- 124 -
Лубок-плакат «Забывчивый Николай». Рисунок Маяковского
1917
4 января Маяковскому предоставлен кратковременный отпуск по службе в Военно-автомобильной школе. 25 января он возвратился из отпуска. Во время отпуска поездка на несколько дней в Москву*.
12 января в журнале «Новый сатирикон» напечатано стихотворение «Братья писатели».
31 января в приказе по Военно-автомобильной школе объявлен список нижних чинов, «высочайше награжденных 13 января за отлично ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны, медалями с надписью «За усердие». В числе 190 нижних чинов Маяковский награжден этой медалью на Станиславской ленте*.
Январь — февраль — выступление в редакции журнала «Летопись» в присутствии А. М. Горького с чтением отрывков из поэмы «Война и мир»*.
27 февраля (12 марта)1 — свержение самодержавия.
Маяковский вспоминает в автобиографии: «...пошел с автомобилями к Думе. Влез в кабинет Родзянки... Принял на несколько дней командование Автошколой»2.
- 125 -
«На рассвете (28 февраля), с кипой сырых оттисков, я вышел на улицу. Невзирая на ранний час, на улицах было много народа. Около Невского на меня налетел Маяковский в расстегнутой шинели и без шапки... Он что-то кричал, кого-то звал, махал руками:
— Сюда! Сюда! Газеты!
Я стоял перед ним, как дерево под ураганом.
Около вокзала послышалась перестрелка. Маяковский бросился в ту сторону.
— Куда вы?
— Там же стреляют! — закричал он в упоении.
— У вас нет оружия!
— Я всю ночь бегаю туда, где стреляют.
— Зачем?
— Не знаю! Бежим!
Он выхватил у меня пачку газет и, размахивая ими, как знаменем, убежал туда, где стреляли» (А. Н. Тихонов (Н. Серебров), 1940)*.
К первым дням свержения самодержавия относится и арест генерала Секретева, начальника Автошколы. По воспоминаниям художника А. Радакова, служившего вместе с Маяковским в Автошколе:
«...решили, что раз министров свезли в Думу, надо, значит, и этого господина туда представить... Ну посадили генерала в его прекрасный автомобиль. Он стал так заикаться, что ничего сказать не мог. Человек пять было солдат, Маяковский, я. Генерала этого в карцер сдали»*.
По воспоминаниям В. А. Десницкого, жившего в то время у Горького: «В мартовские дни Маяковский неоднократно заходил к нам, заходил просто, не по делу. Был очень оживлен. Улица его пьянила, и в сообщениях о своих уличных впечатлениях он забывал о всякой сдержанности и настороженности. С увлечением рассказывал об аресте генерала Секретева, начальника той школы, в которой Маяковский обучался по призыву, рассказывал о своем активном участии в этом веселом деле»*.
По рассказу инженера И. Н. Бажанова (1974), бывшего в 1917 году заместителем Секретева, арест произошел при следующих обстоятельствах.
«Бажанов шел к Секретеву. Внизу, у двери стоял солдат с винтовкой. «Ты чего тут стоишь?» — спросил Бажанов. «Да вот жду, как генерал выйдет, я застрелю его». — «Ну жди, жди». А сам пошел наверх, предупредил Секретева, чтоб не выходил, не подходил к окнам, сам сел в машину и помчался к Маяковскому, о котором знал только, что тот председатель Комитета солдатских депутатов. Услышав о назревавшем самосуде, Маяковский поспешно сел в машину Бажанова. Подъехали с черного хода, взяли Секретева и отвезли в Думу.
4 (17) марта — участвовал в совещании художников, литераторов, деятелей театра и музыки, собравшихся на квартире А. М. Горького.
Собрание избрало «Комиссию по делам искусства», которую возглавил Горький. В нее вошли А. Бенуа, Н. Рерих, М. Добужинский и др. Маяковский — по воспоминаниям А. Радакова — выступил на этом собрании с резкой критикой речи А. Бенуа.
9 марта в Академии художеств под председательством архитектора А. И. Таманова состоялось совещание представителей художественных учреждений, обществ и групп, на котором решено созвать общегородской митинг деятелей искусств. 10 марта
- 126 -
представители художественных групп собрались вновь и избрали Организационный комитет будущего «Союза деятелей искусств» (впоследствии назывался «Временный Комитет уполномоченных»). Маяковский был избран от секции литературы. Видимо, он участвовал в обоих этих собраниях*.
11 (24) марта Маяковский участвовал (выступал?) в организационном собрании союза художников, артистических, музыкальных и поэтических обществ, издательств, журналов и газет «Свобода искусству».
На следующий день в газете «День» было опубликовано обращение Союза: «Признавая, что вопрос о нормальных общеправовых условиях художественной жизни в России может быть решен лишь Учредительным собранием всех деятелей искусств и что созыв такого собрания возможен лишь после войны, союз «Свобода искусству» решительно протестует против всяких недемократических попыток некоторых групп захватить заведование искусством в свои руки путем учреждения министерства искусств и призывает всех сочувствующих деятелей искусств идти сегодня к двум часам на художественный митинг в Михайловский театр и голосовать за следующих лиц, отстаивающих принципы свободы художественной жизни...» («День», 1917, 12 марта). В числе этих лиц был и Маяковский.
12 (25) марта — выступление на митинге деятелей искусств в Михайловском театре.
Как сообщали газеты, митинг был создан по инициативе Общества архитекторов-художников «в целях объединения деятелей всех отраслей искусств для решения вопросов художественной жизни в обновленной родине на началах широкой общественности. При входе в театр просят расписываться либо предъявлять визитные карточки» («Петроградская газета», 1917, 9 марта; «Биржевые ведомости», 1917, 11 марта веч. вып.).
Маяковский выступал с протестом против проекта организации министерства искусств, против попыток захвата власти над искусством консервативной группировкой «Мир искусства», за созыв Всероссийского собора деятелей искусств.
Была принята резолюция о создании Союза деятелей искусств, о созыве Всероссийского учредительного собора на основе всеобщего, прямого, равного голосования без различия пола, о протесте против учреждения министерства искусств и захвата власти отдельными группами до Учредительного собора*.
16 (29) марта — выступление в «Привале комедиантов».
«В ночь на 17 марта поэт В. В. Маяковский принес в редакцию «Речи» 109 р. 70 коп., собранные им «за прочтение стихотворения» в «Привале комедиантов» в пользу семейств павших в борьбе за свободу» («Речь», 1917, 17 марта).
17 (30) марта в журнале «Новый сатирикон» напечатаны отрывки из 2-й и 3-й частей поэмы «Облако в штанах», не пропущенные в 1915—1916 годах царской цензурой, под заглавием «Восстанавливаю» и с небольшим предисловием:
- 127 -
«Моя книга «Облако в штанах» была послана в цензуру под первоначальным названием «Тринадцатый апостол». Помещаю из этой изуродованной в первом и кастрированной во втором издании книги — 75 строк»*.
17 (30) марта участвовал в совещании художников (на кв. Л. Жевержеева).
Несмотря на резолюцию, принятую собранием в Михайловском театре (12 марта), в газетах появились сообщения о близкой организации министерства изящных искусств, инспирированные письма о «темных личностях, вылезших из щелей, которые не прочь похозяйничать в смутное время», и т. д. Это заставило революционно настроенных художников активизироваться. Решено было созвать в Троицком театре митинг протестантов против учреждения министерства. Предполагались еще уличная демонстрация с плакатами, музыкантами, речами на улице, балаганными представлениями на платформах грузовиков и выход специальной газеты*.
21 марта (3 апреля) — выступление в Троицком театре на общем собрании федерации деятелей искусств «Свобода искусству»*.
«Была прочитана длинная декларация, включавшая 14 тезисов, в том числе о ненужности министерства искусств и государственной опеки, управления всех академий, о децентрализации искусства, материальной поддержке его городскими самоуправлениями, о художественных советах для сношения с ними, съездах, всероссийском союзе, стипендиях, авансах художникам, испытательном стаже, приобретаемых произведениях и прочем.
В. Маяковский высказался против Федерации и настаивал на необходимости идейной борьбы, создания особого органа и нового синдиката футуристов, во главе которых должен быть поставлен он» («Речь», 1917, 26 марта).
«Несколько раз поднимается неистовый и непримиримый Маяковский. Его раздражают слова, он требует революционных выступлений. Он не замечает противоречий в своих положениях, — но это неважно. Он, автор «Облака в штанах», со своими единомышленниками в данный момент левее «левой федерации». Не сегодня завтра они начинают издание газеты, в которой, строго отгородившись от примиряющихся и ищущих общий язык, общую платформу с другими существующими худож. школами, станут до конца, открыто и смело провозглашать принцип свободы их личного, индивидуального творчества. Что им за дело до других талантов, не идущих с ними в ногу? Долой их!» («Русская воля», 1917, 22 марта).
Около 24 марта Маяковский выехал в Москву.
26 марта (8 апреля) — выступление в театре Эрмитаж на «Первом республиканском вечере искусств».
Маяковский прочел отрывки из поэмы «Война и мир».
На этом вечере, организованном В. Каменским, кроме него и Маяковского, выступили Бурлюк, Василиск Гнедов, композитор Рославец, художники Лентулов, Жорж Якулов, Татлин, Малевич: «Все говорили о необходимости вынести мастерство на улицу, дать искусство массам трудящихся, ибо эти демократические задания всегда входили в программу футуризма» (В. Каменский, 1931)*.
28 марта — в газете «Русская Воля» напечатано обращение к рабочим и солдатским организациям и политическим партиям, озаглавленное «На революцию»:
- 128 -
«Товарищи!
Петроградские деятели искусств — художники, поэты, писатели, актеры и музыканты образовали общество «На революцию» с целью помочь революционным партиям и организациям в проповеди революционных идей путем искусства.
Товарищи, — если вы хотите, чтобы ваши манифестации, плакаты и знамена были заметней, — дайте вам помочь художникам.
Если вы хотите, чтобы ваши прокламации и воззвания были громче и убедительней, — дайте вам помочь поэтам и писателям.
Обращайтесь за содействием в общество «На революцию».
Общество делится на партийные секции. Побольше просьб и заказов!
Работа бесплатная. Справки и заказы по телефонам 54-78 (обращаться к т. Ермолаевой) и 47-44 (к т. Зданевичу от 11—13 ч.).
Организационное бюро: О. Брик, Л. Бруни, В. Ермолаева, Ил. Зданевич, Э. Лассон-Спирова, М. Ле-Дантю, А. Лурье, Н. Любавина, В. Маяковский, Вс. Мейерхольд, В. Татлин, С. Толстая, В. Шкловский.
Газеты просим перепечатать»*.
29 марта (11 апреля) — выступление на совете организаций художников Москвы с информацией об организации петроградского Союза деятелей искусств. Маяковский и художник К. Коровин были избраны представителями московских художников в петроградский Союз деятелей искусств*.
30 или 31 марта (13 апреля) вернулся в Петроград.
31 марта (13 апреля) участвовал в заседании Временного комитета уполномоченных Союза деятелей искусств*.
3 (16) апреля — выступление на открытии выставки финского искусства*.
4 (17) апреля — выступление на заседании Временного комитета уполномоченных Союза деятелей искусств с сообщением о решениях, принятых Советом художественных организаций города Москвы.
«По его сообщению, московский Союз пластических искусств в основу своих начал положил право самоопределения художественных сил в свободной России, созыв общей конференции всех деятелей искусств. Относительно же Особого совещания по делам искусств при Временном правительстве московский Союз порешил считать возможным сохранение его существования при условии... включения в его состав представителей общественных художественных организаций. Оратор предложил собранию присоединиться к решению Совета художественных организаций гор. Москвы и по последнему пункту» (по протоколу).
В. Маяковский входил во Временный комитет уполномоченных Союза деятелей искусств от «Федерации футуристов»1 и принимал участие в жизни Союза и заседаниях комитета в 1917 году (до отъезда в Москву в декабре). В существовавшем тогда внутри Союза «левом блоке» непосредственного участия не принимал, но по большинству вопросов на заседаниях комитета солидаризировался с позициями «блока» (против «делового», или «правого блока»).
В 1927 году в статье «Только не воспоминания...» Маяковский писал об этом времени:
- 129 -
«Первые... собрания работников искусства шли в залах «Императорской академии художеств». ...Здесь под председательством архитектора Таманова собрался союз деятелей искусств. Неестественным путем революции перемешались все, от беспардонного ослинохвостца юнца Зданевича до каких-то ворочающих неслышащими, заткнутыми ватой ушами профессоров, о которых, я думаю, уже появились некрологи.
Впервые многие художники узнали, что кроме масляных красок и цены на картину есть и какие-то политические вопросы.
Ярость непонимания доходила до пределов. Не помню повода, но явилось чье-то предположение, что я могу с какой-то организационной комиссией влезть в академию. Тогда один бородач встал и заявил:
— Только через мой труп Маяковский войдет в академию, а если он все-таки пойдет, я буду стрелять.
Вот оно, внеклассовое искусство!
Возникают и обостряются противоположные предложения. Кто-то требует создания комиссии по охране памятников старины...
Кто-то просит послать охрану в разрушаемую помещичью усадьбу: тоже-де памятник, и тоже старина...
Мнение академической части гениально подытожил писатель Федор Сологуб. Он сказал:
— Революции разрушают памятники искусств. Надо запретить революции в городах, богатых памятниками, как, например, Петербург. Пускай воюют где-нибудь за чертой и только победители входят в город».
8 (21) апреля участвовал в заседании Временного комитета уполномоченных Союза деятелей искусств.
14 (27) апреля — выступление в концертном зале Тенишевского училища на «Вечере свободной поэзии», организованном художественным обществом «Искусство для всех».
«В публике едва не началась паника, ибо Маяковский, этот «большевик» в поэзии, иногда опасен... Сначала К. Чуковский пожелал охарактеризовать поэзию Маяковского... Вл. Маяковский перебил лектора: «Довольно вам говорить. Теперь я буду читать...»
(Судя по изложению репортера, Маяковский читал третью часть поэмы «Война и мир»). «...Кто-то неосторожно закричал «бис». Маяковский за кулисами поспешно закурил и вышел на эстраду читать «Облако в штанах» с папиросой во рту» («Петроградская газета», 1917, 15 апреля).
16 (29) апреля Маяковскому предоставлен кратковременный отпуск (на 14 дней) по службе в Военно-автомобильной школе*.
18 апреля (1 мая) в Петрограде вышел первый номер газеты «Новая жизнь» под редакцией М. Горького. Маяковский приглашен в число постоянных сотрудников газеты.
Весной — летом сделаны для издательства «Парус» тексты и рисунки к агитлубкам — «Царствование Николая Последнего», «Забывчивый Николай», «Кого солдат защищал раньше», «Вот как по Руси растекалась водка».
«В 1917 году начали издание лубков... Маяковского это дело очень захватило. Он дал 2—3 лубка и внес целый ряд предложений о тематике этих лубков... Алексей Максимович был в курсе всего этого, он был зачинатель всего дела» (И. Ладыжников, 1939)*.
В журнале «Летопись», № 2—4 (февраль — апрель), напечатана 5-я часть поэмы «Война и мир».
- 130 -
В альманахе «Чудо в пустыне» (Одесса) напечатана 4-я часть поэмы «Война и мир»*.
3 (16) мая — выступление в концертном зале Тенишевского училища на вечере «Революция. — Война. — Футуризм. — Маяковский».
Маяковский прочел поэму «Война и мир»*.
21 мая (3 июня) в газете «Новая жизнь» напечатано стихотворение «Революция». Посвящение — Л. Ю. Брик, авторская дата — 17 апреля.
22 мая (4 июня) участвовал в совещании «поэтов, беллетристов, художников и музыкантов-интернационалистов», созванном «Обществом пролетарских искусств» во дворце Кшесинской.
«А. Богданов познакомил собравшихся с воззванием, с которым молодое культурное общество намерено обратиться к творцам и носителям пролетарского искусства: «Пролетариат является самым лучшим и верным носителем истинного искусства. Не уничтожая прошлого в искусстве, пролетариат вливает в старые формы новое содержание. Вокруг проекта разгорелись прения» («Новая жизнь», 1917, 25 мая).
«Это было собрание второе по счету; на предыдущем первом собрании присутствовала только немногочисленная группа организаторов, поручившая оформить «кредо» общества поэту Бальмонту. Бальмонт прислал свой текст этого «кредо», но он был организационной группой возвращен Бальмонту для введения поправок в духе большей радикальности, а пока собрание решило заниматься текущими задачами и делами.
На собрании присутствовало около 20 человек, из которых, кроме В. В. Маяковского, художника Розенфельда и Е. А. Цесевич, не было ни одного профессионала в какой бы то ни было области искусства. Было несколько латышей, плохо говоривших по-русски, и, кроме перечисленных выше и четы Богдатьевых (жена была председательницей собрания), большинство остальных членов Общества производило впечатление людей малокультурных.
Поставлен был вопрос об установлении «классовой сущности искусства» и предложено было исходить из партийности авторов. Пришли к заключению, что членами «Общества пролетарских искусств» могут быть только члены партий — большевики и эсеры. При этом художник Розенфельд заявил, что он считает такую установку совершенной нелепостью и что он, несмотря на то, что он член партии, в случае, если это постановление не будет отменено, — выходит из «Общества пролетарских искусств». Собрание отказалось отменить это постановление, так как — по словам одного из выступавших членов Общества — не состоять в партии — это просто мелкое упрямство: в каждом районе есть комитет партии, — пойди и запишись и обретешь право быть членом Общества. Тогда художник Розенфельд вышел из Общества и покинул собрание. Во время обсуждения этого вопроса В. В., очень недовольный собранием, взял слово и кратко, сжато и строго по существу сказал, что удивляется тому, что говорят о формальной партийности и не думают вовсе ни о роде дарования, ни о мировоззрении авторов, а это вернее могло бы гарантировать годность произведений для пролетариата. В тоне В. В. сквозило раздражение из-за необходимости говорить языком азбучных истин. Во время выступления художника Розенфельда В. В. встал из-за стола и начал в раздражении ходить по комнате. Через несколько минут, когда в связи с репликами Розенфельда собрание приняло беспокойный характер, председательница Богдатьева сказала шагающему В. В.: «Маяковский, сядьте, вы мешаете работать». Маяковский остановился, но не сел, а, ударив дверь сильным движением, вышел в сад и стал ходить взад и вперед по дорожке. Через некоторое время он вернулся, но уже не сел за стол, а уселся поодаль в стороне и продолжал наблюдать с сердитым видом.
Тем временем обсуждался вопрос о необходимости ограждения пролетариата
- 131 -
от буржуазного искусства. Поставленный вопрос о том, как размежевать искусство на буржуазное и пролетарское, сразу вызвал целый ряд анекдотических кривотолков. Были попытки исходить из происхождения автора, из сюжетов, из изображаемой среды. Наконец решено было признать безусловно пролетарскими авторами Максима Горького и Верхарна, — от них можно не ограждать пролетариат. Вопрос о том, что же делать с классиками, остался открытым. Сидя в стороне, В. В. слушал все это со злобным любопытством. Наконец собрание добралось до последнего вопроса — о порядке создания пролетарских пьес для театра: собрание «Общества пролетарских искусств» вырабатывает темы и сюжеты для пролетарских пьес и представляет их на утверждение комитетов партий. После утверждения их комитетами партий темы и сюжеты (сценарии) раздаются пролетарским драматургам, а последние, написав пьесу, представляют ее на утверждение в комитет партии, после чего пьеса допускается к постановке в пролетарском театре. В. В. встал и, махнув рукой, ушел из собрания, не дождавшись его окончания» (О. И. Лешкова, 1935)*.
25 мая — участие вместе с В. Хлебниковым и другими деятелями искусств в карнавальном праздничном шествии в честь Займа свободы.
«День «Займа Свободы», устроенный вчера в Петрограде по инициативе союза деятелей искусств, прошел с громадным успехом.
Приготовления ко дню «Займа Свободы» Союзом деятелей искусств велись усиленным темпом в течение двух недель... В конце шествия следуют автомобили от российских художественных обществ и организаций: «кубисты», «футуристы», «Мир искусства» и др. ...Митинги и выступления поэтов» («Биржевые ведомости», 1917, 26 мая).
По свидетельству Г. Петникова (1964), шествие грузовиков должно было начаться от Зимнего дворца «и, пройдя арку Генштаба, двинуться затем по главным улицам Петрограда. Грузовик Предземшаров, по мысли Хлебникова, был украшен плакатами с черными буквами и рисунками на белых больших полосах бумаги вокруг бортов и надписями — против войны! Грузовик наш украшал Юрий Анненков. В грузовике были Хлебников (торжествующий и загадочно улыбающийся этой затее) и я. Выехав, нарушая очередь машин, готовых к «параду», мы вскоре за аркой встретили Владимира Маяковского, он прыгнул через борт в нашу будетлянскую машину, в этот предземшаровский грузовик, и втроем вместе со сговорчивым молодым шофером мы двинулись по Невскому. Милиция задержала было машину, но потом отпустила ее... Керенская милиция срывала наши плакаты с бортов, но часть их уцелела, и наш путь продолжался. Маяковский читал стихи против войны... Хлебников читал: «Вчера я молвил: «Гуля! гуля!..»*
В конце мая — июне — знакомство с А. В. Луначарским (в редакции «Новой жизни»).
В письме к А. А. Луначарской 1 июля 1917 года А. В. Луначарский писал: «...еду в редакцию «Новой жизни» на 2-е собрание имеющего скоро выходить лево-социалистического сатирического журнала «Тачка». Редактор его футурист с.-д. Брик. В литотделе участвуют футурист с.-д. Маяковский, А. М. Горький-Пешков, твой слуга, Эмиль Кроткий, Оль д’Ор, Базаров, Левидов и др. В художественном: А. Бенуа, Петров-Водкин, Альтман, Маяковский (все тот же, преталантливый, молодой полувеликан, зараженный кипучей энергией, на глазах идущий в гору и влево), Лебедев и др. Издатели: Тихонов, Гржебин»*.
В июне написано стихотворение «Нетрудно, ландышами дыша...» (программное стихотворение для предполагавшегося к выходу при «Новой жизни» сатирического журнала «Тачка»)*.
- 132 -
Во второй половине июня — поездка в Москву.
27 июня (10 июля) Маяковский вступил в профессиональный союз художников-живописцев Москвы.
«На одно из заседаний являются двое: один большой, другой маленький, оба в военной форме. Это были Маяковский и Якулов. Мандат с правом голоса и участия во всех заседаниях делегатов получали представители от группы художников не менее 12—20 человек. Маяковский и Якулов заявили очень солидно, что они явились от группы 40 футуристов. Мандаты получили оба. Маяковский много выступал на этих собраниях... Помню инцидент на одном из собраний делегатов Союза художников в начале лета 1917 года. Временное правительство Керенского выпустило обращение с просьбой об общественной поддержке. Председательствующий Шабшал зачитал обращение и поставил вопрос о поддержке правительства Керенского... Маяковский произнес громовую речь, и резолюцию провалили» (Н. Удальцова, 1940)*.
Летом Маяковский составил сборник стихов 1913—1917 годов «Кофта фата» и предложил издательству В. М. Ясного. Книга была набрана, должна была выйти в свет в 1918 году, но не была отпечатана.
Одновременно (или, может быть, несколько раньше) предполагалось издание второго сборника стихов в издательстве «Парус», о чем свидетельствуют полученные в издательстве авансы (19 июня и 1 июля)*.
26 июля (8 августа) Маяковскому предоставлен трехмесячный отпуск по службе в Военно-автомобильной школе.
«Прикомандированного к Технической части Управления... ратника Маяковского Владимира, отправленного к Петроградскому уездному воинскому начальнику для увольнения по болезни в трехмесячный отпуск, исключить с провиантского, приварочного, чайного и табачного довольствия при роте с 26 июля, мыльного и денежного с 1 августа с. г.» (приказ по 1-й запасной автомобильной роте от 3 августа 1917 г.)*.
30 июля (12 августа) в газете «Новая жизнь» напечатано стихотворение «Сказка о красной шапочке» (под заглавием «Сказочка. Цвету интеллигенции посвящаю»).
В 1917 году было написано еще близкое по жанру к «Сказочке» стихотворение «Интернациональная басня». Напечатано в январе 1919 г.*.
9 (22) августа в газете «Новая жизнь» напечатано стихотворение «К ответу!».
Это стихотворение вызвало издевательский отклик «Футурист-интернационалист» в плехановской газете «Единство» (11 августа): «Если до сих пор только жалкие скучные прозаики... победно боролись с «империализмом» Милюкова, французов и англичан, то теперь за это дело взялся в стихах футурист Маяковский...»
13 (26) августа в газете «Новая жизнь» напечатана третья часть поэмы «Война и мир».
На этом прекратилось сотрудничество Маяковского в «Новой жизни». В главке «Август» (1917) в автобиографии Маяковский писал: «Россия понемногу откеренщивается. Потеряли уважение. Ухожу из „Новой жизни”».
- 133 -
Мы считаем возможным высказать предположение, что уход Маяковского из «Новой жизни» в какой-то мере связан был с постановлением ЦК РСДРП (большевиков) от 20 августа (2 сентября) о выходе из «Новой жизни» всех большевиков, сотрудничавших до этого времени в ней. Хотя Маяковский не состоял членом партии, но, возможно, сделал для себя вывод из этого постановления ЦК, которое проясняло политическую позицию газеты. Никаких других мотивов ухода Маяковского, кроме политических, мы не знаем*.
Август — «задумываю «Мистерию-буфф» (автобиография).
Не позже августа издательством «Парус» была принята к печати отдельным изданием поэма «Война и мир».
Во второй половине сентября поездка в Москву.
24 сентября (7 октября) — выступление в Москве в Большой аудитории Политехнического музея с докладом «Большевики искусства» и чтением стихов «Война и мир», «Революция»*.
11 (24) октября — выступление в Петрограде в концертном зале Тенишевского училища.
I. Наше искусство — искусство демократии (речь).
II. «Человек» (вещь)» («Речь», 1917, 11 октября)*.
«В круглый Тенишевский зал в этот вечер собралось немного народа. ...Из маленькой дверцы в глубине эстрады вышел широкоплечий, ладный, высокий человек — вышел быстро... Какой-то оттенок вызова и озорства был в черных блестящих глазах, в резком изгибе широкого рта, в тяжелом рисунке нижней челюсти. Она странно шевелилась. Мы вгляделись — жует. Это казалось наглостью, нарочитой дерзостью, грубостью и вызовом. Дожевывал бутерброд. Постоял и, когда увидел, что «дошло» — помахал рукой, дескать, садитесь ближе к эстраде...
Я не помню доклада Маяковского. Я помню только могучий голос, немного стеснявшийся малочисленности аудитории, но сплачивающий присутствующих... Все градации смешного или неожиданного подчинялись ему — от площадной шутки, острословия, каламбура до язвительной жалящей реплики, которой он неизменно карал всякое проявление самодовольства, пошлости, скудоумия...
Не обошлось без скандала. После чтения поэмы выступил некий человек, привычный в те разговорчивые дни ко всяким ораторским штучкам, и обрушил на Маяковского весь арсенал обвинений из «Русского слова». ...Все это преподносилось с ужимками опытного демагога в форме «слезной просьбы» объяснить ему, ничего не понявшему, галиматью, которую только что прочитал Маяковский. ...Он горячился все больше и распалился наконец настолько, что забыл о роли «просителя», начал кричать, обводя широким жестом аудиторию. Смешную сторону этого мгновенно учел Маяковский. В самый патетический момент он ровным безмятежным голосом вставил реплику.
— А вы не кричите... — и показывая на амфитеатр пустых мест, — там никого нет!
Оратор осекся, но нашелся. — Вы меня не собьете! Я перед пятидесятитысячной аудиторией выступал.
— Вот именно, а здесь двести! И этого не наберется. Кто следующий?
Поэма «Человек» на людей, собравшихся в зале, за исключением злосчастного оратора, произвела громадное впечатление» (Я. Черняк, 1942)*.
В октябре петроградский Народный дом предложил Маяковскому написать текст политического обозрения для представления на сцене Народного дома.
- 134 -
Идея этого представления была предложена М. Горьким. Во главе комиссии городской думы, в ведении которой находился Народный дом, стоял А. Луначарский. В художественный совет Дома входила М. Ф. Андреева — впоследствии первый комиссар театров и зрелищ в Петрограде. Известный режиссер-постановщик народных гуляний и площадных театров А. Алексеев-Яковлев, работавший тогда в Народном доме, вспоминает свою встречу с рекомендованным ему М. Ф. Андреевой автором будущего «сатирического обозрения о врагах революции, о капиталистах, о текущем политическом моменте». Эта встреча состоялась «в самом начале сезона, осенью», в декорационной мастерской Народного дома, где А. Алексеев-Яковлев работал в это время над макетом «сцены в аду».
«...Наш разговор завязался тут же у макета, который привлек внимание, развеселил моего несколько хмурого поначалу собеседника. Это был макет «сцены в аду», где по старой традиции изображался огромный, почти во всю ширину сценического задника, по пояс обнаженный, ногами как бы вросший в землю пузатый сатана, который вращал белками глаз и раскрывал свою громадную сатанинскую пасть с кривыми зубами. Из пасти выскакивали чертенята в красных трико с рогами на голове и трезубцами в руках...
Некоторое время спустя В. В. Маяковский ознакомил нас со схемой действия задуманного обозрения, которое затем, пройдя через ряд изменений, так сказать в окончательной редакции, вылилось в его восхитительную «Мистерию-буфф». Не помню уже, в силу каких причин и обстоятельств, но только «Мистерия-буфф» не была отдана Народному дому, который имел на нее право, хотя бы в силу сделанного им в свое время заказа» (А. Алексеев-Яковлев, 1948)*.
Осенью (до октября) написано двустишие «Ешь ананасы, рябчиков жуй...».
О происхождении этих двух строк Маяковский писал в статье «Только не воспоминания...» (1927):
«К «Привалу»1 стали приваливаться остатки фешенебельного и богатого Петербурга. В такт какой-то разухабистой музычке я сделал двустишие.
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй.Это двустишие стало моим любимейшим стихом: петербургские газеты первых дней Октября писали, что матросы шли на Зимний, напевая какую-то песенку:
Ешь ананасы... и т. д.»
*. 25 октября (7 ноября) — Великая Октябрьская социалистическая революция.
В этот день Маяковский был в Смольном, где помещался ЦК Коммунистической партии и штаб восстания, видел В. И. Ленина (это было описано потом в поэме «Владимир Ильич Ленин»).
«Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось» (автобиография).
- 135 -
26 октября (8 ноября)1.
30 октября (12 ноября) комиссией врачей Маяковский был освобожден от действительной военной службы*.
В начале ноября участвовал в совещании писателей, художников и режиссеров, созванном ВЦИК в Смольном, по вопросу о сотрудничестве с советской властью.
«Среди этой небольшой группы я припоминаю А. Блока, Ларису Рейснер, Натана Альтмана, В. Маяковского, Штеренберга и В. Э. Мейерхольда, который очень горячо выступал с целым рядом активных предложений, которые должны были сломать саботаж и бойкот со стороны подавляющей части художественной интеллигенции» (Б. Малкин, 1934)2*.
«В декабре 1917 года приехал из Петрограда в Москву Маяковский. Он сообщил нам, что в дни Октября вместе с Мейерхольдом был в Смольном среди небольшой группы работников искусств» (А. Смирнова-Искандер, 1978)*.
В ночь с 15 на 16 ноября (28—29 ноября) присутствовал на объединенном заседании крестьянского съезда ЦИКа и Петросовета.
«Я видел Маяковского однажды поздним вечером или даже ночью, в первом часу... Он вошел взволнованный с оживленным лицом с заседания съезда Советов и рассказал: только что пришли крестьяне — делегаты крестьянского съезда, заседавшего отдельно, и объединились с большевиками. Братанье было трогательным до слез. Бородачи сбросили с себя левоэсеровскую опеку и прорвались к Ленину» (Я. Черняк, 1942)*.
17 (30) ноября участвовал в заседании Временного комитета уполномоченных Союза деятелей искусств.
Обсуждалось предложение наркома просвещения А. В. Луначарского о создании Государственного совета по художественным делам.
Маяковский: «Нужно приветствовать новую власть и войти с ней в контакт»*.
В ноябре написано стихотворение «Наш марш».
Переговоры с Наркомпросом об организации издательства «Асис» (Ассоциация социалистического искусства)*.
Около 5 (18) декабря выехал в Москву.
В декабре — выступления в «Кафе поэтов».
Это кафе, в помещении бывшей прачечной в Настасьинском переулке, было организовано В. Каменским и В. Р. Гольцшмидтом осенью 1917 года.
- 136 -
Афиша: «Кафе поэтов. Угол Тверской и Настасьинского п. № 1/52. Футуристы. На этой неделе: Бурлюк. «Мне нравится беременный мужчина». Каменский. «Стенька Разин». Маяковский. «Облако в штанах». Гольцшмидт, Спасский, Климов и др.
Эстрада всем! От 7 до 1 ночи».
Р. Якобсон вспоминал: «Я с Эльзой Триоле слышал, как автор (Маяковский) читал ее («Оду революции») вместе с «Нашим маршем» с эстрады Кафе поэтов в декабре 1917 г.» (Р. Якобсон, 1956)*.
«Маяковский — нагл, блестящ и умен... Он не возражает несчастным «одонтологам», забредшим в «Кафе поэтов», — ловким боксерским приемом он просто делает им knock-out, «отшибает им орган дыхания». У него четырехугольный рот, из которого вылетают не слова, а гремящие камни альпийского потока... У него замыслы — космогонические, но он не Дант, а Уолт Уитмен. Ему к лицу бы властвовать над стихиями... Его поэма «Человек», которую он читает в «Кафе поэтов», при всей своей кажущейся сумбурности, необыкновенно точна, логична и убедительна... В «Кафе поэтов» нельзя слишком долго грустить. «Дредноуты» современного искусства рассекают мертвое море традиций и гулким чудом сигнализируют «друзьям» («Театральная газета», 1917, 17 декабря).
«Близость футуристов к большевикам еще более подчеркивается их восприятием современности. Маяковский в стихах воспевает насаждение социализма и обличает коварство Англии, принуждавшей нас проливать кровь за Месопотамию. В маленьком черном подвале... футурист поет:
Ешь ананасы!
Рябчиков жуй!
День твой последний
приходит, буржуй!»(«Понедельник Власти народа», 1918, 12 (25) февраля)
«Кафе поэтов», куда потянулись от скуки, с тайной мыслью посмеяться над забавным представлением (живой Маяковский или Д. Бурлюк... — это ли не острое зрелище?), оказалось далеко не тем гостеприимным и милым уголком, о котором грезит в конце концов всякий порядочный беженец: в «Кафе поэтов» слишком уж нападают на буржуя, кушающего рябчиков и жующего ананас. И вот буржуй сбежал от футуристов в кафе «Питтореск». («Рампа и жизнь», 1918, № 11—12).
«Кафе полно матросов, солдат-красногвардейцев, рабочих. Все стоят. С эстрады кремлевским колоколом бьет декламация Маяковского. И то, что, затаив дыхание, блестя глазами и одерживая сопение носов, вращивают в себя глыбы слов, и то, что взрывы аплодисментов переходят в восторженный гул земляных легионов, приветствующих трибуна, — это так непохоже на прежнее и поражает достигнутой возможностью сплавить аудиторию с поэтом в грозное целое» («Творчество» (Владивосток), 1920, № 5).
В декабре вышла отдельным изданием поэма «Война и мир» (П., изд. «Парус», тираж 3000 экз.).
«Смолкли барабаны футуристов. Школа литературных «низвергателей» оказалась сама низвергнутой безжалостной рукой времени. Остался один Маяковский, но не потому, что был футурист, а потому, что... оказался обладателем выдающегося поэтического дарования. Первая «большая» его книга «Простое как мычание» лишь на немногих произвела хорошее впечатление. «Война и мир», недавно выпущенная в свет, покажет, вероятно, и многим хулителям Маяковского, что в его лице мы имеем крупного поэта» («Новая жизнь», 1917, 31 декабря).
«...Из Маяковского ключом, гейзером, водопадом бьет творчество. Ему собой быть в высшей степени легко. Он — стихия... Если с интеллектуальной стороны
- 137 -
Маяковский не всегда особенно силен, то тем не менее его пророческая поэма «Война и мир» для своего времени и в интеллектуальном порядке — настоящий подвиг Самсона» (А. Луначарский. — «Печать и революция», 1921, кн. 2).
«Кажется, теперь уже никого не испугаешь и не ввергнешь в глубокий обморок, если скажешь просто: Владимир Маяковский — настоящий, большой поэт... Кому теперь придет в голову читать стихи. Сытых мало, а на тощий желудок кто же, кроме безумцев, вздумает развернуть книгу стихов. Итак, Маяковский имеет теперь право быть безумцем, потому что читать его будут только безумцы... Вы скажете — не поэт? Пусть — «крикогубый Заратустра»... Необычайное явление — Блок, тихий поэт «лиры», пишет громкую, кричащую и гудящую поэму «Двенадцать», в которой учится у Маяковского. Это трагично, это почти вызывает слезы. Говорят, что эта поэма хороша. Я не знаю — я вижу, что Блок распинает себя на кресте революции, и могу взирать на это только с ужасом благоговения» (Б. Эйхенбаум. — «Книжный угол». П., 1918, № 1).
17 (30) декабря — выступление с докладом на 2-й выставке современного декоративного искусства «Вербовка»1.
24 декабря (6 января 1918) в журнале пролетарской сатиры «Соловей», № 1, на обложке в виде подписи под рисунком напечатано двустишие «Ешь ананасы, рябчиков жуй...»2.
28 декабря (10 января) — выступление в «Кафе поэтов» в прениях по докладу поэта Л. И. Моносзона «Реформа любви».
«В разговорах примут участие: Вл. Маяковский, киты мира: Вл. Королевич, Вл. Гольцшмидт и Н. Равич, поэтесса Н. Поплавская и желающие вниматели из пришедших» (афиша)*.
30 декабря (12 января) — выступление в Политехническом музее на вечере «Елка футуристов»*.
В программе: «Вакханалия. Стихи. Речи. Парадоксы. Открытия. Возможности. Качания. Предсказания. Засада гениев. Карнавал. Ливень идей. Хохот. Рычания. Желающие принять участие в украшении елки футуристов приглашаются в 1 ч. дня с собственными игрушками. Просят детей не приводить» («Вперед», 1917, 16 декабря)*.
Последние числа декабря (?) — выступление в цирке с чтением стихов*.
СноскиСноски к стр. 124
1 С этого числа и до введения в СССР нового стиля (в феврале 1918 г.) даты указываются по старому и (в скобках) по новому стилю.
2 В автобиографии Маяковский относит это событие к 26 февраля, а в «поэтохронике» «Революция», написанной 17 апреля 1917 г., — к 27 февраля. (Ред.)
Сноски к стр. 128
1 Эта «Федерация» организационно никак не была оформлена.
Сноски к стр. 134
1 «Привал комедиантов» — литературно-артистическое кабаре (1916—1919).
Сноски к стр. 135
1 Сохранилась дневниковая запись М. А. Кузмина от 26 октября 1917 года, свидетельствующая о событиях этих дней: «Чудеса свершаются. Все занято большевиками... Пили чай. Потом пошли к Брикам. Тепло и хорошо. Маяковский читал стихи... На улицах тепло и весело. Дух хороший» (ЦГАЛИ, ф. 232, оп. I, ед. хр. 57, л. 9—10). (Ред.)
2 Не исключено, что это собрание деятелей искусств в Смольном состоялось 7 (20) ноября. См.: «Литературное наследство», т. 65, с. 569. (Ред.)
Сноски к стр. 137
1 На выставке экспонировались исполненные крестьянами села Вербовка Киевской губернии прикладные изделия (вышивки, подушки, плахты, ковры) по рисункам художников-авангардистов (К. Малевича, А. Экстер, Л. Поповой, О. Розановой, К. Богуславской, И. Пуни, Н. Давыдовой и других). (Ред.)
2 Л. Ю. Брик сообщала Маяковскому в Москву в письме (2-я половина декабря 1917 года): «Говорят, да и в газетах было, что 17-го на улице рабочие пели: ...и рябчиков жуй — день твой последний приходит, буржуй (не помню начала)» (ЦГАЛИ, ф. 2577). 17 (30) декабря в Петрограде состоялась демонстрация «в честь всеобщего демократического мира», и в газ. «День» (П., 19 декабря) цитировалось двустишие Маяковского (установлено Б. Янгфельдтом). Вероятно, об этом факте и сообщает Маяковский в статье «Только не воспоминания...». В заметке Н. Харджиева, посвященной прижизненной публикации «любимейшего» двустишия Маяковского («День поэзии», М., 1976, с. 174), приведены, однако, ошибочные сведения о первой публикации: «Соловей» — не «малоизвестный петербургский журнал», а первый советский сатирический журнал, выходивший в Москве при газете МК(б) «Социал-демократ». (Ред.)