- 43 -
Поздравительная открытка Маяковскому в Бутырскую тюрьму от его первой учительницы Ю. Ф. Глушковской
1909
14 января — прошение на имя директора Строгановского училища — разрешить сдать экзамены за 5 классов по общеобразовательным предметам в мае*.
16 января возобновилось наружное филерское наблюдение за Маяковским.
Маяковский попал в поле зрения полиции, когда она ликвидировала группу экспроприаторов партии социалистов-революционеров. При наблюдении за одним из подозреваемых в тесном контакте с группой — Г. А. Петровым (кличка «Котел») — была замечена его связь с Маяковским. 15 января в 4 часа филеры отметили, что «Котел» зашел в дом Бутюгиной № 47 по Долгоруковской ул., во двор (где жил Маяковский). «В 5 час. вечера «Котел» вышел вчетвером, т. е. «Котел» и «Горшок» (одетый в короткий черный пиджак), «Скорый»1 и неизвестный, и все пошли в Газетный пер., в дом Маньковой № 5, во двор, последняя парадная налево, по-видимому, кв. 25 или 26. В 8 час. вечера «Скорый» вышел, переодетый в пиджак вместо пальто, с неизвестной барынькой; проводив до Триумфальной площади, расстались: барынька пошла без наблюдения, а «Скорый» вернулся обратно в дом Манькова (!) по Газетному пер. В 10 час. вечера вышли вместе все четверо и пошли в пивную Мамыриной — угол Тверской и Газетного пер., где пробыли 30 м., вышли, на Тверской расстались. «Скорый» и неизвестный, которому кличка будет «Блин», пошли в дом Бутюгиной № 47 по Долгоруковской ул., где были оставлены в 12 часов ночи».
На следующий день (16 января) наблюдение было установлено за Маяковским непосредственно.
- 44 -
В этот день филеры доносили:
«В 11 час. 30 м. утра вышли из дома втроем, т. н. «Скорый», «Блин» и «Горшок» (Блин был одет в енотке), и отправились в Московский городской ломбард по проезду Страстного бульвара, где заложили енотку, через 20 м. вышли и отправились к «Котлу» в д. Каштановой, угол Сивцев Вражек и Денежного пер. В 1 час 56 м. дня вышли «Скорый», «Блин», «Котел» и «Шпиль» и все вместе на Арбатской площади сели в трамвай, на Сретенке у Даева переулка «Скорый» и «Блин» слезли и были упущены из виду в 3 часа дня».
Наблюдавшие за «Котлом» (Г. Петровым) филеры «упустили» его и Маяковского; немного позже они видели еще, как те «сели в трамвай, у Тверской заставы пересели и поехали в Петровский парк, где были упущены из виду».
В этот день Маяковский, видимо, дома не ночевал. На следующий день (17-го) филеры начинают свое донесение о нем: «Выхода из дома не видали». Зато филеры, наблюдавшие за «Котлом», пишут: «Котел» проживает в доме Каштанова по Сивцеву Вражку. В 11 ч. 20 мин. утра «Скорый» вышел из дома Каштанова со свертком, завернутым в серую шаль; пошел в Пречистенский полицейский дом, в контору смотрителя, там оставил сверток, вышел и вернулся в дом Каштанова. В 12 часов 10 мин. дня вышли «Котел», «Горшок» и «Скорый», пошли в дом Бутюгиной по Долгоруковской улице, там пробыли 40 минут, вышли...» Дальше филеры, наблюдавшие за Маяковским, сообщали:
«В 12 час. 46 мин. дня пришли в дом Бутюгиной «Скорый», «Горшок» и «Котел» с наблюдением, через 45 мин. вышли все вместе. «Скорый» имел при себе сверток в трубку, завернутый в газетную бумагу. «Котел» зашел в булочную Филиппова, угол Селезневской ул., что-то купил, и пошли в дом Злоказовой № 5-й по Ново-Воротниковскому пер., во двор, пробыли 40 минут, вышли с тем же свертком и пошли в магазин Столкинд по Никольской улице. «Скорый» зашел в вышеупомянутый магазин, а «Горшок» и «Котел» ожидали на улице, через 20 минут «Скорый» вышел без свертка, и все отправились в столовую Лобовой по Сухаревской площади, где пробыли 1 ч. 30 мин., вышли на углу 1-й Мещанской улицы, «Котел» отделился, пошел с наблюдением, а «Скорый» и «Горшок» пошли в дом Локтева № 59-й, в парадную по 1-й Мещанской улице, где пробыли 20 м., вышли, дойдя до Сухаревской башни, в палатке что-то купили, на Сретенке сели в трамвай, доехали до Денежного пер., слезли и пошли в дом Каштанова, во двор, по Сивцеву Вражку, откуда более выхода не видали»*.
18 января — второй арест Маяковского.
В филерском донесении: «В 11 час. утра вышел из дома «Скорый», дойдя до Садовой, был арестован и препровожден в 1-й Сущевский участок».
В протоколе ареста, составленном околоточным надзирателем Пантелеймоновым: «При обыске Маяковского оказалось при нем в карманах: две записных книжки, одно письмо, одна фотографическая карточка, билет за № 51, два куска старой газеты, перочинный нож, резинка для стирания карандаша. О чем составлен настоящий протокол, который представляется на распоряжение г. пристава»*.
В тот же день обыск на квартире Маяковских (в отсутствие В. В. Маяковского).
«При обыске в принадлежащем мне сундуке, но незанятом и стоящем в общем коридоре, близ выходной парадной двери, оказался револьвер системы «браунинг», кому принадлежит револьвер, я не знаю...
Александра Алексеевна Маяковская».
18 и 19 января на квартире Маяковских полицией была устроена засада, в которую попали знакомые семьи Маяковских — Николай Хлестов, Сергей Махмуд-Беков, Исидор Морчадзе и другие.
- 45 -
Одних полиция после личного обыска и проверки документов тут же освобождала, других отправляла в Сущевскую часть.
Около 20 января — письмо из Сущевского полицейского дома к сестре, Л. В. Маяковской:
«Арестовали меня в тот день, как я вышел из дому, в 11 часов утра, на улице. Арестовали бог знает с чего, совершенно неожиданно схватили на улице, обыскали и отправили в участок. Сижу опять в Сущевке, в камере нас 3 человека (всего политических 9). Кормят, или, вернее, кормимся, очень хорошо. Немедленно начну готовиться по предметам, и если позволят, то усиленно рисовать. А пока прошу у тебя следующее: принеси мне подушку, одеяло, полотенце, что есть из белья, простыню, наволочку, зубной порошок, щеточку, зеркальце, гребень, платков носовых и черную рубаху; затем следующие книги (поройся у меня, найди, которые есть, а которых нет, спроси у Сережи, Владимира, Хози или у других товарищей). Алгебру и геометрию Давидова, Цезаря, грамматику лат. Никифорова, немецкую грамматику Кензера, немецкий словарь, маленькую книжицу на немецк. языке Ибсена (она лежит у меня на полке), физику Краевича, историю русской литературы Саводника и программу для готовящихся на аттестат зрелости. Из книг для чтения следующие: психологию Челпанова, логику Минто. Историю новейшей русской литературы (чья — не помню, она лежит у меня на столе), «Введение в философию» Кюльпе, «Диалектические этюды» Унтермана и «Сущность головной работы человека» Дицгена. Все эти книги ты найдешь у меня в комнате. Затем спроси, не найдется ли у Владимира или Сергея 1-го тома «Капитала» Маркса, «Введение в философию» Челпанова и сочинения Толстого или Достоевского. Все эти книги притащи сама или попроси кого-нибудь принести мне в Сущевку, приноси не все сразу, конечно, а понемногу. Затем спроси у Сергея адрес Виктора Михайловича, которому я рисовал плакат, сходи туда, спроси денег (проси 8 рублей), а если понадобится что-нибудь дорисовать, то сделай это, пожалуйста. На полученные деньги купи акварельных красок в училище, обязательно с коробкой, затем папку для рисования, но только, пожалуйста, отрывную, блокнотом, такую, какая у меня была раньше, средних размеров (1 р. 25 к. — 1 р. 75 к.), ее ты можешь достать на Петровке, в писчебумажном магазине, кажется Гринблата, две резины, три карандаша и перочинный нож, он у меня на столе. Постарайся так, чтоб осталось рубля 3—5, и пришли их мне, деньги здесь понадобятся. Обзаведусь хозяйством, да и заживем помаленьку. Сходи в охранку: тебе, маме и Оле дадут свидание. Свидания здесь по четвергам и воскресеньям. Ну, пока до свидания.
Целую всех вас крепко, поцелуй за меня маму и Олю, за меня не беспокойтесь, так как по новому делу привлечь меня не могут, ибо невинен и чист, аз есмь аки архангел. Поклон товарищам, пусть не забывают.
Володя.
P. S. Если найдешь (постарайся), то принеси Гнедича «Историю искусств», Мутера «Историю живописи в 19 столетии», если есть, то принеси от кого-нибудь другого, а если нет, то в крайнем случае те, которые лежат у меня в сундучке, только оберни в бумагу.
Сейчас говорил со смотрителем. Разрешил принести краски и рисовать, только чтобы все принадлежности были небольших размеров, а то неудобно. Да, принеси еще и две кисточки. Ну, примусь за занятия, обстановка подходящая. Я сижу сейчас со студентом-технологом 4 курса, знающим немецкий язык и немного рисующим.
Книги приноси обязательно понемногу, иначе не пропустят.
Приноси по 4—7».
21 января — допрос Маяковского жандармским поручиком Офросимовым.
- 46 -
«На предложенные мне вопросы отвечаю: пистолет системы «браунинг», найденный во время обыска в нашей квартире, принесен, вероятно, кем-либо из приходивших ко мне моих знакомых. Но кем именно он принесен, я не знаю... Ни к каким политическим партиям я не принадлежу».
12 февраля — заявление А. А. Маяковской на имя Московского градоначальника с просьбой о выдаче ей сына на поруки*.
Пристав 1-го участка Сущевской части по указанию охранного отделения объявил А. А. Маяковской, «что сын ее Владимир будет содержаться под стражей впредь до выяснения обстоятельств дела о нем и ранее этого освобожден быть не может».
13 февраля московский градоначальник телеграммой просил Департамент полиции продлить срок ареста Маяковского*.
16 февраля Маяковскому объявлено, что министр разрешил продлить срок его содержания под стражей «впредь до разрешения вопроса о высылке его»*.
27 февраля Маяковский был освобожден из-под стражи*.
Об этом аресте в автобиографии говорится:
«И опять кратковременная сидка. Взяли револьвер. Махмудбеков, друг отца, тогда помощник начальника Крестов, арестованный случайно у меня в засаде, заявил, что револьвер его, и меня выпустили».
По выходе из тюрьмы возобновил свои занятия в Строгановском училище.
28 апреля Маяковскому была вручена копия обвинительного акта по обвинению его в преступлении, предусмотренном в 1 ч. 102 статьи Уголовного уложения («в насильственном посягательстве на изменение в России или в какой-либо ее части установленного законами основными образа правления...»).
4 мая — заявление в Московскую судебную палату:
«Довожу до сведения 3-го уголовного департамента Московской судебной палаты, что защитником своим я избрал Петра Петровича Лидова (Москва, Поварская, Трубниковский пер., д. № 15/17, кв. 12). Вызывать же дополнительных свидетелей не желаю»*.
2 июля — третий арест Маяковского — на кв. жены И. Морчадзе Е. А. Тихомировой по подозрению в причастности к организации побега тринадцати политических каторжных из женской Новинской тюрьмы (1 июля). Был заключен в полицейский дом Мещанской части. Оттуда переведен в Басманный полицейский дом.
О предстоящем побеге политкаторжанок Маяковский был осведомлен очень хорошо: он был близок с организатором побега И. Морчадзе (С. Коридзе), в семье Маяковского шили платья для беглянок, смолили канат*.
«Во время составления протокола, когда Владимиру Маяковскому пристав задал вопрос, кто он такой и почему пришел сюда, Маяковский ответил ему каламбуром:
— Я, Владимир Маяковский, пришел сюда по рисовальной части, отчего я, пристав Мещанской части, нахожу, что Вл. Маяковский виноват отчасти, а посему надо разорвать его на части.
- 47 -
Общий хохот...» (И. Морчадзе, 1929)*.
В протоколе ареста, составленном помощником пристава Мещанской части поручиком Якубовским: «При личном обыске у него (Маяковского) найдена записка с адресом Лидова, каковая при сем прилагается, другого у него ничего не оказалось. Спрошенный Маяковский объяснил, что он пришел к проживающей в кв. № 9 дочери надворного советника Елене Алексеевне Тихомировой рисовать тарелочки, а также получить какую-либо другую работу по рисовальной части».
В протоколе обыска, произведенного в тот же день в квартире Маяковских: «В комнате, занимаемой Маяковским, никаких предметов, свидетельствующих о принадлежности его к преступному сообщничеству, не оказалось, о чем положено записать в протокол».
3 июля — допрос Маяковского жандармским ротмистром Озеровским.
«На предложенные мне вопросы отвечаю: 2 июля сего года около 1 часа 20 мин. дня я пришел к Елене Алексеевне Тихомировой просить работы по рисованию, так как я знал, что там могу найти работу. С проживающим у госпожи Тихомировой Сергеем Семеновичем Коридзе я знаком, познакомился я с ним у госпожи Сиверс — зубного врача. Во вторник 30 июня с. г. до 4 часов дня я был дома; потом пошел к знакомым, по Долгоруковской улице д. № 51, где живет ученик Строгановского училища Бронштейн; там пробыл до 11—11½ вечера, а потом, прогулявшись минут 15, пошел домой. О побеге из Московской женской тюрьмы заключенных я знаю из газет, других сведений о побеге я не имею. Из заключенных в Московской женской тюрьме я никого не знаю».
14 июля был переведен из Басманного полицейского дома в отдельную камеру Мясницкого полицейского дома. Здесь политические заключенные избрали Маяковского своим старостой*.
«Сидеть не хотел. Скандалил. Переводили из части в часть — Басманная, Мещанская, Мясницкая и т. д.» (автобиография).
16 июля — заявление в Охранное отделение с просьбой разрешить пропуск принадлежностей для рисования*.
25 июля московский градоначальник телеграммой просил Департамент полиции продлить срок ареста Маяковскому*.
28 июля Маяковскому объявлено, что министр разрешил продлить срок его содержания под стражей «впредь до разрешения вопроса о его высылке»*.
7 августа получил повестку, вызывавшую его в качестве обвиняемого по делу о тайной типографии на судебное заседание Московской судебной палаты 9 сентября*.
17 августа — заявление смотрителя Мясницкого полицейского дома в Охранное отделение с просьбой перевести Маяковского в другое место заключения.
«...Владимир Владимиров Маяковский своим поведением возмущает политических заключенных к неповиновению чинам полицейского дома, настойчиво требует от часовых служителей свободного входа во все камеры, называя себя старостой арестованных: при выпуске его из камеры в клозет или умываться к крану не входит более получаса в камеру, прохаживается по коридору. На все мои просьбы относительно порядка Маяковский не обращает внимания. С получением повестки 7 сего августа Московской судебной палаты, коей он вызывается в палату в качестве обвиняемого по 1 ч. 102 ст. Угол. Улож., Маяковский
- 48 -
более усилил свои неосновательные требования и неподчинения. 16 сего августа в 7 часов вечера был выпущен из камеры в клозет, он стал прохаживаться по коридору, подходя к другим камерам и требуя от часового таковые отворить, на просьбы часового войти в камеру — отказался, почему часовой, дабы дать возможность выпустить других поодиночке в клозет, стал убедительно просить его войти в камеру. Маяковский, обозвав часового «холуем», стал кричать по коридору, дабы слышали все арестованные, выражаясь: «Товарищи, старосту холуй гонит в камеру», чем возмутил всех арестованных, кои, в свою очередь стали шуметь... Сообщая о сем Охранному отделению, покорно прошу не отказать сделать распоряжение о переводе Маяковского в другое место заключения; при этом присовокупляю, что он и был ко мне переведен из Басманного полицейского дома за возмущение».
На заявлении резолюция: «17/VIII. Перевести в Пересыльную тюрьму в одиночную камеру...»*.
18 августа переведен в Центральную пересылочную (Бутырскую) тюрьму. Заключен в одиночную камеру № 103*.
24 августа обратился с заявлением в Московское охранное отделение.
«Ввиду того, что у Охранного отделения нет и, конечно, не может быть никаких фактов, ни даже улик, указывающих на мою прикосновенность к деяниям, приписываемым мне Охранным отделением, что в моей полной неприкосновенности к приписываемому мне легко убедиться, проверивши факты, которые были приведены мною при допросе как доказательство моей невиновности, — покорнейше прошу вас рассмотреть мое дело и отпустить меня на свободу.
Прошу также Охранное отделение на время моего пребывания в Центральной пересыльной тюрьме разрешить мне общую прогулку».
На прошении резолюция: «31/VIII. Сообщить Маяковскому, что до окончания дела он освобождению не подлежит; просьбу об общих прогулках отклонить»*.
9 сентября — судебное заседание Московской судебной палаты по делу о тайной типографии МК РСДРП (большевиков). Маяковского защищал помощник присяжного поверенного П. Лидов.
На вопрос — виновен ли Маяковский в том, что, «проживая в марте месяце 1908 г. в Москве, принимал участие в преступном сообществе московской организации Российской Социал-Демократической партии, заведомо для него, подсудимого, поставившей ближайшей целью своей деятельности насильственное посягательство на изменение в России установленного законами основными образа правления путем организации вооруженного восстания, причем, будучи задержан во время прихода в означенную типографию, имел у себя с целью распространения партийные издания, а именно... и т. д.» — суд ответил: «Да, виновен, но участия в преступном сообществе не принимал, сношения с членами сообщества не поддерживал и поручения членов сообщества не исполнял».
На второй вопрос — если подсудимый Маяковский виновен в преступлении, описанном в предыдущем вопросе, «то совершил ли он таковое с разумением, то есть мог ли он понимать свойство и значение им совершаемого или руководить своими поступками?» — суд ответил: «Совершил без разумения».
На основании этих ответов сословных представителей Московская
- 49 -
судебная палата постановила Маяковского «отдать под ответственный надзор родителям».
«Перед судом Володя уговаривал маму не ходить на разбор дела, а сестру и меня просил не пускать маму, так как беспокоился, что она будет чересчур нервничать и тяжело переживать обстановку суда. Володю ввели под конвоем. Он был худ и бледен, в своей неизменной черной сатиновой рубахе. На суде он держал себя внешне спокойно, и только горящие глаза выдавали его состояние. Он улыбался мне и знакомым, которые были на суде...» (Л. В. Маяковская, 1937)
«Маяковский внешне бравировал деланным безразличием и спокойствием... Прозвучали первые слова приговора, касавшиеся Трифонова... Юноша опустил голову, но тотчас глаза его широко открылись, и он, как говорят в школе, «уставился» на фигуру председателя...» (П. П. Лидов, 1931)*.
«В Особом присутствии Московской судебной палаты, с участием гг. сословных представителей рассматривалось при закрытых дверях дело о мещанине Иванове, крестьянине Трифонове и 14-летнем дворянине Маяковском по обвинению их в принадлежности к социал-демократической партии и оборудовании для партийных целей тайной типографии, в которой ими печатались революционные издания. Особым присутствием Московской судебной палаты все трое обвиняемых признаны виновными и Трифонов приговорен к шестилетней каторге, а несовершеннолетние Иванов и Маяковский — к отдаче родителям на исправление» («Московские ведомости», 1909, 10 сентября).
«Сегодня в Московской судебной палате при закрытых дверях слушалось дело гимназиста Пятой московской гимназии Маяковского по обвинению в принадлежности к противоправительственной партии по 102 ст. Уголовного уложения. Во время обыска у Маяковского были найдены нелегальные брошюры и воззвания. Обвиняемому в момент совершения преступления было всего 13 лет» («Биржевые ведомости», 1909, 10 сентября).
После судебного заседания Маяковский был отправлен обратно в Бутырскую тюрьму. Охранное отделение задержало исполнение приговора палаты, продолжая допрашивать Маяковского по делу о побеге политкаторжанок из Новинской тюрьмы. 17 сентября предложено было начальнику тюрьмы произвести еще одно медицинское освидетельствование Маяковского «на предмет определения его возраста».
После приговора Маяковский имел несколько свиданий с матерью и сестрами.
19 сентября состоялось оглашение судебных приговоров. Маяковского в числе других обвиняемых доставили из Бутырской тюрьмы в судебную палату.
21 сентября врач Бутырской тюрьмы осматривал Маяковского и дал в рапорте начальнику тюрьмы заключение: «По данным этого осмотра мною определен его возраст приблизительно в 16—19 лет».
29 сентября московский градоначальник обратился к министру внутренних дел с представлением по делу о побеге из Новинской тюрьмы.
Маяковский был отнесен к первой группе обвиняемых («лица, принимавшие то или иное участие в организации побега»), и, в частности, о нем было сказано, что он «знал заранее о готовившемся побеге и обещал свою помощь по дальнейшему устройству беглянок, но на другой же день после побега был арестован».
- 50 -
По представлению градоначальника Маяковский (в числе других десяти лиц) подлежал высылке в административном порядке.
Московское охранное отделение подготовило сведения о В. Маяковском для генерал-губернатора. В этом материале отмечено: «Наружным наблюдением установлены сношения Маяковского с лицами, принадлежащими к местной организации РСДРП». В конце «Сведений» на вопрос «Предполагаемая мера взыскания» дано заключение: «Высылка под гласный надзор полиции в Нарымский край Томской губернии, сроком на три года»*.
6 октября — свидание в тюрьме с семьей — А. А., Л. В. и О. В. Маяковскими*.
7 октября — заявление Маяковского на имя московского градоначальника.
«2 июля сего года я пришел на квартиру Елены Алексеевны Тихомировой, дом Локтева, по Мещанской улице, кв. 9, для получения кое-какой работы по своей специальности, то есть по рисовальной части, и был задержан чинами полиции, которые находились там по случаю ареста жильца, проживавшего в данной квартире. При допросе в Охранном отделении я указал и на цель прихода в вышеупомянутую квартиру, и на то, каким образом были проведены дни, предшествующие аресту. Все эти факты легко могут быть подтверждены, и таким образом доказана моя полная неприкосновенность к приписываемому, но, несмотря на все это, я вот уже три месяца и пять дней нахожусь в заключении и этим поставлен в очень тяжелое положение, так как, во-первых, пропустил экзамены в училище и, таким образом, потерял целый год; во-вторых, каждый день дальнейшего пребывания в заключении ставит меня во все большую и большую необходимость совершенного ухода из училища, а значит, и потерю долгого и упорного труда предшествующих лет; в-третьих, мной потеряна вся работа, дававшая мне хоть какой-нибудь заработок, и, наконец, в-четвертых, мое здоровье начинает расшатываться и появившаяся неврастения и малокровие не позволяют мне вести никакой работы. Ввиду всего изложенного, то есть моей полной невиновности и тех следствий заключения, которые становятся с каждым днем все тяжелее и тяжелее, покорнейше прошу ваше превосходительство разобрать мое дело и отпустить меня на свободу»*.
24 октября Московское охранное отделение предложило начальнику тюрьмы объявить Маяковскому, что «29 минувшего сентября за № 11266 возбуждена перед министром внутренних дел переписка о высылке его под гласный надзор полиции в Нарымский край на три года и до получения ответа он из-под стражи освобожден быть не может».
20 и 27 октября — свидание в тюрьме с семьей — А. А., Л. В. и О. В. Маяковскими.
27 октября заявление в Московское охранное отделение:
«Ввиду того, что, по сообщению мне Охранным отделением от 27 октября, мое дело перешло в Министерство внутренних дел, покорнейше прошу вас разрешить мне общую прогулку, так как в баню водят заключенных в количестве 10 (десяти) человек, и, следовательно, видится гораздо большее число лиц, чем на общей прогулке, на которую выводят всего четыре человека».
7 ноября Охранное отделение сообщило начальнику тюрьмы, что к разрешению Маяковскому «общей прогулки со стороны отделения препятствий не встречается». Однако заключенному об этом не торопились сообщать, и 18 ноября Маяковский повторяет просьбу в новом заявлении:
«Покорнейше прошу Охранное отделение разрешить мне общую прогулку»*.
- 51 -
3, 10 и 17 ноября — свидания в тюрьме с семьей — А. А., Л. В. и О. В. Маяковскими.
20 ноября прокурор сообщил Московской судебной палате, что ее приговор от 9 сентября не может быть приведен в исполнение, так как по постановлению Московского охранного отделения Маяковский подлежит высылке под гласный надзор полиции в Нарымский край на три года*.
О том, какую участь готовило Маяковскому Охранное отделение, знали и Маяковский и, конечно, родные. 7 октября А. А. Маяковская была на приеме у московского градоначальника и «заявила, что в переписке о Владимире Маяковском упоминается, что он совершеннолетний. Она просит иметь в виду в подлежащих случаях, что ему всего 16 лет, в подтверждение чего она предоставила метрическое свидетельство».
В автобиографии Маяковский говорит, что его «отхлопотал у Курлова» (товарища министра внутренних дел) Махмуд-Беков (тогда чиновник московского почтамта, раньше служивший в петербургской тюрьме «Кресты»). В связи с этими хлопотами А. А. Маяковская поехала в Петербург. Полное отсутствие улик не давало возможности полиции формально привлечь Маяковского к делу о побеге из Новинской тюрьмы, но угроза административной высылки была вполне реальна. Ходатайства об отмене высылки мотивировались прежде всего несовершеннолетием.
Из Петербурга были затребованы дополнительные сведения — «какими именно данными подтверждается приписываемая дворянину Владимиру Владимировичу Маяковскому преступная в политическом отношении деятельность».
В последних числах декабря Особое совещание при министре внутренних дел, «рассмотрев обстоятельства дела о содержащемся под стражею в Московской центральной пересыльной тюрьме... заподозренном в способствовании побегу каторжанок из женской тюрьмы», предложило «переписку о Маяковском, в порядке, указанном ст. 34 Положения об охране, прекратить».
24 ноября, 8, 15, 22 декабря — свидания в тюрьме с семьей: А. А., Л. В. и О. В. Маяковскими.