.

- 165 -

Он ждет,

он верит:

скоро!

Я снова лбом,

я снова в быт

1050 вбиваюсь слов напором.

Опять

атакую и вкривь и вкось.

Но странно:

слова проходят насквозь.

Необычайное Стихает бас в комариные трельки.

Подбитые воздухом, стихли тарелки.

Обои,

стены

блёкли...

1060   блёкли...

Тонули в серых тонах офортовых.

Со стенки

на город разросшийся

  Бёклин

Москвой расставил «Остров мертвых».

Давным-давно.

Подавно —

теперь.

И нету проще!

1070 Вон

в лодке,

скутан саваном,

недвижный перевозчик.

Не то моря,

не то поля —

их шорох тишью стерт весь.

А за морями —

тополя

возносят в небо мертвость.

1080 Что ж —

 ступлю!

И сразу

тополи

- 166 -

сорвались с мест,

пошли,

затопали.

Тополи стали спокойствия мерами,

ночей сторожами,

милиционерами.

1090 Расчетверившись,

белый Харон

стал колоннадой почтамтских колонн.

Деваться некуда Так с топором влезают в сон,

обметят спящелобых —

и сразу

исчезает всё,

и видишь только обух.

Так барабаны улиц

в сон

1100 войдут,

и сразу вспомнится,

что вот тоска

и угол вон,

за ним

она —

 виновница.

Прикрывши окна ладонью угла,

стекло за стеклом вытягивал с краю.

Вся жизнь

1110    на карты окон легла.

Очко стекла —

и я проиграю.

Арап —

миражей шулер —

по окнам

разметил нагло веселия крап.

Колода стекла

торжеством яркоогним

сияет нагло у ночи из лап.

1120 Как было раньше —

вырасти б,

стихом в окно влететь.

Нет,

- 167 -

никни к сте́нной сырости.

И стих

и дни не те.

Морозят камни.

Дрожь могил.

И редко ходят веники.

1130 Плевками,

снявши башмаки,

вступаю на ступеньки.

Не молкнет в сердце боль никак,

кует к звену звено.

Вот так,

убив,

Раскольников

пришел звенеть в звонок.

Гостьё идет по лестнице...

1140 Ступеньки бросил —

стенкою.

Стараюсь в стенку вплесниться,

и слышу —

струны тенькают.

Быть может, села

вот так

невзначай она.

Лишь для гостей,

для широких масс.

1150 А пальцы

сами

  в пределе отчаянья

ведут бесшабашье, над горем глумясь.

Друзья А во́роны гости?!

Дверье крыло

раз сто по бокам коридора исхлопано.

Горлань горланья,

оранья орло́

ко мне доплеталось пьяное до́пьяна.

1160 Полоса

щели.

Голоса́

еле:

- 168 -

«Аннушка —

ну и румянушка!»

Пироги...

Печка...

Шубу...

Помогает...

1170    С плечика...

Сглушило слова уанстепным темпом,

и снова слова сквозь темп уанстепа:

«Что это вы так развеселились?

Разве?!»

Сли́лись...

Опять полоса осветила фразу.

Слова непонятны —

особенно сразу.

Слова так

1180    (не то чтоб со зла):

«Один тут сломал ногу,

так вот веселимся, чем бог послал,

танцуем себе понемногу».

Да,

их голоса́.

Знакомые выкрики.

Застыл в узнаваньи,

расплющился, нем,

фразы крою́ по выкриков выкройке.

1190 Да —

это они —

они обо мне.

Шелест.

Листают, наверное, ноты.

«Ногу, говорите?

Вот смешно-то!»

И снова

в тостах стаканы исчоканы,

и сыплют стеклянные искры из щек они.

1200 И снова

  пьяное:

«Ну и интересно!

Так, говорите, пополам и треснул?»

«Должен огорчить вас, как ни грустно,

- 169 -

не треснул, говорят,

а только хрустнул».

И снова

хлопанье двери и карканье,

и снова танцы, полами исшарканные.

1210 И снова

стен раскаленные степи

под ухом звенят и вздыхают в тустепе.

Только б не ты Стою у стенки.

 Я не я.

Пусть бредом жизнь смололась.

Но только б, только б не ея

невыносимый голос!

Я день,

я год обыденщине пре́дал,

1220 я сам задыхался от этого бреда.

Он

жизнь дымком квартирошным выел.

Звал:

решись

с этажей

в мостовые!

Я бегал от зова разинутых окон,

любя убегал.

Пускай однобоко,

1230 пусть лишь стихом,

лишь шагами ночными —

строчишь,

и становятся души строчными,

и любишь стихом,

  а в прозе немею.

Ну вот, не могу сказать,

не умею.

Но где, любимая,

где, моя милая,

1240 где

— в песне! —

 любви моей изменил я?

- 170 -

Здесь

каждый звук,

чтоб признаться,

   чтоб кликнуть.

А только из песни — ни слова не выкинуть.

Вбегу на трель,

 на гаммы.

1250 В упор глазами

  в цель!

Гордясь двумя ногами,

Ни с места! — крикну. —

  Цел! —

Скажу:

— Смотри,

даже здесь, дорогая,

стихами громя обыденщины жуть,

имя любимое оберегая,

1260 тебя

в проклятьях моих

обхожу.

Приди,

разотзовись на стих.

Я, всех оббегав, — тут.

Теперь лишь ты могла б спасти.

Вставай!

Бежим к мосту! —

Быком на бойне

1270 под удар

башку мою нагнул.

Сборю себя,

пойду туда.

Секунда —

 и шагну.

Шагание стиха Последняя самая эта секунда,

секунда эта

 стала началом,

началом

1280 невероятного гуда.

Весь север гудел.

Гудения мало.

- 171 -

По дрожи воздушной,

по колебанью

догадываюсь —

оно над Любанью.

По холоду,

по хлопанью дверью

догадываюсь —

1290    оно над Тверью.

По шуму —

  настежь окна раскинул —

догадываюсь —

кинулся к Клину.

Теперь грозой Разумовское за́лил.

На Николаевском теперь

на вокзале.

Всего дыхание одно,

а под ногой

1300   ступени

пошли,

поплыли ходуном,

вздымаясь в невской пене.

Ужас дошел.

В мозгу уже весь.

Натягивая нервов строй,

разгуживаясь всё и разгуживаясь,

взорвался,

пригвоздил:

1310   — Стой!

Я пришел из-за семи лет,

из-за верст шести ста,

пришел приказать:

  Нет!

Пришел повелеть:

Оставь!

Оставь!

Не надо

   ни слова,

1320  ни просьбы.

Что толку —

 тебе

   одному

- 172 -

удалось бы?!

Жду,

чтоб землей обезлюбленной

вместе,

чтоб всей

мировой

1330   человечьей гущей.

Семь лет стою,

буду и двести

стоять пригвожденный,

этого ждущий.

У лет на мосту

на презренье,

на сме́х,

земной любви искупителем значась,

должен стоять,

1340  стою за всех,

за всех расплачу́сь,

  за всех распла́чусь. —

Ротонда Стены в тустепе ломались

  на́ три,

на четверть тона ломались,

на сто́...

Я, стариком,

на каком-то Монмартре

лезу —

1350   стотысячный случай —

на стол.

Давно посетителям осточертело.

Знают заранее

всё, как по нотам:

буду звать

(новое дело!)

куда-то идти,

спасать кого-то.

В извинение пьяной нагрузки

1360 хозяин гостям объясняет:

— Русский! —

Женщины —

мяса и тряпок вяза́нки —

- 173 -

смеются,

стащить стараются

за́ ноги:

«Не пойдем.

Дудки!

Мы — проститутки».

1370 Быть Сены полосе б Невой!

Грядущих лет брызго́й

хожу по мгле по Се́новой

всей нынчести изгой.

Саже́нный,

 обсмеянный,

са́женный,

 битый,

в бульварах

ору через каски военщины:

1380 — Под красное знамя!

Шагайте!

По быту!

Сквозь мозг мужчины!

Сквозь сердце женщины! —

Сегодня

гнали

в особенном раже.

Ну и жара же!

Полусмерть Надо

немного обветрить лоб.

Пойду,

пойду, куда ни вело б.

Внизу свистят сержанты-трельщики.

Тело

с панели

 уносят метельщики.

Рассвет.

Подымаюсь сенскою сенью,

синематографской серой тенью.

1400 Вот —

  гимназистом смотрел их

 с парты —

мелькают сбоку Франции карты.

- 174 -

Воспоминаний последним током

тащился прощаться

к странам Востока.

Случайная станция С разлету рванулся —

и стал,

и на́ мель.

1410 Лохмотья мои зацепились штанами.

Ощупал —

скользко,

луковка точно.

Большое очень.

Испозолочено.

Под луковкой

колоколов завыванье.

Вечер зубцы стенные выкаймил.

На Иване я

1420 Великом.

Вышки кремлевские пиками.

Московские окна

видятся еле.

Весело.

Елками зарождествели.

В ущелья кремлёвы волна ударяла:

то песня,

то звона рождественский вал.

С семи холмов,

1430   низвергаясь Дарьялом,

бросала Тереком

праздник

Москва.

Вздымается волос.

  Лягушкою тужусь.

Боюсь —

оступлюсь на одну только пядь,

и этот

 старый

1440  рождественский ужас

меня

по Мясницкой закружит опять.

- 175 -

Повторение пройденного Руки крестом,

крестом

 на вершине,

ловлю равновесие,

  страшно машу.

Густеет ночь,

не вижу в аршине.

1450 Луна.

Подо мною

льдистый Машук.

Никак не справлюсь с моим равновесием,

как будто с Вербы —

руками картонными.

Заметят.

Отсюда виден весь я.

Смотрите —

Кавказ кишит Пинкертонами.

1460 Заметили.

Всем сообщили сигналом.

Любимых,

друзей

человечьи ленты

со всей вселенной сигналом согнало.

Спешат рассчитаться,

идут дуэлянты.

Щетинясь,

щерясь

1470 еще и еще там...

Плюют на ладони.

Ладонями сочными,

руками,

ветром,

  нещадно,

без счета

в мочалку щеку истрепали пощечинами.

Пассажи —

  перчаточных лавок початки,

1480 дамы,

 духи развевая паточные,

снимали,

в лицо швыряли перчатки,

- 176 -

швырялись в лицо магазины перчаточные.

Газеты,

журналы,

зря не глазейте!

На помощь летящим в морду вещам

ругней

1490 за газетиной взвейся газетина.

Слухом в ухо!

Хватай, клевеща!

И так я калека в любовном боленьи.

Для ваших оставьте помоев ушат.

Я вам не мешаю.

К чему оскорбленья!

Я только стих,

я только душа.

А снизу:

1500  — Нет!

Ты враг наш столетний.

Один уж такой попался —

гусар!

Понюхай порох,

свинец пистолетный.

Рубаху враспашку!

Не празднуй труса́! —

Последняя смерть Хлеще ливня,

грома бодрей,

1510 Бровь к брови,

ровненько,

со всех винтовок,

со всех батарей,

с каждого маузера и браунинга,

с сотни шагов,

 с десяти,

с двух,

в упор —

за зарядом заряд.

1520 Станут, чтоб перевесть дух,

и снова свинцом сорят.

Конец ему!

В сердце свинец!

- 177 -

Чтоб не было даже дрожи!

В конце концов —

  всему конец.

Дрожи конец тоже.

То, что осталось Окончилась бойня.

  Веселье клокочет.

1530 Смакуя детали, разлезлись шажком.

Лишь на Кремле

поэтовы клочья

сияли по ветру красным флажком.

Да небо

попрежнему

лирикой зве́здится.

Глядит

в удивленьи небесная звездь —

затрубадури́ла Большая Медведица.

1540 Зачем?

В королевы поэтов пролезть?

Большая,

неси по векам-Араратам

сквозь небо потопа

ковчегом-ковшом!

С борта

звездолётом

медведьинским братом

горланю стихи мирозданию в шум.

1550 Скоро!

Скоро!

Скоро!

В пространство!

Пристальней!

Солнце блестит горы.

Дни улыбаются с пристани.

- 178 -

ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ......

ПРОШУ ВАС, ТОВАРИЩ ХИМИК,
ЗАПОЛНИТЕ САМИ!

Пристает ковчег.

Сюда лучами!

Прѝстань.

1560 Эй!

Кидай канат ко мне!

И сейчас же

ощутил плечами

тяжесть подоконничьих камней.

Солнце

ночь потопа высушило жаром.

У окна

в жару встречаю день я.

Только с глобуса — гора Килиманджаро.

1570 Только с карты африканской — Кения.

Голой головою глобус.

Я над глобусом

   от горя горблюсь.

Мир

хотел бы

 в этой груде го́ря

настоящие облапить груди-горы.

Чтобы с полюсов

по всем жильям

1580 лаву раскатил, горящ и каменист,

так хотел бы разрыдаться я,

медведь-коммунист.

- 179 -

Столбовой отец мой

дворянин,

кожа на моих руках тонка.

Может,

я стихами выхлебаю дни,

и не увидав токарного станка.

Но дыханием моим,

1590 сердцебиеньем,

  голосом,

каждым острием издыбленного в ужас

волоса,

дырами ноздрей,

гвоздями глаз,

зубом, исскрежещенным в звериный лязг,

ёжью кожи,

гнева брови сборами,

триллионом пор,

дословно —

1600    всеми по̀рами

в осень,

в зиму,

 в весну,

  в лето,

в день,

в сон

не приемлю,

ненавижу это всё.

1610 Всё,

 что в нас

ушедшим рабьим вбито,

всё,

 что мелочи́нным роем

оседало

и осело бытом

даже в нашем

краснофлагом строе.

Я не доставлю радости

1620 видеть,

что сам от заряда стих.

- 180 -

За мной не скоро потянете

об упокой его душу таланте.

Меня

из-за угла

  ножом можно.

Дантесам в мой не целить лоб.

Четырежды состарюсь — четырежды омоложенный,

до гроба добраться чтоб.

1630 Где б ни умер,

умру поя.

В какой трущобе ни лягу,

знаю —

достоин лежать я

с легшими под красным флагом.

Но за что ни лечь —

смерть есть смерть.

Страшно — не любить,

ужас — не сметь.

1640 За всех — пуля,

за всех — нож.

А мне когда?

А мне-то что ж?

В детстве, может,

на самом дне,

десять найду

сносных дней.

А то, что другим?!

  Для меня б этого!

1650 Этого нет.

Видите —

нет его!

Верить бы в загробь!

Легко прогулку пробную.

Стоит

 только руку протянуть —

пуля

мигом

в жизнь загробную

1660 начерти́т гремящий путь.

- 181 -

Что мне делать,

если я

вовсю,

всей сердечной мерою,

в жизнь сию,

сей

мир

верил,

 верую.

Вера Пусть во что хотите жданья удлинятся —

вижу ясно,

ясно до галлюцинаций.

До того,

что кажется —

  вот только с этой рифмой развяжись,

и вбежишь

по строчке

в изумительную жизнь.

Мне ли спрашивать —

1680   да эта ли?

Да та ли?!

Вижу,

 вижу ясно, до деталей.

Воздух в воздух,

   будто камень в камень,

недоступная для тленов и крошений,

рассиявшись,

высится веками

мастерская человечьих воскрешений.

1690 Вот он,

большелобый

тихий химик,

перед опытом наморщил лоб.

Книга —

«Вся земля», —

выискивает имя.

Век двадцатый.

Воскресить кого б?

- 182 -

— Маяковский вот...

1700 Поищем ярче лица —

недостаточно поэт красив. —

Крикну я

вот с этой,

с нынешней страницы:

— Не листай страницы!

Воскреси!

Надежда Сердце мне вложи!

   Крови́щу —

 до последних жил.

1710 В череп мысль вдолби!

Я свое, земное, не дожѝл,

на земле

свое не долюбил.

Был я сажень ростом.

А на что мне сажень?

Для таких работ годна и тля.

Перышком скрипел я, в комнатенку всажен,

вплющился очками в комнатный футляр.

Что хотите, буду делать даром —

1720 чистить,

мыть,

стеречь,

 мотаться,

месть.

Я могу служить у вас

хотя б швейцаром.

Швейцары у вас есть?

Был я весел —

толк веселым есть ли,

1730 если горе наше непролазно?

Нынче

обнажают зубы если,

только, чтоб хватить,

чтоб лязгнуть.

Мало ль что бывает —

тяжесть

или горе...

- 183 -

Позовите!

Пригодится шутка дурья.

1740 Я шарадами гипербол,

 аллегорий

буду развлекать,

стихами балагуря.

Я любил...

Не стоит в старом рыться.

Больно?

 Пусть...

Живешь и болью дорожась.

Я зверье еще люблю —

1750 у вас

зверинцы

есть?

Пустите к зверю в сторожа.

Я люблю зверье.

Увидишь собачонку —

тут у булочной одна —

сплошная плешь, —

из себя

и то готов достать печенку.

1760 Мне не жалко, дорогая,

ешь!

Любовь Может,

может быть,

когда-нибудь

дорожкой зоологических аллей

и она —

она зверей любила —

тоже ступит в сад,

улыбаясь,

1770 вот такая,

как на карточке в столе.

Она красивая —

ее, наверно, воскресят.

Ваш

тридцатый век

обгонит стаи

сердце раздиравших мелочей.

- 184 -

Нынче недолюбленное

наверстаем

1780 звездностью бесчисленных ночей.

Воскреси

хотя б за то,

  что я

  поэтом

ждал тебя,

откинул будничную чушь!

Воскреси меня

 хотя б за это!

Воскреси —

1790    свое дожить хочу!

Чтоб не было любви — служанки

замужеств,

похоти,

 хлебов.

Постели прокляв,

встав с лежанки,

чтоб всей вселенной шла любовь.

Чтоб день,

который горем старящ,

1800 не христарадничать, моля.

Чтоб вся

на первый крик:

— Товарищ! —

оборачивалась земля.

Чтоб жить

не в жертву дома дырам.

Чтоб мог

  в родне

отныне

1810   стать

отец

по крайней мере миром,

землей по крайней мере — мать.

[1923]