ФЭБ: 1926: Маяковский: Хроника жизни и деятельности.

- 325 -

Обложка книги «Разговор с фининспектором о поэзии». Фотомонтаж А. Родченко (изд. «Заккнига», Тифлис)

1926

3 января в журнале «Огонек» (№ 1) напечатано стихотворение «Мексика» с предисловием Маяковского.
В тот же день в журнале «Красная нива» (№ 1) — стихотворение «Небоскреб в разрезе».

3 января сдал в Госиздат сборник стихов «Испания. Океан. Гавана. Мексика. Америка».
В тот же день Маяковский выехал в Ленинград.

4 января — выступление в Ленинграде в зале Академической филармонии с докладом «Мое открытие Америки»1.
«Маяковский как бы умышленно игнорирует все то, что обычно поражало воображение предыдущих колумбов. Он остается равнодушен к американскому размаху и холоден к сногсшибательной экзотике... Большой и вполне заслуженный успех имели стихи, посвященные путешествию — «Испания», «Гавана — черное и белое», «Открытие Америки», «Собор», «Мелкая философия на глубоких местах» и др. Зал Филармонии был переполнен, как в дни концертов Клемперера, налицо несомненный контакт докладчика с чуткой аудиторией...» («Красная газета», 1926, 5 января, веч. вып.)
«— Который час?
В том ряду Филармонии, где я поместился на чтении Маяковского, и впереди и позади сидело не меньше ста человек. Мой вопрос, проходя от одного к другому,

- 326 -

облетел всех их, но ответа не дал никто, потому что ни у кого часов не было. Это все была молодежь — пленительно юная — вузы, рабфаки и вторая ступень, молодежь, которая не имеет такой роскоши, как часы... но все они выцарапали из себя возможность уплатить за билет, чтобы послушать Владимира Маяковского. Это была благодарная, чуткая, жаждущая аудитория — и она пришла напиться от первоисточника живой воды.
...Молодая аудитория с наслаждением впивала огнедышащие строфы с изумительными, как взрыв бомбы, разящими концовками. «Христофор Коломб» — настоящий шедевр — было ведь еще много других.
— Вообще будет ночь безумная! — обещал поэт.
Но счетчик электротока — ехидная вещь — и в 12 удовольствие окончилось» («Новая вечерняя газета», 1926, 5 января)*.
«В перерыве я хотел подойти к нему за сцену, но подумал, что там вокруг него столпилось столько людей, что даже мало-мальски не удастся поговорить, и я решил не идти. Но через несколько минут я сказал себе, что это глупости, как бы много там ни столпилось народу, я смогу посмотреть на него поближе и поговорить о его американских стихах.
Я пошел за сцену. Каково же было мое изумление, когда я увидел одинокого человека, шагавшего, заложив руки за спину, по длинному темному пространству за сценой. В полном одиночестве Маяковский ходил взад и вперед, и когда я пожал ему руку, она была влажной. Он имел вид страшно усталого человека. Он был просто мрачен, и когда после вечера мы сидели в гостинице, эта мрачность не покидала его» (Н. Тихонов, 1940)*.
«В перерыве я осторожно прошел мимо администратора, не сомневаясь в том, что толпа слушателей ринулась к Маяковскому, едва он сошел с эстрады. Толпы не было. Между горками сложенных пюпитров, насвистывая «Чижика», мрачно шагал Маяковский. Отступив за колонну, я с бьющимся сердцем долго смотрел на него... Я был поражен одиночеством Маяковского, его полной закрытостью, в которой чувствовалось лихорадочное возбуждение. Невозможно было узнать в нем уверенно державшегося знаменитого человека, который только что в ответ на глупый вопрос какой-то девушки, не понявшей его иронического замечания, ответил: «К сожалению, человеческая речь не имеет кавычек. Разве вот так?» — и, подняв руки, согнутые в локтях, он показал кавычки. Я так и не подошел к нему» (В. Каверин, 1966)*.

9 января в «Новой вечерней газете» напечатано стихотворение «Американские русские».

9 января Маяковский прочитал для фонографической записи в кабинете изучения художественной речи в Институте истории искусств в Ленинграде стихотворения «Атлантический океан» и «Блек энд уайт».
«Он ...намеревался прочитать в тот вечер еще несколько своих произведений. В этот момент произошла неприятная заминка: погас свет, прекратилась подача электроэнергии. Запись пришлось прервать. Без тока продолжать ее не было возможности. Несколько времени поэт дожидался подачи тока, затем уехал» («Как записывался голос поэта». — «Литературная газета», 1940, 26 марта).

10 или 11 января вернулся в Москву.

В январе в журнале «Новый мир» (№ 1) напечатано стихотворение «100%».
В журнале «Красная новь» (№ 1) — стихотворение «Блек энд уайт» и первая часть книги очерков «Мое открытие Америки» («Мексика»).
В журнале «Молодая гвардия» (№ 1) — стихотворение «Домой!».

- 327 -

17 января открытие выставки «Плакат и листовка гражданской войны» в залах Московского музея РККА.
На выставке плакаты РОСТА работы Маяковского*.
«Вчера в музее Красной Армии открылась выставка: «Плакат и листовка гражданской войны». На выставке — несколько тысяч листовок, выпущенных за время от начала революционных дней» («Вечерняя Москва», 1926, 18 января).

19 января Госиздатом предоставлена Маяковскому отсрочка по договорам на книгу очерков «Открытие Америки» до 23 января и на драму до 23 февраля 1926 года.

23 января письмо А. В. Луначарского в жилотдел Рогожско-Симоновского совета с просьбой сохранить за Маяковским его квартиру в Гендриковом пер. на время его командировки.

24 января в журнале «Красная нива» (№ 4) напечатано стихотворение «Бродвей».

До 24 января приготовлена к печати книга очерков «Мое открытие Америки» (сдана в Госиздат 25/1).

24 января Маяковский выехал в лекционную поездку по городам Украины, Сев. Кавказа, Азербайджана и Грузии.

25 января — выступление в Харькове в Оперном театре с докладом «Мое открытие Америки»*.
«Необычайный во всех отношениях вечер. Лекции в обычном смысле этого слова не было...
Маяковский остроумен и порою парадоксален. Он всегда умеет заключить виденное и слышанное в тугую фразу, в ядовитое, взрывчатое слово. На сцене был не стесняющийся ни в движении, ни в словах человек, сумевший найти хороший фамильярный тон и связаться с переполненным залом. Поэт о самых известных вещах рассказывал необычайными словами... Читал стихи, крепкие стихи о своем путешествии, читал своеобразно, ему только присущей манерой.
Веселый, бодрый, остроумный поэт расположил к себе зрителей. Много смеялись, многое узнали, и только один момент наполнился молчанием, момент, когда в ответ на записку об Есенине Маяковский бросил: «Мне плевать после смерти на все памятники и венки... Берегите поэтов!» («Вечернее радио» (Харьков), 1926, 26 января).

28 января в газете «Коммунист» (Харьков) напечатан очерк «Детройт» (из книги «Мое открытие Америки»).

28 января — выступление в Киеве в Доме коммунистического просвещения (б. Купеческое собрание) с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов*.
«На улице, возле Домкомпроса, громаднейшая толпа. Пролезть к дверям невозможно. Коридоры, фойе, лестницы — все забито билетным и безбилетным народом. Сзади раздается треск и звон разбитого стекла.
В зале невозможно найти никаких своих мест. Сидят по двое на одном стуле, друг у друга на коленях. Все страшно шумят, переговариваются через весь зал. Слышен украинский говор. При появлении Маяковского становится еще шумнее. Крики, аплодисменты, из-за дверей рев неуходящей публики. То и дело подают записки — просьбы, но задиристого содержания: «Если у нас нет денег, значит, нам не нужно знать Маяковского? Маяковский, пропусти!» — Владимир

- 328 -

Владимирович быстро находит единственный возможный выход — пустить всех.
...Стихи, как всегда, разом прекратили все разговоры, вопросы и записки. Читать в этот раз Маяковскому пришлось очень долго, так как многие, например: «6 монахинь», «Блек энд уайт», «Американские русские», «Кемп Нит гедайге» приходилось читать по два раза» (Н. Рябова, 1940)*.
«По существу — открытие Америки Маяковским явилось, в первую очередь, открытием для себя. И притом вторичным ее открытием. Мы помним попытку поэта расправиться с Америкой в поэме «150 миллионов».
Вторичная попытка Маяковского дала результаты куда более грандиозные. Уже слушая его дорожные впечатления (как всегда, передаваемые пятнами), чувствуя пафос своеобразной «баллады» о голодающих машинистках, встреченных поэтом на пароходной палубе, ощущаешь, что Маяковский на этот раз крепко вцепился поэтической челюстью в горло Америки. В любой строке налицо чувство ненависти к индустриальному аду Америки, чувство, о котором, пользуясь испанской пословицей, можно сказать, что Маяковский ест его холодным и не торопясь.
Ну, а как доклад, — спросите вы? Доклада, в сущности, не было. Был яркий калейдоскоп фактов, был беспорядочно составленный каталог чувств, толкнувший большого поэта на вулканический разговор с Америкой по душам» («Киевский пролетарий», 1926, 31 января).

31 января в газете «Киевский пролетарий» напечатан очерк «Чикаго» (из книги «Мое открытие Америки»).

31 января — второе выступление в Киеве в зале Окрисполкома для рабкоров и журналистов.
«Два года тому назад, когда т. Маяковский впервые приехал в Киев, он пришел к рабкорам. Его тепло встретили, и с тех пор, приезжая в наш город, он обязательно бывал у рабкоров. Вот и теперь он пришел. В большом зале Окрисполкома собрались киевские рабкоры и работники прессы. Два года тому назад т. Маяковский делился с рабкорами опытом, про что именно и как нужно писать в газету, как нужно беречь часто корявый, но колоритный рабочий язык, как нужно избегать литературных штампов и шаблонов... Теперь он знакомит рабкоров с положением и характером буржуазной прессы, особенно американской...
После вступительного слова тов. Маяковский прочитал свои стихи: «Океан», «Бруклинский мост», «Христофор Коломб», «Испания» и еще кое-что. Стихи произвели большое впечатление на всех присутствующих» («Пролетарская правда» (Киев), 1926, 2 февраля; пер. с укр.).

1 февраля — третье выступление в Киеве в цирке с докладом «Нью-Йорк и Париж» и чтением стихов*.
«Маяковский прекрасно чувствует свою связь с аудиторией... Он простой, и относятся к нему просто... Как и следовало ожидать, наибольшее количество времени Маяковский отвел своим стихам. Так называемый доклад был между прочим, между чтением новых произведений. Он привез из-за океана много новых вещей... «Атлантический океан», «Открытие Америки», «Вилли» — это новые вершины творчества Маяковского, образцы поэзии, полной животворящей силы и духа. Этим только и можно объяснить, что 5000 человек на протяжении трех часов очень внимательно слушали Маяковского и отвечали аплодисментами на его крылатую фразу.
— Между прочим, товарищи, — сказал он после одного из стихов в конце вечера, — та страна, где добрый час слушают серьезные стихи, достойна уважения... — И, подумавши, добавил: — Да, хороша наша страна... И я, наверное, неплохой поэт, если сумел заставить вас столько времени слушать себя...» («Пролетарская правда» (Киев), 1926, 3 февраля; пер. с укр.).

- 329 -

2 февраля в газете «Киевский пролетарий» напечатано стихотворение «Мелкая философия на глубоких местах».

4 февраля Маяковский приехал в Ростов н/Д.
«После тринадцатилетнего перерыва я первый раз приехал читать стихи. Большие афиши предупреждают каждого. Две ростовские газеты пишут статьи. На две лекции, объявленные 1 МГУ, билеты проданы полностью. Первая лекция — 1150 человек, вторая — 1200. РАПП (Ростовская ассоциация пролетарских писателей) устраивает специальный закрытый вечер» (статья «Подождем обвинять поэтов». — «Красная новь», 1926, № 4).

6 февраля — выступление в Ростове в Мраморном зале клуба ВСАСОТР с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов.
«Это не была лекция, по крайней мере в том смысле, в каком привыкли мы понимать это слово. Скорей беседа поэта с публикой, — беседа, пересыпанная блестками неподражаемого (без кавычек) Маяковского остроумия. Об Америке т. Маяковский сказал не много, но немногое, сказанное им, давало большее представление о заатлантической стране, чем многословные речи патентованных лекторов» («Молот» (Ростов), 1926, 9 февраля).
«Для первого знакомства, поэт начал ругаться:
— Вы, триста тысяч ростовцев, имеете литературный журнал «Лаву» с тиражом в 350 экземпляров. Это же позор! Из 800 человек один только читает этот журнал. Америка не любит стихов, но вы перещеголяли Америку.
Маяковский, несмотря на то что выступал один, сумел заинтересовать публику, держа ее в напряженном ожидании в течение трех с половиной часов. Поэт прекрасно понимает свою аудиторию, он не говорит заранее подготовленные речи... И в данном случае он прекрасно понял, что нашей публике не хватает литературной эрудиции: во вступительном слове была дана характеристика литературных направлений последнего времени. После сверхпрограммного доклада поэт перешел к своему «Открытию Америки... В перерыве в фойе он головой возвышался над толпой и подписывал на память книжки, которые публика раскупала в киоске Госиздата... Третья часть вечера — стихи, живое творчество — более всего заинтересовало публику. Читал он стихи так, как он один только может прочесть. Публика требовала любимых стихов. «Левый марш»! «Пушкину»! «Облако в штанах»! — неслось со всех сторон» («Советский юг» (Ростов), 1926, 10 февраля).

7 февраля в журнале «Красная нива» напечатан очерк «Моя встреча с Диего де Ривера» (из книги «Мое открытие Америки»).

7 февраля — второе выступление в Ростове в клубе рабкоров газеты «Молот» на собрании Ростовской ассоциации пролетарских писателей.
«За столом президиума — Вл. Маяковский, пришедший послушать местных пролетарских поэтов. Говоря вообще о зачитанных стихах, Маяковский указал, что рапповцам не стоит бросаться к мировым темам, но следует писать больше о том, что хорошо им известно и не вошло в литературу: о Ростове и Нахичевани, в быту которых скрыто много сокровищ для поэзии (например, самое слово «Нахичевань», великолепное слово, еще никем не использованное в поэзии), не стоит начинающим писать непременно гладкие, чистенькие стихи. Можно и нужно делать их по возможности «корявее», — это будет задерживать внимание читателя на каждой строчке. Слова надо давать в таком сочетании, в такой переработке, чтобы они возрождались, являлись перед читателем в новом свете; стоит помнить, что ни один поэт не должен быть похож на другого, но каждый должен иметь свое лицо и голос; поэтому не стоит торопиться печататься.
Разбирая зачитанные рапповцами стихотворения, Маяковский высказал такое

- 330 -

мнение о каждом поэте: Безбородов и Полянский еще слабы. У первого наблюдается не только символизм формы, но и символизм содержания, второй просто рифмует строки. Обухов покамест тоже слаб, но ему работать нужно, задатки есть. Григорий Кац хороший поэт, но стихи у него слишком напевны, гладки. «Выкиньте из середины какое-нибудь слово, чтобы нарушить размеренность... Сделайте их покорявее...»
П. К. поэт вполне сформировавшийся. Его стихи своеобразны. Правда, в стихотворении «Казаки» не дана казачья жизнь; это стихотворение следовало бы оживить вставкой песни терских казаков, но зато в «Сане» автор оригинален и знает, о чем говорит. Жак в своих стихах дает мало новых образов, и в них слишком много пафоса. По просьбе собравшихся Маяковский прочел одно из лучших своих последних стихотворений, навеянных поездкой в Америку, и окончание поэмы «Ленин». Читка и самые вещи произвели большое впечатление на собравшихся» («Молот» (Ростов), 1926, 10 февраля).

8 февраля — Маяковский в редакции газеты «Советский юг»:
«Его окружили сотрудники редакции, счетоводы из издательства, в дверь выглядывали любопытные машинистки. В разговоре с сотрудниками был также корректен, прост, совершенно естествен и не давал ни малейшего повода думать, что он страдает самомнением. Кто-то спросил у него о его летах. Он ответил односложно и таким тоном, будто говорил: «Да, стал стареть...» — и задумался.
Сфотографировавшись с нами, он ушел, — наша литературная молодежь потащила его в «Молот». Рано утром наш фоторепортер отправился к нему в гостиницу «Деловой двор», поднял его с постели и сфотографировал его еще раз, в какой-то полосатой кофте, с угрюмым лицом...» (П. Максимов, 1940)*.

10 февраля — третье выступление в Ростове в Мраморном зале клуба ВСАСОТР с докладом «Нью-Йорк и Париж» и чтением стихов.
«Темы: Я люблю Нью-Йорк. Я ненавижу Нью-Йорк. Продажа ругательств. Полмиллиона в двадцать минут. Что под землей? Гонка аэропланов. Нищие в Гавре. Международная выставка в Париже. Негритянка в воде.
Стихи и поэмы — 1. Вызов. 2. Как собаке здрасьте. 3. Открытие Америки. 4. Кемп «Нит гедайге». 5. Нотр-дам. 6. Версаль. 7. Жорес. 8. Кафе. 9. Возвращение.
Что с Лефом? 1. Журнал и дело. 2. Броненосец Потемкин. 3. Рычи, Китай. 4. Ваше чтиво. 5. Леф в мире. 6. Сезан и Верлен. 7. Кому я попутчик? 8. Заданье на год. 9. Поэма о Ленине. По окончании ответы на записки».

11 февраля выехал из Ростова в Краснодар.
Во время пребывания в Ростове и дальше в городах, где он выступал — в Краснодаре, Баку и Тифлисе, — Маяковский произвел своеобразное «обследование» книготорговой сети — какое распространение имеют стихи и, в частности, его книги. Это «обследование» навыков и приемов книжной торговли вызвано было утверждениями работников Госиздата, что «стихов не покупают». На этом основании, в частности, Торгсектор Госиздата протестовал против издания собрания сочинений Маяковского (см. 14 сентября 1925 года). Маяковский проверил в книжных магазинах наличие стихов и предложил организовать продажу своих книг во время выступлений. На двух открытых вечерах в Ростове были распроданы все залежавшиеся в складах ростовских магазинов старые издания, и Маяковский повторил этот опыт в Краснодаре, Баку и Тифлисе. По возвращении из поездки Маяковский написал об этом большую статью «Подождем обвинять поэтов» — «Красная новь» (1926, № 4) — см. ниже, апрель 1926 года *.

14 февраля в газете «Коммунист» (Харьков) напечатано стихотворение «Вызов».

- 331 -

14 февраля — выступление в Краснодаре в кинотеатре «Мон Плезир» с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов*.
«Он окидывал весь зал и балконы изучающим взглядом, готовясь говорить. Вдруг с боковых балконов раздалась хоровая декламация его известных надписей к этикеткам на коробках папирос — «Нигде кроме, как в Моссельпроме!!». Это была злая насмешка группки обывателей над творчеством Маяковского, вызов поэту. А он стоял посреди сцены, спокойный и величественный, и внимательно смотрел серьезным взглядом на кричавших. Под его взглядом крикуны стали умолкать. Невозмутимым голосом он спросил:
— Вы кончили? Можно начинать?
В ответ на эти слова весь зрительный зал наполнился гулом голосов: «Не слушайте их, мы любим вас, говорите, Маяковский» (Н. Ерохина, 1940)*.
«Барабанщик Октября» — Маяковский — остался Маяковским, поэтом.
Нельзя вместе с тем не отметить, что Маяковский, выросший как поэтическая индивидуальность (исключительная индивидуальность), в условиях буржуазно-литературной среды, не может быть назван пролетарским поэтом на все 100%. Особенный маяковский индивидуализм мешает ему и, пожалуй, придает его творчеству особую остроту и интерес.
На днях Маяковский будет у нас в Мон-Плезире в воскресенье читать свои стихи и лекцию об Америке, где поэт побывал недавно. Мы считаем, что этот вечер — редкое явление в художественной жизни Краснодара, которое будет соответствующим образом оценено краснодарцами» («Красное знамя» (Краснодар), 1926, 11 февраля).
«Маяковский рассказал об американской индустриальной мощи и об американизме в жизни лучше, интересней и образней, чем сотни книг об Америке... Затем читка стихов... Читал Маяковский и свои американские стихи, из которых лучшие: «Открытие Америки», «6 монахинь», «Вилли», и не американские. Сильно потрясла слушателей 3-я часть поэмы «Ленин». Основное в этой поэме: Маяковский в дни смерти Ленина забывает свой индивидуализм и чувствует себя частицей класса. Сделано это с силой и убедительностью» («Красное знамя» (Краснодар), 1926, 17 февраля).
«Его, должно быть, все заботило — понятно ли для всех он говорит. И он то и дело прощупывал аудиторию на этот счет.
— Вот там мальчуган, смотрите, как он на меня пялит глаза: я уверен, что он ничего не понимает, что я говорю, и пришел сюда лишь для того, чтобы лет через 10 сказать: а я видел самого Маяковского.
...Вот Маяковский помешивает ложечкой в стакане и говорит читателям:
— Терпеть не могу, кто под графин говорит... Чаю заказал.
— Я читаю ваши стихи, но ничего не понимаю, — перегнувшись, кричит какой-то студент с балкона.
— Что же вы не понимаете? Вот я вам целых два часа читал стихи, скажите, что вы не поняли?
Студент молчит» (Н. Арсенов, 1930)*.
«После поэмы Маяковский читал стихотворения: «Атлантический океан», «6 монахинь», «Мелкая философия на глубоких местах». «Домой!». Когда он признался, что пишет стихи о Краснодаре, с разных мест понеслось:
— Прочтите их; прочтите!
— Нет, товарищи, стихотворение только вылупляется.
Перед каждым стихотворением он делал разъяснения терминов, кратко знакомил с той обстановкой, какую он описывает.
...Едва он направился к фойе, как его окружили студенты... Его пригласили в Педагогический институт. Он обещал:
— Зайду на часок. Обязательно зайду» (В. Пашков, 1937)*.
В тот же день (вечером) — второе выступление в Краснодаре, в клубе Педагогического института.

- 332 -

«Маяковский не заставил себя ждать... Он улыбался, и складка, идущая от переносья вверх, была едва различима.
— Мне всегда приятна такая одношерстная аудитория. Серьезно.
Ни перешептываний, ни смешков. Зал жадно слушал. (Маяковский прочел «Необычайное приключение», главу из «Облака в штанах», «Домой!»).
...На улице вместе с веселой кучкой студентов я поджидал Маяковского. Он вышел не скоро.
— Почитатели, что ли?
Из кучки:
— И просто читатели.
— И подающие надежды.
Всю дорогу до гостиницы мы говорили преимущественно о поэзии. Вероятно я буквально передаю совет Маяковского:
— Пишите, не отрываясь от той профессии, которая дает вам хлеб, мясо, рубашку и воскресное кино...» (В. Пашков, 1937)*.

15 или 16 февраля выехал из Краснодара в Баку.

19 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатан очерк «Я люблю Нью-Йорк» (из книги «Мое открытие Америки») и стихотворение «Домой!».

19 февраля — выступление в Баку в 1 час дня в Оперном театре с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов*.
«Маяковский как чтец превосходен: могучий голос, четкая дикция и хорошее владение декламационной акцентировкой — качества, которыми литераторы блещут не часто... Закончил Маяковский знаменитым «Левым маршем», прозвучавшим в его исполнении особенно четко и убедительно. «Утро», затянувшееся до половины пятого пополудни, прошло с явным и настоящим успехом» («Бакинский рабочий», 1926, 21 февраля).
В тот же день — второе выступление в Баку в Доме просвещения на собрании литературной группы «Весна».
«Ряд поэтов читал свои стихотворения... Читавших Маяковский разделил на два лагеря: на подражающих Есенину и «кузнецов» — приверженцев московской группы пролетписателей «Кузница». Высказался за упорную стихотворную работу в смысле овладения формой, за смелое утверждение жизни и полное отметание всякого уныния. Вечер прошел бодро и весело. Собравшиеся Маяковского шумно приветствовали» («Бакинский рабочий», 1926, 21 февраля).
«Зал с нетерпением ждет слова т. Маяковского.
Говоря о стихах т. Гусева, т. Маяковский осуждает высокий процент матерщины. Что ни шаг, то в бога. — Чрезвычайно плохо.
— В поэзии форма является содержанием. Если нет содержания — не будет и формы.
Отмечая таланты Гусева и некоторых других бакинцев, т. Маяковский резко подчеркнул штампованный, перепетый характер тем. Не то у т. Тарасова. В его стихотворении «Немая мельница» — «Крепись, безглазая, зерно везут» — звучит хорошо.
Речь т. Маяковского вызвала шумное одобрение собравшихся. Наконец-то мы услышали настоящего мастера слова» («Труд» (Баку), 1926, 22 февраля).

20 февраля в письме из Баку к Л. Ю. Брик сообщал:
«Я живу весело: чуть что — читаю «Левый марш» и безошибочно отвечаю на вопросы — что такое футуризм и где теперь Давид Бурлюк... Во вторник или среду утром еду Тифлис и, отчитав, поскорее в Москву.
Надоело — масса бестолковщины. Устроители — молодые. Между чтениями

- 333 -

огромные интервалы, и ни одна лекция не согласована с удобными поездами. Поэтому, вместо международных, езжу, положив под голову шаблонное, с клещами звезд огромное ухо. Уже и без клещей было б удобнее, но вычесывать клещи лень, тем более из 20 000 экземпляров.
Здесь весна. На улицах продают мимозы. Можно ходить без пальто, но тогда очень холодно. Налево от меня какая-то уличка, на ней парикмахерская «Аэлита», тут же все по-тюркски, но выглядит страшно иностранно, т. к. теперь латинский алфавит: Аптека, и сейчас же по-ихнему — «Aptiq», а вместо воскресенья вообще пятница. Направо от меня Каспийское море, в которое ежедневно впадает Волга, а выпадать ей неоткуда, т. к. это море — озеро и положенье его безвыходное».

21 февраля — третье выступление в Баку, в кинотеатре «Рекорд» в Сабунчах*.

22 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатано стихотворение «Вызов».

22 февраля — четвертое выступление в Баку, в 5 часов вечера на внеочередном заседании литературной группы «Весна»*.
В тот же день — пятое выступление, в Тюркском гостеатре с докладом «Лицо литературы СССР» и чтением стихов*.

23 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатано стихотворение «Богомольное».

23 февраля — шестое выступление в Баку, в рабочем театре*.

24 февраля — седьмое выступление в Баку*.
Во время пребывания в Баку Маяковский осматривал строительство нефтяных промыслов и написал об этом очерк «Америка в Баку» (см. 11 апреля).

24 февраля выехал из Баку в Тифлис.

26 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатано стихотворение «Порядочный гражданин».

26 февраля — выступление в Тифлисе в Театре Руставели с докладом «Мое открытие Америки» и с чтением стихов*.
«Зал был наполовину полон, или, как сказал бы пессимист, — наполовину пуст.
Маяковский был пессимист. Но, выйдя на сцену и обнаружив это грустное обстоятельство, он не стал его игнорировать и замазывать. Скорее, наоборот: хладнокровно подчеркнул его и пожелал выяснить — как и почему это могло произойти. Может, мало было афиш? Поздно расклеены? Кто пришел, прочитав афишу, пусть поднимет руку. Или билеты дороги? Но надо же понимать, что доход идет в пользу недостаточных студентов Первого московского университета. Несколько раз на протяжении вечера он возвращался к этой теме — в самом деле, как же это могло случиться? В Тифлисе стихов не любят? Нет? Не может быть? Но какое же тогда можно найти объяснение? Под конец чуть не весь зал оказался втянутым в обсуждение этого происшествия и сознавал свою ответственность за досадное недоразумение.
Маяковский держал себя просто, дружелюбно, разговаривал полушутливо-полусерьезно, а когда контакт был установлен, началось само «Открытие», в котором серьезное не смешивалось, а чередовалось с шутками...
Потом — стихи...
После вечера на нескольких извозчиках поехали к Кириллу Зданевичу. Большая темная столовая снизу доверху увешана холстами и клеенками Нико Пиросманишвили, замечательного художника-самоучки, которого братья Зданевичи — Илья и Кирилл — вытащили из небытия, скупили у духанщиков, выменяли, собрали, произвели в великого художника Грузии. В то время чуть не весь

- 334 -

Пиросмани — сотни картин — сбился в одной этой квартире, покрыв в тесноте, не оставляющей места даже для рам, стены не только столовой, а и других комнат — не помню уж, сколько их было...
Здесь, под этими сине-зелено-черными картинами, под жирафами, оленями, львами, гуляющими в инфернальных лунных пейзажах, под кутящими в Верийских садах кинто, медленно раскручивалась пружина, спадало и отходило к обыденности возбуждение этого вечера. И у нас, и у него. Мы пили вино и постепенно трезвели» (В. Катанян, 1974)*.

27 февраля в газете «Заря Востока» (Тифлис) напечатано интервью с Маяковским «Литературная и культурная жизнь Америки».

Во второй половине февраля написано стихотворение «Строго воспрещается» и сдано во время пребывания в Тифлисе в редакции газеты «Заря Востока» (напечатано в газете не было).
Написано стихотворение «Краснодар».

В феврале в журнале «Новый мир» (№ 2) напечатана вторая часть книги очерков «Мое открытие Америки» — «В чужих краях. Нью-Йорк».
В журнале «Красная новь» (№ 2) — стихотворение «Кемп «Нит гедайге» и третья часть книги очерков «Мое открытие Америки» — «Америка».
Вышел «Московский альманах» (№ 1) со стихотворением «Флаг».

1 марта — второе выступление в Тифлисе, в Театре Руставели с докладом «Лицо литературы СССР».
«На втором вечере в том же театре Руставели он был уже не так добродушно дружелюбен. Причиной тому была рецензия о первом вечере, успевшая появиться в «Заре Востока». Нахально и небрежно рецензент писал, что Маяковский мог бы сочинять свои стихи об Америке, и не выезжая из Москвы. Маяковский громко поносил его на все лады, негодовал и возмущался, а написавший эти строки беззлобный дурак сидел в третьем ряду и всем своим видом старался не показать, что это он.
Зал был уже почти полон... «В последний свой вечер в Тифлисе поэт Маяковский растопил равнодушие даже той публики, которая дальше оперных гастролеров ничего не видит... Знаменитый «Левый марш», прочитанный с редким подъемом, создал в чуткой аудитории буквально настроение восторга» (так писала другая тифлисская газета — «Рабочая правда» 1926, 2 марта).
Было прочитано «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче...», а потом Паоло Яшвили прочел свой перевод этого стихотворения на грузинский язык.
Публика осмелела, из зала несутся на сцену реплики, замечания, вопросы. Вечер называется «Лицо литературы СССР».
Его спрашивают:
— Как вы относитесь к Демьяну Бедному?
— Читаю, — ответил Маяковский.
— А к Есенину? (Прошло два месяца со дня его смерти...)
— Вообще к покойникам я отношусь с предубеждением.
— На чьи деньги вы ездите за границу?
— На ваши.
— Часто ли заглядываете в Пушкина?
— Никогда не заглядываю. Пушкина я знаю наизусть.
Девушке, которая то и дело передает ему записки на сцену, он говорит:
— Кладите на рояль. Когда он наполнится, я их вместе с роялем возьму. После вечера снова несколько извозчиков. Уже прямо на вокзал» (В. Катанян, 1974)*.

- 335 -

2 марта выехал из Тифлиса в Москву. В поездке, как писал потом Маяковский в статье «Как делать стихи?», он начал работать над стихотворением «Сергею Есенину»:
«Работа совпала как раз с моими разъездами по провинции и чтением лекций. Около трех месяцев я изо дня в день возвращался к теме и не мог придумать ничего путного. Лезла всякая чертовщина с синими лицами и водопроводными трубами. За три месяца я не придумал ни единой строки... Уже подъезжая к Москве, я понял, что трудность и долгость писания — в чересчур большом соответствии описываемого с личной обстановкой. Те же номера, те же трубы и та же вынужденная одинокость. Обстановка заворачивала в себя, не давала выбраться, не давала ни ощущений, ни слов, нужных для клеймения, не давала данных для призыва бодрости».
И. Уткин рассказывает о встрече с Маяковским, относящейся к ранней весне 1926 года: «Недалеко от дома «Правды» я встретил Маяковского и Асеева. Мы прошлись по Тверской и потом втроем поднялись в «Новый мир»... В кабинете В. Полонского разговор неизбежно зашел об Есенине. Маяковский мрачно мычал. Но вот среди разговора Полонский вдруг сказал:
— Довольно плакать о мертвых, давайте радоваться живым.
И тогда — я этого никогда не забуду — В. В. мгновенно оживился, подскочил к говорившему и страстно и радостно потряс его руку.
— Согласен! Вот за это — спасибо! Здесь мы будем вместе!» (И. Уткин, 1930)*.

6 марта президиум редплана Госиздата обсуждал вопрос об издании собрания сочинений Маяковского и постановил «ввиду отказа Торгсектора от дачи заявки поставить вопрос на решение правления» (см. 14 сентября 1925 г., 30 мая и 7 июня 1926 г.).

7 марта в журнале «Красная нива» (№ 10) напечатан очерк «Американское кое-что» (из книги «Мое открытие Америки»).

14 марта в журнале «Огонек» (№ 11) напечатан очерк «Свинобой мира» (из книги «Мое открытие Америки»).

15 марта — заявление в Госиздат с просьбой отсрочить сдачу драмы до 30 марта, романа до 15 июля 1926 года (см. далее — до 15 апреля).

16 марта заключил договор с издательством «Прибой» на стихи-агитку «О Первом мае» (размером 400 строк, срок сдачи 26 марта 1926 года. Написана была совместно с Н. Асеевым).

16 марта — выступление в Доме ученых на вечере ВОКСа, посвященном сближению с Мексикой.
«В Доме ученых состоялся XIV вечер Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, посвященный сближению с Мексикой... Поэт В. Маяковский прочел цикл стихов, посвященных Америке. Наибольший успех имели стихи «Атлантический океан», «Шесть монахинь» и «Мое открытие Америки» («Новый зритель», 1926, № 13, 30 марта)*.

20 марта заключил договор с издательством «Прибой» на три детских книги: «Вокруг света», «Зверинец», «Собачка» (срок сдачи 1 апреля 1926 г.)*.

В марте вышла детская книжка «Гуляем» (Изд. «Прибой», Л.).
В журнале «Новый мир» (№ 3) напечатано стихотворение «Порядочный гражданин».

- 336 -

В двадцатых числах марта закончено стихотворение «Сергею Есенину».

23 марта — письмо В. Э. Мейерхольда Маяковскому:
«Дорогой друг Маяковский,
Ты сказал мне вчера, что я все молодею и молодею. Сообщаю Тебе, что со вчерашнего дня с моих плеч свалился еще десяток лет. Это оттого, что мне предстоит ставить Твою пьесу. Буду ставить ее сам, но Тебя буду просить помогать мне. Кого Ты выдвинешь для оформления? Не отвечай на это ни письмом, ни на словах через Буторина, а скажешь мне лично. Необходимо нам встретиться. Может быть, в ближайшие дни Ты и Брики придете к нам. Кстати: Зинаида Николаевна просит Тебя прислать ей (напиши, дорогой) стихи, посвященные памяти Есенина. Дети были в восторге от книжки. Уже выучили наизусть. Целую Тебя.
Любящий Тебя Всеволод»*.

23 марта заключил договор с театром Мейерхольда на «Комедию с убийством» (срок сдачи «через две недели»)*.
О работе над этой пьесой Маяковский упоминал в статье «А что вы пишете?» (см. 28 мая), затем в заметке «Что я делаю?» (в апреле 1927 г.). В декабре 1928 года Маяковский вместо «Комедии с убийством» сдал театру пьесу «Клоп». Однако в начале 1929 года, судя по заметке в журнале «Рабис», Маяковский хотел вернуться к работе над «Комедией» (см. 20 января 1929 г.).
Сохранившиеся наброски отдельных сцен «Комедии с убийством» относятся к середине 1926 года. Пьеса осталась незавершенной.

25 марта заключил в Москве два договора с издательством «Заккнига» на отдельное издание стихотворения «Сергею Есенину» и на детскую книжку «Зоологический сад». Одновременно с подписанием договора сдана рукопись «Сергею Есенину».
«Изд-во «Заккнига» в Тифлисе, где я работал, задумало издать какую-нибудь детскую книжку Маяковского. При первой же встрече с Маяковским в Москве в 20-х числах марта я завел с ним разговор на эту тему.
— Жаль, не знал раньше, — ответил Маяковский. — Только что я подписал с «Прибоем» договор на книжку о зверях. Она почти готова...
И он прочитал про льва, который уже не царь зверей, а просто председатель, про кенгуру, про слонов, жирафов и дальше.
Я стал уговаривать его отдать эту книжку нам, а для «Прибоя» написать другую, и был так настойчив в этой просьбе, что уговорил... Известную долю моего успеха нужно, вероятно, отнести за счет того, что я в то же время предложил Маяковскому выпустить отдельной брошюрой одно, только что написанное им стихотворение.
— Одно? — удивился он.
— Да, одно... Будет маленькая книжка.
Ему показалось заманчивым.
— Давайте попробуем.
Это стихотворение («Сергею Есенину») он прочел мне по карандашному черновику, испещренному помарками, написанными вдоль и поперек на листе писчей бумаги. Прочел в четверть голоса, но и эта четверть была подавляюще велика для маленькой комнаты, в которой мы находились. Маяковский стоял спиной к свету, лица его почти не видно...» (В. Катанян, 1974)*.
(Через несколько месяцев «Заккнига» выпустила еще два стихотворения Маяковского отдельными книжками — «Разговор с

- 337 -

фининспектором о поэзии» и «Сифилис». Ко всем трем книжкам обложки и фотомонтажи-иллюстрации делал А. Родченко).

26 марта сдал издательству «Заккнига» рукопись детской книжки «Что ни страница, то слон, то львица».
«Полиграфическая база в Тифлисе в то время была слаба, и мы планировали цветные иллюстрации, которые должен был сделать Кирилл Зданевич, послать для печати в Ленинград, а текст черной краской — часть тиража на русском, часть на грузинском языке — отпечатать в Тифлисе. Так и было сделано» (В. Катанян, 1974)*.

28 марта в журнале «Огонек» напечатана фотография, привезенная Маяковским из Америки, с его объяснительным текстом «Свобода собраний».

29 марта — выступление в Доме печати на диспуте о советском иллюстрированном журнале.
«Зощенко разошелся в «Огоньке» в 2 000 000 экземпляров. Есенин в 100 000. Зощенко, при некотором мелководье нашей сатирической работы, большой, квалифицированный и самый популярный писатель. Его нужно всячески продвигать в журналы, это делает «Огонек». Я редко читаю «30 дней». Но вот я прочитал там описание Зоологического сада Веры Инбер. Это было остроумно и интересно, потому что смотрела и писала писательница Вера Инбер. В американских журналах даже о пожарах пишут талантливые писатели... О лицах журналов. Их нет. Хочется, чтоб один писатель мог печататься в журнале, а другой — нет» (см. т. 12)*.

В марте в журнале «Новая Россия» (№ 3) напечатана статья И. А. Аксенова «Почти все о Маяковском».
«Мне невозможно и сейчас отказаться от того обаяния, которое свойственно личности В. В. Маяковского, от впечатления той грузно и спокойно залегшей нежности и укрощенной грусти, которая пленяет всякого, хотя бы поверхностно ощутившего ее собеседника или мельком отметившего это явление наблюдателя. Это признание кажется мне гарантией моей критической беспристрастности... Те, кто хотел бы особенно подчеркнуть и подкрепить свое очарование поэмами Маяковского, охотно утверждают, что революция производственных отношений, создание нового общества и нового базиса для идеологической надстройки естественно приводит к созданию и новых лирических оформлений чувств. Такая новизна изложения свойственна поэзии Маяковского, — стало быть, лирика Маяковского по существу революционна, стало быть, Маяковский — певец революции...»*

В марте — первой половине мая написана статья «Как делать стихи?».
Первое упоминание об этой статье Маяковского было в ленинградской «Красной газете» (1927, 7 апреля): «Чуть ли не впервые В. Маяковский приготовил к печати теоретическую статью «О поэзии» — об искусстве писать стихи; острие работы Маяковского направлено будет против теоретиков от поэзии с Г. Шенгели во главе».

2 апреля сдал в журнал «Огонек» стихотворение «Что ни страница, то слон, то львица» (напечатано в журнале не было).

11 апреля в журнале «Огонек» (№ 11) напечатан очерк «Америка в Баку».

- 338 -

11 апреля — выступление в клубе рабкоров «Правды» на диспуте о книге Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы».
В. В. начал свою речь так: «Выпуск книги Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы» так же странен, как если бы ЦК швейников издало бы трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка. Зачем нужна такая затхлая книга? Она является, по моему мнению, сюсюканьем интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки! Приходите ко мне, я вам дам эту селедку въявь, но только перестаньте морочить людям голову своими наставлениями о том, как писать стихи. Их надо делать всей своей жизнью, а не чесать языки о ямбы и хореи...»
Далее ярко и остроумно он продолжал критиковать выпущенную в свет книгу. Какая-то девушка с своего места тонким голосом пропищала: «Товарищ Маяковский, да ведь ваш оппонент этого не говорил». Владимир Владимирович жестом попросил девушку сесть и сказал: «Подождите, дайте мне с этими слонами разделаться, а потом мы выясним с вами, почему он говорил или не сказал этого» (А. Чижов, 1952)*.
«Судя по настроению сегодняшнего собрания, судя по тому, что собрание наше названо в объявлении концертом, вопросам поэтической работы у нас все еще не придают должного значения. Мы, лефовцы, привыкли разрешать эти вопросы с пеной у рта. Вопрос серьезен. Положение с поэзией у нас дрянное. Издатели говорят, что стихи не идут на рынке. В своей статье в «Красной нови» (№ 4) я доказал, что это чушь, что дело здесь в значительной мере решается аппаратом распространения. Но надо сказать все-таки, что на 99% виноваты и сами поэты. В 99 случаях надо сказать поэту: брось ты этим заниматься. А иного, который, может быть, не написал еще ни одной строчки, но имеет данные, следует тянуть за уши и заставлять писать. Сейчас пишут плохо. Вследствие этого и большие современные поэты начинают терять квалификацию: нам не с кем соревноваться.
Редакторы у нас руководятся чисто субъективным чутьем. «Мне это нравится», — скажет редактор и печатает дрянное стихотворение. Высокие слова «творчество», «талант» все еще слишком в ходу в их среде. Так же скверно обстоит дело с руководством начинающим писателям. Показательно уже это: книжка Шенгели — единственное руководство к тому, как писать. Об этой книжке, в сущности, не стоило бы и говорить, если бы не два обстоятельства. Первое — книжка вышла уже 3-м изданием, и то почти раскуплена. Второе — издана она весьма авторитетным издательством «Правда». А между тем книжонка эта — прямо стихийное бедствие. До войны была подобная книжонка, изданная где-то в провинции: Рабинович, «Как в восемь уроков сделаться поэтом». Она разошлась в 28 изданиях. Поэты присылали свои стихи в редакцию, стихи были безукоризненны с точки зрения Рабиновича, и поэты с полным основанием требовали, чтобы они были напечатаны. Представьте себе, сейчас кто-нибудь выпустил бы брошюру: «Как в восемь уроков стать марксистом». Она была бы тотчас же изъята из продажи, потому что развивала бы одно верхоглядство. Книжонка Шенгели — именно такого типа. В ней всего сто страниц, и сколько наворочено чепухи! Но она не встретила такого же отношения. Ее распространяют. Разумеется, не нам говорить, что писать стихи нельзя научиться. Но ямбы и хореи нам не нужны. Ямбов и хореев давно не существует. Ямбами и хореями давно никто не пишет. «Двенадцать» Блока, одно из первых произведений о революции, стихи современных поэтов, — вот возьмем Уткина, Светлова, — они написаны свободным стихом. А Шенгели говорит: пиши ямбом. Ни слова о свободном стихе. И главное — все это изложено директивным тоном: пиши так, все остальное будет плохо. Меня считают первым поэтом сейчас. Я и сам знаю, что я хороший поэт. Но хореи и ямбы мне никогда не были нужны, и я их не знаю. Я не знаю их и не желаю знать. Ямбы задерживают движение поэзии вперед. То же и в других случаях — и стопосочетание и рифмы. В 1820 году вышла «Учебная книга российской словесности» Греча. Любопытно, что через сто лет Шенгели в своем руководстве дает почти то же самое, что Греч в 1820 году, только примеры у

- 339 -

Шенгели из более поздней литературы. Но даже и Греч был добросовестнее Шенгели. Греч оговаривается, что рекомендуемые им размеры не для всякой работы применимы. Одно для оды, другое для баллады. И что вполне законное явление — отступление от правил, «поэтические вольности». Итак, книга Шенгели пишет о несуществующих сейчас вещах; для современного поэта то, что пишет пишет Шенгели, — недопустимое вранье» (см. т. 12)*.

12 апреля — ответ на анкету «Писатель и книга», предложенную Н. Ашукиным:
«1. Имеется ли у Вас личная библиотека. Если да, то сообщите количество томов. — Библиотека общая с О. М. Бриком. 1000—1200 книг.
2. Какой состав Вашей библиотеки? В чем особенность личной Вашей библиотеки? Что в ней преобладает?.. — Теория литературы и социология.
3. Давно ли Вы собираете свою библиотеку? — Всегда имели книгу.
...6. Ваше отношение к собирательству книг? — Хорошо, если нужны для работы. Коллекция неразрезанных книг отвратительна.
7. Книги и Ваша литературная работа? — Иногда книга помогает мне, иногда я — книге»*.

15 апреля Госиздат предоставил Маяковскому отсрочку по договору на драму до 1 июня и по договору на роман до 15 сентября 1926 года.
Сроки эти еще несколько раз отодвигались — на роман до 1 декабря 1926 года, 6 марта, а затем 15 июля 1927 года (см. письма Маяковского в Госиздат 27 сентября 1927 г. и 8 октября 1928 г.; роман так и не был написан). Обещанная по договору «драма» — «Комедия с убийством» — осталась незавершенной (см. 23 марта 1926 г.).

16 апреля в газете «Заря Востока» (Тифлис) напечатано стихотворение «Сергею Есенину».

19 апреля написано стихотворение «Марксизм — оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот»*.

25 апреля в журнале «Красная нива» (№ 17) напечатано стихотворение «Свидетельствую».

25 апреля — выступление на праздновании пятилетнего юбилея театра им. Вс. Мейерхольда*.
«Я читал сегодня утром с удовольствием статью Анатолия Васильевича Луначарского, подытоживающего работу театра имени Мейерхольда, и с удовольствием констатировал в этой статье признание, что те работники искусства, носившие тогда название футуристов, которые в 1917 году первые протянули руку и сказали: «Вот, революция, тебе наша рука», — что они через все злостные выпады непонимающих людей, с поддержкой только той массы, которую начинял этот театр, добнлись аплодисментов не просто по адресу театра, а по адресу революционного театра — и в области его тенденций, и в области формальных исканий этого театра...
Обычно в конце приветствия преподносят адреса. Я могу преподнести товарищу Мейерхольду только один адрес — мой: Гендриков переулок, 15, 5 (аплодисменты), и по этому адресу он всегда найдет поддержку пьесами и поддержку работой — всю ту поддержку, которую ему оказывал Леф за все время его работы» (см. т. 12).
В юбилейном сборном спектакле театра в этот день шел IV акт «Мистерии-буфф» («Рай»). Спектакль этот был повторен 28 апреля.

- 340 -

26 апреля — выступление в зале 2-го МХАТ на вечере писателей, организованном для усиления республиканского фонда Деткомиссии ВЦИК*.

28 апреля сдал в Госиздат том IV собрания сочинений.
Готовя свое собрание, Маяковскому приходилось разыскивать свои стихи, напечатанные в журналах и газетах за многие годы. Об одном таком случае, когда Маяковский весной 1926 года пришел в редакцию журнала «Красная новь», рассказывается в воспоминаниях Г. Калашникова (1940):
«— Добрый день, — сказал он, здороваясь с нами и подавая каждому руку. — Найду я у вас полный комплект журнала? Мне надо разыскать одно мое стихотворение.
— Какое стихотворение, я найду его вам сама, — предложила Ляшко (сотрудница редакции).
Но Маяковский отказался от ее помощи. Поставив в угол палку, он присел на корточки перед шкафом с комплектами журнала и начал их проглядывать. Он просматривал журналы, ставя каждую из просмотренных книг на свое место в шкаф. Он не нашел нужное ему стихотворение и был явно недоволен.
— Написать стихи трудно, напечатать их еще трудней, — с улыбкой заметил он, — а найти их потом оказывается совсем невозможным»*.

В апреле в журнале «Молодая гвардия» (№ 4) напечатано стихотворение «Сифилис».

В журнале «Красная новь» (№ 4) — статья «Подождем обвинять поэтов» по вопросу об убыточности издания стихов и отсутствия спроса на них.
Статья написана по материалам «обследования» провинциальных книжных магазинов, произведенного Маяковским во время последней лекционной поездки (см. выше, 11 февраля).
«Выводы? Вывод один: неизвестно. Что неизвестно? Все неизвестно. Неизвестно — кто идет, неизвестно — как идет. Неизвестно, идет ли тот, кто распродан. Неизвестно — распродан ли тот, кто идет. Неизвестно — кто идет самой книгой. Неизвестно — кто двигается рекламой. И, наконец, когда все известно, то неизвестно — получена ли известность на основании правильных или случайных цифр...
Цель моей беглой заметки — приободрить поэтов. Поэтов винили много. Они совершенно достаточно изруганы критикой... Возможно, не в поэтах дело. Попробуем, временно оставив поэтов в покое, с такой же страстностью обрушиться на продающих...
Товарищи поэты, последите временно сами за движением своих стихов!»
Во второй половине апреля вышло отдельным изданием стихотворение «Сергею Есенину» (изд. «Заккнига», Тифлис).

В конце апреля — переезд на новую квартиру в Гендриковом переулке, дом 15, кв. 5, полученную Маяковским в декабре 1925 года.
23 апреля 1926 года Моссовет специальным письмом в ответ на заявление Маяковского закрепил за ним эту квартиру:
«Принимая во внимание, что поэтом Маяковским в доме № 15 по Гендрикову пер. произведено переустройство квартиры и ремонт последней за его счет, управление делами президиума Московского Совета считает вполне справедливым оградить интересы просителя от мероприятий, связанных с возможностью переселения или уплотнения поэта Маяковского».

Конец апреля — выступление на вечере пролетарских поэтов в Ленинской аудитории Второго МГУ*.

- 341 -

1 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Первомайское поздравление». Одновременно в утреннем выпуске «Красной газеты» (Ленинград).

1 мая — открытие восьмой выставки АХРР «Жизнь и быт народов СССР».
По утверждению Е. Кацмана (1957), Маяковский посетил выставку и будто бы одобрительно (?!) высказался о ней*.

4 мая — выступление (?) в Доме работников просвещения на вечере смычки журналистов с рабкорами*.

5 мая в газете «Комсомольская правда» напечатано стихотворение «Четырехэтажная халтура» (первое стихотворение Маяковского в «Комсомольской правде»).

8 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Английскому рабочему» (в связи с всеобщей стачкой английских рабочих, вспыхнувшей 4 мая).

9 мая — вечер Маяковского в Доме печати (в помещении ЦИОНО в Лисовом пер.)*.
В тот же день — выступление в Театре революции на вечере «Революционные писатели английским рабочим».
«Сегодня умолкли литературные споры. Сегодня — все едины. Общие чувства спаяли революционных писателей в театре Революции.
Публика, заполнившая до отказу театр, ждала, разумеется, от писателей и поэтов откликов на английские события. Она не ошиблась: выступления многих авторов были посвящены славной борьбе английских стачечников.
В эти часы всем хочется быть ближе к Англии, к британским пролетариям. Вот почему выступления особенно тепло встретились публикой» («Вечерняя Москва», 1926, 10 мая).
В первой половине мая написано стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии».
Поводом к возникновению темы этого стихотворения явились действительные «разговоры с фининспектором», которые Маяковский вел в то время по поводу неправильного обложения его налогом, приравнения писателей к кустарям, торговцам и т. д. В одном из более поздних заявлений фининспектору (от 26 августа 1926 г.) Маяковский, подробно перечисляя в 17 пунктах свои «производвенные расходы», ссылается на статью «Как делать стихи» и стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии». В этом заявлении Маяковский, между прочим, писал: «Будучи одним из создателей целого направления в искусстве, являющегося наиболее активной половиной искусства СССР, я обязан вступать в различные взаимоотношения с деятелями искусств разных стран, принимать их у себя, а также вести работу по организации и сплочению молодых литературных сил... По роду моей работы, которую я никак не могу превращать в канцелярскую, я, конечно, не веду никаких точных бухгалтерских заметок о приходах-расходах, но все мои расходы без труда могут быть проверены фининспектором и подтверждены профсоюзом в части производственных расходов, как и доходы, так как я работаю исключительно в госизданиях и учреждениях. К этому надо добавить, что, несмотря на то что моя работа — работа общественная, часто выполняемая по прямым заданиям тех или иных госучреждений и органов (Наркомпрос, Комитет Парижской выставки и т. д.), я не пользуюсь ни единой бесплатной услугой государства и не трачу ни одной казенной копейки. Например,

- 342 -

мне самому пришлось оборудовать и ремонтировать разрушенную квартиру. Кроме того, находясь в заграничных поездках, я не использую их в целях наживы от выступлений и лекций, а выступаю только по предложению наших полпредств или иностранных рабочих и партийных организаций — или бесплатно, или по расценкам, едва покрывающим организационные расходы» (см. т. 13).

14 мая заключил договор с издательством «Заккнига» на издание отдельными книжками стихотворений «Разговор с фининспетором о поэзии» и «Сифилис» (одновременно сдал рукописи).

15 мая в журнале «Прожектор» (№ 9) напечатано стихотворение «Московский Китай».

Не позже 15 мая подписал договор с издательством «Огонек» на книжку «Избранное из избранного» (срок сдачи рукописи 21 мая).

16 мая выехал в Ленинград.

17 мая — выступление в Ленинграде в Государственном институте истории искусств — «Как делать стихи?».
«Маяковский довольно удачно делит работу над стихом на пять основных моментов.
Социальный заказ — деланье вещей, нужных читателю. Социальная установка — т. е. выбор актуальной темы с определенным выводом. Подбор материала — слова, синтаксис и т. д. Производственные навыки — методы оформления. Средства производства — указывается все от бумаги до качества чернил и пр.
Эти тезисы иллюстрируются интереснейшими примерами из литературной работы самого лектора. Часть доклада, посвященная «поэтическим заготовкам», дает большой материал о психологии творчества и о плодотворных методах литературной работы» («Ленинградская правда», 1926, 19 мая).
«Вчерашний триумфатор Вл. Маяковский знает свою аудиторию. На эстраде он — дома. Курит одну за другой папиросы, не спеша роется в кипе своих стихов, вспотевши, снимает пиджак. К чему церемонии, когда сотни глаз устремлены с обожанием на поэта, говорящего Пушкину скромно и убежденно:
После смерти нам стоять почти что рядом...
...Так радостно видеть здорового цельного человека и поэта с большим талантом и большой верой в жизнь, из глубины своих необъятных легких бросающего свое громогласное credo:
Ненавижу всяческую мертвечину,
Обожаю всяческую жизнь!»
(«Красная газета», веч. вып. 1926, 18 мая).
«Из двух вечеров В. Маяковского в Институте истории искусств наиболее интересным был первый — лекция «Как делать стихи?»... Маяковский говорил о том, как накоплять материал для стихов, подчинять их социальному заказу и социальной установке — то есть не писать «стишков для себя» или для избранного круга читателей, а для определенной читательской массы, писать с вполне определенными выводами» («Смена», 1926, 19 мая).

18 мая — второе выступление в Ленинграде в Государственном институте истории искусств.
«Из стихов следует отметить великолепные «Есенину», резко осуждающее самоубийство, сатиру на псевдомарксистскую критику «Марксистская критика — дело человечье» и «Разговор с фининспектором о литературе».
На втором вечере читались уже напечатанные стихи «Возвращение», «Демон и Тамара» и др. На обоих вечерах, как всегда, Маяковский показал свое всегдашнее четкое мастерство и ясное понимание социального заказа» («Ленинградская правда», 1926, 19 мая).

- 343 -

19 мая в газете «Ленинградская правда» напечатан отрывок из статьи «Как делать стихи?» — «О работе поэта».

20 мая в вечернем выпуске «Красной газеты» напечатано стихотворение «Мелкая философия на глубоких местах» с примечанием Маяковского и новыми строфами.
«Этот стих — скелет, который может и должен обрастать при моей помощи и вашей, товарищи поэты, мясом злободневных строк. Так строки про «обрастание» и «диспут» — новы. Другие — устаревшие — вычеркнуты. Таковым скелетом, например, была моя «Схема смеха».

23 мая в газете «Ленинградская правда» и одновременно в газете «Смена» напечатано стихотворение «Сергею Есенину».

23 или 24 мая Маяковский вернулся в Москву.

26 мая в вечернем выпуске «Красной газеты» (Ленинград) напечатано стихотворение «Передовая передового».

28 мая в вечернем выпуске «Красной газеты» (Ленинград) напечатана статья «А что вы пишете?»:
«Сейчас, на мой взгляд, печатается больше, чем пишется. Не сразу разберешь, где кончается поэзия и где начинается ведомственный отчет, только на всякий случай зарифмованный. Одна печатаемая ерунда создает еще у двух убеждение, что и они могут написать не хуже... Главной работой, главной борьбой, которую сейчас необходимо весть писателю, это — общая борьба за качество... Халтура, конечно, всегда беспринципна, она создает безразличное отношение к теме — избегает трудную, избегает скользкую. Настоящая поэзия всегда, хоть на час, а должна опередить жизнь».

30 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Взяточники».
В тот же день в газете «Комсомольская правда» — стихотворение «В повестку дня».

30 мая — письмо в Госиздат с предложением при обсуждении вопроса о собрании сочинений дополнить собрание пятым томом, в который войдут вещи, написанные за прошлый год, «наиболее характерные для меня, и новизной и современностью наиболее интересные читателю».
«...II. Пользуясь пунктом договора о перепечатке, считал бы нужным предложить выпустить универсалкой поэму «Ленин», «Сатирические стихи» и «Об обрядах» для крестьянской библиотеки. Это необходимо сделать потому, что мой основной читатель — вузовец, рабфаковец, не могущий тратить денег на дорогую книгу. Опыт дешевого издания «Огонька» показал всю целесообразность такого дела: даже старое «Облако в штанах» разошлось за несколько месяцев без остатка в количестве 16 000 экз.
III. Необходимо дать если не все издание, то хотя бы два-три тома к началу осени. Как и всегда, я предприму осенью ряд поездок с лекциями по провинции и буду лично продвигать эти книги. Как показал мой опыт, описанный в статье «Красной нови», — этот способ пропаганды книги вначале оправдывает себя и идейно и коммерчески. Книга непосредственно связывается с потребителем, берется людьми, непосредственно заинтересованными в поэзии, и в дальнейшем повышается магазинный спрос.
IV. Способ продажи книги по лекциям и писательским выступлениям необходимо в дальнейшем расширить и планомерно организовать от имени ГИЗа.

- 344 -

Считал бы очень целесообразным устраивать в Москве и Ленинграде ежегодные «Поэтические олимпиады» по литературным группам, приуроченные к выходу новых книг»*.

В мае в журнале «Новый мир» (№ 5) напечатано стихотворение «Сергею Есенину».
В журнале «На литературном посту» (№ 4) — стихотворение «Передовая передового».
В журнале «Журналист» (№ 5) — стихотворение «Марксизм — оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот».
Вышла агитпоэма «Первый первомай», написанная совместно с Н. Асеевым (изд. «Прибой»).

4 июня в вечернем выпуске «Красной газеты» (Ленинград) напечатано стихотворение «Вызов».

5 июня в газете «Заря Востока» (Тифлис) напечатан отрывок статьи «Как делать стихи?» — «Как приходит социальный заказ».
«Мной написана книжка на тему: «Как делать стихи?» В этой книге я стараюсь подойти к поэзии не как к свалочному месту для древностей — ямбов, хореев, сонетов и т. д., а как к живому производственному процессу. Одним из основных моментов поэтического произведения является «социальный заказ». Во второй части моей книги (откуда берется этот отрывок) я стараюсь обосновать это понятие на живом факте писания одного из стихотворений».

6 июня в газете «Известия» напечатано стихотворение «Протекция».

7 июня сдал в журнал «Огонек» рассказ «Как я ее рассмешил» (напечатан в этом журнале не был).

7 июня президиум редплана Госиздата обсуждал вопрос об издании собрания сочинений Маяковского и постановил «ввиду разногласий, перенести вопрос об издании Маяковского на заседание правления».

13 июня в газете «Известия» напечатано стихотворение «Любовь».
В тот же день в газете «Комсомольская правда» — стихотворение «Послание пролетарским поэтам».
В тот же день в журнале «Красная нива» (№ 24) — стихотворение «Краснодар» под заглавием «Собачья глушь».

В середине июня сдал в журнал «Огонек» стихотворение «Мексика — Нью-Йорк» (напечатано в «Огоньке» не было).

18 июня подписал договор и сдал в издательство «Огонек» рукопись статьи «Как делать стихи?» (для выпуска отдельным изданием).

20 июня в газете «Известия» напечатано стихотворение «Фабрика бюрократов».

В июне в журнале «Красная новь» (№ 6) напечатана первая часть статьи «Как делать стихи?».
В журнале «Новый мир» (№ 6) — стихотворение «Богомольное».
Вышли отдельными изданиями стихотворение «Разговор с фининспектором

- 345 -

о поэзии» и стихотворение «Сифилис» (изд. «Заккнига», Тифлис).

19 июня Маяковский выехал из Москвы в Одессу.

23 июня — выступление в Одессе в Летнем саду им. Луначарского с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов*.
«— Не для того я ехал в Америку, чтобы потом писать о ней, а потому, что я раньше писал о ней, — объясняет Маяковский как будто необычную тему и вспоминает свое «Чикаго» из «150 миллионов»...
— Технику надо обуздать. Голой проповеди индустриализма не должно быть места. Современное искусство должно ратовать за индустриализацию СССР на основе социалистического строительства...
Потом были стихи... Каждое из них одновременно и высокое мастерство, и действенная агитация. Вечер Маяковского — вечер ума и таланта, знающих чего они хотят и куда устремлены их удары.
Здесь мало «тяжеловесного» материала, зато веселая легкость большой жизнерадостности и жизнедеятельности» («Известия» (Одесса), 1926, 25 июня).
«Маяковский не только большой поэт, но и блестящий ум, которому огромная наблюдательность и художественное воображение помогают всякое отвлеченное понятие представить в живой и образной форме. И, затем, легкость и мастерство речи поэта, в соединении с фейерверком остроумия... В его наблюдениях над жизнью и социальными условиями в Соединенных Штатах и в Мексике столько нового и оригинального, что он действительно вновь «открывает» для слушателей Америку. Не меньший интерес представило и второе отделение вечера, на котором Маяковский с большой выразительностью и чувством ритма прочел ряд своих новых стихотворений. Имел шумный успех и наш местный поэт — Кирсанов, читавший свои стихи» («Известия», веч. вып. (Одесса), 1926, 24 июня).

24 июня в вечернем выпуске «Известий» (Одесса) напечатано стихотворение «Строго воспрещается».

25 июня — второе выступление в Одессе, в Летнем саду им. Луначарского (крытый театр) с докладом «Лицо советской литературы» и чтением стихов*.
«— У нас столько энергии, как ни в какой стране, но я не вижу буйного цветения литературы. В этом повинны и отделы распространения, и издатели, и писатели. Они не знают, что нужно и как нужно. Партия, страна, миллионы кричат: «За качество продукции! Индустриализация! Режим экономии!» Что это, собственно, значит — качество продукции, режим экономии, индустриализация в литературе?..
— Режим экономии — это совсем не значит меньше рублем за фельетон. Это «Война этажей» Безыменского, разложенная на два подвала, но на которую надо было дать только 80 строк...
Второе отделение Маяковский посвятил стихам» («Известия», веч. вып. (Одесса), 1926, 28 июня).
26 июня в журнале «Шквал» (№ 25, Одесса) напечатано стихотворение «Мексика — Нью-Йорк» под заглавием «От кактусов до железа» и автошарж Маяковского.

26 июня — третье выступление в Одессе, в редакции газеты «Известия» для рабкоров.
В тот же день был на гастрольном спектакле театра В. Мейерхольда «Учитель Бубус» А. Файко.

- 346 -

«Вечером 26 июня сижу с Маяковским во втором ряду партера в городском театре. На сцене шуршит бамбук — из него сделаны стены-портьеры. Выбегает прелестная девочка в белом платьице с распушенными волосами.
— Это Бабанова, — шепчет Владимир Владимирович.
В антракте на Маяковского глазеют со всех сторон. Он проходит, как дредноут, раздвигая толпу любопытствующих...
Театр ждет от него пьесу.
— Больше всего на свете Мейерхольд хочет, чтобы я написал ему пьесу, — говорит Маяковский. — Мне же хочется писать киносценарии.
Пьесы нет, она еще только рождается, но поэта притягивает самая атмосфера театра. Он дружит с актерами. Ему нравится Игорь Ильинский, Бабанова, Охлопков. Занимает Мартинсон, интересует Гарин. Часто по вечерам Маяковский хотя бы на один акт заглядывает в зрительный зал. Он охотно идет к моей подруге, узнав, что вечером там будут актеры-мейерхольдовцы... Владимир Владимирович приводит меня «на чай» к Зинаиде Райх. Его принимают с подчеркнутым вниманием. Наблюдаю за Маяковским и Мейерхольдом, присевшими на балконе гостиницы...
...Мы приходим на репетицию пьесы С. Третьякова «Рычи, Китай». Тихонько пробираемся в задние ряды. Мейерхольд снова и снова заставляет Бабанову петь песенку маленького китайчонка перед смертью. Мне кажется, она поет восхитительно, лучше нельзя по-актерски рассказать о жизни раздавленного ребенка. Но Мейерхольд недоволен, кричит, награждая актрису резкими эпитетами. Наконец, с раздражением взбирается на сцену, подходит к стулу, на котором стоит Бабанова, и повелительным жестом просит ее сойти. Он сам взгромождается на покачивающийся стул. Он очень смешон в этой позе. Но актеры замирают. Они-то знают, что сейчас произойдет! Полная тишина. Звучат первые такты музыки. Мелодия вся построена на синкопах. Мейерхольд без голоса поет песенку китайчонка так, что Владимир Владимирович, выходя из театра, вытирает пот со лба и взволнованно произносит:
— Пожалуй, это самое крупное мое театральное впечатление» (Е. Хин, 1959)*.

27 июня — четвертое выступление в Одессе в Летнем саду — театре «Дворец моряка».

28 июня выехал на пароходе «Ястреб» из Одессы в Ялту.
В день отплытия Маяковского в одесский порт пришел пароход «Теодор Нетте». «Встреча» с этим пароходом (названным именем советского дипкурьера, погибшего при защите дипломатической почты) явилась темой стихотворения Маяковского «Товарищу Нетте — пароходу и человеку» (см. 15 июля).

3 июля в журнале «Шквал» (№ 26, Одесса) напечатано стихотворение «Вызов».

6 июля назначенное в Севастополе в клубе им. Шмидта выступление было сорвано по вине клубных организаторов (см. 8 июля).

7 июля — выступление в Симферополе в Доме работников просвещения с докладом «Мое открытие Америки».
«Наскоро приведя себя в порядок, Маяковский прямо из гостиницы отправился в Дом просвещения.
— Как дела? — обратился он к кассирше. — Разрешите мне вам помочь.
Кассирша сперва не поверила, что перед ней сам Маяковский. Убедившись в этом, она уступила ему свое место. Маяковский начал продавать билеты «сам на себя». Он вступал в разговор с подходившими к окошку, уговаривал их, давал объяснения к афише, острил:
— Кому дорого рубль — 50% плачу сам.

- 347 -

Все билеты были проданы. Контрамарочники и «зайцы» заняли все проходы. Маяковский настроился празднично.
— Вот в такой обстановке можно сказать несколько слов. Так сказать, подарок ко дню рождения, хотя и по старому стилю. Сегодня мне 33» (П. Лавут, 1940)*.
«В зале — то мертвый штиль напряженного слушания, то волнующаяся рябь негодования, то бурные всплески аплодисментов и дружеское перекатыванье волн восторга...
Маяковскому бросили несколько свернутых записок.
— Тут спрашивают, — сказал он, не отрываясь от записки, — зачем я подкрашиваю мой доклад дешевой агитацией за коммунизм? — И сейчас же бросил в ответ: — Это не дешевая агитация, но и совсем даровая.
— Затем, — продолжал Маяковский, — записка интимного свойства: «Почти все поэты — говорится в ней — умирают неестественно. Пушкина и Лермонтова убили, Есенин удавился, Соболь застрелился. Когда ваша очередь?
— Я еще думаю, — ответил Маяковский, — прожить лет сорок. Но, получая такие записки, немудрено застрелиться» (В. Калашников, 1931)*.

8 июля в газете «Маяк коммуны» (Севастополь) напечатано письмо Маяковского в редакцию:
«Приношу большое извинение всем собравшимся 6 июля на мою несостоявшуюся лекцию. Причина срыва лекции — неумелость организаторов и их нежелание не только выполнять заключенный договор, но даже входить в какое-нибудь обсуждение по этому поводу». (Вместе с письмом напечатана заметка редакции, подтверждающая вину организаторов в срыве лекции).*

8 июля — выступление в Евпатории в клубе 1 Мая.

9 июля — выступление в Евпатории в санатории «Таласса».
«На другом день, по просьбе Курортного управления, Маяковский выступает в санатории «Таласса» для костнотуберкулезных. Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Наиболее тяжелых вынесли на кроватях. Других ввели под руки и уложили на шезлонгах. Весь медицинский персонал налицо. Всего собралось около 400 человек... Обычно никогда не терявшийся, на этот раз Маяковский, выйдя на импровизированную эстраду, несколько смутился. Хотя он и знал, перед кем ему придется выступать, но на несколько секунд он, видимо, задумался над тем, с чего начать доклад и как овладеть вниманием необычных слушателей. Он начал особенно громко:
— Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу вам в двух словах о моем путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.
В его голосе и в улыбке, с которой он произнес «самых лучших», было что-то настолько ободряющее и радостное, что по аудитории прокатился смех и раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Он сразу расположил к себе больных... Выступление длилось часа полтора, без всякого перерыва. Больные проводили его, как близкого человека» (П. Лавут, 1940)*.

11 июля — в газете «Красный Крым» (Симферополь) напечатано стихотворение «Тропики».

13 июля — выступление в Севастополе в клубе им. Шмидта было отменено вследствие болезни Маяковского.
В письме к Л. Ю. Брик из Евпатории 15 июля Маяковский сообщал: «Я... застрял тут на целую неделю, потому что у меня был страшенный грипп. Я только сегодня встал, и завтра во что бы то ни стало уеду в Ялту из этого грязного места.
Три лекции, с таким трудом налаженные опять в Севастополе и Евпатории, пришлось отменить. Веселенькая историйка! Ну да бис (по-украински — черт, а не то что бис — «браво») с ней»*.

- 348 -

15 июля написано стихотворение «Товарищу Нетте — пароходу и человеку» (авторская дата под впервые опубликованным в газете «Известия» текстом — см. ниже, 22 августа).

17 июля — выступление в Севастополе в зале Горсовета*.

18 июля в журнале «Красная нива» напечатан рассказ «Как я ее рассмешил».

25 июля в журнале «Красная нива» напечатано стихотворение «Строго воспрещается».

25 июля — выступление в Ялте в курзале*.
Афиша: «Испания, Атлантика, Америка. Стихи о разных странах».

26 июля — выступление в Алупке в курзале (по той же афише)*.

27 июля — выступление в Хараксе в санатории ЦК КП(б)У*.

28 июля — выступление в Гурзуфе, в клубе Военно-курортной станции (по той же афише)*.

В июле — августе сделал надписи для кинокартины «Евреи на земле», снятой в евпаторийском районе по заданию Общества землеустройства евреев*.

3 августа — телеграмма из Ялты издательству «Заккнига» в Тифлис с просьбой задержать выпуск отдельного издания «Разговор с фининспектором» до напечатания его в журнале. (К этому времени книга уже вышла и продавалась в Москве).

6 августа подписан в Ялте договор с ВУФКУ (Всеукраинское фотокиноуправление) на два киносценария: «Дети» (из лагерной жизни пионеров) и сценарий для комедийного полнометражного фильма. Сроки сдачи: первого — 9 августа, второго — 16 августа 1926 года.
Фильм по сценарию «Дети» был выпущен в 1928 году под названием «Трое». Сценарий «Слон и спичка» не был реализован. Об этих двух сценариях Маяковский писал в предисловии к сборнику сценариев (1927):
«Дети» и «Слон и спичка» сделаны по заданию ВУФКУ по определенным материалам. Пионерская колония «Артек» и курортная жизнь Ялты. Успех и неуспех этих картин на подавляющую массу процентов будет зависеть от режиссера, так как весь смысл картины в показе реальных вещей».

В первой половине августа (?) Маяковский прожил несколько дней (2 недели?) в пансионате «Чаир» (близ Кореиза).
Очевидно, об этом в письме Маяковского к Л. Ю. Брик от 15 июля: «Я получил за чтение перед санаторными больными комнату и стол в Ялте на две недели».

16 августа сдал в ВУФКУ сценарии «Дети» и «Слон и спичка»*.

17 августа ВУФКУ обратилось к Маяковскому с предложением написать еще два сценария — «Электрификация» и «Закованная фильмой». Срок сдачи — 15 октября 1926 года. Маяковский ответил согласием.

20 августа Маяковский вернулся в Москву.

- 349 -

22 августа в газете «Известия» напечатано стихотворение «Товарищу Нетте — пароходу и человеку».

27 августа в газете «Известия» напечатано стихотворение «Ужасающая фамильярность».

29 августа в газете «Известия» напечатано стихотворение «Канцелярские привычки».
В тот же день в журнале «Красная нива» — стихотворение «Тропики» с рисунками Маяковского.

31 августа в журнале «Новый зритель» напечатан ответ Маяковского на анкету о кино.
«Киноработа мне нравится главным образом тем, что ее не надо переводить. Я намучился, десятый год объясняя иностранцам красоты «Левого марша», а у них слово «левый» в применении к искусству, даже если его перевести, ничего не значит. Частая езда заставляет меня думать о серьезном занятии каким-нибудь интернациональным искусством. Сейчас мною даны два сценария ВУФКУ — «Дети» (пионерская жизнь) и «Слон и спичка» (курортная комедия худеющей семейки)... С завтрашнего дня я рассчитываю начать вертеться на кинофабрике, чтобы поняв кинодело, вмешаться в осуществление теперешних своих сценариев».

В конце августа написаны совместно с С. Кирсановым для Госиздата рекламные «Частушки для книгонош» (при жизни напечатаны не были).

В августе в литературном приложении к газете «Рабочая Москва» — «За 7 дней» (№ 6) напечатан отрывок из стихотворения «Разговор с фининспектором о поэзии».
В журнале «Новый мир» (№ 8—9) — вторая часть статьи «Как делать стихи?».
«Статья В. Маяковского раскрывает читателю секреты лаборатории поэта. Она написана чрезвычайно убеждающе. Нельзя не верить искренности автора... Статья Маяковского ценна и в воспитательном отношении: она научит наших молодых поэтов серьезной вдумчивой работе над каждой строчкой, над выбором каждого слова. Она ценна и тем, что показывает нашей молодой советской интеллигенции, как трудно искусство, как сложны пути творчества, какую громадную нервную, хотя внешне и незаметную работу должен выполнять поэт» («Вечерняя Москва», 1926, 25 августа).
Вышел сборник «Испания. Океан. Гавана. Мексика. Америка» (Госиздат).
Вышла книга очерков «Мое открытие Америки» (Госиздат).

В конце августа — начале сентября написано заявление в отдел печати ЦК ВКП(б), копия Госиздату — об издании журнала «Новый Леф».
«Задача журнала — продолжить работу, начатую газетой «Искусство коммуны» в 1918—1919 гг. и журналом «Леф» 1923—24 гг. Задача эта — использовать искусство для социалистического строительства одновременно с максимальным повышением качества этого искусства, — сращение искусства с производством, как необходимый фактор индустриализации страны, — борьба с художественной халтурой, с уклоном в мистический эстетизм, с художественной реставрацией и прочими мещанскими уклонами. Лозунги наши достаточно известны по нашей

- 350 -

прежней работе и стали в настоящее время особенно актуальными в связи с очередными задачами, выдвинутыми партией и советской властью.
Ответственным редактором предлагается В. Маяковский» (см. т. 13)*.

4 сентября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Беспризорщина».

5 сентября в Международный юношеский день в газете «Известия» напечатано стихотворение «МЮД».

6 сентября подписал с Госиздатом соглашение об издании пятого тома собрания сочинений.

6 сентября подписал договор с Московским Театральным издательством на театральный гротеск «Радио-Октябрь». Срок сдачи 12 сентября.

11 сентября присутствовал на заседании президиума редакционно-плановой комиссии Госиздата (по вопросу об издании журнала «Новый Леф»).
Постановили: выпустить пробный номер в ноябре, 12 номеров в год, № 1 выпустить в декабре*.

12 сентября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Две Москвы».

14 сентября подписал соглашение с Госиздатом об издании журнала «Новый Леф» в 1927 году.

В середине сентября — организационное собрание сотрудников журнала «Новый Леф».
Обсуждался план первого номера. Маяковский собирался дать в номер статью «Литературный быт», стихотворение «Письмо к Горькому» и «Обзор стихов». Кроме того, предложил устроить к выходу номера большой вечер в Политехническом музее, затем перенести его на заводы*.

19 сентября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Хулиган».

20 сентября — выступление в Большой аудитории Политехнического музея с докладом «Как писать стихи» и чтением стихов.
«I. Темы: 1) «Каждая кухарка — поэт», 2) Пивная бытовщина, 3) Поэты и член коллегии, 4) Поэт должен быть немного голодным, 5) Борис Пастернак и Броненосец Потемкин, 6) Линия ног и гитары, 7) Что нужно для поэта, 8) Что нужно для редактора, 9) Что — для читателя, 10) Как в 5 уроков стать поэтом, 11) Лозунг — СССР и поэзия, 12) Поэтические перспективы и «Новый Леф» и др.
II. Новые стихи и поэмы: 1) Разговор поэта с фининспектором, 2) Сифилис, 3) Сергею Есенину, 4) Собачки, 5) Тропики, 6) Теодор Нетте — пароход и человек, 7) Разговор броневых судов «Красная Абхазия» и «Советский Дагестан», 8) Про моря и про маяк, 9) Строго воспрещается, 10) О парикмахерах, 11) Послание поэта, 12) Хулиганщина и мн. др. После доклада ответ на записки» (афиша).
«Вечер был лунный. Не вместившимся в зал Политехнического музея хорошо и приятно было толпиться у подъезда. На свежем воздухе они вдоволь могли намечтаться о том, какие интересные вещи рассказывает Маяковоский... Поэт был в плохом настроении. Жестоко и поделом изруган был Шенгели за выпущенное им руководство «Как писать стихи?». Затем докладчик обрушился на Жарова, затем пришла очередь Уткина, Безыменского... В заключение поэт читал свои стихи.

- 351 -

Все обвиняемые в зале присутствовали. Суд был не особенно «правым и милостивым», так что публика ожидала скандала. Но все прошло гладко... В заключение поэт читал свои стихи. Этим и завершился «вечер», возвещенный слишком кричащей афишей. Слабый вечер» («Вечерняя Москва», 1926, 22 сентября).
«Вся улица, на которую выходила парадная Политехнического музея, была забита народом. Мне с большим трудом удалось пробраться в здание, и когда за кулисами я подошел к Маяковскому и сказал, что наши ребята ждут на улице, и в частности указал, что ждет и Михаил Светлов, Владимир Владимирович сию же минуту подозвал Кирсанова и дал распоряжение пропустить всех наших ребят и тут же несколько раз повторил:
— Светлова пропустить обязательно.
Вечер прошел очень живо. Вся собравшаяся публика была очень остроумно задета Маяковским, который объяснил, что он не только не собирается учить публику, как писать стихи, но что он с удовольствием запретил бы писать их и тем, кто пишет теперь. А в афише жирным шрифтом было напечатано: «Каждого в пять минут учу писать стихи» или что-то в этом роде.
Потом Владимир Владимирович долго измывался над «Красной нивой», над «Огоньком», над Ефимом Зозулей и, наконец, добрался до наших ребят. Во-первых, он как образец прекрасного привел стихи Михаила Светлова «Гренада», а потом начал нападать на журнал «Комсомолия» и попутно на редакторов этого журнала Жарова и А. Безыменского. Особенно Маяковский нападал на триолетики, напечатанные в журнале «Комсомолия», и на статью Жарова и Уткина о том, что поэт и писатель не должны заниматься ничем другим, кроме своего творчества.
Когда на второй или на третий день после вечера Владимир Владимирович пришел в «Молодую гвардию» за гонораром, я, немного стесняясь, начал:
— Здорово вы, Владимир Владимирович, меня на вечере...
Маяковский удивленно переспросил:
— Как, неужели триолетики-то — ваши?.
Я подтвердил, что, к несчастью, триолетики мои, а Маяковский просто, по-товарищески, несколько даже извиняющимся тоном проговорил:
— Я не знал, что эти триолеты — ваши... А то, конечно, не стал бы говорить о них.
И тут же добавил:
— Не стал бы говорить не потому, что вы сегодня не дадите мне денег, но потому, что вы только что приехали в Москву и на вас нападать еще рано. Вот обживетесь немного, можно будет и на вас нападать» (М. Юрин, 1930)*.
По воспоминаниям Г. Калашникова (1940), Маяковский получил на вечере записку: «Маяковский, вы не уважаете своих слушателей и не считаетесь с ними. На эстраде вы ведете себя, как дома, разгуливаете, снимаете пиджак. Согласитесь, что это непристойно!» Маяковский громко прочитал эту записку.
— Слушателей своих я уважаю, — резко сказал он, — а вот автор этой записки не уважает ни меня, ни мою работу. Он упрекает меня в непристойности. Скажите, какой благовоспитанный юноша! Его шокирует, что я снял пиджак. Каждый токарь, фрезеровщик, столяр, когда он становится к своему станку или верстаку, снимает пиджак. Так ему сподручнее работать. Автор этой записки сидит в зале и только меня слушает, а я работаю, утомляюсь, и без пиджака мне работать удобней. Надо, товарищи, уважать немножко и работу поэта.
Зал разразился на эту реплику Маяковского громкими аплодисментами»*

24 сентября заключил договор с издательством «Молодая гвардия» и сдал рукопись детской книжки «Эта книжечка моя про моря и про маяк».

25 сентября заключил договор с издательством «Молодая гвардия» на иллюстрации к детской книжке «Эта книжечка моя про моря и про маяк». Срок сдачи 2 октября (были ли сделаны рисунки — не установлено).

- 352 -

26 сентября в газете «Известия» напечатано стихотворение «В мировом масштабе» под заглавием «Хулиганы в мировом масштабе».

29 сентября — письмо в ВУФКУ в ответ на предложение написать сценарий к десятилетию Октября.
«...Сценарий к десятилетию Октября я возьмусь делать с удовольствием. Основное Ваше положение, что хорошо бы наперекор пафосным сценариям сделать веселый, — приветствую. Тему, предложенную Вами, не считаю удобовыполнимой... Со своей стороны предлагаем историйку двух обывательских братцев (возможно — сестра), одновременно бегущих от красных пушек, — один очутился за границей, другой, повиснув на собственных штанах, перелазя забор, волей-неволей висит в СССР. В дальнейшем развивается история братцев: заграничному до полкартины становится все лучше, нашему — все хуже. Другая половина «наоборот». Картина талантливо развивается, пока заграничный брат не подает прошения о возврате оставшемуся братцу. На этой канве можно прекрасно, бытово разыграть всю историю наших побед и завоеваний, подведя к апофеозному десятилетию...»
В том же письме: «Считаю нужным еще раз повторить, что результат постановок моих сценариев решающе зависит от способности режиссера, так как европейский тип моих сценариев (монтаж кадров, а не фабульное развитие) у нас нов... Буду в Харькове скорее всего 11 октября (очевидно, придется читать лекцию). 14-го же буду обязательно и привезу заказанные сценарии» (См. т. 13).

30 сентября — выступление в Политехническом музее на диспуте о хулиганстве*.
«Тов. Маяковский касается вопроса о хулиганстве постольку, поскольку он отражается в искусстве, сообщает яркие факты хулиганства за границей и заявляет:
— Нужно видеть, где хулиганство переходит в другие виды преступления, хулиганство — именно бесцельное озорство. Не нужно выступать резкими моралистами, нужно изживать хулиганство культурными и административными мерами, развертыванием работы клубов. А как лучше привлечь массу в клуб, этот вопрос нужно задать Наркомпросу...
Заканчивая свое слово, тов. Маяковский зачитывает стихотворение «Хулиган», подчеркивая его конец» («Известия», 1926, 2 октября).
«Маяковский, выступивший в заключение, рекомендовал побольше и посерьезнее заниматься боксом, для того чтобы каждый мог дать отпор любому хулигану» («Красная газета», веч. вып., 1926, 1 октября).

В сентябре в литературном приложении к газете «Рабочая Москва» — «За 7 дней» напечатаны стихотворения: в № 10 — «Хулиган», в № 11 — «Лев Толстой и Ваня Дылдин» с рисунками Маяковского.

В сентябре (?) встреча с немецким писателем Ф. К. Вейскопфом.
«Говорили о новом брачном праве в СССР, о советском кино (Маяковский и Брик восторженно рассказывали о новом фильме «Шестая часть мира»), об Америке, где незадолго до этого побывал Маяковский, о ножках комсомолок и советских рекордных полетах. Говорили об автомобилях Форда и об электрификации СССР, об американизации стиля работы, о предстоящей новой постановке Мейерхольда (о «Ревизоре» Гоголя) и, наконец, о литературе.
— Литература... литература, собственно, отходит в прошлое.
— ?

- 353 -

— Ну да, потому что она более скучна, чем наша советская действительность. Более скучна, чем, например, собрание нуждающихся в жилой площади... Я недавно был на одном таком собрании и скажу вам: то, что рассказывали там простые ораторы «из толпы» о своей семейной жизни, о мелочах своего быта, о своих планах, было куда интереснее, чем самый лучший надуманный роман... А демонстрации комсомола на Красной площади — они лучше, чем каждое из моих стихотворений, исключая, разумеется, стихи рекламного характера, как, например, стих о Моссельпроме...
Свою филиппику против литературы он заканчивает:
— А остальное уже сказал один из наших профессоров: книги?.. книги, собственно, не читаются, только пишутся... Поэтому у нас в Москве их столько и печатается...
Но, в конце концов, он все же называет две новые книги, которые он не сжег бы при «чистке литературы». Это — «Кюхля» Тынянова и (еще не изданные) воспоминания Станиславского — «самая интересная книга последних лет, так как это картина настоящей человеческой жизни, а никакой не роман...» (журн. «Кмен» (Прага), 1927, № 1; пер. с чешск.; см. также т. 13)*.

2 октября сдал в Госиздат подписной лист на 48 подписчиков журнала «Новый Леф» и 96 рублей задаточных сумм (Маяковский принимал подписку на журнал во время своих выступлений).
2 октября — выступление в Коммунистической академии на диспуте «Театральная политика Советской власти» (по докладу А. В. Луначарского).
«Мы бы хотели от т. Луначарского по отношению к тем писателям, которые бьются против метафизики и против аполитичности искусства за лозунги и плакаты, за революционное, за лефовское искусство, слышать: «Да здравствует ваша политическая работа... и к черту аполитичность!» Вот что мы хотели бы слышать»*.

3 октября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Мечта поэта» (в связи с выпуском государственного выигрышного займа).

3 октября Маяковский выехал в Ленинград.

4 октября — выступление в Ленинграде в зале Академической капеллы с докладом «Как делать стихи?».
Маяковский говорил «весьма умные, толковые вещи о том, что перепроизводство пишущих стихи дало снижение качества продукции, что шарлатаны обещают в дрянных руководствах обучать всякую бездарь писать стихи в пять уроков, что пора объявить кампанию по борьбе с губителями слова под лозунгом «Губы прочь от рифмы»... Затем полетели задорные пачки остроумнейших нападок в огород поэтов, которым нужно учиться и работать, чтобы с честью выполнить свою великую миссию. И в заключение — «подписывайтесь на журнал «Новый Леф»... После перерыва выступил поэт Маяковский. Большой поэт, огромного дарования, ярких образов, своеобразных форм, глава школы. Читал стихи, читал их прекрасно...
Но тут подвернулись записки, грудой насыпанные на столик. Ну, началась перепалка. Записки читались и комментировались, а в иных были грубости, резкости, и даже... 15 к. «на бедность».
До темы Маяковский не добрался. Да это в сущности и не так уж важно, если принять во внимание, что и темы-то не было. Но призывы страстного энтузиаста к культивированию слова, к бережному с ним обращению, умные и меткие суждения о поэзии, влюбленность в стиховое мастерство и тонкое его понимание, конечно, явление незаурядное, мощно и убежденно звучали в прозаическом тексте... и главным образом, прекрасные звучные стихи, которыми роскошествовал Маяковский» («Красная газета», веч. вып., 1926, 5 октября).

- 354 -

5 октября — второе выступление в Ленинграде в зале Академической капеллы (по той же афише).
«Час своего времени и внимания поэт подарил совершенно зрящему делу: разносу дрянной книжки Шенгели о стихотворчестве. Ну стоит ли ездить по городам Союза, выступать перед всякими аудиториями, чтобы... стрелять из пушек по воробьям. Право, молоть большими жерновами маленьких пауков и тараканов не дело большого поэта. Чего доброго, он только рекламу создаст маленькой бедной книжонке, не имеющей просто права на такое внимание... Остальное время было поделено между перерывами, записками и стихами. Это большая радость — слушать прекрасное чтение автора, улавливать его интонации, проникаться его образами, сливаться с его ритмом и вдруг понять какую-то большую цельность задуманного и словесно воплощенного куска переживаний поэта. Такие стихотворения, как «Разговор с фининспектором», «Товарищу Нетте — пароходу и человеку», «А. С. Пушкину», «С. Есенину», слушаются и переживаются глубже и полнее, когда их читает сам Маяковский... Маяковский-поэт убедителен, как стихия, которую он чувствует и умеет неподражаемо передать» («Красная газета», веч. вып., 1926, 6 октября).

6 октября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Праздник урожая».

6 октября (?) — третье выступление в Ленинграде, в Институте инженеров путей сообщения.
«Ленинская аудитория института, расположенная амфитеатром, вмещала 400—500 человек. Зал был переполнен.
Войдя в зал, сопровождаемый распорядителями-студентами, В. В. оглядел аудиторию и поздоровался, затем на сцене он снял пиджак, поддернул рукава рубашки и сказал просто и громко: «Начнем работать!»
В своем докладе он говорил молодежи о необходимости серьезно относиться к поэзии, к творчеству, досадовал на то, что редакции журналов и газет засорены плохими стихами. Поэт остро высмеивал стихоплетов — такие поэты, как поганки в лесу, ни к чему не нужны. «Эти мухоморы слова мешают производству, отрывают людей от полезной, созидательной творческой жизни».
После небольшого перерыва В. В. читал свои стихи... Молодежь горячо аплодировала каждому новому стихотворению, прочитанному поэтом. В конце вечера при ответах на записки В. В. отложил в сторону целую их стопку и сказал при этом: «Эти записки глупы и недостойны оглашения! Пусть те, кто написал эти записки, подойдут ко мне после вечера, я потолкую с ними». По окончании вечера большая толпа студентов окружила Маяковского, и завязалась беседа» (А. Чижов, 1952)*.

7 октября Маяковский вернулся в Москву.

10 октября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Искусственные люди», накануне то же стихотворение появилось в веч. вып. «Красной газеты» (Ленинград) под заглавием «Механические люди».

10 октября выехал в Харьков и Киев.

12 октября в Харькове подписал договор с ВУФКУ на сценарий «Закованная фильмой» и сдал рукопись сценария.
В тот же день подписал еще два договора с ВУФКУ на сценарий «Две эпохи» (срок сдачи 30 октября) и «Десять Октябрей» (срок — 20 ноября 1926 г.).
Картины по первым двум сценариям («Закованная фильмой» и «Две эпохи») поставлены не были. Первый сценарий имел еще заглавия «Сердце кино» и «Сердце

- 355 -

экрана». Второй назывался потом «Любовь Шкафолюбова» или «Музейный хахаль». Сценарий «Десять Октябрей» написан был Маяковским в 1926 году и под названием «Декабрюхов и Октябрюхов» поставлен в 1928 году одесской кинофабрикой*.

18 октября — выступление в Киеве в Доме коммунистического просвещения*.
«Читал новые стихи, еще не знакомые киевлянам: «Разговор с фининспектором о поэзии», «Товарищу Нетте — пароходу и человеку», «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому», «Сергею Есенину» (Н. Рябова, 1940).

19 октября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Каждый думающий о счастье своем, покупай немедленно выигрышный заем» (одновременно напечатано в веч. вып. «Красной газеты»).

19 октября — второе выступление в Киеве в Доме просвещения для журналистов, писателей и рабкоров*.

20 октября — третье выступление в Киеве в Доме коммунистического просвещения*.

21 октября — четвертое выступление в Киеве в университете*.

23 октября Маяковский вернулся в Москву.

В октябре к предстоящим празднествам группами «Синей блузы» был поставлен гротеск «Радио-Октябрь».

31 октября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Долг Украине».
В октябре в литературном приложении к газете «Рабочая Москва» — «За 7 дней» напечатаны: в № 12 — стихотворение «Мои прогулки сквозь улицы и переулки», в № 13 — стихотворение «Продолжение прогулок из улицы в переулок», в № 14 — стихотворение «Стихи и картинки эти вот про стрелочников и лесопильный завод» (написанное совместно с С. Кирсановым).
В журнале «Новый мир» (№ 10) — стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии».
В журнале «Крокодил» (№ 38) — стихотворение «Тип» под заглавием «Три хулигана».
Вышел сборник «Избранное из избранного» (изд. «Огонек», 56 с.).

31 октября Маяковский выехал в лекционную поездку в Харьков, Полтаву, Днепропетровск.

1 ноября — выступление в Харькове в Драматическом театре с Докладом «Как писать стихи?» и чтением стихов*.
«Наши редакции завалены грудами стихов. По меткому выражению Маяковского — это подлинное «стихийное бедствие». Хотя афиша обещала научить писать стихи в пять уроков, никаких рецептов лектор не дал.
— Собственно, моя задача — съязвил он, — не научить писать стихи в пять уроков, а отучить — в один.
В разъяснении трудности и необходимости большого мастерства и углубленной работы над стихом Маяковский видит основную задачу современной критики... Как же относится к стихосложению Маяковский? Для него поэзия —это прежде всего огромная лабораторная работа над словом.

- 356 -

— Тот не поэт, кто не сказал в поэзии нового слова!
Для иллюстрации своих положений Маяковский мастерски прочел несколько старых и новых стихотворений. Из последних особенно выделяется нигде еще не напечатанное «Письмо Горькому». Это стихотворение потрясает глубиной революционного чувства, большой поэтической культурой и навсегда запоминающимся пафосом подлинного поэта-трибуна» («Пролетарий» (Харьков), 1926, 4 ноября).
«Маяковский окончил свою лекцию такими словами: «Не подумайте, что я хочу отогнать рабочих и крестьян от искусства. Нет. Совсем не нужно думать, что искусство поэта, писателя это что-то окутанное туманом и тайной, и около него ходят какие-то «жрецы» искусства. Нет, это обыкновенная человеческая работа, и как раз сейчас необходимо сделать все возможное, чтобы показать рабочим и крестьянам, как эта работа делается. Мы видим, как появляются талантливые люди из рабочих и крестьян, которые имеют чувство стиха и могут писать. Только необходимо помнить, что одним талантом и желанием ничего не сделаешь. Необходима огромная, нечеловеческая работа над собой, необходимо изучать, исследовать опыт других писателей. Можно было бы всем тем, кто хочет стать писателем, сказать:
— Ты готов вынести все невзгоды этого ремесла, ты готов работать долгие годы, готов заболеть в поисках новой рифмы и поэтического образа? Если готов — тогда просим» («Сількор України» (Харьков), 1926, № 1—2; пер. с укр.).

2 ноября — выступление в Полтаве в Городском театре с докладом «Как писать стихи?» и чтением стихов*.

4 ноября — выступление в Днепропетровске в Драматическом театре им. Луначарского «Лекция-путешествие «Мое открытие Америки» и чтение новых стихов»*.
«Любитель сюрпризов, Маяковский начал с неожиданного заявления, что обозначенная на афише тема не отвечает его намерениям. Его задача учить писать стихи... Посвятив полчаса плохим поэтам, вторые полчаса Маяковский все-таки уделил американским впечатлениям. Нужно отдать справедливость — оратор он блестящий... Потом Маяковский прочитал ряд своих стихотворений, и не будет преувеличением сказать, что многие из них впервые были приняты и оценены слушателями» («Звезда» (Днепропетровск), 1926, 6 ноября).

5 ноября — второе выступление в Харькове в партийном клубе*.

5 ноября в журнале «Красная панорама» (Л., № 45) напечатано стихотворение «Октябрь» (одновременно — в журнале «Молодая гвардия», № 11).

6 или 7 ноября Маяковский вернулся в Москву.

7 ноября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Не юбилейте!».

8 ноября — выступление в Доме Герцена на вечере поэтов Лефа*.
«Маяковский прочел ненапечатанное «Письмо к Горькому». Большой заряд гражданского пафоса. Значительность стихотворения разрешается великолепным взрывом революционного восторга:
Октябрьское, руганое, пропетое,
пробитое пулями знамя!
Это взяло публику. Аплодировали до мозолей» («Вечерняя Москва», 1926, 11 ноября).

- 357 -

12 ноября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Стоящим на посту», написанное к десятилетию рабоче-крестьянской милиции.

12 ноября сдал в Госиздат V том собрания сочинений.
Этот том был сдан в набор первым — 20 ноября. Вышел в свет в июне 1927 года.

16 ноября в газете «Известия» напечатано стихотворение «Еврей» (в связи с открытием первого Всесоюзного съезда по земельному устройству евреев).

17 ноября — выступление в Колонном зале Дома Союзов на вечере «Писатели народов СССР — Озету»*.
Маяковский прочел стихотворение «Еврей».

18 ноября — выступление (?) в Доме печати на диспуте «Фотокадр против картины»*.
В ноябре вышел революционный гротеск «Радио-Октябрь», написанный совместно с О. Бриком (Театральное издательство).

19 ноября — выступление в Доме печати на диспуте о богеме.
«У нас просто не понимают, что такое богема. Я никогда не сидел в кабаках, не пил пива и не был хулиганом. Богема — это было общество изысканно остроумных и талантливых людей, и ходили туда отнюдь не пьянствовать. У нас же сейчас не богема, а мелкая скука мелких людишек, разгильдяйство, гипертрофия самомнения и потрясающее количество гениев, выросших в 24 часа. На эту «богему» просто плюнуть надо» («На литературном посту», 1927, № 1; см. также т. 12).
«Последним из оппонентов говорит Вл. Маяковский. Ему надоела сама тема о богеме. Нынешняя богема — это гипертрофия самомнения. Она развела огромное количество «гениев». Прежняя богема была иной: в ней люди собирались не для того, чтобы выпить за одним столом, а перебрасываться остроумными талантливыми словами, обсуждать общие интересы, умели воевать за новое и протестовать. Нынешний богемец это тот, кто со всеми согласен, кто меланхолически пьет пиво. Это не богема, а проплеванная скука молодых людей, ставших в 24 года «гениями» («Вечерняя Москва», 1926, 22 ноября).
«По-своему поставил вопрос Маяковский. Богема — это не страшно (по мнению Маяковского). Но нынешняя литературная богема скучна. Она пьет вино и меланхолически со всем соглашается» («Шквал» (Одесса), 1926, № 48).

21 ноября выехал в лекционную поездку в Воронеж, Ростов, Таганрог, Новочеркасск, Краснодар.

22 ноября — выступление в Воронеже, в Большом театре, с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов.
«Великолепный слесарь слова, вплотную спаянный с коллективом, Маяковский не знает разницы между «низким» и «высоким» в своем деле: агитация за изделия Моссельпрома и высоты «Войны и мира», «150 000 000» или энергичного письма к Горькому, которым был закончен вечер 22 ноября, — таков диапазон его большой работы. В его борьбе с Есениным — инстинкт большого поэтического «здоровья», которому претят всякое убожество и оторванность от коллектива, какой бы сомнительной «эстетикой» они ни прикрывались. От затхлого «уюта» обывателя поэзия, в лице Маяковского, идет на площади и там пульсирует в такт с маршем революционных масс. Именно таким видели мы Маяковского на вечере в Большом театре 22 ноября» («Воронежская коммуна», 1926, 25 ноября).
«Приезд Маяковского в Воронеж в 1926 году вызвал громадный интерес у всех: у понимающих и непонимающих, у друзей и недругов. Афиша сообщала,

- 358 -

что будет чтение стихов и ответы на вопросы. Большой Советский театр был полон. Школьники, студенты, интеллигенция, рабочие, непризнанные и полупризнанные поэты, — все с нетерпением ожидали появления Маяковского.
Кто-то вышел на сцену и стал наводить порядок на столе: передвинул графин с водой, вынул из кармана бумагу и разложил на столе. Оказалось, что это и есть Маяковский...
Он беседовал с публикой живо, весело, задорно, с уверенностью в своем мастерстве и правоте. Понравилось его признание, что у него есть и такие произведения, которыми он и не вполне удовлетворен.
— Но есть и первоклассные стихи, — сказал он и жестом апеллировал к аудитории. Ему дружно аплодировали» (М. Берри, 1940)*.

24 ноября — выступление в Ростове в театре им. Луначарского.
Афиша: «I... Поп или мастер? Темы: О чем шумит Москва? Стихийные бедствия. Нот в поэзии. Что читать? Есенинство и пивные. Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Можно ли рифму забыть в трамвае? Львицы с гривами и марш с кавычками. Что надо знать литературному молодняку? Как нарисовать женщину, скрывающую свои годы? Поэты, зубные врачи и служители культа. От «желтой кофты» до красного Лефа. II... Новые поэмы и стихи: Разговор поэта с фининспектором. Сифилис. Сергею Есенину. О парикмахерах. Краснодар (Собачки). Письмо Максиму Горькому. Хулиганщина. Ялта и море. Кулак в 4 кило. Лев Толстой и Ваня Дылдин. Критика. Десятая. Если не везде, то во всех местах. Строго воспрещается. III. Ответы на записки».
«Маяковского приводит в бешенство «литературное поповство»: «вдохновение», длинные волосы, гнусавая манера читать стихи нараспев. Стихотворное наводнение выходит далеко за пределы литературных интересов, эти стихи — определенное бедствие для дела организации молодого сознания... Неверно, что поэзия — легкое дело, которому можно обучиться в несколько уроков по книжке Шенгели... Литература, которая должна вести рабочий класс на борьбу, — труднейшее дело в мире. Не всякого надо считать поэтом из этих нахрапистых ребят, много печатающихся и имеющих свои книги... Рифма — это хорошая плеть со свинцом на конце, которая вас бьет и заставляет вздрагивать. Сняв с поэзии поповскую оболочку, увидим, что делание стиха — такая же черная работа, как и всякая иная, что вдохновение присуще всякому виду труда, что на поиски одной рифмочки приходится тратить 1½ суток и что нормально Маяковский не может сделать в день более шести-восьми доброкачественных строк. — Отцеживай рифмы! — Я хожу по улицам и собираю всякую словесную дрянь, авось через 7 лет пригодится! Эту работу по заготовке сырья надо проделывать постепенно, по принципу 8-часового рабочего дня, а не в минуты отдыха. Дело не во вдохновении, а в организации вдохновения. Стихи в газету (срочные) писать поэтому особенно трудно: нужно быть и политически грамотным.
Не в пример нашему Рабису, Маяковский обещал выступить и в Ленмастерских перед рабочими, и притом бесплатно. Посмотрим!» («Советский юг» (Ростов), 1926, 26 ноября)*.

25 ноября — выступление в Таганроге в Клубе кожевников (с той же афишей).
«Сегодня, 25 ноября, в Клубе кожевников выступит прибывший из Ростова поэт Маяковский. Вечер Маяковского это интереснейшая заостренная беседа с остроумной импровизацией н талантливым чтением стихов. Безусловно Таганрог с исключительным интересом встретит выступление Маяковского («Красное знамя» (Таганрог), 1926, 25 ноября)*.
«В Таганроге Маяковский выступает впервые. В нетопленом зале Клуба кожевников неуютно. Публики мало. Маяковский объявляет с эстрады:
— Зал наполовину пуст, будем считать, что он наполовину полон. Все равно буду выступать, пока мы все не замерзнем. А возможно, произойдет обратное: я вас сумею разогреть своими стихами. А сам-то я наверно согреюсь.

- 359 -

И он, действительно, разогрел слушателей. В конце вечера он сказал:
— Товарищи, я даю вам, таганрожцам, возможность выправить свою неловкость. Как только смогу, приеду к вам вторично. Предупредите ваших знакомых. Чтоб в следующий раз было полно и тепло» (П. Лавут, 1940)*.

26 ноября — второе выступление в Ростове в театре им. Луначарского — «Я и мои вещи. Отчетный разговор за 15 лет»*.
«Второй доклад Маяковского посвящен истории русского футуризма. Роль Маяковского в развитии нашего футуризма, конечно, очень велика. Но все же трудно свести обзор целого художественного течения только к описанию собственного творчества.
Что же касается предсказания будущей революции, а также протеста против империалистической бойни, то и то и другое было в творчестве самого Маяковского («Война и мир», «Облако в штанах»), но тщетно мы старались найти подобные мотивы у других футуристов.
Желая указать на успехи Лефа, Маяковский включает в его состав целый ряд художественных групп, которые организационно с левым фронтом почти не связаны (театр Мейерхольда, Эйзенштейн и Вертов в кинематографии, художники-конструктивисты, наши молодые архитекторы и т. д.) — всех их можно назвать представителями левого искусства лишь условно, противопоставляя правому академическому искусству» («Молот» (Ростов), 1926, 28 ноября).

27 ноября — выступление в Новочеркасске, в Политехническом институте с докладом «Поп или мастер?» и чтением стихов*.

28 ноября (в 1 час 30 минут) — третье выступление в Ростове, в Доме печати на собрании ассоциации пролетарских писателей*.
«28 ноября в Доме печати состоялось очередное открытое заседание Ростовской ассоциации пролетарских писателей с участием В. В. Маяковского. Вечер привлек громадное количество слушателей» («Советский юг» (Ростов), 1926, 1 декабря).
В тот же день (в 5 часов 30 минут) — четвертое выступление в Ростове, в Ленинских мастерских.
«Выступал Маяковский в столовой Лензавода, являвшейся одновременно клубом, в той самой столовой, в которой в 1905 году работал Совет рабочих депутатов. Был обеденный перерыв (тогда он был для всех цехов в одно время). Усаживались на подоконниках, взбирались на хоры для оркестра, заполняли проходы. Встретили Маяковского аплодисментами. Котельщики, токари, слесари, кузнецы, строгальщики, пилонасекальщики, оглядывая мощную фигуру поэта, приветливо улыбались. Старый кузнец Нейман шепнул мне:
— Вот бы его ко мне молотобойцем.
— Он и есть молотобоец... только в другом цехе.
— Действительно, похож на мастерового, — согласился со мной старый кузнец.
Еще больше почувствовали рабочие Лензавода в Маяковском близкого, родного, своего человека, когда он прочитал поэму о Ленине. Затем Маяковский читал стихи. Каждое стихотворение вызывало шумные одобрительные аплодисменты.
— Понятно вам, товарищи? — обратился Маяковский к рабочим.
— Понятно, — был единодушный ответ.
— Читать еще?
— Читайте!
— Может быть, есть какие вопросы?
— Вопросов нет, читайте стихи» (А. Бусыгин, 1940)*.
«Выступление кончено, и мы предлагаем необычное для поэзии подведение итога: «Голосование!» В зале до 2000 рабочих.
— Поднимите руки, кому Маяковский не нравится?

- 360 -

В ответ поднимаются две руки.
— Кому Маяковский непонятен?
Поднимаются те же две руки. Чьи это руки? Одна из них принадлежит библиотекарю (!) клуба. В зале — гомерический хохот.
— Кому Маяковский нравится и понятен?
В ответ встает лес рук и сейчас же опускается. Оглушительно гремят аплодисменты» (Б. Фателевич, 1940)*.
В тот же день — пятое выступление в Ростове для рабкоров и актива комсомола.

29 ноября в письме из Краснодара к Л. Ю. Брик писал:
«Езжу как бешеный. Уже читал: Воронеже, Ростове, Таганроге, опять Ростове, Новочеркасске и опять два раза в Ростове, сейчас сижу Краснодаре, вечером буду уже не читать, а хрипеть — умоляю устроителей, чтоб они меня не возили в Новороссийск, а устроители меня умоляют, чтоб я ехал еще и в Ставрополь. Читать трудновато. Читаю каждый день, например, в субботу читал в Новочеркасске от 8½ вечера до 12¾ ночи; просили выступить еще в 8 часов утра в университете, а в 10 — в кавалерийском полку, но пришлось отказаться, так как в 10 часов поехал в Ростов и читал с 1½ в РАППе до 4.50, а в 5.30 уже в Ленинских мастерских, и отказаться нельзя никак: для рабочих и бесплатно!»

29 ноября — выступление в Краснодаре в Зимнем театре с докладом «Поп или мастер» и чтением стихов.
«Не делая антракта, Маяковский прочел стихотворение «Разговор с фининспектором», «Письмо Горькому», «Ужасающая фамильярность», «Нотр-Дам».
...К этому моменту я закончил писание записки приблизительно такого содержания: «Тов. Маяковский, почему вы в своих произведениях предпочитаете громоздкость строк? Неужели вы склонны полагать, что вас понимают широкие рабоче-крестьянские массы?» Под запиской я не проставил своей фамилии.
Маяковский пробежал глазами мою записку.
— Товарищи, скажите, кто написал мне это? — и прочел вслух записку.
Молчание.
Не дождавшись ответа, Маяковский завернул в газету записку вместе с другими.
— Об этом я собираюсь написать книгу. В ней я отвечу на эту записку. Вопрос же о понятности — довольно растяжимый. В Ростове рабочие Ленинских мастерских все подняли руки за то, что я понятен. Голосовал «против» только один — библиотекарь этих мастерских.
Голос Маяковского потонул в смехе» (В. Пашков, 1937)*.
«Визгливый противный теноришко откуда-то сверху, с балкона:
— Я ваших стихов не понимаю.
— Ничего. Дети ваши поймут, — спокойно басит Маяковский.
— И дети не поймут!
— Ну значит, в папу пойдут. Этакие молодые дубки!
Другой голос — из партера:
— Есть поэты-скрипки, а есть и барабаны.
— И шкафы бывают! — парирует Маяковский» (Л. Ленч, 1940).
На следующий день к Маяковскому в гостиницу пришли четыре молодых писателя, члены Кубанской ассоциации пролетарских писателей.
«Он поздоровался, молча кивнул на диван, и мы все четверо рядком уселись на диване против Маяковского. Он был занят сортировкой вчерашних записок с вопросами. Отбирал, читал, увязывал в пачки и делал на этих пачках какие-то надписи и бросал в чемодан.
— Потом проработаю. У меня здесь целый чемодан таких записок из других городов... — и он замолчал. Молчали и мы. Заговорили о литературных кружках.
Маяковский живо подхватил:

- 361 -

— Все эти литературные кружки ерунда. Каждый должен прежде всего работать над собой...
Собираясь идти к Маяковскому, мы захватили книжку стихов некоего краснодарского фотографа Ступникова. Эту книжку Ступников издал на свои средства... Во всю обложку красовался портрет самого Ступникова. Открывалась книжка стихами:
Я не поэт, а так врожденный,
В поэзию влюбленный...
Эта книжка была высмеяна в местной печати, и над ней много смеялись в наших кругах. Принесли мы ее и сюда к Маяковскому, чтобы насмешить его.
— Вот почитайте, — еле сдерживая смех, подали мы ее ему...
Маяковский развернул книжку, прочел одно стихотворение, другое, заглянул в конец и обвел нас серьезными (казалось бы, печальными) глазами. И смех застрял у нас в горле.
— Что же... Ступников такой же поэт, как и я и как вы... Ведь его неумелой рукой двигало то же самое вдохновение, что и моей и вашей. И то, над чем вы смеетесь... — Маяковский минуту помолчал. — Я уверен, что и у него есть читатели, которые его понимают и которым он нравится.
И Маяковский сунул книжку себе в стол.
Студент N, пописывающий стишки, попросил Маяковского выслушать одно из своих произведений. Маяковский довольно холодно отнесся к ним» (Н. Арсенов, 1930)*.

30 ноября выехал из Краснодара в Киев (в связи с своей работой над киносценарием)*.

5 декабря вернулся в Москву.

В декабре закончен сценарий «Как поживаете?».
«Сценарий этот принципиален. До его написания я поставил себе и ответил на ряд вопросов... Сценарий «Как поживаете?» должен был быть ответом на эти вопросы языком кино. Я хотел, чтобы этот сценарий ставило Совкино, ставила Москва («национальная гордость великоросса», желание корректировать работу во всех течениях)...
Не желая расставаться со свежим сценарием, я сам прочел его литературному заву и отделу Совкино... Чтение шло под сплошную радость и смех... Через два дня я читал сценарий правлению Совкино... Слушали с унынием... Сценарий не принят Совкино» (статья «Караул!» — «Новый Леф», 1927, № 2).
Тогда Маяковский предложил сценарий кинофабрике «Межрабпом-Русь». Сохранилось письмо «Межрабпом-Руси» к Маяковскому, подтверждающее согласие получить такой сценарий. В «Новом зрителе» в № 1 от 4 января 1927 года появилась заметка: «Акционерное О-во «Межрабпом-Русь» приобрело у В. Маяковского сценарий «Как поживаете?». Тема — 24 часа жизни человека».
Сценарий остался непоставленным. О значении, которое Маяковский придавал этой своей работе, свидетельствуют три сохранившихся законченных редакции сценария.

17 декабря заключил договор с издательством «Кинопечать» на издание трех сценариев с предисловием. Срок сдачи 27 декабря.
В предисловии Маяковский писал:
«За жизнь мою написано 11 сценариев...
...Я печатаю здесь восьмой и девятый сценарий («Сердце кино» и «Любовь Шкафолюбова»), как типовые для меня и интересные в дороге новой кинематографии».
«Как поживаете?» в отрывке будет приведен в Лефе. Так как он требует подробнейшего описания его демонстрации перед правлением Совкино и крепкого разговора и полемики с директорами, он выпал из плана предполагаемой книжицы».
Сборник в свет не вышел.

- 362 -

19 декабря в газете «Известия» напечатано стихотворение «О том, как некоторые втирают очки товарищам, имеющим циковские значки».

Двадцатые числа декабря — поездка в Киев*.

22 декабря в газете «Известия» напечатано стихотворение «Наш паровоз, стрелой лети».

24 декабря в вечернем выпуске «Красной газеты» напечатано стихотворение «Рождественские пожелания и подарки».
На следующий день то же стихотворение было напечатано в «Известиях».

26 декабря сдал в Госиздат список подписчиков на журнал «Новый Леф» (завербованных во время последней поездки) и 72 р. 50 к. задаточных сумм.

27 декабря — выступление (?) в Колонном зале Дома Союзов на вечере «Артисты, писатели, журналисты — Дому печати»*.

В декабре в журнале «Новый мир» (№ 12) напечатано стихотворение «Разговор на одесском рейде десантных судов «Советский Дагестан» и «Красная Абхазия».
В журнале «Знание — сила» (№ 12) рекламное стихотворение «Что делать?».

Сноски

Сноски к стр. 325

¹ Тезисы афиши этого выступления (так же как и дальнейших выступлений в 1926 году по городам Союза — Киев, Ростов, Краснодар и т. д. — с докладом «Мое открытие Америки») в основном повторяют тезисы двух афиш — см. 6 и 19 декабря 1925 года.