- 290 -

Афиша выступления Маяковского (19 декабря 1925 г.)

1925

1 января участвовал в заседании комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

4 января участвовал в заседании комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

Маяковский сделал доклад о каталоге Советского павильона и представил проект-программу.

6 января участвовал в заседании комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

На заседании был утвержден план каталога Советского павильона, предложенный Маяковским. Комитет поручил Маяковскому разработать план рекламы павильона и наметить художников для этой работы.

6 января — выступление в Коммунистическом университете трудящихся Востока с чтением поэмы «Владимир Ильич Ленин».

Пестро национальная аудитория горячо приняла новую поэму. Выступавшие после чтения товарищи определили поэму как первое большое, глубоко художественное поэтическое произведение, мощно, выпукло, понятно осветившее историю РКП и роль великого вождя ее — Владимира Ильича. Товарищи охарактеризовали ее как идеальный по своей ясной простоте курс политграмоты, как монументальный памятник Ильичу. Особенно большое впечатление произвела последняя часть — «Смерть Ленина»... Товарищи благодарили Маяковского, сработавшего ленинскую поэму, — «первую нашу, большевистскую («Жизнь искусства» (1925), № 3, 20 января)*.

- 291 -

9 января в газете «Гудок» напечатан отрывок «НЭП» из 2-й части поэмы «Владимир Ильич Ленин».

9 января — выступление на 1-м Всероссийском совещании пролетарских писателей*.

«...Должен отметить, что как два года тому назад Леф стоял на определенной позиции, так и теперь он стоит на ней же, закрепив дружественные связи с фронтом пролетарских писателей, с ВАППом. Леф, как и прежде, будет стоять на той же линии, с желанием, чтобы в области ремесленного производства вещей нужных для сегодняшней эпохи, мы чаще бы учились у мастеров, которые на собственной голове пережили путь от Пушкина до сегодняшнего революционного Октябрьского дня».

В тот же день — второе выступление Маяковского на Всероссийском совещании пролетарских писателей (на вечернем заседании).

Маяковский выступил с ответом Демьяну Бедному, который в речи на утреннем заседании сделал несколько резких выпадов по адресу Маяковского и поэмы «Владимир Ильич Ленин». Вслед за Бедным выступил давний противник Маяковского журналист Л. Сосновский. В своем выступлении Маяковский протестовал против того, что Д. Бедный использовал опечатку, допущенную в отрывке, который был напечатан в «Известиях» в его отсутствие.

«...Я выступаю не для того, чтобы защитить свою поэму, но чтобы заставить уважать собрание пролетарских писателей и не пользоваться опечаткой в целях дискредитирования моего отношения к Ильичу и в целях дискредитирования моей поэмы... Немногим из нас было дано счастье увидеть товарища Ленина. Взятый мною факт это один из тех, которые я описывал с натуры».

Через день, 11 января, в «Известиях» было напечатано письмо Маяковского в редакцию, где исправлялась ошибка — вместо следуемого слова «перевал» в газете 7 ноября 1924 года было напечатано «генерал» (в строке «к векам коммуны сияющий перевал»).

В начале января написаны тексты для рекламных плакатов журнала «Смена» и журнала «Красный перец».

11 января участвовал в заседании Комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

14 января в газете «Рабочая Москва» напечатано стихотворение «Третий фронт» (в связи с открытием 1-го Всесоюзного учительского съезда).

15 января участвовал в заседании Комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

15 января выполнен плакат «Только подписчики «Красного перца» смеются от всего сердца»*.

16 января заключил договор с издательством «Долой неграмотность» и сдал рукописи двух книг «Песни крестьянам» и «Песни рабочим».

16—17 января участвовал в работах совещания работников Левого фронта искусств.

- 292 -

Маяковский выступал дважды: 16 января по организационным вопросам и 17 января — с сообщением о работе журнала «Леф». Маяковский выступал против тенденции части лефовцев, возглавляемых Н. Чужаком, придать Лефу строгие организационные формы, против «пародирования» формы советских и партийных организаций. Маяковский настаивал на своем понимании Лефа как свободного союза творческих единиц, связанных друг с другом не внешними формами, а творческим содружеством.

«...Современная работа наша стала стилем. Что ж поделаешь?.. Мы знаем, что это превращение в стиль живой работы становится только тогда, когда эта работа врежется целиком в сознание... Нам нужно повести всю нашу работу по линии производственной, а не по линии плохо понятых теорий, вычитанных в конце концов из наших же книжек».

17 января Маяковский написал «Заявление устроителям так называемого «совещания Левого фронта искусств»:

«Внимательно прослушав и обдумав два бесцветных дня «совещания», должен заявить: никакого отношения ни к каким решениям и выводам из данного совещания не имею и иметь не хочу. Если бы мог хоть на минуту предполагать, что это крикливое совещание, собранное под серьезным лозунгом «объединение», будет подразумевать (в наиболее «деятельной» части) под обсуждением организационных вопросов — организацию сплетни и будет стараться подменить боевую теорию и практику Лефа чужаковской модернизованной надсоновщиной, разумеется, я б ни минуты не потратил на сидение в заседаниях»1.

17 января в ленинградском журнале «Красная панорама» (№ 3) напечатаны отрывки из поэмы «Владимир Ильич Ленин».

18 января участвовал в заседании Комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

«Слушали: отчет В. В. Маяковского по отделу рекламы. Сбор экспонатов закончен... Среди экспонатов имеется 17 оригиналов плакатов по различным видам промышленности, образцы вывесок (Госиздат, Резинотрест), рекламный киоск и т. д. Постановили: 23 января произвести прием экспонатов».

21 января, в день первой годовщины смерти В. И. Ленина, в газете «Гудок» напечатан отрывок «Наш фундамент» из 2-й части поэмы «Владимир Ильич Ленин».

В тот же день в «Рабочей газете» — отрывок «Смерть» из 3-й части поэмы.

В тот же день в «Красном журнале» — отрывок из 1-й части поэмы.

25 января в газете «Гудок» напечатано стихотворение «Рабкор» (в связи с 1-м Всесоюзным съездом рабкоров «Гудка»).

25 января выехал в Смоленск и Минск.

26 января — выступление в Смоленске в Государственном театре.

«Поэт прочтет свои произведения: «Разговор с А. С. Пушкиным», «Париж», «Грядущая война», «Солнце в гостях у Маяковского», «Левый марш», поэму

- 293 -

«150 000 000», сатирические стихи» («Рабочий путь» (Смоленск), 1925, 24 января).

В тот же день после выступления в театре Маяковский выступил в губернском партийном клубе.

«Присутствовали почти исключительно партийцы и комсомольцы. После вступления, объясняющего недавно написанную им большую поэму «Ленин», Вл. Маяковский прочитал третью главу этой поэмы, охватывающую смерть и похороны Ленина. Эта часть поэмы, особенно сильно и прочувствованно написанная, прочитана была автором с большим мастерством и теплотой. Затем был прочитан ряд сатирических произведений на современные темы. В умелом исполнении автора эти произведения оказались совсем понятными публике. Недаром некоторые товарищи после вечера задавали В. Маяковскому вопрос — почему его стихотворения, когда читаешь, кажутся непонятными, а при чтении им самим — этого нет. Маяковский отвечал: «У меня особый прием письма, особое новое построение стиха, незнакомое еще широкой публике, которая не привыкла к ним. Это бывало всегда в литературе, когда выдвигались новые формы творчества». В недалеком будущем В. Маяковский обещал повторить свое выступление в рабочем клубе Ярцева» («Рабочий путь» (Смоленск), 1925, 29 января).

28 января выступление в Минске в Доме культуры.

«В программе вечера чтение лучших своих произведений. По окончании вечера Маяковский будет отвечать на поданные записки» («Звезда» (Минск), 1925, 25 января)*.

30 января Маяковский вернулся в Москву.

В январе в журнале «30 дней» (№ 1) напечатаны отрывки «Весть о смерти» и «Похороны» из 2-й и 3-й части поэмы «Владимир Ильич Ленин».

В журнале «Туннель» (№ 1) — отрывок «6 часов 50 минут» из 3-й части поэмы.

В журнале «Красный перец» (№ 3) — отрывок «Черные дни» из 3-й части поэмы.

В журнале «Красная панорама» (№ 3) — отрывки из 2-й и 3-й части поэмы.

2 февраля участвовал в заседании комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

В тот же день выехал в Киев.

3 февраля — выступление в Киеве в зале б. Купеческого собрания.

«...Маяковский прочтет свои новые произведения и ознакомит аудиторию с литературной жизнью Москвы» («Пролетарская правда» (Киев), 1925, 3 февраля).

«...Опять, как и год назад, было невероятное количество публики, но на этот раз абсолютно отсутствовала так называемая «серьезная публика» — только молодежь... Стихи читал: «Владимир Ильич Ленин», начиная со строк — «Если бы выставить в музее плачущего большевика», «Юбилейное», «Тамара и Демон», «Необычайное приключение...», «Люблю», «О фиасках, апогеях и других неведомых вещах», «Приказ по армии искусств», стихи из цикла «Париж»: «Еду», «Верлен и Сезан», «Город», «Жорес», «Прощание (Кафе)», «Прощанье». Успех был большой. Весь помост заполнился народом, и Маяковский был совершенно притиснут к своему столику на эстраде» (Н. Рябова, 1940).

- 294 -

В тот же день поздно вечером — второе выступление в Киеве в городском партийном комитете с чтением поэмы «Владимир Ильич Ленин»*.

4 февраля в киевской газете «Пролетарская правда» напечатано стихотворение «Рабкор» («Лбом пробив...») с подзаголовком «Киевским рабкорам».

4 февраля заключил договор в Киеве с Госиздатом Украины на издание поэмы «Владимир Ильич Ленин» на украинском языке.

5 или 6 февраля вернулся в Москву.

7 февраля участвовал в заседании Комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

8 февраля в киевской газете «Пролетарская правда» напечатана 3-я часть поэмы «Владимир Ильич Ленин» под заглавием «Смерть».

В начале февраля в Ленинграде вышла отдельным изданием поэма «Владимир Ильич Ленин» (с посвящением «Российской коммунистической партии посвящаю»).

«Вышедшая сейчас в свет поэма «Владимир Ильич Ленин»... в высшей степени странная и, так сказать, разномастная вещь... Здесь скорбь о неслыханной утрате бальзамирована иногда в таких словах, которые подымут всякое грядущее человеческое поколение. Здесь конденсирована горечь, которая станет неиссякаемым боевым кличем. Это для будущего, но и для настоящего. И здесь же, за несколько страниц раньше, труднопереносимые даже для комсомольца длинноты, коробящие наивности и прямые формальные неудачи жизнеописания Ленина — рабочего класса тож. Может быть, потому что жизнь и история революционной деятельности Ленина составляют всемирную азбуку нашей эпохи и ее огромный гений, с которым мы знакомимся из первоисточников, не следовало Маяковскому браться за исторический пересказ, который ограничил его конструктивные возможности» (В. Перцов. Ревизия левого фронта в современном русском искусстве, 1925, с. 90.)

«Из всего, что имеет русская поэзия о Ленине, поэма Маяковского безусловно наиболее значительная вещь. Автор вполне справился со своей задачей. Сознательно, как прием, он ввел в поэзию публицистику и художественно ее оправдал. Ильич чувствуется в поэме всегда, во всех событиях... Поэт недаром посвятил свою вещь Российской коммунистической партии, писал ее «по мандату долга», каждая строчка убедительно говорит о том, что ему действительно удалось «причаститься к великому чувству по имени класс»... и эта классовость, конечно, еще более усиливает социальную значимость произведения» («Новый мир», 1925, № 9).

«В первых двух частях большой поэмы о Ленине автор выкладывает свои, довольно основательные сведения по политграмоте. Но несмотря на остроумие, экспрессию некоторых мест, эти 77 страниц воспринимаются, в лучшем случае, как трамплин для последней части, в которой ярко и волнующе описаны похороны Ильича. Маяковский — богемец и индивидуалист в этой поэме делает большой шаг к пролетарскому коллективу... Если Маяковский не одержал еще полной художественной победы над большим материалом поэмы, следует признать, что он на верном пути к победе: отрывки из «Похорон Ильича», несомненно, войдут в литературу» (А. Осенев. — «Октябрь», 1925, № 3—4).

«Разумеется, поэма написана мастерски, но в ней отчетливо чувствуется раздвоенность сознания и чувства. Есть в поэме отдельные эмоционально-насыщенные и заражающие места, но в целом поэма — более плод «ума холодных наблюдений». Такие полные глубокого чувства отрывки, как описание траурных дней, — исключение...

Трагично то, что ультра-индивидуалистические стихи «про это» у Маяковского выходят потрясающе-искренне, а поэма «Ленин» за немногими исключениями

- 295 -

рассудочна и риторична... Ни абстрактно-логическое воспевание революции, ни, тем более, разработка старых богемно-индивидуалистических мотивов не могут послужить почвой для дальнейшего развития огромного дарования Маяковского. Ему действительно необходимо перешагнуть через себя... Поэма «Ленин» — неудачная, но знаменательная и плодотворная попытка вступить на этот путь» (Г. Лелевич. — «Печать и революция», 1926, № 1).

9 февраля — выступление в Экспериментальном театре на диспуте «Первые камни новой культуры» (по докладу А. В. Луначарского)*.

9 февраля — выступление (?) в Колонном зале Дома Союзов на диспуте «Что дают столетние и десятилетние академические театры новому зрителю?»*.

11 февраля участвовал в заседании комитета по устройству Советского павильона на Парижской выставке.

На заседании обсуждался вопрос об организации на выставке зрелищных выступлений. Принята резолюция: «Считать необходимым участие на выставке театра им. Мейерхольда. Признать желательным также организацию балетных выступлений».

Маяковский выступил с «особым мнением» (записка, написанная его рукой, была приложена к протоколу).

«1. Считать недопустимым вывоз в Париж на демонстрацию советского искусства классический балет или какой-нибудь иной контрреволюционный театр. 2. Считать необходимым в первую очередь вывоз театра Мейерхольда или Пролеткульта. 3. Если вывоз балета коммерчески выгоден, везти его как коммерческое предприятие на финансовый риск везущих. 4. Считать необходимым демонстрацию советских кинолент»*.

В феврале в журнале «Красный перец» (№ 5) напечатано стихотворение «Рабкор» («Лбом пробив...»).

В журнале «Красный перец» (№ 6) — стихотворение «Немножко утопии про то, как пойдет метрошка».

В журнале «Красная новь» (№ 2) — стихотворение «Тамара и Демон».

Вышел в Ленинграде сборник «Только новое» (Госиздат).

В феврале продолжение переговоров с Госиздатом об издании собрания сочинений (см. октябрь 1924 г.).

Литературно-художественный отдел 20 февраля отказал Маяковскому и выдал об этом справку:

«Собрание сочинений В. Маяковского и Н. Асеева лит.-худ. отдел к изданию не принимает и не может принять в ближайшее время.

P. S. До 1 января 1926 года просит авторов не беспокоиться»*.

Маяковский, однако, продолжал настаивать на издании, обращался по этому поводу в отдел печати ЦК РКП (б) и к наркому просвещения Луначарскому (см. ниже, 16 и 26 марта).

23 февраля — выступление на вечере поэтов о Ленине у студентов Вхутемаса*.

- 296 -

В конце февраля написаны для Моссельпрома рекламные тексты папирос «Дукат», «Люкс», «Максул», «Рекорд», «Герцеговина-Флор», «Янтарь», «Трио», трубочного табака «Джевиз», колбасы, хамовнического пива, вод, специй и маринадов, печенья, бисквита, карамели, монпансье и кофе «Мокко».

3 марта присутствовал на заседании литературной комиссии ЦК РКП (б). Обсуждался проект резолюции ЦК РКП (б) о художественной литературе*.

9 марта заключил договор с издательством «Вестник воздушного флота» на авиапоэму размером в 2000 строк; срок сдачи через 25 дней (поэма «Летающий пролетарий» — см. 8 апреля).

10 марта заключил договор с издательской секцией ОДВФ на сборник авиастихов — 2000 строк. Книга издана не была.

Очевидно, это был сборник, упомянутый Маяковским в автобиографии — «Сам пройдись по небесам». По неизвестным причинам в свет не вышел.

13 марта — выступление в Колонном зале Дома Союзов на диспуте «Выяснение восприятия искусства и его воздействия в творческом процессе революции»*.

«Нельзя противопоставлять метод социологический формальному методу, потому что это не два метода, а один: формальный метод продолжает социологический. Там, где кончается вопрос «почему?» и возникает «как?», кончается дело социологического метода и на его место во всеоружии вступает формальный метод. Так в любом производстве. Если моду на тот или иной фасон башмаков можно объяснить социальными причинами, то, чтобы сшить их, нужно уменье, мастерство, знание определенных приемов. Надо знать способ обработки материала, способ утилизации. Такое знание необходимо и в искусстве, которое прежде всего мастерство, а изучить это мастерство как раз и помогает формальный метод. Поэт сам направляет свои пушки. В поэтической работе социальное и формальное объединено вместе» (по записи М. Коренева).

В конце своей речи Маяковский сказал: «Я во всем присоединяюсь к словам товарища Шкловского, кроме заключительных его слов «Мы не марксисты и не будем марксистами, ибо...» и т. д. Мы же все то, что говорит Шкловский, подтверждаем именно потому, что мы были марксисты и хотим быть хорошими марксистами» (по стенограмме)*.

В марте в журнале «Леф», № 3 (7), — полностью первая часть поэмы «Владимир Ильич Ленин».

16 марта — письмо наркома просвещения А. В. Луначарского заведующему Госиздатом по поводу издания собрания сочинений Маяковского.

«Дорогой товарищ! Выходят какие-то странные недоразумения с полным собранием сочинений Маяковского. Все соглашаются, что это очень крупный поэт, в его полном согласии с советской властью и коммунистической партией ни у кого, конечно, нет сомнений. Между тем его книги Гизом почти не издаются. Я знаю, что на верхах партии к нему прекрасное отношение. Откуда такой затор? Переговорите с тов. Маяковским. Я уверен, что вы найдете правильный выход из этого положения».

19 марта — выступление (?) на вечере поэтов в Коммунистической аудитории Первого Московского университета*.

- 297 -

21 марта заключил договор с Московским театральным издательством на Декламационный сборник для рабочих клубов (8 листов) и 4-е издание «Мистерии-буфф» (срок сдачи 1 апреля; книги изданы не были).

24 марта заключил совместно с Н. Асеевым договор с издательством центросоюза на две агитпоэмы о городской и деревенской кооперации (по 450 строк каждая; срок сдачи 15 апреля).

Агитпоэма «о деревенской кооперации» — «Сказка про купцову нацию, мужика и кооперацию» — была написана совместно с Н. Асеевым весной 1925 года и в том же году вышла в свет. Для второй агитпоэмы «о городской кооперации» сделано было только заглавие: «Отчего у Моргана стало дело погано»; она была написана после отъезда Маяковского за границу Н. Асеевым и П. Незнамовым под заглавием «Отчего сенатор Юз невзлюбил Центросоюз».

26 марта заключил с Госиздатом договор на собрание сочинений в четырех томах.

В собрание должно войти 45 тысяч строк стихов. I том должен быть сдан 1 июня, II — 1 июля, III — 1 августа, IV — 15 августа 1925 года.

В марте написал и сдал в издательство «Московский рабочий» детскую книжку «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий».

В альманахе «Красная новь» (№ 1) напечатано стихотворение «Notre Dame».

В конце марта — выступление с чтением «Сказки о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» на заседании комиссии по созданию новой детской книги при отделе детской литературы Госиздата*.

30 марта в Московском историко-революционном архиве Маяковский разыскал дела, касающиеся его арестов в 1908—1909 годах.

Маяковский хотел, кроме того, найти тетрадку своих ранних стихов, отобранную при выходе из тюрьмы*.

1 апреля заключил договор с издательством «Огонек» на издание поэмы «Облако в штанах» в «Библиотеке «Огонька».

6 апреля — выступление в клубе ЦК РКП (б) на диспуте «О разногласиях в литературной политике».

«Владимир Маяковский заявил протест против зачисления группы «Леф» в попутчики. «Леф» идет плечо к плечу с напостовцами в вопросах теории пролетарского искусства и литературной политики. Отношение к попутчикам такое же, но «Леф» протестует против засахаривания кучки людей, против делания «пролетарских мумий», полных комчванства. Только в процессе перековки быта создадутся пролетарские писатели. Не ярлыком решается вопрос о «пролетарственности» писателя, а литературным соревнованием. Надо сорвать ярлыки, перетряхнуть патенты, тогда слово «пролетпоэт» получит смысл. Рядом цитат из сборника «Пролетарские писатели» Маяковский иллюстрирует жестокое расхождение программных заявлений напостовцев с их поэтической практикой. Тов. Маяковский выдвигает лозунг формальной учебы для пролетпоэтов» («Известия», 1925, 8 апреля)*.

- 298 -

6 апреля — выступление в Большом театре на праздновании двухлетней годовщины Общества друзей воздушного флота с чтением отрывков из поэмы «Летающий пролетарий».

«...Вместо заключительного слова председатель предоставляет слово поэту Владимиру Маяковскому, который, под общие аплодисменты всего зала, зачитывает отрывки из его новой поэмы «Летающий пролетарий» («Рабочая Москва», 1925, 7 апреля).

Выступление Маяковского было снято кинохроникой.

8 апреля сдал в издательство «Вестник воздушного флота» рукопись поэмы «Летающий пролетарий».

12 апреля в журнале «Огонек» (№ 16) напечатан отрывок из «Сказки о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий».

В тот же день в «Красном журнале» (№ 7) напечатан отрывок «Рождение Ленина» из 1-й части поэмы «Владимир Ильич Ленин».

27 апреля — выступление (?) в Российской Академии Художественных наук на диспуте о советском и иностранном киноплакате*.

29 апреля подписал с Госиздатом договор на издание «Альманаха Леф» (выпущен не был).

30 апреля в журнале «Прожектор» (№ 8) напечатан отрывок из поэмы «Летающий пролетарий».

В тот же день в газете «Вечерняя Москва» напечатано стихотворение «Два мая».

В апреле в журнале «Красная нива» (№ 17) напечатан отрывок «Даешь небо!» из поэмы «Летающий пролетарий».

В «Красном журнале» (№ 8) напечатан отрывок «Маркс и Ленин» из 1-й части поэмы «Владимир Ильич Ленин».

В апреле участвовал в диспуте «Мы и лефы», организованном АХРР в Большой аудитории Политехнического музея.

«Вечер открылся докладом Е. А. Кацмана... В аудитории стоял непрерывный шум, крики и смех заглушали речь докладчика. Но вот аудитория неожиданно смолкла. В дверях показалась внушительная фигура Маяковского. Раздались аплодисменты, приветственные крики, и Маяковский медленно поднялся на эстраду. Прежде чем занять место в президиуме, Маяковский подошел к трибуне, налил воды из графина в стакан, но нечаянно залил водой листочки, где был записан доклад Кацмана. Растерявшемуся докладчику пришлось продолжать свое слово уже без написанных тезисов... Кацман был вынужден скомкать свой доклад, вступив в импровизированную полемику не только с публикой, но и с Маяковским» (Ф. Богородский, 1959)*.

1 мая в газете «Рабочая Москва» напечатано стихотворение «Май».

2 мая — выступление Маяковского по радио с чтением стихов.

«2-го мая на Красной и Свердловской площадях (Москва) начнется передача радиоконцерта... «Мой май» — сочинение Маяковского» («Рабочий клич» (Рязань), 1925, 1 мая).

«Грохоча палкой, он поднялся на второй этаж. Вошел в студию. Остановился у пульта.

— А много там слушателей? — спросил, показывая палкой на микрофон.

— Весь мир.

- 299 -

— А мне больше и не надо, — заявил Маяковский.

— Как вас объявить?

И когда вспыхнул сигнал «Микрофон включен!» — подошел и объявил:

— Говорит Маяковский! — и начал читать новые стихи (И. Рахилло, 1940)*.

3 мая в журнале «Огонек» (№ 19) напечатан отрывок из поэмы «Летающий пролетарий».

В первой половине мая написано несколько текстов для рекламных плакатов Госиздата (какие именно — не установлено, см. июль 1924 г.).

10 мая — выступление в День леса в Сокольниках на сборе школьников Москвы с чтением «Сказки о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий»*.

В мае в журнале «Красная новь» (№ 5) напечатано стихотворение «Версаль».

Вышла детская книжка «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» (изд. «Московский рабочий»).

Вышла в издании «Библиотеки «Огонька» поэма «Облако в штанах».

В «Утренней радиогазете» передано стихотворение «Вместе».

20 мая заключил два договора с издательством «Прибой» на детские книжки: «Что такое хорошо и что такое плохо?» (срок сдачи 22 мая) и «Каждому Пете и каждому Васе рассказ о рабочем классе» (срок сдачи 15 июня).

21 мая в «Утренней радиогазете» было передано стихотворение «Как осчастливить мужика и бабу без всяких сказок про курочку рябу».

В «Радиогазете» — «Мужик глупый и мужик умный — подлинный случай, никем не придуманный».

22 мая в «Радиогазете» были переданы «Лозунги сегодняшнего дня».

24 мая в «Радиогазете» было передано стихотворение «Какие займы выпускал царь и какие — Советы, куда шел тот и куда идет этот».

До 25 мая были написаны для радиопередач стихотворения и частушки: «Конечно, выигрыш — счастье...», «А теперь возобновим в мозгу своем...», «Ни сапог, ни ситец, ни платок ярок...», «Ваньке, вот везет кому...», «Заем — крестьянину польза...», «Каждый кулак любит заманивать пьянчуг да гуляк...», «Сказка хороша, а правда лучше», «К облигациям уж как привязался пылко...»

25 мая в журнале «Смена» напечатано стихотворение «Красная зависть».

Перед отъездом в Америку (Маяковский намеревался совершить кругосветное путешествие), в течение марта, апреля и первой половины мая, Маяковским были написаны стихотворения: «Выволакивайте будущее!» (дано было в журнал «Смена»), «Даешь мотор!» (для журнала «Самолет»), два стихотворения «О. Д. В. Ф.» и «Вот

- 300 -

для чего мужику самолет» — очевидно, по специальному заданию (где были напечатаны — не установлено), стихотворение «Ялта — Севастополь» (дано в «Прожектор») и стихотворение «Радиоагитатор» (дано в газету «Призыв», Владимир). В периоде 14 декабря 1924 года по май 1925 года написано также стихотворение «Флаг» (о поднятии советского флага на здании посольства в Париже) и сдано в «Московский альманах» (вышел в 1926 г.).

Незадолго до отъезда Маяковский сдал в издательство «Московский рабочий» цикл стихов «Париж» (для отдельного издания). Отдельные стихотворения этого цикла он дал в журналы «Прожектор» и «Огонек», где они появились уже после его отъезда.

По договору с Госиздатом на собрание сочинений отдельные тома должны были быть сданы в течение лета (начиная с 1 июня). Маяковский установил общий план издания, содержание отдельных томов. 16 июня был сдан 1-й том, но затем в июле издание было приостановлено (см. об этом ниже, на с. 314).

25 мая вылетел из Москвы в Кенигсберг. Из Кенигсберга выехал в Берлин.

28 мая приехал в Париж.

2 июня в письме из Парижа к Л. Ю. Брик сообщал:

«Пишу тебе только сегодня, потому что субботу, воскресенье и понедельник все закрыто и ничего нельзя было узнать о Мексиках, а без Мексик я писать не решался. Пароход мой, к сожалению, идет только 21 (это самый ближайший). Завтра беру билет. «Espagne» Transatlantique — 20 000 тонн. Хороший дядя, хотя и только в две трубы. Дорого. Стараюсь ничего не тратить и жить нашей газетой, куда помещаюсь по 2 фр. строка... Выставка1 скучнейшее и никчемнейшее место. Безвкусица, которую даже нельзя себе представить. Так называемый «Париж весной» ничего не стоит, так как ничего не цветет и только везде чинят улицы. В первый вечер поездили, а теперь я больше никуда не выхожу, сплю 2 раза в сутки, ем двойной завтрак и моюсь, вот и все. Завтра начну писать для «Лефа»... Долетел хорошо... Летчик Шебанов замечательный... На каждой границе приседал на хвост, при встрече с другими аппаратами махал крылышками, а в Кенигсберге подкатил на аэроплане к самым дверям таможни, аж все перепугались, а у него, оказывается, первый приз за точность спуска. Если будешь лететь, то только с ним. Мы с ним потом весь вечер толкались по Кенигсбергу...»

3 июня в газете «Парижский вестник» напечатаны стихотворения «Еду», «Город», «Прощание (Кафе)» и «Прощанье» под общим заголовком «Из поэмы «Париж».

4 июня — открытие Советского павильона на Парижской всемирной художественно-промышленной выставке. В павильоне экспонированы рекламные плакаты с текстами Маяковского. Маяковский получил за эти плакаты серебряную медаль*.

9 июня в письме из Парижа к Л. Ю. Брик сообщал:

«...19-го я уже выезжаю. Пароход «Эспань» отходит из Сен Назера (в 8 часах от Парижа) и будет ползти в Мексику целых 16 дней! Значит, письмо с ответом будет идти через Париж от тебя (если точно попадет к пароходу) 40 дней! Это и есть чертовы куличики. Даже целые куличи!..

- 301 -

Я живу здесь еще скучнее, чем всегда... Не был ни в одном театре. Видел только раз в кино Чаплина. Жара несносная — единственное место Буа и то только к вечеру. Сегодня иду в полпредство, читаю вечером стихи...»

9 июня — выступление с чтением стихов в полпредстве СССР в Париже.

10 июня Маяковского обокрали в гостинице «Истрия» (украли бумажник с деньгами). Маяковский обратился телеграфно в Госиздат с просьбой выслать деньги.

Просьба эта была поддержана Торгпредством СССР в Париже, предложившим выдать Маяковскому деньги немедленно, с тем чтобы Госиздат покрыл этот долг Торгпредству до конца года. Госиздат телеграфировал согласие*.

11 июня — выступление в Клубе сотрудников советских учреждений Парижа.

«Клубный вечер. 11 июня состоялся вечер в Клубе сотрудников советских учреждений Парижа. Первая часть вечера была посвящена профсоюзным делам, а затем выступил находящийся ныне в Париже поэт В. В. Маяковский, прочитавший ряд своих произведений. Между прочим, Маяковский прочитал отрывки из недавно написанной им поэмы «Путешествия». Читатели «Парижского вестника» прочтут эти отрывки в завтрашнем номере нашей газеты» («Парижский вестник», 1925, 13 июня).

14 июня в газете «Парижский вестник» напечатано стихотворение «Ялта — Новороссийск».

Перед отъездом из Парижа Маяковский сдал в редакцию «Парижского вестника» стихотворение «Верлен и Сезан» и третью часть поэмы «Владимир Ильич Ленин». Напечатаны были после его отъезда — 25 и 28 июня 1925 года.

В июне (до 20-го) — встреча в Париже с Ф. Т. Маринетти.

Маринетти написал в записной книжке Маяковского: «A mon cher Maiakovsky et la grande Russie energique et optimiste touts mes souhaits futuristes» (Дорогому Маяковскому и великой России — энергичной и оптимистичной — мои футуристические пожелания).

На следующей странице: «Au grand esprit novateur qui anime la Russie: qu’il ne s’arrête pas! Notre âme futuriste italienne ne s’arretera pas!» (Великому новаторскому духу, который воодушевляет Россию: да не иссякнет он! Наша итальянская футуристическая душа не иссякнет!)

«Было это в ресторане Вуазен, — вспоминает Эльза Триоле, присутствовавшая при этом свидании. — Досадно, что мне изменяет память и что я не могу восстановить разговора (шедшего, естественно, через меня) между русским футуристом и футуристом итальянским, между большевиком и фашистом. Помню только попытки Маринетти доказать Маяковскому, что для Италии фашизм является тем же, чем для России является коммунизм...»*

Журналисту Шахно Эпштейну, с которым он встретился в Нью-Йорке, Маяковский рассказывал, что ему не о чем было говорить с Маринетти и как они «из вежливости перекинулись несколькими фразами на французском языке»*.

19 — 20 июня в письме из Парижа к Л. Ю. Брик сообщал:

«Завтра утром 8.40 выезжаю в Сен-Назер (Бретань) и уже через 12 часов буду ночевать на пароходе. 21-го отплываю! Спасибо большое за Гиз и извини

- 302 -

за хлопоты. В прошлую среду (как раз, когда я тебе послал прошлое письмо) меня обокрали, как тебе известно, до копейки (оставили 3 франка — 30 коп.). Вор снял номер против меня в Истрии, и когда я на двадцать секунд вышел по делам моего живота, он с необычайной талантливостью вытащил у меня все деньги и бумажники (с твоей карточкой, со всеми бумагами!) и скрылся из номера в неизвестном направлении. Все мои заявления не привели ни к чему, только по приметам сказали, что это очень известный по этим делам вор. Денег по молодости лет не чересчур жалко. Но мысль, что мое путешествие прекратится и я опять дураком приеду на твое посмешище, меня совершенно бесила. Сейчас все устроилось с помощью твоей и Гиза».

С письмом послан «листок с текстом» для «Прибоя» (очевидно, текст детской книжки «Гуляем», написанной вместо обещанной по договору от 20 мая книжки «Каждому Пете и каждому Васе рассказ о рабочем классе»).

20 июня выехал из Парижа в Сен-Назер.

21 июня выехал на пароходе «Эспань» из Сен-Назера в Мексику.

22 июня в письме с парохода «Эспань» к Л. Ю. Брик писал:

«Так как показалась Испания, пользуюсь случаем известить вас, что я ее благополучно сейчас огибаю и даже захожу в какой-то маленький портик, — смотри на карте Santander.

Мой «Эспань» — пароходик ничего. Русских не обнаружено пока. Едут мужчины в подтяжках и с поясом сразу (оне испанцы) и какие-то женщины в огромных серьгах (оне испанки)».

22 июня написано стихотворение «Испания»*.

26 июня на пароходе написано стихотворение «6 монахинь»*.

2 июля на пароходе написано стихотворение «Атлантический океан»*.

3 июля с парохода «Эспань» писал Л. Ю. Брик:

«Сейчас подходим к острову Кубе — порт Гавана (которая сигары), будем стоять день-два... Жара несносная! Сейчас как раз прем через Тропик. Самой Козероги (в честь которой назван этот тропик), впрочем, я пока еще не видел. Направо начинает выявляться первая настоящая земля Флорида (если не считать мелочь, вроде Азорских островов). Приходится писать стихи о Христофоре Колумбе, что очень трудно, так как за неимением одесситов трудно узнать, как уменьшительное от Христофор. А рифмовать Колумба (и без того трудного) наудачу на тропиках дело героическое. Нельзя сказать, чтоб на пароходе мне было очень весело. 12 дней воды это хорошо для рыб и для профессионалов открывателей, а для сухопутных это много. Разговаривать по-французски и по-испански я не выучился, но зато выработал выразительность лица, так как объясняюсь мимикой... Много работаю».

3 июля на пароходе написано стихотворение «Мелкая философия на глубоких местах»*.

5 июля приехал в Гавану (остров Куба).

«Стояли сутки. Брали уголь... Первому классу пропуска на берег дали немедленно и всем, с заносом в каюту. Я первоклассник. Я на берегу...

Одна сторона — разэкзотическая. На фоне зеленого моря черный негр в белых штанах продает пунцовую рыбу, подымая ее за хвост над собственной головой. Другая сторона — мировые табачные и сахарные лимитеды с десятками

- 303 -

тысяч негров, испанцев и русских рабочих. А в центре богатств — американский клуб, десятиэтажный Форд, Клей и Бок — первые ощутимые признаки владычества Соединенных Штатов над всеми тремя — над Северной, Южной и Центральной Америкой» («Мое открытие Америки»).

5 июля написано стихотворение «Блек энд уайт»*.

7 июля закончено стихотворение «Христофор Коломб»*.

8 июля приехал в Веракрус (Мексика).

«Вера-Круц. Жиденький бережок с маленькими низкими домишками. Круглая беседка для встречающих рожками музыкантов... Сейчас же за таможней пошла непонятная, своя, изумляющая жизнь...

Отъехали в девять вечера.

Дорога от Вера-Круц до Мехико-сити, говорят, самая красивая в мире. На высоту 3000 метров вздымается она по обрывам, промежду скал и сквозь тропические леса. Не знаю. Не видал. Но и проходящая мимо вагона тропическая ночь необыкновенна...

Я встал рано. Вышел на площадку. Было все наоборот. Такой земли я не видел и не думал, что такие земли бывают. На фоне красного восхода, сами окропленные красным, стояли кактусы. Одни кактусы. Огромными ушами в бородавках вслушивался нопаль, любимый деликатес ослов. Длинными кухонными ножами, начинающимися из одного места, вырастал могей... А за нопалем и могеем, в пять человеческих ростов, еще какой-то сросшийся трубами, как орган консерватории, только темно-зеленый, в иголках и шишках. По такой дороге я въехал в Мехико-сити» («Мое открытие Америки»).

9 июля приехал в Мехико-Сити.

«Утром, когда он приехал из Вера-Круц в Мехико-сити, его встречали на вокзале известный мексиканский художник Диего Ривера со своей помощницей — Анайей... Анайя, от наблюдательного взгляда которой ничто не может укрыться, воскликнула, когда Маяковский вышел из вагона:

— Смотрите, дон Диего, смотрите! У него билет пульмановского вагона, а он выходит из вагона второго класса.

Художник сказал: «Если Маяковский будет путешествовать по Мексике, то он поедет только во втором классе, чтобы увидеть нас такими, какие мы есть...» («El Universal illustrado», Мехико-Сити, 1925, 23 июля, пер. с исп.)*

«Владимир Маяковский, известнейший из современных русских поэтов, прибыл вчера в нашу столицу и был встречен на станции представителем Советского посольства, в помещении которого он и поселился в качестве гостя. Внимание, предметом которого сделался прославленный поэт, побудило нас попытаться получить у него интервью, представляющее, несомненно, тем больший интерес, поскольку его страна являет собой цель, к которой устремлены взоры всего мира с тех пор, как несколько лет назад произошла великая большевистская революция.

Поэт вел беседу с помощью переводчика с мексиканским художником Диегой Риверой, когда мы пришли в посольство. Мы тотчас же приступили к интервью... Господин Маяковский рассказал нам о том интересе, который он всегда испытывал по отношению к Мексике, выразил удовлетворение, что его давнее желание посетить эту страну наконец осуществилось, и сообщил, что намеревается остаться в ней в течение месяца.

...Маяковский предполагает написать книгу о Мексике. Он сказал, что уже приступил к работе. Он предупредил нас, что она будет лишена каких-либо политических тенденций, в ней будет говориться исключительно о традициях мексиканцев и что он постарается выразить в своих стихах национальный дух нашего народа...

- 304 -

— Я знал, что здесь мне окажут прием лучший, чем в какой-либо другой стране в Америке...

Как он дал нам понять, русская литература основана исключительно на темах общественных и благожелательна по отношению к существующему там строю.

Мы расстались с Маяковским после нашего короткого интервью, а он возобновил беседу с художником» («Эксельсиор», Мехико-Сити, 1925, 10 июля; пер. с исп.).

Около 15 июля в письме из Мехико-Сити к Л. Ю. Брик сообщал:

«Я в Мексике уже неделю. Жил день в гостинице, а потом переехал в полпредство...

О Мексике:

Во-первых, конечно, все это отличается от других заграниц главным образом всякой пальмой и кактусом, но это произрастает в надлежащем виде только на юге, за Вера-Круц...

Я попал не в сезон (сезон — зима), здесь полдня регулярно дождь, ночью холода и очень паршивый климат, так как это 2400 метров над уровнем моря, поэтому ужасно трудно (первые две недели, говорят) дышать и сердцебиения, что уже совсем плохо.

Я б здесь не задержался более двух недель. Но, во-первых, я связался с линией «Трансатлантик» на пароход (а это при заказе обратного билета 20%! скидки), а во-вторых, бомбардирую телеграммами о визе Соединенные Штаты. Если же Соединенных Штатов не выйдет, выеду в Москву около 15 августа и около 15—20 сентября буду в Москве. Через несколько дней с секретарем посольства едем внутрь Мексики — в тропические леса; плохо только, что там желтая лихорадка и придется, очевидно, ограничиться только поездом».

С письмом посланы стихотворения «Открытие Америки» («Христофор Коломб»), «Испания», «6 монахинь», «Атлантический океан» с просьбой передать их в «Леф», «Огонек», «Известия», «Прожектор» и в Радио-Роста.

20 июля написано стихотворение «Мексика»*.

Двадцатые числа июля — написано стихотворение «Богомольное»*.

27 июля приехал в Ларедо (пограничный город Мексики и США)*.

За три дня до этого, 23 июля, Маяковский обращался во французское посольство в Мексике с просьбой визировать паспорт для возвращения во Францию. Но на следующий день, 24 июля, в консульстве США Маяковский заполнил «заявление иностранца-неиммигранта» для временного визита в США. Цель поездки — «выставить свои работы... намерен остаться на срок до 5 месяцев». На заявлении штамп: «Виза дана как неиммигранту. Действие сей визы истекает ровно через 6 месяцев со дня выдачи».

По приезде в Ларедо, однако, выяснилось, что виза, полученная в Мехико-Сити, недостаточна.

«Один джентльмен, бывший до сего момента штатским пассажиром, надел форменную фуражку и оказался иммиграционным полицейским. Полицейский всунул меня и вещи в автомобиль. Мы подъехали, мы вошли в дом, в котором под звездным знаменем сидел человек без пиджака и жилета. За человеком были другие комнаты с решетками. В одной поместили меня и вещи. Я попробовал выйти, меня предупредительными лапками загнали обратно. Невдалеке засвистывал мой нью-йоркский поезд» («Мое открытие Америки»).

- 305 -

На таможенном пункте, пока искали русского переводчика, Маяковский просидел за решеткой восемь часов. «Переводчик оказался влиятельным человеком, а, дорвавшись до русского языка, я, разумеется, понравился переводчику. Короче: меня впустили в страну на 6 месяцев как туриста под залог в 500 долларов» («Мое открытие Америки»).

Разрешение Иммиграционного отдела Департамента труда, по которому Маяковский въехал в Соединенные Штаты, гласило: «Маяковский Владимир, 30 лет, мужчина, художник, ростом 6 футов, крепкой комплекции, обладающий коричневыми волосами и карими глазами, принадлежащий к русской расе (?!), родившийся в Багдаде (Россия), проживающий постоянно в Москве (Россия), грамотный, говорящий на русском и французском языках, внесший залог 500 долларов и имеющий при себе 637 долларов для жизни на 6 месяцев, — может 27 июля 1925 года въехать в USA»*.

30 июля приехал в Нью-Йорк*.

«Сегодня утром в Нью-Йорк прибывает, после непродолжительного пребывания в Мексике, известный русский поэт и писатель Владимир Маяковский» (газета «Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 30 июля).

«По приезде в Нью-Йорк Маяковский был осажден американскими журналистами. Любопытно отметить одно из его первых интервью. С удивлением и некоторым страхом поглядывая на Маяковского, американский журналист спросил: «Зачем вы, собственно, приехали в Америку?»

Маяковский ответил: «Заработать побольше, чтобы построить советский самолет имени Лефа...»

Полуизумленно, но добродушно следит американская публика за выступлениями Маяковского» («Вечерняя Москва», 1925, 8 октября).

«...Про меня там распространялась всякая чепуха, а когда я спросил репортера — почему он еще не написал, что я, например, убил свою тетку, он задумался и сказал — и правда, почему не написал?..» (Отчет о выступлении Маяковского у киевских рабкоров. — «Пролетарская правда» (Киев), 1926, 2 февраля).

2 августа в газете «Русский голос» напечатана беседа с Маяковским Давида Бурлюка.

«Я не видел Владимира Владимировича Маяковского, поэта и художника, знаменитейшего барда современной Новой России, с апреля 1918 года. Тогда я расстался с ним в Москве... Упорхнули быстрыми птицами (по слову поэта) семь с лишком лет. Многое изменилось. За спиной у Маяковского 52 изданных книги! Свое последнее издание стихов он продал уже за 15 тысяч рублей. Его творчество переведено уже почти на все языки, от Китая до Лондона, от Токио до Коломбо. А Владимир Владимирович так же юн, так же сыплет кирпичи своих острот...

Долго смотрели друг на друга. Смотрим в темноте вестибюля, оглядываю Маяковского затем и в ванне, когда он смывает со своей львиной гривы и мощного тела пыль тропического Мехико и знойного Техаса... Мексика — милейшая, дикая страна. Полная романтики, неги, коварства... В Мексику приехал из Франции, пароходом 16 дней ехали. Там, как сказал уже, был 20 дней, а сколько здесь пробуду — неизвестно. Во всяком случае, всю Америку объеду. Все осмотрю.

Автору этих строк удалось послушать и последние стихи Владимира Владимировича, но о них в следующий раз, когда буду писать о Маяковском в Нью-Йорке»* (Д. Бурлюк, «У Маяковского»).

В первых числах августа встреча на квартире Д. Бурлюка с молодыми поэтами — членами литературного кружка «Серп и молот»*.

6 августа написано стихотворение «Бродвей»*.

- 306 -

9 августа в газете «Нью-Йорк уорлд» напечатана беседа с Маяковским американского писателя Майкла Голда*.

«Индустриальный век — вот что хотел увидеть Маяковский, приехавший несколько дней назад в Нью-Йорк. Маяковский — самый известный поэт Советской России за последнее десятилетие, голос ее новой бури, голос хаоса и стройки, лауреат ее новейшей техники, апостол индустриализации того народа, который еще наполовину живет в средневековье, еще остался азиатом.

Его стихи расходятся в новой России миллионными тиражами, в них — «громовой зов индустриализации», в них говорится о фабриках, сталелитейных заводах, о действии, действии, действии...

По величине, по шуму, по движению Нью-Йорк должен был бы понравиться любому футуристу, но Маяковский недоволен.

— Нет, Нью-Йорк не современный город, — говорил он, меряя шагами свою комнату неподалеку от Вашингтон-Сквера, — Нью-Йорк не организован. Машины, метро, небоскребы и прочее — это еще не настоящая индустриальная культура. Это только внешние ее приметы.

Америка прошла путь колоссального развития материальных ценностей, изменивший облик этого мира. Но люди еще не доросли до этого нового мира. Они все еще живут в прошлом. По своему интеллекту нью-йоркцы остались провинциалами. Их умы еще не восприняли огромное значение индустриального века. Вот почему я называю Нью-Йорк неорганизованным — это гигант, случайно созданный детьми, а не зрелое, законченное произведение людей, понимавших, чего они хотят, творивших по плану, как художники. Когда у нас, в России, настанет век индустриализации, он будет другим, — он будет спланирован, осознан.

Художники опережают науку. Здесь у вас есть метро, телефон, радио, — чудес сколько угодно. Но я иду в кино — и вижу, как огромная толпа наслаждается глупейшей картиной, в которой рассказывается какая-то глупая и сентиментальная любовная история. У нас, в новой России, такой фильм освистали бы в самой глухой деревушке. Что для этих умов чудо-машины? Видно сразу, что суровость, мудрость и правда машинного века им чужды.

А ваши художники? Они видят электричество, тысячи современных тем в стали и камне встречают их, когда они идут по улицам, но у себя в мастерских они сидят при свечах, как русские мужики. Они считают, что это эстетично, и пишут прелестные, изящные «свечные» стишки и рисуют «свечные» картинки. Их вдохновение еле теплится, как слабый огонек свечи, а оно должно бушевать, словно лава в новой домне.

А возьмите эти ваши небоскребы. Это — великое достижение современных строителей. Раньше такого не знали. Трудолюбивые мастера эпохи Возрождения, работавшие вручную, и не помышляли об этих гигантских сооружениях, которые колеблются на ветру и бросают вызов закону земного притяжения. Пятьдесят этажей вздымаются к небу; они должны быть чистые, стремительные, законченные и совершенные, как динамо-машина. Но американский архитектор сам не сознает, какое чудо он создал, и разукрашивает небоскреб устарелыми, безвкусными орнаментами в готическом или византийском стиле. Это все равно, что перевязать экскаватор розовыми бантиками или посадить на паровоз целлулоидных куколок. Может быть, это и мило, но это не искусство. Это не искусство индустриального века.

Нью-Йорк — случайность, а не создание индустриального искусства. Его строили анархисты, за ним не чувствуешь содружества людей новой мысли — строителей, художников, рабочих. Искусство должно быть жизненным.

Словом, Маяковский определенно недоволен Нью-Йорком. Ему тридцать лет, вес — около 215 фунтов, смелое, резко очерченное лицо и мускулатура футболиста...

Энергия его неисчерпаема.

В поэте это было несколько неожиданно...

— Ничего лишнего! — гремел он. — Вот основа индустриального искусства,

- 307 -

футуристического искусства. Никакого позерства, кривлянья, никакой красивости, тоски по прошлому, никакой мистики. Мы у себя, в России, уже выбрасываем выжатые лимоны и обглоданные цыплячьи косточки узкого мирка либерально-мистической интеллигенции. «На улицу, футуристы, барабанщики и поэты!» — так я писал в первые дни революции. Искусство загнивает, если оно слишком респектабельно, слишком рафинированно. Оно должно выйти из комнат с бархатными портьерами, из захламленных мастерских, оно должно столкнуться с жизнью.

Искусство должно иметь определенное воздействие. Вот закон нового искусства: ничего лишнего, ничего бездействующего. Я убрал риторику из поэзии, я добрался до сути. Я проверяю каждое слово и то воздействие на читателя, котоого я хочу добиться — так же, как это делают люди, которые пишут у вас рекламы. Они тоже не хотят тратить слова впустую, — все слова должны работать.

Нью-Йорк выстроен без плана. Любой продукт индустриального века должен выполнять свою функцию. Футуризм против мистики, против пассивного обожествления природы, против аристократической — да и всякой другой — лени, против мечтательности и слезливости, — он за технику, за научную организацию, за машину, за планирование, за силу воли, за смелость, быстроту, точность — и за нового человека, вооруженного всем новым.

Где американские художники, которые видят образ этого нового человека? Где за американским индустриализмом чувствуется образ нового общества?

В Нью-Йорке нет плана. В нем не выражена определенная идея. Его индустриализм — случайность, наш индустриализм будет созданием искусства масс.

Я прервал поток футуристической энергии и задал ему вопрос, который ему явно не понравился:

— В Америке те либерально-интеллектуальные мистики, о которых вы упоминали, бегут от машины. Они считают, что машина разрушает человеческую душу. Разве вы, русские, не боитесь стать слишком механизированными?

— Нет, — решительно отрезал поэт. — Мы — хозяева машин, поэтому нам нечего их бояться. Да, старая жизнь, полная мистики и эмоций, умирает, но на ее место придет новая. Зачем бояться истории? Или бояться, что человек превратится в машину? Это невозможно! Машины внушают смелые мысли.

— Но разве машины не разрушают более тонкие, более хрупкие ценности жизни?

— Нет. Все, что так легко разрушается, стоит того... Будущее принесет нам более стойкие, более прекрасные ценности. Мой знакомый летчик говорил мне, что, когда он мчится со скоростью сто миль в час, его мысль работает в пять раз скорей, чем обычно. Век машины будет стимулировать смелую и свободную мысль.

— Есть ли в России молодые писатели, которые находятся под влиянием тех же идей и кого из них вы считаете самыми лучшими?

— Под влиянием этих идей находится вся Россия. А называть имена лучших молодых писателей бесполезно. Никакого значения это не имеет. Гораздо важнее, что миллионы людей, которые восемь лет назад не умели даже читать, теперь отбросили все прежние представления о литературе и читают самых смелых представителей молодого поколения писателей. Этот коллективный подъем культуры важнее, чем появление десяти Толстых и Достоевских. И на такой почве искусство, безусловно, расцветет.

Как видно, ему хотелось многое сказать: он размашисто шагал взад и вперед, дымя как паровоз. А русским он хотел рассказать об этом на бумаге, в стихах.

И наше интервью на этом оборвалось.

Он остался один стоять у окна и смотреть вниз, на Пятую авеню.

В современной России относятся к этому молодому великану с огромным уважением.

Немало достиг этот тридцатилетний человек, живущий среди стопятидесятимиллионного народа. Сейчас этот молодой человек живет близ Вашингтон-Сквера

- 308 -

на 14-й улице. Иногда он беседует с трудом, жалуясь на то, что Нью-Йорк удивительно провинциален и похож на захолустный городишко» (пер. с англ.).

14 августа в еврейской коммунистической газете «Фрейгайт» напечатано интервью с Маяковским редактора газеты Ш. Эпштейна «С Маяковским по Пятой авеню»*.

«...Вот мы — «отсталый», «варварский» народ. Мы только начинаем. Каждый новый трактор для нас — целое событие. Еще одна молотилка — важное приобретение. Новая электростанция — чудо из чудес. За всем этим мы пока еще приезжаем сюда. И все же — здесь скучно, а у нас — весело. Здесь все пахнет тленом, умирает, гниет, а у нас вовсю бурлит жизнь, за нами будущее. До чего тут только не додумались! До искусственной грозы. Тем не менее прислушайтесь, и вы услышите мертвую тишину. Столько электричества для освещения, что даже солнце не может с ним конкурировать, и все же темно. Такой богатый язык, с тысячами всевозможных газет и журналов, и такое удивительное косноязычие, такое безмолвие. Рокфеллеры, Морганы, — вся Европа у них в долгу, тресты над трестами, и такая бедность.

Вот я иду с вами по одной из богатейших улиц мира — с небоскребами, дворцами, отелями, магазинами и толпами людей, а мне кажется, что я брожу по развалинам, меня гнетет тоска. Почему я не чувствую этого в Москве, где мостовые разбиты, многие дома разрушены, а трамваи переполнены и заезжены донельзя? Ответ простой: потому, что там бурлит жизнь, кипит энергия всего освобожденного народа — коллектива. Каждый новый камень, каждая новая доска на стройке есть результат коллективной инициативы.

А здесь? Здесь нет энергии, одна сутолока бесформенной, сбитой с толку толпы одураченных людей, которую кто-то гонит, как стадо, то в подземку, то из подземки, то в «эл», то из «эл».

Все грандиозно, головокружительно, вся жизнь — Луна-парк. Карусели, аэроплан, привязанный железной цепью к столбу, любовная аллея, которая вот-вот должна привести в рай, бассейн, наполняемый водой из пожарной кишки, — все только для того, чтобы еще больше заморочить людям головы, выпотрошить их карманы, лишить их инициативы, не дать им возможности думать. Так и дома, и на фабрике, и в увеселительных местах.

Наши сто пятьдесят миллионов — вот кто создаст индустрию, вооружит жизнь техникой. Всего восемь лет прошло, восемь лет борьбы со всем старым. А какой переворот в умах, какой взлет культуры во всех областях жизни!

Возьмем наши фильмы и ваши. У нас пока еще очень слабая техника, тусклое освещение. У вас — последнее слово техники, море света. Зато у нас все насыщено ломкой старья, стремлением к созданию новой социальной системы, которую строят «безумцы из безумцев». А у вас — мораль сентиментальных глупцов, как если бы вы вдруг попали в глухую провинцию, в средние века. Как может такая мораль сочетаться с высшим достижением техники — с радио?

Мы так увлеклись разговором, что не заметили, как дошли до Сентрал-парка...» (пер. с идиш).

14 августа в русских газетах «Новый мир» и «Русский голос», издающихся в Нью-Йорке, напечатан ряд приветствий и статей о Маяковском.

В газете «Новый мир» — органе Русской секции Рабочей партии Америки, — на полосе, целиком отведенной Маяковскому, кроме того, напечатаны «Наш марш», «Испания» и отрывок «Партия» из поэмы «Владимир Ильич Ленин».

«Новый мир» приветствует одного из лучших поэтов рабоче-крестьянской России — Владимира Владимировича Маяковского».

«Товарищ Маяковский! В продолжение веков борьбы с самодержавием лучшие

- 309 -

русские писатели и поэты будили русский народ и звали его в бой... Вместе с русскими рабочими и крестьянами вы прошли тяжелый путь революции, блокад и вторжений. Вместе с русскими рабочими вы участвовали в строительстве нового строя... Вы прониклись идеалами строителей новой жизни, вы близко подошли к ним, поняли, что «единица — вздор, единица — ноль; один, даже если очень важный, не подымет простое пятивершковое бревно». В каждый фибр вашей души проникло, что «партия — это миллионов плечи, друг к другу прижатые туго». Прижатые туго и борющиеся за счастье, за мир, за равенство, за свободу... Редакция «Нового мира», идущего по стопам нашего общего великого учителя Ленина и вносящего в русские массы Америки новые слова и песни, приветствует Вас, товарищ Маяковский, а в Вашем лице всех пролетарских писателей и поэтов СССР.

Редакция».

«Кружок пролетарских писателей в Америке «Резец» приветствует певца Рабоче-крестьянской России В. В. Маяковского».

Газета «Русский голос» в статье З. Гисенькина «Несколько часов с Владимиром Маяковским»: «Кто вчитался в Маяковского, именно вчитался, для кого его стихотворения не были случайным чтением, тот не может не заинтересоваться им. Маяковский интересует и приковывает даже внимательного врага. Ибо — это не будет преувеличением — в его поэзии и прежде всего в его ритме — весь пульс современной России: от первых беспорядочных раскатов революционного грома до порывов и лихорадочности нового строительства. У Маяковского мне не чем было спрашивать. Он виден весь; он — живая программа, «левый», живой плакат СССРовского Сегодня».

14 августа состоялось первое выступление Маяковского в Нью-Йорке в помещении «Сентрал Опера Хауз»*.

«Программа: 1) Поэзия, живопись и театр в СССР (доклад прочтет В. Маяковский). 2) Стихи и отрывки из поэм: «Необычайное приключение» (Солнце в гостях у Маяковского), «Облако в штанах», «Хорошее отношение к лошадям», «Левый марш» и др. 3) Сатиры: «Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума», «Прозаседавшиеся», «Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе» и др. 4) Новые стихи: «Открытие Америки», «Атлантический океан», «Нью-Йорк» и др. 5) Маяковский отвечает на поданные записки» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 14 августа).

«Сентрал Опера Хауз был переполнен сверху донизу. Огромная аудитория с крайним нетерпением ожидала выступления поэта. Интерес к Маяковскому, как к живому свидетелю исторических дней от Октября до сего дня, можно было прочесть на лице каждого рабочего, пришедшего посмотреть на него и послушать его стихи в его оригинальном чтении.

Вечер открыл председатель Русской секции Рабочей партии и редактор «Нового мира» Радванский. После нескольких вступительных слов приветствия он предоставил слово редактору революционной газеты «Фрейгайт» Шахно Эпштейну, который в теплых, сильных выражениях дал краткую характеристику творчества В. Маяковского.

После него Радванский произнес приветствие от имени Русской федерации; он указал, что только Маяковский мог создать поэму-памятник вождю СССР — Ильичу. Он имел в виду блестящую поэму Маяковского «Ленин»... Публика с жадным вниманием слушала эти приветствия и награждала каждого рукоплесканиями. Но вдруг... казус. Где же сам Маяковский? На эстраде его не оказалось. Не оказалось и за сценой. Но он стоял в толпе и сам внимательно слушал, что происходит «на вечере Маяковского».

Наконец на эстраде появился сам Маяковский. Сильный, большой, здоровый. Трудно описать, что произошло в публике. Посыпались несмолкаемые аплодисменты. Маяковский пытался заговорить. Но аплодисменты не прекращались. Поднялись со своих мест. Стучали о пол...» («Русский голос» (Нью-Йорк), 1925, 16 августа).

- 310 -

«Вот он, Маяковский! Так же прост и велик, как и сама Советская Россия. Гигантский рост, крепкие плечи, простенький пиджачок, коротко стриженная большая голова... Он стоит и ждет, чтобы смолкли аплодисменты. Как будто начинают утихать, но вдруг — совершенно неожиданно — новый взрыв рукоплесканий, и вся публика вскакивает с своих мест. В воздух летят шляпы, машут руками, платками. Не видать конца овациям!..

...Зал замирает. Воцаряется полная тишина. И, словно раскаты грома, раздается голос Маяковского. Так гремел голос пролетариата в Октябре 1917 года... В громовых раскатах его голоса чудилась та великая страна, которая породила одного большого и много-много малых Маяковских, значение которых растет вместе с ростом величия единственной в мире пролетарской Социалистической Республики.

...С напряженным вниманием выслушивала огромная аудитория стихи Маяковского в мастерском чтении самого автора. Каждое прочитанное стихотворение вызывало долго несмолкаемые рукоплескания. И было очевидно, что публика не устанет его слушать еще, еще и еще. Но время было ограничено: только до полуночи... Да и здоровенный голос Маяковского уже стал слабеть — шутка ли:

— Три гремящих «трейна»1 я уже перекричал. А вот уже и четвертый катит, черт! — смеется Маяковский, и вместе с ним — вся аудитория.

Полным добродушного, но едкого сарказма стихотворением, посвященным характеристике старых и новых писателей — поэтов прошлой и настоящей России, — Владимир Маяковский закончил «вечер новой русской поэзии». Этот вечер долго-долго будет жить в памяти присутствовавших!» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 18 августа).

«Первое блестящее и успешное выступление поэта пролетарской России Владимира Маяковского в Нью-Йорке явилось в полном смысле слова историческим в нашей русской колонии... Маяковский — живой свидетель великих исторических событий, потрясших мир. Он — поэт и певец этих событий. Ему легко будет лишний раз рассеять искусственный туман лжи и наветов, которым окутали белобеженцы нашу революционную родину. Громкий голос Маяковского, сильная правда пролетарского поэта должны быть услышаны всяким русским колонистом, стремящимся к истине» («Русский голос» (Нью-Йорк), 1925, 17 августа).

«В конце своей речи Маяковский заявил:

— Я — первый посланец новой страны. Америка отделена от России 9000 миль и огромным океаном. Океан можно переплыть за 5 дней. Но море лжи и клеветы, вырытое белогвардейцами, за короткий срок преодолеть нельзя. Придется работать долго и упорно, прежде чем могучая рука новой России сможет пожать могучую руку новой Америки!» («Фрейгайт» (Нью-Йорк), 1925, 16 августа. Пер. с идиш)

В середине августа — поездка в Раковей (дачный поселок под Нью-Йорком).

«С гостящим сейчас в Нью-Йорке Владимиром Маяковским отправились к художнику Маневичу, проживающему в этом прославившемся своей недавней земельной горячкой месте. Поехали через Атлантик авеню, а потом до Раковей поездом, чтобы сменить его на крохотный вагончик трамвая... Дорога в Фар Раковей между лиманами, между дюнами очень хороша. Близость большого города всюду налицо: толпы народа и какая-то нечистота всюду; много ржавого железа, каких-то досок, прелых труб, которые ползут через дюны, взбираются на деревянные подпорки, чтобы перебраться через топи и болота...» («Русский голос», 1925, 24 августа).

«Я был на Раковей-бич (нью-йоркский дачный поселок; пляж для людей среднего достатка). Ничего гаже строений, облепивших берег, я не видел. Я не

- 311 -

мог бы прожить в таком карельском портсигаре и двух часов» («Мое открытие Америки»).

Вторая половина августа — встреча с американскими прогрессивными писателями — сотрудниками журнала «Нью Мессиз».

«...Через несколько дней группа писателей и журналистов, которая основала тогда журнал «Нью-Мессез», устроила в частном доме вечер в честь Маяковского. Это была типичная вечеринка веселых двадцатых годов — патефон с джазовыми пластинками, бутылки джина в ванне, танцы без пиджаков, Маяковский танцевал с неловкостью и силой медведя... Потом поэта стали просить прочесть стихи. Он вынул из кармана маленькую записную книжку и прочел последнее свое стихотворение.

...Майкл Голд прочел «Похороны в Бреддоке» и произнес пламенную речь о пролетарской революции.

...Своим гулким басом Маяковский спросил меня через девушку, переводившую наш разговор:

— Как это вышло, что у так называемых революционных писателей Америки нет своей организации?

— Мы основали новый журнал, — ответил я.

— Этого мало. Вам надо организовать союз пролетарских писателей. У нас в стране несколько писательских организаций, германские товарищи тоже организованы, во многих странах писатели объединены.

— А зачем организовывать специальные группы? — возразил я. — Если писатель верит в коммунизм, пусть вступает в партию.

— Но не каждый писатель, верящий в коммунизм, годен для вступления в партию, — ответил Маяковский. — Кроме того, многие писатели — против капитализма, но еще не понимают коммунизма. Разве вы не думаете, что им следовало бы объединиться в одну организацию?

— Боюсь, что из этого ничего не выйдет. Американские писатели не привыкли работать в группах, в организациях. Это одиночки-индивидуалисты, которые работают замкнуто, в тиши своих кабинетов.

— Выйдет, даже у вас здесь выйдет, — сказал Маяковский. — Как только писатели поймут, что они на самом деле вовсе не свободные люди, что они целиком зависят от издательств и от редакций журналов, поймут, что рабочий класс откроет новые пути к культуре, — они обязательно объединятся» (Д. Фримен, 1936)*.

22 августа в газете «Новый мир» (Нью-Йорк) напечатан отрывок из 3-й части поэмы «Война и мир».

В конце августа — сентябре — поездки на «уик-энд» (конец недели) и выступления в рабочем лагере «Нит гедайге» («Не унывай»), организованном газетой «Фрейгайт» под Нью-Йорком*.

Первое выступление — 29 или 30 августа (?). В очерке «В кемпе Нит гедайге» («Русский голос», 1925, 2 сентября) Д. Бурлюк, перечисляя гостей лагеря, писал: «Неделю назад здесь читал Владимир Маяковский».

В газете «Фрейгайт» 4 сентября сообщалось: «Вследствие того что «уик-энд» на этой неделе продлится целых три дня, правление лагеря сумело расширить намеченную программу и сделать ее еще более богатой и содержательной. Она откроется в пятницу вечером живой газетой у пылающего лагерного костра. В субботу состоится прекрасный концерт. В воскресенье будет дан веселый, неунывающий бал-маскарад. В понедельник — нечто новенькое! — прощальный вечер. Во всех трех вечерах примет большое участие пролетарский поэт т. Владимир Маяковский («Фрейгайт» (Нью-Йорк), 1925, 4 сентября; пер. с идиш).

- 312 -

«Как рыба в воде почувствовал себя Маяковский в пролетарском лагере «Нит гедайге», являющемся одним из лучших достижений американского революционного движения. Он неутомимо читал свои стихи перед внимательными рабочими слушателями. Его львиный голос часто раздавался над горами и над рекой Гудзоном. Прочитав на большой поляне свою прекрасную поэму о Ленине, он произвел на аудиторию колоссальное впечатление. Даже те, кто не понимал русского языка, всеми чувствами ощущали мощь этой поэмы» (Ш. Эпштейн. — «Червоний шлях» (Харьков), 1930, № 5—6).

6 сентября — сообщал в телеграмме Л. Ю. Брик:1

«...несчастье Хургиным расстроило визные деловые планы. Десятого начинаю лекции Америке. Если месяц не устрою все, около десятого октября еду домой».

«Внешне суровый и твердый, он был удивительно сердечным другом; когда товарищ Хургин — представитель советско-американского торгового общества «Амторг» — утонул, Маяковский не отходил от гроба, стоявшего несколько дней в Нью-Йорке. Тысячи людей прошли мимо гроба, и высокая фигура Маяковского возвышалась над ними как символ скорби. Он очень глубоко переживал смерть товарища Хургина, хотя до Америки Маяковский почти не знал его. Когда «Форвертс» высказал брутальным и циничным образом свою радость по поводу трагической смерти Хургина, Маяковский был совершенно взбешен: он искал, чем бы усмирить свой гнев, и был готов на открытый скандал; и только чувство самоконтроля удержало Маяковского от этого» (Ш. Эпштейн. — «Червоний шлях» (Харьков), 1930, № 5—6).

10 сентября — второе выступление в Нью-Йорке в помещении «Сентрал Опера Хауз».

«Этот вечер является ответом на многочисленные просьбы лиц, не имевших возможности быть на первом вечере. Поступило также много писем с просьбой устроить второй вечер, который охватил бы новые фазы поэтического творчества СССР» («Новый мир», 1925, 2 сентября).

«Сегодня вечером все нью-йоркские маяки потухнут. Будет светить только один, но зато громадный СССРовский маяк — Владимир Владимирович Маяковский. Сходите посмотреть и послушать его в Сентрал Опера Хауз» («Новый мир», 1925, 10 сентября).

«Программа: 1) Что и зачем новая поэзия? (доклад о критиках, о себе и о других). 2) Стопудовая весть (третья часть поэмы «Ильич»). 3) Памятник рабочим Курска (отрывок из поэмы о Курской магнитной аномалии). 4) Стихи: «Вульворт и барышня», «Внутри небоскреба», «Стихи для детей» и др. По окончании — ответ на записки» («Русский голос», 1925, 10 сентября).

«Лекция тов. Маяковского была построена на пояснении трех основных принципов, характеризующих советскую поэзию и глубокой гранью отделяющих ее от поэзии буржуазных стран...

Советский поэт в своем творчестве стремится стать и становится лицом к лицу с рабочим. Он черпает свое вдохновение в каждодневном, но вместе с тем геройском, часто полном самоотречения и самопожертвования советском строительстве, в созидании новых, лучших форм социальной жизни. Первая задача искусства — найти свое место в мире...

Второй тезис — искусство есть творчество сегодняшнего дня. Оно должно отражать в себе нужды, заботы, чаяния настоящего момента, не витать в небесах. Мещанство восстает против этого положения...

Каждый революционный поэт должен — и в этом заключается третий тезис — связать себя с классовой борьбой, честно и сознательно связать себя с чаяниями и стремлениями рабочего класса, бросить вызов буржуазии.

Эти три положения, легшие в основу новой, советской поэзии, советского

- 313 -

искусства, заставляют буржуазных критиков обрушиться на советских поэтов, как на «бездушных людей», «советских вандалов», отрицающих старое искусство... Мещанство и буржуазия боятся реализма. Их мелкая покупательская психология не переносит реализма, пытается затушевать его лирическими «душевными» излияниями, мягкой музыкой. В Советской России не должно и не может быть места мещанской лирике. Из этого не следует, что революция исключает лирику. Но лирика революции и лирика мещанства — два борющихся мотива. Они по своему существу прямо противоположны друг другу...

Искусство выражает интересы того или иного класса. Советские поэты вполне это сознают и в этом видят новые возможности. Они знают, что каждое стихотворение — «оружие не для отдыха, а для борьбы». Революционные советские поэты, освободившись от буржуазных пут, отвечают презрением на предложения о соглашательстве. Они знают, что единственное место, где гордый, уважающий себя художник не подвергается необходимости продавать свои достижения, это — «голодная Советская Россия», страна «железной диктатуры пролетариата» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 14 сентября).

«На этот раз вступление Маяковского к чтению стихов носило политически-литературный и полемический характер...

Маяковский считает Есенина безусловно талантливым, но консервативным. Есенин оплакивал гибель старой кулацкой «деревенщины», в то время, когда борющийся пролетариат Советской России вынужден был с этой «деревенщиной» бороться, так как кулаки прятали хлеб и не давали его голодавшему городу. Но талантливость Есенина только усиливает необходимость бороться с есенинским движением в Советской России, заявляет Маяковский. Маяковский, однако, отдает должное последним работам Есенина, начавшего сознавать необходимость «засесть за Маркса».

Вторая и третья части вечера были заполнены удачной, как всегда, декламацией Маяковским его старых и новых стихов. Отрывок из поэмы «Ленин» приковал всеобщее внимание. Поэт говорил о смерти Ленина, о роковом известии, когда не стало пролетарского вождя, и о похоронах. Двухтысячная масса была в буквальном смысле слова загипнотизирована. В заключение поэт отвечал на вопросы по запискам. Эти вопросы носили преимущественно политический, а не литературный характер» («Русский голос» (Нью-Йорк), 1925, 12 сентября)*.

12 сентября — третье выступление в Нью-Йорке в Кони-Айланде*

«Икор», еврейское общество, содействующее земледельческой колонизации евреев в СССР, устраивает сегодня, 12 сентября, в Кони-Айланде большой концерт — бал-карнавал — с весьма интересной программой. Знаменитый русский поэт В. Маяковский прочтет некоторые из своих произведений» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 12 сентября).

«Само собой разумеется, что в центре вечера был известный русский поэт Владимир Маяковский. Он был встречен народом бурной овацией, приветствием и пением «Интернационала», причем, возможно, что все это явилось сюрпризом для Маяковского. Он передал привет из России и сказал, что все национальности пользуются теперь в России широчайшими человеческими свободами, что нет никакой разницы между евреем, русским, армянином, татарином, — все, все равные граждане великой освобожденной России... Это, сказал товарищ Маяковский, достигнуто только благодаря Октябрьской революции 1917 года, которая дала всем народам одинаковые возможности жить как люди. Маяковский прочитал также одно из своих последних произведений, называющееся «Вульворт билдинг», и это вызвало шумное одобрение» («Фрейгайт» (Нью-Йорк), 1925, 20 сентября).

14 сентября — телеграмма из Нью-Йорка к Л. Ю. Брик (в ответ на сообщение, что Госиздат решил отказаться от издания собрания сочинений):

- 314 -

«Расстроен известием. Телеграфируй немедленно причины задержки. Кому телеграфировать... Окончив лекции немедленно еду тебе».

Редакционно-плановая комиссия Госиздата 31 августа постановила воздержаться от издания собрания сочинений Маяковского вследствие категорического протеста Торгсектора (от 20/VII), мотивированного отсутствием спроса на книги Маяковского, и предложили Литхудотделу переуступить собрание сочинений Маяковского какому-нибудь другому издательству. Правление Госиздата, обсуждавшее этот вопрос 15 сентября, постановило от издания не отказываться, но удлинило срок договора до пяти лет, а срок выпуска первого тома до трех лет. Издание начало выходить с середины 1927 года (см. 6 марта, 30 мая, 7 июня 1926 г.).

19 сентября — выступление в лагере Юнити Кооператив Кемп (Пикскилл).

«В единении — сила. Кто в субботу сидит дома? Никто! Кто идет в мувис? Никто! Кто спит в восемь тридцать? Никто! Все! Все! Все! едут в Юнити Кооператив Кемп на лекцию-декламацию поэта Владимира Маяковского в субботу 19 сентября» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 17 сентября).

20 сентября написано стихотворение «Кемп Нит гедайге»*.

20 сентября в газете «Фрейгайт» напечатан перевод на еврейский язык стихотворения Маяковского «Необычайное приключение...».

В конце сентября в Нью-Йорке вышел сборник «Американцам для памяти» (изд. «Нью-Уорлд Пресс», 32 с., тираж 5000).

«Поступила в продажу книжечка лучших стихотворений поэта Вл. Маяковского («На память американцам»). Издание «Нового мира». Цена 20 сентов. Пересылка — бесплатно. Организациям обычная скидка. Количество экземпляров ограничено» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 23 сентября).

«Маяковский на всех своих выступлениях продавал в публике свои книги. Сначала он издал сборничек «Американцам». Он был напечатан в типографии «Нового мира», на титульном листе был помещен портрет Владимира Владимировича Маяковского. Но скоро 10 000 экземпляров этой книги разошлись полностью, а слушатели требовали книжку на память, да еще с автографом любимого поэта...» (Д. Бурлюк, 1936)*.

25 сентября — четвертое выступление в Нью-Йорке в зале Вебстер-Холл с лекцией «Поэзия и музыка».

«В пятницу вечером 25 сентября т. Владимир Маяковский прочтет лекцию на тему «Поэзия и музыка»... Лекция устраивается певческим кружком «Фрейгайт»... Не пропустите случая послушать т. Маяковского, ибо это есть последняя лекция перед его отъездом» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 23 сентября)*.

26 сентября — выступление в лагере «Нит гедайге».

«Самыми праздничными из праздничных будут веселые три дня в кемпе «Нит гедайге»... Известный пролетарский поэт Вл. Маяковский произнесет пролетарское «Кол-нидре» («Фрейгайт» (Нью-Йорк), 1925, 25 сентября).

27 сентября в газете «Фрейгайт» (Нью-Йорк) напечатан перевод на еврейский язык стихотворения Маяковского «Атлантический океан».

- 315 -

29 сентября — выступление в Кливленде, в зале Карпентер-Холл.

«Эй, кливлендец, послушай! Театр не уедет, мувис не уедет, знакомые не уедут, Маяковский уезжает в СССР. Но до отъезда он посетит Кливленд. Поэтому все идем 29 сентября с. г. в Карпентер-Холл, 2226 Ист., 55 стрит, видеть его и слушать лекцию и декламацию Маяковского» («Новый мир» (Нью-Йорк, 1925, 26 сентября)*.

30 сентября — выступление в Детройте в Хауз оф Мессез*.

«Кто заинтересован в новой литературе Советской России? Прогрессивные организации города Детройта обращаются ко всем организациям и товарищам: не идти на работу, оставить вечерние школы, отложить митинги, собрания и т. п. Все на литературный вечер Владимира Маяковского!» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 22 сентября).

«…30 сентября весь Детройт на Маяковского! Подробности в местной прессе» (там же, 1925, 29 сентября).

Белоэмигрантская газета «Рассвет», издававшаяся в Нью-Йорке, в корреспонденции из Детройта писала:

«До сих пор в Детройте никто не интересовался поэзией. Но вот, как назло, откуда ни возьмись приезжает к нам поэт Маяковский... Вся коммунистическая братия зашевелилась... Вместо литературной лекции Маяковский пел хвалебные песни Советской власти. Потом обернулся назад и увидел занавес, на котором была нарисована какая-то картина. Действительно, картина была убогая. Он посмотрел на нее, усмехнулся иронически, потом сказал:

— Если бы я имел сзади глаза, я бы удрал со сцены...» («Рассвет» (Нью-Йорк, 1925, 7 октября).

В другой заметке, напечатанной рядом, рассказывается о банкете: «Одному нашему пришлось присутствовать на банкете, устроенном в честь поэта Маяковского, Маяковский декламировал свои поэмы, хвалил СССР и собирал деньги на «Новый мир»… На банкете присутствовало около 100 человек»*.

В Детройте Маяковский осмотрел автомобильный завод Форда.

«На завод водят группами, человек по 50. Направление одно, раз навсегда. Впереди фордовец. Идут гуськом, не останавливаясь. Чтобы получить разрешение, заполняешь анкету...» («Мое открытие Америки»).

2 октября Маяковский приехал в Чикаго.

«Владимир Владимирович Маяковский, один из самых выдающихся поэтов русской революции, приедет в Чикаго в пятницу, 2 октября. Он будет здесь рассказывать в Темпл-Холл о новой русской литературе и поэзии. Те, которые оплакивали «разрушение цивилизации» большевиками, получат возможность увидеть новую цивилизацию, новую культуру, создаваемую революцией. Могучий поэт и исключительно сильная личность, товарищ Маяковский прочтет некоторые из своих собственных произведений и будет выступать от имени новой России, России Советов. Местные русские и литературный мир готовят ему торжественную и радушную встречу. Предполагают, что Темпл-Холл будет переполнен до отказа» («Дейли уоркер» (Чикаго), 1925, 12 сентября; пер. с англ.).

«Тов. В. В. Маяковский будет в Чикаго всего один день... Для его приветствия организуется грандиозный митинг в Темпл-Холл, уг. Ван Бюрен и Марш Филд. В митинге примут участие представители американской революционной прессы. Билеты для этого вечера будут на днях готовы и будут для продажи в редакциях местных рабочих газет, в кооперативных ресторанах, в Доме Рабочего и т. д.» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 15 сентября).

- 316 -

«Русская колония в Чикаго с нетерпением ждет приезда поэта Маяковского. Все интересуются им. Не только русские рабочие, но и выходцы нз России других национальностей раскупают билеты на его лекцию. Американская интеллигенция также интересуется им. Местная буржуазная газета «Дейли ньюс» поместила характеристику Маяковского в связи с его приездом» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 29 сентября).

В день приезда Маяковского в газете «Дейли уоркер», орган ЦК Рабочей партии Америки, издававшейся в Чикаго, напечатаны «Наш марш» и приветствие Маяковскому.

«Из далекой красной России, сквозь кордоны лжи и дезинформации является к нам луч света из нового мира, строящегося под руководством компартии в Союзе Советских Социалистических Республик. Товарищ Владимир Маяковский приезжает сегодня в Чикаго.

— Добро пожаловать в наш город, товарищ Маяковский!» («Дейли уоркер», 1925, 2 октября)*.

Во время пребывания в Чикаго встреча с известным американским поэтом Карлом Сэндбергом. В беседе с советскими литераторами в Москве в 1959 году Сэндберг вспомнил:

«С Маяковским встречался. Когда тот был у нас. В редакции газеты «Чикаго дейли ньюс». Встреча была очень краткая, две минуты. Пожали друг другу руки...»*

В тот же день — первое выступление Маяковского в Чикаго в помещении Темпл-Холл.

«Одно из самых бурных собраний, бывших когда-либо в русской колонии в Чикаго, произошло в пятницу вечером 2 октября, когда 1500 человек набилось в Темпл-Холл, чтобы послушать знаменитого русского поэта Владимира Маяковского. Собрание было открыто «Интернационалом»... и после небольшого вступительного слова председателя выступил Маяковский. С начала и до самого конца он держал аудиторию под своим обаянием... Публика едва не сорвала крышу криками восторга от его стихов, посвященных Америке: «Открытие Америки», «Барышня и Вульворт», «Блек энд уайт». Пятьсот экземпляров его стихов были распроданы на месте» («Дейли уоркер», 1925, 5 октября).

«Время так быстро прошло, что никто и не заметил, как наступил двенадцатый час. А на столе накопилась целая гора записок. Вопросы, как это обычно делается в Америке, были не только по поводу лекции, а и вообще... Комиссия по устройству лекции тут же решила устроить еще одну лекцию, но полюбопытствовала узнать у публики, что она думает об этом. На вопрос председателя: желает ли публика повторения лекции, раздался гром аплодисментов. Когда поставили вопрос на голосование, все единодушно голосовали «за» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 29 октября).

«В старое доброе время о Маяковском знали только то, что он был футуристом. Теперь мы знаем, что под флагом литературных лекций он занимался пропагандированием советского строя и прелестей советской жизни. Мы ожидали услышать об искусстве и литературе в советской России, новых формах и о новых течениях в искусстве вообще, а в поэзии в частности. А на деле лекция была сплошным восхвалением строя...» («Русский вестник» (Чикаго), 1925, 9 октября).

В первой половине октября в Нью-Йорке вышли отдельными изданиями два стихотворения: «Солнце в гостях у Маяковского» («Необычайное приключение») с рисунками Д. Бурлюка (изд.

- 317 -

«Нью-Уорлд пресс») и «Открытие Америки» («Христофор Коломб») с рисунками Д. Бурлюка (изд. «Нью-Уорлд пресс»).

«...Маяковский предложил мне взять на себя работу по напечатанию двух книжечек: «Солнце» и «Открытие Америки». Книжки печатались в типографии «Нового мира». К книжкам я сделал рисунки... Не обошлось без казуса. Вместо «Солнце» я поставил на обложке: «Солнце в гостях у Маяковского». Володя сердился, но поправить было уже нельзя» (Д. Бурлюк, 1936)*.

4 октября — пятое выступление в Нью-Йорке в помещении Йорк-вилл Казино*.

«4 октября все идем на последнюю прощальную лекцию в Йорквилл Казино пролетарского поэта В. Маяковского — «Итого».

1. Товарищи прощаются с Маяковским и подводят итоги посещения им Америки. 2 Лекция: «Что я повезу в СССР» — прочтет В. Маяковский. 3. Впервые в Нью-Йорке Маяковский прочтет отрывки из знаменитой поэмы «150 000 000». 4. Маяковский прочтет впервые еще не читанные и не напечатанные стихи о Нью-Йорке: «Небоскреб в разрезе», «Ол райт», «Бруклинский мост» и др. 5. Новые отрывки поэмы «Ильич». 6. Разговор и записки» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 26 сентября).

«В субботу 3 октября в 7 час. веч. состоится в помещении «Нового мира», 30, Юнион-сквер, собрание комиссии по лекции В. Маяковского. Должны присутствовать по три делегата от каждого отдела и комиссия, избранная на последнем собрании хозкомиссии. Всех товарищей, желающих помочь в успешном проведении лекции, просят быть в воскресенье в Йорквилл Казино в 12.30 дня. Работы много — нужны работники» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 2 октября) .

«Америка в воображении русского.

...На этот интересный вопрос Маяковский ответил в своей лекции в воскресенье, передав вкратце содержание своей поэмы «150 000 000»... Это, конечно, сатирическое преднамеренное преувеличение, поэтическая «работа красок» в отличие от «работы слова» в путеводителе. Однако же во всем этом скрывается идеализация усовершенствованной «бесконечной техники» Америки, представление ее в «головокружительном, карусельном масштабе»... Соответствует ли это представление действительности? Далеко нет. Америка — не единое целое совершенство техники, «не один винт, а много», — «капиталистический хаос»; она — «общий неорганизованный ансамбль», беспорядочно сбитые в кучу осколки технических совершенств и удобств при отсутствии удобств в большом масштабе. Эстетические законы в Америке не соблюдаются. Ее города — сплошная скученность. Шум американских городов — это неорганизованный случайный шум, нагромождение шумов, рев, а не организованный мотив. Основная черта жизни американских городов — максимальная быстрота при минимальном соблюдении удобств...

В Америке, конечно, есть много интересного, удивительного. «Мы приезжаем сюда, — говорит Маяковский, — не учить, а учиться, но учиться тому, что нужно, и так, как нужно для России». Но Америка в целом непригодна для Советского Союза как образец... И в восторженном восхвалении Америки футуризмом проявляется его коренная ошибка — восхваление техники как таковой, техники ради техники. Футуризм имел свое место и увековечил себя в истории литературы, но в советской России он уже сыграл свою роль. Стремление и работа Советского Союза находят себе отражение не в футуризме, а в Лефе, воспевающем не голую хаотическую технику, а разумную организованность. Футуризм и советское строительство, заявляет Маяковский, не могут идти рядом. «Отныне, — говорит он, — я против футуризма, отныне я буду бороться с ним» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 8 октября)*.

5 октября — выступление в Филадельфии в помещении Иглс Темпл.

- 318 -

«Маяковский будет говорить о литературе и искусстве в Советской России. Также будет декламировать некоторые из своих лучших стихотворений» (листовка).

Из отчета в белоэмигрантском «Рассвете» можно уяснить, что выступало несколько ораторов, что «Маяковский хвалил советскую власть и Бурлюка, а Бурлюк хвалил Маяковского и соввласть», что поэты «декламировали» и «агитировали» («Рассвет» (Нью-Йорк), 1925, 24 октября).

16 октября — шестое выступление в Нью-Йорке в Парк Паласе на концерте кружка пролетарских писателей «Резец»*.

«Все подземные и надземные дороги ведут в Парк Палас в пятницу 16 октября в 8 час. веч. на концерт-бал кружка пролетарских писателей «Резец». В честь выпуска журнала «Спартак» Вл. Вл. Маяковский прочтет свои лучшие стихи. Богатая концертная программа. Выступает Саут-Бруклинский спортивный кружок... Продажа билетов в «Новом мире» и «Фрейгайте» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 9 октября).

«Центром вечера явилось выступление поэта В. В. Маяковского. В. В. Маяковский прочел несколько своих стихотворений, уже напечатанных и публике известных, но между ними было одно свеженькое: «Русский язык в Нью-Йорке». Оно очень насмешило публику. На вечере же Маяковский пустил в продажу две свои новые книжки: «Солнце» и «Открытие Америки», последняя печатается впервые» («Русский голос», 1925, 21 октября).

17 октября — выступление в Питсбурге в помещении Российского технического общества*.

«Питсбург, Пенсильвания. Здесь с большим интересом ожидается выступление известного поэта Вл. Маяковского... Летучки усиленно распространяются среди русского населения» («Русский голос», 1925, 17 октября).

«На состоявшейся 17-го сего месяца лекции поэта Маяковского публики было очень много. Все присутствующие на этой первой лекции в Питсбурге остались довольны. После лекции была декламация. Своими чрезвычайно интересными декламациями товарищ Маяковский доставил необыкновенное удовольствие» («Русский голос», 1925, 26 октября).

18 октября — второе выступление в Детройте в помещении Хауз оф Мессез*.

«Тема лекции: «Новейшее русское искусство». В. Маяковский приезжает в Детройт по просьбе присутствовавших на первой его лекции. В. Маяковский прочтет также свои новейшие произведения об Америке, в том числе и о Детройте» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 15 октября).

20 октября — второе выступление в Чикаго в помещении Шенхофен-Холл*.

«Программа: «Все новое», 3-я часть поэмы «Ленин», 2-я часть поэмы «150 000 000». Стихи об СССР и USA. Маяковский отвечает на записки».

«Более 1200 человек заполнило до отказа Шенхофен-Холл, чтобы послушать вторую и последнюю лекцию Владимира Маяковского в Чикаго. Нападки на Маяковского местных русских контрреволюционных листков только привлекли еще большую аудиторию. Он дал крепкий отпор этим белогвардейцам в короткой, но острой речи.

Прекрасная и сильная поэма о смерти Ленина произвела огромное впечатление на собравшихся. Остальные произведения также вызвали одобрение и аплодисменты. Маяковский отвечал на вопросы, а также собирал деньги на «Новый мир», что дало около 60 долларов. На собрании было продано значков Интернациональной

- 319 -

рабочей защиты1 на сумму 16 долларов 76 центов» («Дейли уоркер (Чикаго), 1925, 22 октября; пер. с англ.).

«На второй лекции зал также был переполнен публикой. И также восторженно публика отнеслась к поэту. Рабочие почувствовали в нем своего человека.

— Это, брат, свой парень, — сказал один рабочий председателю после лекции. — Недаром местная шваль его ненавидит.

...Во время своего пребывания в Чикаго тов. Маяковский посетил самое святое место в Чикаго — могилу повешенных в 1887 году рабочих лидеров, погибших в борьбе за 8-ми часовой рабочий день. Он посетил также и самое гнусное место в Чикаго, пожалуй, самое-самое гнусное во всей Америке, — знаменитые чикагские скотобойни. Впрочем, в Америке столько гнусных мест, что трудно сказать, какое самое гнусное...» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 29 октября).

«Чикагские бойни — одно из гнуснейших зрелищ моей жизни» («Мое открытие Америки»).

23 октября — второе выступление в Филадельфии, в помещении Иглс Темпл*.

«Жаждущие слушать боевое поэтическое слово о новом направлении в литературе и искусстве и не имевшие возможности попасть в зал в первый раз, смогут получить душевное удовольствие на этом прощальном вечере» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 18 октября).

«Вчера В. В. Маяковский в сопровождении сотрудника «Русского голоса» выезжал в Филадельфию, где состоялась при переполненном зале последняя в Филадельфии лекция популярного поэта» («Русский голос» (Нью-Йорк), 1925, 24 октября).

25 октября — седьмое, «прощальное», выступление в Нью-Йорке в помещении Йорквилл Казино*.

«Совершенно новая программа: 1. О новой литературе и Маяковском. Слова тт. Бурлюка, Ольгина, Радванского, Ш. Эпштейна. 2. Поэты СССР. (Доклад Вл. Маяковского). Асеев, Каменский, Крученых, Пастернак, Сельвинский, Кирсанов, Третьяков и др. 3. Отрывки из пьесы «Мистерия-буфф». 4. Отрывки из поэмы «Человек» — Маяковский на небе. 5. Новые стихи: «Одесса и Нью-Йорк», «Бой быков» и др. 6. 5 стихотворений по желанию присутствующих. 7. Записки» («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 10 октября).

26 октября — письмо центрального бюро русской секции Рабочей партии Америки Маяковскому о его выступлениях в городах США.

«Центральное бюро РСРПА считает своим долгом указать, что т. Маяковский, находясь в Соединенных Штатах, предоставил организацию всех своих выступлений «Новому миру» (коммунистическому органу на русском языке в Америке) и 50% от его выступлений шли в пользу газеты «Новый мир» и отчасти в пользу еврейской коммунистической газеты «Фрейгайт».

Редактор газеты «Фрейгайт» Ш. Эпштейн в своих воспоминаниях (1930) рассказывает о нескольких выступлениях Маяковского, которые не нашли отражения в печати:

«В то лето происходила в Нью-Йорке бурная борьба десятков тысяч главным образом еврейских рабочих с профбюрократами, которые путем обыкновенных

- 320 -

ночных погромов захватили помещения революционных профсоюзов женских портных. Маяковский интересовался каждою частицей этой борьбы. Он часто ходил на собрания рабочих, которые вели эту борьбу, и немало раз выступал перед ними с речами на литературные темы и чтением своих стихов. Во время исторической демонстрации женских портных против желтой газеты «Форвертс» и профбюрократов Маяковский целый день провел на улице.

Характерно для Маяковского, что в его первых письмах из Советского Союза к своим знакомым в Америке он просил информировать его о борьбе женских портных»*.

В двадцатых числах октября революционная писательская молодежь устроила в честь Маяковского товарищеский ужин в ресторане «Снегурочка»*.

28 октября Маяковский выехал из Нью-Йорка на пароходе «Рошамбо» в Гавр*.

«После четырехмесячного пребывания в Америке поэт В. Маяковский на пароходе французской компании «Рошамбо» в среду уехал через Гавр в Париж» («Русский голос», 1925, 31 октября).

«Отплывал машущий платками, поражающий при въезде Нью-Йорк. Повернулся этажами сорока сквозной окнами Метрополитен-бильдинг. Отошло, и на расстоянии стало видно сразу все гнездо небоскребов. Потом здания слились зубчатой обрывной скалой, над которой трубой вставал 57-этажный Вульворт...

Мы в открытом обратном океане...» («Мое открытие Америки»)

«Вокруг света» не вышло. Во-первых, обокрали в Париже, во-вторых, после полгода езды пулей бросился в СССР. Даже в Сан-Франциско (звали с лекцией) не поехал» (автобиография).

Во время пребывания в Америке (кроме перечисленных выше, точно датированных) были написаны стихотворения: «Барышня и Вульворт», «Вызов», «Американские русские», «Бруклинский мост», «100%», «Порядочный гражданин». Черновики всех этих стихотворений — в одной «американской» записной книжке. Последнее в книжке стихотворение «Домой» было, очевидно, начато по дороге домой на пароходе, закончено в декабре 1925 года. Остальные стихи, связанные с этой поездкой («Сифилис», «Тропики», «Мексика — Нью-Йорк», «Свидетельствую»), были написаны позже — в первой половине 1926 года.

Кроме того, в поездке была начата и в значительной мере написана книга очерков «Мое открытие Америки».

5 ноября Маяковский приехал в Гавр. Из Гавра поездом в Париж.

7 ноября в газете «Парижский вестник» напечатан отрывок в 2-й части поэмы «Владимир Ильич Ленин».

В тот же день выступление в полпредстве СССР с чтением стихов.

«7 ноября от 5 до 7 ч. дня в здании Полномочного представительства СССР во Франции имел место официальный прием по случаю 8-й годовщины Октябрьской революции. Квартет Глазунова исполнил высокохудожественную программу, после которой приехавший только что из Нью-Йорка поэт Маяковский прочел несколько своих новых произведений» («Парижский вестник», 1925, 10 ноября).

12 ноября — второе выступление в Париже в помещении Океанографического

- 321 -

института на вечере, организованном Объединением студентов СССР во Франции.

«Впервые в Париже, проездом из Мексики и Соединенных Штатов в СССР, выступит поэт В. В. Маяковский.

I. Там и у нас (доклад об искусстве).

II. Стихи о Мексике, Соединенных Штатах, Париже.

III. Ответы на записки» («Парижский вестник», 1925, 11 ноября).

«Поэт намеревался рассказывать исключительно о своих эстетических восприятиях из вежливости к Франции, выдавшей ему визу и запрещающей говорить о политике. Но как-то получилось само собой, что вместо литературного доклада Маяковский сделал доклад «социально-экономически-политический» («Вечерняя Москва, 1925, 2 декабря).

«Кто не видел и не слыхал Маяковского, должен пожалеть, что не попал на этот доклад. Трудно представить себе лучшего рассказчика для широких масс. Маяковский — создание новой России. В его могучей, широкой, подвижной фигуре, в его товарищеской фамильярности с слушателями, в его непринужденной манере, в его едкой иронии, — во всем его существе сказывается нечто, что роднит его с русским рабочим, с человеком из народа. Когда, расхаживая под большой стенной картиной, изображающей морское судно на океане, он рассказывал нам о своем путешествии в Мексику и Соединенные Штаты, или когда, повысив свой мощный голос, он читал нам свои стихи, написанные по поводу виденного, невольно хотелось сказать: да, такими именно глазами смотрел бы на Америку русский рабочий... Слушая эти красочные рассказы, пересыпанные тонкими, меткими замечаниями, слушая эти звонкие стихи, с их часто неожиданными аккордами, дающими новый смысл всей картине, мы незаметно досидели до часу ночи. И хотелось еще и еще слушать этого мощного поэта. Не хотелось покидать этой прекрасной залы, этой оживленной, то серьезной, то улыбающейся аудитории» («Парижский вестник», 1925, 14 ноября).

13 ноября в газете «Парижский вестник» напечатано стихотворение «Христофор Коломб» под заглавием «Открытие Америки».

14 ноября приехал в Берлин.

18 ноября выехал из Берлина через Литву в Москву1.

22 ноября Маяковский вернулся в Москву.

За время отсутствия Маяковского появились в печати следующие стихотворения: «Ялта — Новороссийск» («Прожектор», № 10); «Еду» и «Город» («Прожектор», № 12); «Прощание (Кафе)» («Огонек», № 28); «Выволакивайте будущее» («Смена», № 11); «Верлен и Сезан» («Прожектор», № 13); «Атлантический океан» («Известия», 15 августа); «6 монахинь» под заглавием «Монашки» («Прожектор», № 16); «Даешь мотор!» («Самолет», № 8) и отрывки из поэмы «Летающий пролетарий» (в журналах «Красная нива», № 30, «Новый мир», № 7, «Молодая гвардия», № 8).

Вышли следующие книги: в июне — агитпоэма «Сказка про купцову нацию, мужика и кооперацию», написанная совместно с Н. Асеевым (изд. Центросоюза); в сентябре — поэма «Летающий пролетарий» («Авиаиздательство и Авиахим»); сборник «Песни рабочим» (изд. «Долой неграмотность», 98 с.); сборник «Песни крестьянам» (изд. «Долой неграмотность», 168 с); в октябре — сборник «Париж»

- 322 -

(изд. «Московский рабочий»); в ноябре — детская книжка «Что такое хорошо и что такое плохо?» (изд. «Прибой», Ленинград).

В день приезда в Москву Маяковский дал интервью корреспонденту ленинградской «Новой вечерней газеты».

«Вчера из Америки вернулся в Москву известный поэт Маяковский. В беседе с нашим сотрудником он сообщил:

— Я выехал из Америки в октябре. Должен сознаться, что со мной не случилось там ни одного чисто американского приключения, ибо за «приключения», вроде приключений О. Генри, надо платить, а я не расходовался на этот вид развлечений, поэтому ничего необыкновенного со мной не случилось.

Зато слухи о моих успехах в Америке нисколько не преувеличены. Я нахожу, что иметь аудиторию в полторы тысячи человек в течение ряда недель — это, конечно, успех. Думаю, что, кроме литературного, мои лекции имели некоторое значение еще и в смысле революционном.

Из Нью-Йорка я проехал в Париж, где пробыл неделю, сделал доклад об Америке и читал стихи. Из Франции поехал в Берлин, где пробыл два дня, и вот я в Москве.

Отрекся ли я от футуризма? Это все равно, что сказать — отрекся от леопардов, чтобы перейти к тиграм. Отрекся от футуризма, чтобы продолжать Леф, ибо Леф (левый фронт искусств) — это единственное, что меня удовлетворяет!

Для печати я привез книгу стихов о Мексике, об Испании и об Атлантическом океане. Есть у меня и новая книга о Соединенных Штатах» («Новая вечерняя газета», 1925, 23 ноября).

1 декабря — выступление в Доме печати с чтением стихов, написанных в Америке.

«...Выступил со своими новыми стихами В. Маяковский, на днях вернувшийся из поездки по Америке. Хорошие стихи В. Маяковского были прочитаны с большим подъемом» («Известия», 1925, 3 декабря).

5 декабря заключил с Госиздатом четыре договора: на сборник стихов «Мексика — Америка» (срок сдачи 5 января 1926 г.), на книгу очерков «Поездка в Мексику и Америку» (срок 5 января 1926 г.), на пьесу в 3 действиях «Драма» (срок 15 января 1926 г.) и на роман (18 печ. листов, срок 15 апреля 1926 г.).

О том, что Маяковский собирается писать роман, он говорил еще в предисловии к сборнику «Вещи этого года» (см. июль 1923 г.). В декабре 1924 года «Вечерняя Москва» сообщала, что находящийся в Париже Маяковский «начал роман (прозой)». В Америке Д. Бурлюк писал: «Маяковский пишет роман. О чем — сам не говорит. Роман из русской жизни, будет в нем и Америка! Удалось послушать. Но что? Когда будет готово? Ничего никому не известно. Роман в двадцать листов». («Новый мир» (Нью-Йорк), 1925, 16 августа). Уже после заключения договора с Госиздатом в печати появилось сообщение, по которому можно судить о замысле: «В. Маяковский пишет роман по договору с ГИЗ. Место действия романа — Ленинград и Москва, время — с 1914 года по наши дни. В центре романа — изображение литературной жизни и быта, борьба школ и т. д.» («Книгоноша», 1926, № 10). Аналогичная заметка — в «Вечерней Москве» (1926, 26 февраля). Срок договора с Госиздатом, однако, много раз отодвигался и роман так и не был написан.

«Драма», на которую одновременно был подписан договор, — «Комедия с убийством» (см. 23 марта 1926 г.).

- 323 -

6 декабря в вечернем выпуске «Красной газеты» (Ленинград) напечатано стихотворение «Христофор Коломб» под заглавием «Открытие Америки».

6 декабря — выступление в Политехническом музее*.

«Первый большой вечер возвратившегося из путешествия поэта Владимира Маяковского. I. Доклад «Мое открытие Америки». Испания, Атлантический океан, Гавана, Вера-Круц, Мексика, Нью-Йорк, Чикаго, Париж.

Темы: Американцы ли американцы? Гавана, виски, сахар и сигары. Индейцы, гачупины и гринго. Тропический лес. Урожай фуража и президентов. Бой быков. Странные министры. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ 33! Москва в Польше. Первое звездное знамя от Ларедо до Нью-Йорка. По земле, под землей и по небу. Мораль и удочерение. Иллюстрации к Марксу. Одесса-отец. Змеиные яйца в Москве. Негры, джаз и чарлстон. Басни о Форде, Чикаго, 150 000 000 и бойни.

II. Мексика, стихи и поэмы. 1. Испания. 2. Христофор Колумб. 3. 6 монашек. 4. Черные и белые. 5. Мелкая философия на глубоких местах. 6. Индейская история.

Соединенные штаты. 1. Бродвей. 2. Вульворт и барышня. 3. Кемп Нит Гедайге. 4. Ол райт. 5. Их язык. 6. Небоскреб в разрезе. 7. Злоба. 8. Бруклинский мост.

По окончании ответ на записки» (афиша).

«Маяковский открыл не только Америку, но и новые качества в себе. Маяковский вернулся в Москву не прежним. Американские наблюдения пробудили в поэте качества социолога, экономиста и политика. Маяковский хочет не только показывать, но и доказывать. Убеждать не только художественными средствами, но и отвлеченно-теоретическими. Поэтому-то доклад Маяковского звучал так для него необычайно... Это не помешало докладу быть чрезвычайно ценным и интересным. Маяковский не только увидел многое, но и глубоко понял. Обретя новые качества, Маяковский не потерял своих прежних. Доклад дважды уступал место чтению стихов, написанных во время путешествия» («Вечерняя Москва», 1925, 8 декабря).

«Лекция Маяковского привлекла огромное количество слушателей. Даже имеющих билеты пропускали по очереди. Изнемогавшие милиционеры грозили вызвать конную милицию. В аудитории были заняты все места — и кресла, и на эстраде, и на ступеньках» («Новая вечерняя газета», 1925, 9 декабря).

8 декабря — выступление в Доме печати с докладом о поездке в Америку.

«Вернувшийся на днях из Америки В. Маяковский прочел вчера в Доме печати доклад, в котором делился с аудиторией своими путевыми впечатлениями» («Красная газета», веч. вып., 1925, 9 декабря).

14 декабря в газете «Вечерняя Москва» напечатано стихотворение «Мелкая философия на глубоких местах».

14 декабря — выступление в Доме печати на диспуте «Больные вопросы советской печати»*.

«Разрешите сказать два слова о своем поэтическом ремесле. У меня большой зуд на писание сатирических вещей... Но у нас сатирических журналов очень мало, да и они загружены материалом, а в газету ни один редактор стихотворения не пустит, потому что считает их вообще ерундой... Приложены ли какие-нибудь услилия для того, чтобы создать из стихотворца фельетониста? А ведь мы знаем, что и стихотворный фельетон настолько может выхлестать человека, что за год вперед будет сквозь брюки красное мясо просвечивать».

- 324 -

18 декабря в журнале «Экран» напечатан очерк «Америка» (из книги «Мое открытие Америки»).

19 декабря — выступление в Политехническом музее с докладом «Дирижер трех Америк (США)»*.

Афиша: «I. Темы: Бог доллар — доллар дух святой. Кино — Чаплин, Золотая горячка, горничная в 15 тысяч в неделю. Нью-йоркский поэтический Конотоп. Фотомонтаж князя Бориса. Принцесса Сирилл. Змеиные яйца в Москве. Неподкупность продажных газет. Негритянский великий поэт А. С. Пушкин. Форд, как он есть. Американские рабкоры о Форде. Приключения мистера Браунинга. Какая Америка интересней — моя или всамделишная. Горький и Короленко об Америке и СШСА.

II. Стихи и поэмы о Мексике, Америке, Атокеане, Испании и Франции 1. Статуя свободы. 2. Моктецума — Ястребиный Коготь. 3. Сто этажей. 4. Маркита. 5. Гав-ду-ю-ду. 6. Бой быков. 7. Бруклинский мост. 8. Париж. 9. Петров и Каплан. 10. Первое предостережение.

После доклада ответ на записки».

22 декабря заключил соглашение с Комиссией по изысканию средств помощи студентам 1-го МГУ об организации выступлений в городах Ленинграде, Харькове, Ростове н/Д, Баку и Тифлисе.

23 декабря сдал в Госиздат тома II и III собрания сочинений.

25 декабря в журнале «Экран» напечатано стихотворение «Барышня и Вульворт».

28 декабря — смерть Сергея Есенина*.

«Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным. Я узнал об этом ночью, огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, и подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли предсмертные строки:

В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

После этих строк смерть Есенина стала «литературным фактом» (Маяковский, «Как делать стихи», см. далее 2 марта 1926 г.).

31 декабря в журнале «Прожектор» напечатано стихотворение «Бруклинский мост».

Вышел альманах «Красная новь», № 2, со стихотворением «Жорес».

Сноски

Сноски к стр. 292

¹ Помета Н. Асеева. «Присоединяюсь целиком. 1925. 18 янв.»

Сноски к стр. 300

¹ Всемирная художественно-промышленная выставка.

Сноски к стр. 310

¹ «Трейн» — поезд городской надземной железной дороги, проходящий над зданием «Сентрал Опера Хауз».

Сноски к стр. 312

¹ Сохранился нарисованный Маяковским в этот день портрет Е. П. Джонс (урожд. Алексеева) — сб. «Красная стрела», Нью-Йорк, 1932, с. 18 (Ред.)

Сноски к стр. 319

¹ Американская секция МОПР.

Сноски к стр. 321

¹ См.: Волков-Ланнит Л. Ф. Вижу Маяковского, М., 1981, с. 152, 156, (Ред.)