222

Книга «Для голоса». Художник-конструктор Л. Лисицкий

1922

1 января1.

2 января в письме к Л. Ю. Брик писал:

«...приехал Витя Хлебников: в одной рубашке! Одели его и обули. У него длинная борода — хороший вид, только чересчур интеллигентный»*.

С этим письмом Маяковского было послано и небольшое письмо Хлебникова к Л. Ю. Брик, где он писал: «Эта приписка — доказательство моего пребывания в Москве и приезда к милым дорогим друзьям на Мясницкую»*.

2 января — выступление в Доме печати на обсуждении спектакля мастерской Н. Фореггера «Хорошее отношение к лошадям»*.

8 января — выступление в Политехническом музее — «Первый настоящий вечер сатиры»*.

Афиша: «Образец веселого доклада. 1. Древний юмор. Саша Черный, Александр Черный, Александр Иванович Белый. Пр. Аверченки. 2. Сегодняшний грозовой юмор: вечер смеха и забавы. 3. Моя сатира: анекдоты, пословицы, надписи и прочие смешные вещи. Маяковский прочтет штук 15 своих сатирических вещей и штук 12 юмористических (большие и маленькие)».

223

19 января — выступление в Большой аудитории Политехничекого музея на первом вечере «Чистка современной поэзии».

В связи с этим вечером есть большая запись в дневнике Д. А. Фурманова: «Аудитория Политехнического музея набита сверху донизу. Интерес у публики выявляется колоссальный. Да и как не интересоваться: в хаосе литературных течений, школ, направлений и групп, которые плодятся с невероятной быстротой, разобраться одному не под силу, а «чистка» — это оригинальная форма коллективного труда, она может многое вывести наружу, объяснить, опровергнуть, доказать… Не так важно, конечно, будет или нет «вычищен» какой-нибудь отдельный поэт: вычищать его по существу неоткуда, ибо «не существует даже и профсоюза поэтов», как доложил Маяковский. Да и невозможное дело «заставить» отойти от писания того, кто пишет. Дело не в этом. Важно творчеству поэта дать общественную оценку, определить его место в современности вообще и в поэзии в частности: нужен ли он новому времени, новому классу, совершенно новому строю мыслей, которым живет Советская Россия...

Маяковский положил в основу «чистки» три самостоятельных критерия:

1) работу поэта над художественным словом, степень успешности в обработке этого слова, 2) современность поэта переживаемым событиям, 3) его поэтический стаж, верность своему призванию, постоянство в выполнении высокой миссии художника жизни...

Завядшие рифмы и мертвые размеры должны уступить место каким-то новым, органическим формам, как неизбежно вытекающим из суммы новых идей, запросов и чувств. С этой точки зрения не выдерживают критики даже большие мастера художественного слова, которые ушли корнями в старый мир и никак не хотят (а может быть, и не могут) понять и принять того нового, что несет с собою и чего требует настоятельно новая эпоха... Итак, первым требованием предъявляется: усиленная и плодотворная работа над словом, над его обновлением, оживлением, мастерским объединением его с другими — и старыми и новыми словами. Второй критерий, пожалуй, еще более серьезен, еще легче поможет нам разобраться в истинных и «примазавшихся» поэтах: это их современность. Вот тема, которая вызывает бесконечные споры! Вот дорожка, на которой схватываются в мертвой хватке поэты старого и нового мира! В сущности, вопрос этот есть коренной вопрос о содержании и об основе самой поэзии — для нас, революционеров, такой ясный, самоочевидный вопрос.

Можно ли и теперь воспевать «коринфские стрелы» за счет целого вихря вопросов, кружащихся около нас? Часть аудитории, правда небольшая, стояла, видимо, за «коринфские стрелы» — это зрители жизни, революционный балласт, люди, от которых не было и никогда не будет никакого толку. Но властно господствовала и торжествовала совсем иная идея — о подлинной задаче художника: жить новой жизнью современности, давать эту современность в художественных образах, помогать своим творчеством мучительному революционному процессу; участвовать активно в созидании нового царства. И когда с этим критерием мы подходим к поэтам современности, многие остаются за бортом, поэтами во всем объеме этого слова названы быть не могут: комнатная интимность Анны Ахматовой, мистические стихотворения Вячеслава Иванова и его эллинские мотивы — что они значат для суровой, железной нашей поры?..

Третьим критерием было определение поэтического стажа. По нашему мнению, этот критерий является малосущественным, так как подлинным поэтом мы вправе назвать и начинающего, раз уже в первых его произведениях блеснут искры несомненного дарования.

Под углом зрения высказанных соображений дурную репутацию получили Адалис, Вячеслав Иванов, Анна Ахматова, группа «ничевоков» и др. С большим вниманием и одобрением отнеслись пока только к творчеству Асеева...

Другие поэты, видимо, будут очищены в ряде следующих собраний» (запись от 23 января 1922 г.)*.

В первой половине февраля закончена поэма «Люблю» (первоначальное заглавие — «Любовь»)*.

224

В январе — первых числах февраля были сделаны последние «Окна сатиры».

Из последних «окон», сделанных Маяковским в январе — феврале, сохранились только два (видимо, в это время прекратилось фотографирование каждого «окна», как это принято было в РОСТА с самого начала работы): «Опыт новой экономической политики показал, что мы на верном пути» и «Эй, гражданин! Понял ли ты...».

В феврале в «Моем журнале Василия Каменского», № 1, напечатан ответ на анкету «Что увлекает вас сегодня?».

«Увлекаюсь всем. В данную секунду ищу рифму к Фотиевой». (Маяковский работал в то время над поэмой «V Интернационал», в одном из набросков которой такая рифма есть.)

13 февраля — выступление на открытии Центрального дома просвещения и искусства.

«Тов. Маяковский приветствует Ц. Д. (Дом просвещения и искусства) как центр творческой мысли, призывая к решительному отпору раскованному мещанину. Тов. Маяковский кончает чтением отрывка своей последней поэмы «IV Интернационал» («Вестник искусств», 1922, № 2).

«Когда после первого чтения «150 000 000» Маяковского спросили, искренни ли революционный пафос и революционная ирония, которыми полна эта поэма, его друзья-теоретики пытались доказать, что искренности не место в искусстве... Я готов спорить с кем угодно, что Маяковский был глубоко взволнован, когда писал «150 000 000», но в присутствии своих друзей-теоретиков (к слову сказать, коммунистов) он постеснялся своей искренности и не ответил на поставленные перед ним вопросы. На эти вопросы Маяковский ответил после чтения пролога к его новой поэме «IV Интернационал». Когда автор этих строк бросил ему упрек, что этот пролог чистая публицистика: «Что я могу поделать? Ведь я принадлежу не к пушкинской школе, а к некрасовской» (А. Луначарский, «Очерк литературы революционного времени», 1922).

«Маяковский в последнее время довольно гордо называет себя некрасовцем, не в том смысле, конечно, чтобы он видел в Некрасове, представителе деревни, своего предшественника, а в том смысле, что его поэзия все более и более проникается своеобразной напряженной публицистикой. Это особенно заметно в поэме «150 000 000» и, пожалуй, еще больше в недавно слышанном мною введении в новую поэму «4-й Интернационал». Некрасов-сатирик, Некрасов — изобразитель города находится, несомненно, где-то на восходящей линии от этих произведений Маяковского» (А. Луначарский, 1922)*.

В интервью о современных литературных направлениях для радиоинформации, передаваемой за границу, Луначарский 3 марта 1922 года сказал: «Что касается писателей непролетарского происхождения, то здесь очень резко определились черты крупнейшего руководителя футуристической русской литературы Маяковского, давшего несколько чрезвычайно сильных произведений, находящихся в полном созвучии с эпохой» (ЦГАЛИ).

17 февраля — выступление в Политехническом музее — продолжение вечера «Чистка современной поэзии».

«Когда в Политехническом музее Маяковский чистил поэтов по алфавиту, среди аудитории нашлись молодые люди, которые вызвались, когда до них дошла очередь, сами читать свои стихи, чтобы облегчить задачу Маяковскому. Это возможно только в Москве и нигде в мире, — только здесь есть люди, которые, как шииты, готовы лечь на землю, чтобы по ним проехала колесница зычного голоса» (О. Мандельштам, «Литературная Москва». — «Россия», 1922, № 2).

225

19 февраля — выступление в Доме печати на литературном аукционе в пользу голодающих Поволжья.

Маяковский провел этот аукцион в антракте спектакля мастерской Фореггера. Среди книг, продававшихся на аукционе, было «Все сочиненное Владимиром Маяковским» с надписью:

Отдавшему все для голодных сел
Дарит Маяковский свое «Всё».

«Устроенный в Доме печати в воскресенье 19 февраля во время спектакля «американский аукцион» книг и автографов с участием В. Маяковского прошел весьма успешно. Выручено в общей сложности с аукциона и права выхода из Дома печати около 40 000 000 рублей. Книга Маяковского «Все сочиненное Вл. Маяковским» прошла за 18 900 000 р., автограф присутствовавшего в зале М. Литвинова за 5 250 000 р., за выступление с чтением стихов С. Есенина было собрано 5 100 000 р. Все деньги переданы в Губернскую комиссию помощи голодающим при Главполитпросвете» («Правда», 1922, 21 февраля)*.

1 марта — выступление в художественном секторе Цекрабиса на диспуте о «Живописи быта» (в связи с предстоящей 47-й выставкой передвижников).

По воспоминаниям Ф. Богородского (1959), Маяковский «сказал, как всегда, остроумную речь, в которой, между прочим, чувствовалось какое-то сожаление о том, что он бросил заниматься живописью. Примечательно, что, сказав свою речь, Маяковский тут же ушел, не выслушав ответных слов художников»*.

По воспоминаниям П. Радимова (1973), выступавшего на этом диспуте с докладом: «Сторонники беспредметного искусства встретили мой доклад в штыки. Поддерживал меня в этом споре Касаткин. Был на этом диспуте и Маяковский, но, не дослушав речи Касаткина, ушел»*.

2 марта — выступление в Политехническом музее на вечере «Поэты — голодающим».

«Выйдя на усиленные вызовы публики, Маяковский заявил, что прочтет свою новую вещь «Пролог к четвертому Интернационалу» только в том случае, если публика хорошо пожертвует в пользу голодающих. В результате обхода аудитории Маяковским была собрана значительная сумма, которая вместе с пожертвованиями присутствующих поэтов составила 16 миллионов рублей, здесь же переданных члену комиссии Помгола» («Вечерние известия», 1922, 6 марта).

Весной написан текст для агитплаката: «Займем у бога» (в связи с постановлением ВЦИК об изъятии из церквей золота); был ли выпущен плакат — не установлено.

Написано стихотворение «Выждем» (в связи с предстоящей конференцией в Генуе). Было ли напечатано, не установлено.

5 марта в газете «Известия» напечатано стихотворение «Прозаседавшиеся» под заглавием «Наш быт. Прозаседавшимся».

С этого стихотворения началось сотрудничество Маяковского в «Известиях».

6 марта В. И. Ленин, выступая на коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов, похвалил стихотворение Маяковского «Прозаседавшиеся».

«Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта,

226

хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно» (Речь Ленина была напечатана в «Известиях», 1922, 8 марта).

«Прозаседавшиеся» очень насмешило Владимира Ильича, и некоторые строки он даже повторял» (А. Луначарский, 1924)*.

О начале своей работы в «Известиях» Маяковский рассказал на диспуте «Больные вопросы советской печати» 14 декабря 1925 года: «Я лично ни разу не был допущен к Стеклову. И напечататься мне удалось только случайно, во время его отъезда, благодаря Литовскому1. И только после того, как Ленин отметил меня, только тогда «Известия» стали меня печатать».

11 марта — выступление в Доме печати с чтением стихов после спектакля мастерской Фореггера*.

12 марта в газете «Известия» напечатано стихотворение «Спросили раз меня: «Вы любите ли Нэп?» — «Люблю, — ответил я, — когда он не нелеп».

13 марта — выступление на двухлетнем юбилее Дома печати.

«В. Маяковским была прочитана новая поэма «Люблю» («Кооперативное дело», 1922, 15 марта)*.

15 марта в газете «Известия» напечатано стихотворение «Сволочи» под заглавием «Слушайте!»

21 марта Маяковский отредактировал обращение к транспортникам Поволжья, написанное в ЦК профсоюза железнодорожников (о движении продовольственных грузов в голодающих губерниях)*.

25 марта — выступление в Доме печати (вечер на усиление средств Дома печати).

В конце марта вышла отдельным изданием поэма «Люблю» (Изд. «МАФ» «Московская — в будущем международная — ассоциации футуристов», тираж 2000, серия поэтов, № 1)*.

Издательство «МАФ» было организовано Маяковским на договорных началах с Высшими художественно-техническими мастерскими (Вхутемас), у которых была своя учебная типография. На каких условиях была выпущена первая книга («Люблю») — неизвестно, но в дальнейшем установился такой порядок: Маяковский получал от Госиздата ссуду на издание, передавал ее производственному бюро Вхутемаса, книга печаталась и сдавалась Госиздату. Госиздат шел на такую систему работы в некоторых областях (например, беллетристика, детская литература и т. д.), не имея в то время возможности удовлетворить потребности по основным разделам своей программы — политической и учебной литературе.

227

В марте вышли агитплакаты с текстами Маяковского в помощь голодающим Поволжья: «Товарищи! Граждане! Всех бороться с голодом зовет IX съезд Советов», «В РСФСР 130 миллионов населения», «Надо помочь голодающей Волге!», «Гужевая повинность заменяется трудгужналогом».

В марте — апреле в журнале «Вещь», № 1—2 (Берлин), напечатано стихотворение «Приказ № 2 армии искусств» (без заглавия).

2 апреля в газете «Известия» напечатано стихотворение «Бюрократиада».

10 апреля — выступление (?) в Малом зале Консерватории на диспуте «Первый удар направо», организованном Ассоциацией деятелей революционного искусства*.

11 апреля — выступление (?) в Доме печати на диспуте о «Беспредметной культуре»*.

12 апреля в газете «Известия» напечатано стихотворение «Моя речь на Генуэзской конференции».

28 апреля — встреча на Кузнецком мосту с Мариной Цветаевой.

«Встреча эта, судя по записи в тетради, произошла в один из канунных дней Марининого отъезда, ранним утром, на пустынной еще московской улице. Маяковский окликнул Марину, спросил, как дела. Она сказала, что уезжает к мужу, спросила: что передать загранице? «Что правда — здесь», — ответил он, усмехнувшись, пожал Марине руку и — зашагал дальше.

А она смотрела ему вслед и думала, что оглянись он и крикни: «Да полно вам, Цветаева, бросьте, не уезжайте!» — она осталась бы и, как зачарованная, зашагала бы за ним, с ним» (А. С. Эфрон, 1975; см. также 7 ноября 1928)*.

30 апреля в газете «Известия» напечатано стихотворение «Мой май».

В апреле вышли агитплакаты с текстами Маяковского в помощь голодающим Поволжья: «Граждане, поймите же наконец...», «Нечего есть! Обсемениться нечем!..» и плакат Главполитпросвета: «Топливо — основа республики».

1 мая — встреча с А. В. Луначарским.

«Вчера у Б(риков) был «торжественный прием» Наркома. Были Рощин, Хлебников, Пастернак, Крученых, Каменский, Рита Райт, Кушнер и весь Комфут. Нападали на Луначарского все, он только откусывался. Спор шел в плоскости теперешней работы футуристов: современное, дескать, забивает «вечное». Этим «вечным» заторкали Анатолия Васильевича все. В конце спора Луначарский признал, что «в этой комнате сейчас собрано все наиболее яркое и певучее нашего поколения» (Н. Асеев, «Вести из Москвы» (из письма). — «Дальневосточный телеграф», 1922, 25 мая)1*.

2 мая Маяковский выехал в Ригу (первая поездка Маяковского за границу).

228

«Сейчас же после прибытия, после сдачи паспорта на визирование, шпики политохранки сняли копию с его фотографии на паспорте, размножили и снабдили ею самых опытных филеров. Им было поручено устраивать за поэтом непрерывную слежку. В политической охранке немедленно было заведено учетное дело на поэта. На имя Владимира Маяковского были составлены две карточки: одна — учетная и другая — для особых целей. В учетной карточке Маяковского под графой: «суть обвинения», тщательно выведено рукой канцелярского чиновника: «Работник комиссариата просвещения — работник представительства Советской России».

...Опытные филеры назойливо ходили по пятам Маяковского, точно отмечали каждый его шаг и ежедневно обстоятельно докладывали своему начальству. Когда во время прогулки Маяковский заглянул в книжный магазин, шпики политохранки подвергли продавца магазина тщательному допросу, допытываясь у него, какими книгами интересовался «опасный иностранец».

Во время своего пребывания в Риге Маяковский намеревался прочесть публичную лекцию. Реакционные правители буржуазной Латвии не на шутку перепугались и приняли все меры к тому, чтобы не допустить публичного выступления советского поэта. Основываясь на решении министра внутренних дел, префект города Риги запретил лекцию...» («Советская Латвия» (Рига), 1947, 13 апреля).

В Риге, в издательстве «Арбейтерхейм» («Рабочий дом»), в это время вышло второе издание поэмы «Люблю», но было конфисковано и уничтожено полицией.

«Прибывший в Ригу Маяковский напечатал в одной из местных типографий брошюру под заглавием «Люблю». Около двух с половиной тысяч экземпляров этой брошюры полицией конфискованы» («Сегодня» (Рига), 1922, 13 мая).

Во время пребывания в Риге Маяковский дал журналисту А. Тупину интервью, которое было напечатано через 5 месяцев в начавшей выходить в Риге русской газете «День» (№ 7, 9 октября 1922)*.

«О положении искусства в Советской России? В первые годы Республика уделяла мало внимания искусству. Некогда было. Нужно было воевать. Потом все силы пошли на политическое и экономическое строительство... Из всех видов искусств развилась главным образом поэзия. Она не требовала сложных технических организаций. Поэзия легко умещается не только на клочке бумаги, но и в головах толпы. Она не требует ни отопления громадных зал, ни красок, ни инструментов... Мы, футуристы, объединились в начале 1922 года в отдельную группу МАФ, Московская ассоциация футуристов (в будущем международная). Мы устроили издательский комитет, уже выпустили две книжки: моя «Люблю» и Асеева «Стальной соловей». Скоро выйдут и другие.

Рядом с нами так называемый Акцентр (академический центр), возглавляемый П. С. Коганом. В области политической и экономической мы с этой организацией дружны, мы все — революционеры, коммунисты. Но, когда вопрос идет об эстетике, эта группа является нашим противником. Мы повсюду организовали свои ядра. Теоретическими сообщениями, интеллектом, волей мы достигли громадных результатов. Мы привели в движение громадное количество учреждений: художественные учебные заведения, бывшее Училище ваяния и зодчества, драматические школы, Петербургскую академию художеств... В Советской России существует бесконечное количество театров, художественных студий, появилась и масса издательских фирм: снова появляются книги Брюсова, Чулкова, символистов.

В литературных течениях еще можно указать на группу так называемых «имажинистов». Это крошечная группка, имевшая лишь успех в эту эпоху, когда

229

все остальные группы передовые занимались строительством и политической работой. Теперь же она уже выдыхается. Из всех них останется лишь Есенин.

Отношение к нам советской власти? Советская власть, несмотря на трудности и непонимание моего творчества, оказала массу ценных услуг, помогла. Нигде, никогда я не мог иметь такой поддержки. В 1919 году было выпущено 110 тысяч моих сочинений, тогда как прежде поэзию печатали лишь в количестве 9000 экз. «Мистерия-буфф» была позднее выпущена в 30 000 экз., она выдержала четыре издания.

Мои дальнейшие планы? Я хочу окончательно отойти от политической работы и заняться литературной в крупном масштабе. В данный момент я заканчиваю большую поэму «IV Интернационал» — будущую жизнь мира так, как я его себе представляю. Кроме того, мною уже начат большой теоретический обзор «Чистка российской литературы».

13 мая Маяковский вернулся в Москву.

15 мая заключил договор с производственным бюро Вхутемаса на издание сборника «Маяковский издевается».

Срок сдачи 20 мая. Вхутемас обязан выпустить книгу не позднее 10 июня.

Около этого времени еще один договор на 2-е (фактически 3-е) издание поэмы «Люблю» (договор без даты).

Срок сдачи рукописи — 20 мая. Вхутемас обязан выпустить книгу не позже 25 июня.

15 мая — выступление на диспуте в Театре актера о постановке «Великодушного рогоносца» Кромелинка*.

«Накануне диспута появилась статья А. В. Луначарского, в которой он с необычной для него резкостью отзывался о «Великодушном рогоносце», говоря, что этой постановкой Мейерхольд словно ему «в душу наплевал»...

Маяковский ни с кем не спорил в обычном смысле слова. Он решительно утверждал, и сама манера его речи, сама подача слова исключала возможность полемики и возражений... Он припечатывал словами, бросая реплики, словно бил раскаленным молотом по наковальне. Речь его не «лилась плавно» — фразы выбрасывались мощными ударами.

Он говорил, что Луначарскому, естественно, не могут нравиться ни выстроенные Мейерхольдом конструкции, станки, лестницы, скаты и прочие сценические сооружения, ни прозодежда, в которую он облачил исполнителей.

— Анатолий Васильевич, — говорил Маяковский, — не только нарком, но еще и драматург, и в своих пьесах он чаще всего любит выводить на сцену венценосных королей и иных величественных и важных персонажей. А теперь представьте себе его негодование и ужас, — продолжал он, — если Всеволод Эмильевич вздумает нарядить этих царственных особ в прозодежду. Мало того, а вдруг ему придет фантазия заставить всех этих королей и героев кувыркаться, карабкаться по лестницам или скатываться по этим скользким трапам... на собственной мягкой части тела! Как тут не вознегодовать? Это ли не плевки в душу.

Каждая реплика Маяковского вызывала бурю в зале. Полемика? Нет, это была блестящая расправа — как первоклассный борец он положил противника несколькими ударами на обе лопатки» (Г. Крыжицкий, 1967)*.

23 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Как работает республика демократическая».

28 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Баллада о доблестном Эмиле».

28 мая — выступление (?) в Центральном доме работников

230

просвещения и искусств в дискуссии по докладу А. Пешковского «Ритм в стихотворной и прозаической речи»*.

В мае в журнале «Красная новь», № 3, напечатан «IV Интернационал» (пролог к поэме «V Интернационал»):

В мае вышел плакат с текстом Маяковского: «Басня про красноармейца, у которого из-за пуговицы голова пропала дешевле луковицы» (изд. Высшего Военно-редакционного совета).

В последних числах мая вышел сборник «Маяковский издевается» (изд. «МАФ», 48 с, тираж 5000).

В сборнике впервые были напечатаны «Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума» (см. октябрь 1920 г.) и «Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе», написанное, по-видимому, в конце 1921 года.

В рецензии на поэму «Люблю» и сборник «Маяковский издевается» в журнале имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном» писали: «Для нас важен факт, Маяковскому, казалось, нечего поставить на место сброшенных им условий и отношений. Внутренняя слепота, неумение уловить и понять ритм смысла современности завели его в тупик принципиального отрицания и превратили когда-то смелого зачинателя в ходячий анахронизм, в набивающего оскомину перекладывателя своих собственных, еще до «Облака» определившихся приемов» (1922, № 1).

«Как от Таганки до Плющихи, раскинулась необъятно литературная Москва от «Мафа» до «Лирического круга». На одном конце как будто изобретенье, на другом — воспоминанье: Маяковский, Крученых, Асеев — с одной, с другой — при полном отсутствии домашних средств — должны были прибегнуть к петербургским гастролерам, чтобы наметить свою линию. В силу этого о «Лирическом круге», как о московском явлении, говорить не приходится.

Что же происходит в лагере чистого изобретенья? Здесь, если откинуть совершенно несостоятельного и невразумительного Крученых, и вовсе не потому, что он левый и крайний, а потому, что есть же на свете просто ерунда (несмотря на это, у Крученых безусловно патетическое и напряженное отношение к поэзии, что делает его интересным, как личность), здесь Маяковским разрешается элементарная и великая проблема «поэзии для всех, а не для избранных». Экстенсивное расширение площади под поэзию, разумеется, идет за счет интенсивности, содержательности, поэтической культуры. Великолепно осведомленный о богатстве и сложности мировой поэзии, Маяковский, основывая свою «поэзию для всех», должен был послать к черту все непонятное, т. е. предполагающее в слушателе малейшую поэтическую подготовку. Однако обращаться в стихах к совершенно поэтически неподготовленному слушателю столь же неблагодарная задача, как попытаться усесться на кол. Совсем неподготовленный совсем ничего не поймет, или же поэзия, освобожденная от всякой культуры, перестанет вовсе быть поэзией, и тогда уже по странному свойству человеческой природы станет доступной необъятному кругу слушателей. Маяковский же пишет стихи и стихи весьма культурные: изысканный раешник, чья строфа разбита тяжеловесной антитезой, насыщена гиперболическими метафорами и выдержана в однообразном коротком паузнике. Поэтому совершенно напрасно Маяковский обедняет самого себя» (О. Мандельштам, «Литературная Москва». — «Россия», 1922, № 2).

Лето (июнь — август) Маяковский жил на даче в Пушкине (под Москвой), очень часто приезжая в город по делам.

12 июня заключил договор с производственным бюро Вхутемаса на издание полного собрания сочинений в 4-х томах.

Сроки сдачи томов: 2-го — 19 июня, 3-го — 26 июня, 4-го —

231

3 июля, 1-го — 11 июля. Вхутемас обязан выпустить издание до 20 августа.

19 июня сдал в производственное бюро Вхутемаса 3-й и 4-й тома полного собрания сочинений.

26 июня сдал в производственное бюро Вхутемаса 2-й том полного собрания сочинений.

11 июля сдал в производственное бюро Вхутемаса 1-й том полного собрания сочинений.

Вместе с 1-м томом была сдана автобиография Маяковского «Я сам», написанная для этого издания.

В 1928 году для собрания сочинений, выходившего в Госиздате Маяковский дополнил ее и довел до 1928 года.

Журналист В. Боцяновский, встречавшийся с Маяковским в 1918—1919 годах вспоминал, что в 1919 году он обратился к Маяковскому с просьбой написать свою автобиографию. «Эту автобиографию я показал Венгерову... Я знал, как он бережно относится к документам, и поэтому эту вещь ему дал. Когда зашел разговор о музее имени Маяковского в Союзе писателей и что предполагается издать сборник, я вспомнил об этой автобиографии. Пробовал раскопать. Архив Венгерова находился в Книжной палате, потом в Пушкинском доме, в Институте литературы. Там все перерыли — ничего нет. Я напомнил хранителям Музея, что это написано на обыкновенном листе бумаги, красными чернилами, написано с обеих сторон, но нигде не могли найти. Они не знали, что это оригинал, и до сих пор эту вещь не нашли» (1938)1*.

В июле вышло 2-е издание поэмы «Люблю» (изд. «МАФ», тираж 3000).

Вышло 2-е издание сборника «Маяковский издевается» (изд. «МАФ», 48 с., тираж 5000).

В июле — августе в журнале «Красная новь», № 4, напечатана статья «В. В. Хлебников» (в связи со смертью В. Хлебникова 28 июня в деревне Санталово).

«Поэтическая слава Хлебникова неизмеримо меньше его значения. Всего из сотни читавших — пятьдесят называли его просто графоманом, сорок читали его для удовольствия и удивлялись, почему из этого ничего не получается, и только десять (поэты-футуристы, филологи «ОПОЯЗа») знали и любили этого Колумба новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами... Биография Хлебникова равна его блестящим словесным построениям. Его биография — пример поэтам и укор поэтическим дельцам... Практически Хлебников — неорганизованнейший человек... Конечно, отвратительна непрактичность, если это прихоть богача, но у Хлебникова, редко имевшего даже собственные штаны (не

232

говорю уже об акпайках), бессребреничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею...

Во имя сохранения правильной литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка, Крученых, Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе»*.

18 августа — выступление в 3-й студии МХАТ на диспуте «Современные писатели и революционный народ».

«Великий грех Осинского тот, что он считает хорошей писательницей Анну Ахматову, которую лучше называть Ахматкиной (как это сделано в пародии у Фореггера). Стихи Ахматовой очень удобно петь на мотив: «Ехал на ярмарку ухарь купец» (Маяковский изображает сие в натуре на потеху слушателям») («Правда», 1922, 27 августа)*.

19 августа — письмо В. Е. Татлина Маяковскому.

«Маяковский!

Я узнал, что моей моделью Интернационала в Доме Союзов ставят самовар. Прошу тебя немедленно принять меры и на митинге или лекции громко заявить об этом, да ты уж сам знаешь, как надо делать.

Нужно из этого сделать скандал, чтобы эту вещь сохранить...

Жму руку Татлин. 19/VIII-22»*.

1 сентября — написано «письмо о футуризме», в котором Маяковский сформулировал принципы футуристической поэтики*.

10 сентября в газете «Известия» напечатана 1-я часть поэмы «V Интернационал» под заглавием «Тридевятый Интернационал».

«Продолжение следует... Дальше будет говориться о слышанном и виденном Маяковской радиостанцией с 1950 по 2050 год» (примечание Маяковского).

11 сентября заключил дополнительное соглашение к договору от 12 июня с производственным бюро Вхутемаса на собрание сочинений.

Производственное бюро, не выпустившее собрание сочинений к сроку (20 августа), обязуется закончить издание в 2-х томах не позже 25 сентября. Маяковский обязуется «оставаться в Москве до 25 сентября и вести всю редакционную сторону издания».

17 сентября в журнале «Крокодил» (№ 4) напечатано стихотворение «Нате — басня о «Крокодиле» и о подписной плате».

23 сентября в газете «Известия» напечатана 2-я часть поэмы «V Интернационал».

В примечании ко 2-й части Маяковский писал: «Тридевятый», «пятый» интернационал — название одной и той же вещи. На заглавии «Пятый интернационал» остановлюсь окончательно».

24 сентября в журнале «Крокодил» напечатано стихотворение «Стих резкий о рулетке и железке».

2 октября — заявление в производственное бюро Вхутемаса об аннулировании договора от 12 июня на собрание сочинений, «ввиду, во-первых, повторного невыполнения пункта шестого договора... и, во-вторых, ввиду полной небрежности в отношении печатания

233

моих книг и в отношении выполнения заказов... Тем более считаю необходимым сделать это, так как мною не только добросовестно выполнялись условия договора, но и был испрошен для Вхутемаса в Гизе заем в размере десяти миллиардов рублей, а также получены заказы на приобретение в наличный расчет четыре тысячи девятьсот экземпляров моих сочинений, что совершенно облегчало работу Вхутемаса».

В начале октября вышел том II собрания сочинении Маяковского: «13 лет работы» (изд. «МАФ», 464 с., тираж 10 000).

В журнале «Кино-фот», № 4, напечатан ответ Маяковского на анкету о кино — «Кино и кино».

«Для вас кино — зрелище.

Для меня — почти миросозерцание...

Но — кино болен... ловкие предприниматели водят его за ручку по улицам. Собирают деньги, шевеля сердца плаксивыми сюжетцами.

Этому должен быть конец. Коммунизм должен отобрать кино у спекулятивных поводырей».

Послал Н. Чужаку в Читу корректурный оттиск автобиографии из 1 тома «13 лет работы». 7 ноября 1922 года Н. Чужак напечатал отрывок автобиографии Маяковского в газете «Дальневосточный телеграф» со следующим предисловием:

«Мною получен от В. В. Маяковского корректурный оттиск из его новой книжки «13 лет работы», представляющий автобиографию поэта до последних дней.

Хотя в Москве эта книжка еще не вышла, но, зная интерес дальневосточного читателя к имени Маяковского и учитывая время, которое книжка пройдет до Читы в случае выхода, я даю из нее некоторые отрывки в дальневосточную печать. Думаю, что В. В. не очень сильно будет меня ругать за это маленькое злоупотребление нашей далекой дружбой».

3 октября — выступление в Большом зале Консерватории с чтением поэмы «V Интернационал».

По заметкам в записной книжке:

«Зачем обычно ездят? Или бегут. Или удивляться. Я еду удивлять. Сейчас русское искусство в центре. Удивляются не политике, а именно искусству. И искусству новому, левому...»*

«Слякоть и осенняя унылость не помешали публике собраться в Большой зал Консерватории на вечер Маяковского.

— Я уезжаю в Европу, как хозяин, посмотреть и проверить западное искусство, — так заявил Маяковский во вступительном слове. — Искусство должно идти и служить массам.

— «V Интернационал» — это поэма предвидения. Образец формы творчества грядущих лет.

Чтение поэмы заняло львиную часть вечера... «Левым маршем» Маяковского вечер закончился» («Вечерние известия», 1922, 9 октября).

«Несколько дней тому назад состоялся прощальный вечер Маяковского, на котором выступали все члены МАФа... Прощание было шумное и веселое.

...Вл. Маяковский готовит новую книгу о любви. Им написано также стихотворение, посвященное В. И. Ленину» («Сегодня», 1922, № 4—5, 10—15 октября).

234

6 (?) октября выехал в Берлин — через Петроград, Нарву, Ревель, Штеттин*.

За время пребывания в Петрограде сдал в редакцию «Красной газеты» стихотворение «Владимир Ильич!» (написанное в апреле 1920 г.) и в редакцию «Красного журнала для всех» стихотворение «После изъятий».

Намерение Маяковского напечатать в эти дни стихотворение, обращенное к Ленину, возникло, вероятно, в связи с общим потоком поздравлений и приветствий, которые были адресованы В. И. Ленину по случаю его выздоровления. 3 октября В. И. Ленин впервые после четырех месяцев болезни председательствовал на заседании Совета Народных Комиссаров.

9 или 10 октября приехал в Ревель.

10 октября — выступление в Советском посольстве в Эстонии с докладом «О пролетарской поэзии».

«Недавно проездом в Европу побывал русский «гений» футурист Маяковский, в честь которого местное русское посольство организовало вечер, на котором присутствовали и приглашенные гости» («Эсмаспаев» (Ревель), 1922, 30 октября. Пер. с эст.).

11 октября на пароходе «Рюген» Маяковский выехал из Ревеля в Штеттин.

«В. В. Маяковский, поэт, приехал из Москвы через Штеттин в Берлин (Kurfürstenstrasse, Kurfürstenhotel)» («Новая русская книга» (Берлин), 1922, № 9).

15 октября — в Берлине в Galeria van Diernen открытие «Выставки изобразительного искусства РСФСР».

На выставке экспонировалось десять плакатов РОСТА работы Маяковского. 3 ноября Маяковский участвовал в диспуте о выставке в Берлинском Доме искусств, а вернувшись в Москву опубликовал небольшой очерк об этом первом показе советского искусства за границей в журнале «Красная нива» (1923, № 2, 14 января).

20 октября — выступление в Берлине в кафе «Леон» на собрании Дома искусств с докладом и чтением стихов*.

«Шестая пятница была целиком посвящена приехавшему из России поэту В. В. Маяковскому, который после краткого теоретического вступления прочел ряд своих произведений. На этой же пятнице присутствовал только что приехавший из Эстонии Игорь Северянин» («Новая русская книга» (Берлин), 1922, № 9).

«В теоретическом вступлении Маяковский бесцеремонно разделался с несимпатичными ему течениями русской поэзии, особенно яростно обрушился на «имажинят»... Бегущая впереди этого «поэта божьей милостью» слава песнопевца революции — заслуженная слава, а не преходящая мода. «Голод» — это не только лучшее, что было написано в связи с прошлогодним русским бедствием, но и одно из самых мощных произведений на эту тему вообще. Поэма «150 миллионов» полна такого искрометного вдохновения, такой бичующей сатиры, что может смело выдержать сравнение с выдающимися творениями европейской поэзии. А стихотворение о страдающей лошади свидетельствует о высокой лиричности разностороннего таланта Маяковского. В цельности, в непосредственности, в непредвзятости,

235

в смелых исканиях и творческом жаре — ценность Маяковского». («Накануне» (Берлин), 1922, 24 октября).

«После одной из размолвок Маяковский и Пастернак встретились в Берлине; примирение было столь же бурным и страстным, как разрыв. Я провел с ними весь день: мы пошли в кафе, потом обедали, снова сидели в кафе. Борис Леонидович читал свои стихи. Вечером Маяковский выступал в Доме искусств, читал он «Флейту-позвоночник», повернувшись к Пастернаку» (И. Эренбург, 1961)*.

27 октября — второе выступление в Берлине на собрании Дома искусств (в кафе «Леон») в прениях по докладу В. Шкловского «Литература и кинематограф»*.

В октябре в журнале «Новая русская книга» (Берлин, 1922, № 9) напечатана автобиография «Я сам».

В октябре — начале ноября — встречи с С. П. Дягилевым и С. С. Прокофьевым.

«С Дягилевым я встретился еще раз в Берлине, когда там был Маяковский, с которым мы провели несколько интересных вечеров. В один из них у Маяковского разгорелся с Дягилевым страстный спор о современном искусстве, в другой Маяковский читал свои стихи, которым мы внимали с увлечением» (С. Прокофьев, 1956)*.

В записной книжке Маяковского сохранились названия произведений Прокофьева, которые, возможно, автор играл Маяковскому и Дягилеву: 1) «Бабушкины сказки», 2) «Марш из Любви к трем апельсинам», 3) Романс, 4) Мимолетности, 5) 3-й концерт*.

Л. Ф. Жегин вспоминает, что по возвращении Маяковского из-за границы он встретил его на концерте Прокофьева*.

Художник М. Ф. Ларионов рассказывал автору этой книги в 1956 году: «Дягилев был в Берлине одновременно с Маяковским. Маяковский ему очень понравился. Почему вы не приедете в Париж? — спросил Дягилев. — А как? Надо иметь зацепку, — отвечал Володя. Дягилев обещал помочь с визой. Ему это было нетрудно сделать. У него были большие связи среди французов...»*

Так с помощью Дягилева в ноябре 1922 года Маяковский впервые попал в Париж. В предисловии к книге «Семидневный смотр французской живописи», тогда не увидевшей свет, Маяковский не забыл поблагодарить С. П. Дягилева за помощь: «Считаю нужным выразить благодарность Сергею Павловичу Дягилеву, своим знанием парижской живописи и своим исключительно лояльным отношением к РСФСР способствовавшему моему осмотру и получению материалов для этой книги»*.

1 ноября заключил договор с издательством «Накануне» в Берлине на сборник «Избранный Маяковский».

Срок сдачи рукописи 10 ноября 1922 года.

3 ноября — третье выступление в Берлине в Доме искусств на диспуте «Современная русская живопись и русская выставка в Берлине»*.

7 ноября — четвертое выступление в Берлине в полпредстве СССР на вечере, посвященном 5-й годовщине Октябрьской революции.

«В День пятой годовщины советской власти в каком-то большом зале Берлина торжество. Полный зал. А. Толстой читает отрывки из «Аэлиты». Читают стихи Маяковский, Кусиков. Читаю и я «Весенний день...» (И. Северянин, 1941)*.

236

15 ноября — пятое выступление в Берлине в Шубертзале, на вечере, организованном объединением российских студентов в Германии.

«В своем докладе о поэзии РСФСР В. В. Маяковский указал на пробуждение интереса к поэзии в России со стороны тех кругов, которые до революции ничем другим не могли заниматься, кроме каторжного труда на господствующие классы, требовавшие от поэзии непременно соловья и девушки с томным взором.

Ныне поэты, отождествляющие себя с революцией и прошедшие «испытание в грозе и буре», пользуются широкими симпатиями населения, глухого к произведениям, где нет отражения последних героических лет. «Быть русским поэтом, писателем (сказал Маяковский) можно, только живя в России, с Россией. Пусть не думают въехать в Москву на белом коне своих многотомных произведений засевшие за границей авторы...» Многочисленная аудитория со вниманием и бурными восторгами отнеслась к поэту» («Накануне» (Берлин), 1922, 18 ноября)*.

18 ноября Маяковский выехал из Берлина в Париж.

В день отъезда в письме к Р. Я. Райт писал: «Эх, Рита, Рита. Учили вы меня немецкому, а мне по-французски разговаривать».

В течение семи дней пребывания в Париже Маяковский посетил мастерские художников — Пикассо, Делоне, Брака, Леже, Барта, художественные галереи (магазины) С. и Л. Розенбергов, выставку «Осенний салон», парижские театры «Майоль», «Альгамбра», «Фоли бержер», посетил композитора И. Стравинского на фабрике пианол Плевель, встретился с писателем Жаном Кокто, был на похоронах Марселя Пруста, пытался познакомиться с Анатолем Франсом и Анри Барбюсом (их не было в то время в Париже), побывал на заседании Палаты депутатов и осмотрел аэродром Бурже (все это было описано им потом в очерках в «Известиях», декабрь — февраль 1923).

24 ноября — банкет, устроенный Союзом русских художников во Франции, редакцией журнала «Удар» и французскими художниками в честь Маяковского*.

«Приветственное слово от имени художников и артистов русского балета, а также и присутствовавшего на банкете С. Дягилева, произнесла Н. Гончарова, от имени поэтов — И. Зданевич, от имени французских литераторов — Вальдемар Жорж» («Удар» (Париж), 1923, № 4).

В письме, написанном через несколько дней после вечера, художник Ларионов сообщал Маяковскому: «В Париже до сих пор идут разговоры о вечере и прочитанных стихах — Маяковский на втором слове. Липшицы и Вальдемар1 не могут успокоиться, судят так и этак — заключают, что это очень грубо и резко, но ничего сделать нельзя. Поэты «Эспри-Нуво» скисли, и этот новый дух стал просто скверный запах. Все это их совсем перевернуло...»*

25 ноября Маяковский выехал из Парижа в Берлин.

В ноябре — декабре отпечатан в Берлине сборник «Для голоса» (под маркой Госиздата).

7 декабря — письмо издательства «Малик» в Берлине Маяковскому

237

о предполагающемся выходе поэмы «150 000 000» на немецком языке.

13 декабря Маяковский вернулся в Москву.

За время отсутствия Маяковского в печати появились стихотворения «Владимир Ильич!» («Красная газета», 1922, утр. вып., 5 ноября), «После изъятий» («Красный журнал для всех», 1922, № 1, ноябрь).

17 декабря — пленарное заседание Института художественной культуры.

Просмотр литературы и художественных изданий, репродукций и оригиналов современных германских и французских художников. Докладчики — О. Брик и В. Маяковский*.

Около 20 декабря — выступление в Политехническом музее с докладом «Что делает Берлин?».

«Вл. Маяковский задается вопросом — почему мизерно западноевропейское искусство. И приходит к выводу, что хотя все предыдущие искания и были формально плодотворны, но теперь этим формальным исканиям пришел конец. Они натыкаются на несоответствие социальной обстановки, которая не позволяет энтузиазму нового искусства перелиться на производство. Отсюда — трагедия западного искусства и переход гегемонии в этой области к Москве» («Зрелища», 1923, № 19).

«Поэт Маяковский дал в своей лекции в Москве рельефную картину жизни берлинской литературной эмиграции, которая обслуживает кварталы, где живет бежавшая буржуазия, кварталы, так и прозванные в Берлине — Нэпский проспект.

На крайнем правом фланге, — говорит в своей лекции Маяковский, — стоит Андрей Белый. Он поистине теперь такой белый, что даже кажется черным...

Игорь Северянин продает свое перо распивочно и на вынос за эстонскую похлебку и пишет, что он «не может признать советское правительство, которое лишило его уюта, комфорта и субсидии»!

Далее идет группа сменовеховских писателей... которые, как говорит Маяковский, сменили вехи, готовят новые произведения и на этих своих «красных сочинениях» хотят, как на белом коне, въехать в Москву для занятия ответственных должностей.

Но русским эмигрантам, живущим в Берлине, особенно трудовой интеллигенции, сменяющей вехи, уже надоели эти белые и голубые писатели. Они соскучились уже по новой русской московской литературе. И потому с таким вниманием слушают они и Маяковского, ругающего их, и Есенина, смотрят жадно картины Малявина и Кустодиева, жадно раскупают все новые издания Москвы...

Эмигрантская литература не дала ни одного крупного произведения...

Литературный костер эмигрантщины чадит и дымит угаром догорающего костра... Литература «Нэпского проспекта» бедна, скучна и бесцветна. Свет идет с Востока» («Известия» (Одесса), 1923, 4 февраля).

24 декабря в газете «Известия» напечатан очерк «Париж. (Записки Людогуся)».

27 декабря в газете «Известия» напечатан очерк «Осенний салон».

27 декабря — выступление в Политехническом музее с докладом: «Что делает Париж?»

«Маяковский был 10 дней в Париже. Кое-что видел, кое с кем говорил, — «впечатлился» на целый доклад-книгу, которую скоро выпустит. Это не много — Эррио был в России неделю и дал уже 280 интервью.

238

...Париж жрет, объедается, болеет тифом — чрезмерное увлечение устрицами — и... сосет золото из договоров — Версальского, Севрского, русских облигаций и т. д. В живописи — понижение художественной ценности. Популярные картины — и содержанием и исполнением пошлы (главный мотив — женское тело). Живопись — в руках крупных дельцов, скупающих картины и задающих тон.

...К России исключительное внимание. Маяковскому художники надавали много картин для наших художников» («Вечерние известия», 1923, 2 января).

Последние числа декабря — начало работы над поэмой «Про это».

Маяковский писал эту поэму в необычных условиях домашнего «заключения», к которому он приговорил себя сроком на два месяца, чтобы наедине с самим собой разобраться во всем, что вставало неотступной темой будущего произведения, — новый человек, его мораль, его любовь, быт. В этом «заключении», которое продолжалось ровно два месяца, с 28 декабря до 3-х часов дня 28 февраля 1923 года, Маяковский работал не только над поэмой, а одновременно над рядом других вещей, — см. появившееся в печати в первые месяцы 1923 года. В одном из писем к Л. Ю. Брик в феврале Маяковский говорит: «Я работал по 16 и по 20 часов в сутки буквально, я сделал столько, сколько никогда не делал и за полгода...»*

Не позже конца 1922 года написано стихотворение «Давиду Штеренбергу — Владимир Маяковский» (при жизни напечатано не было).